(Окончание. Начало см.: Дарьял. 2024. № 1)
Четыре черных джипа двигались друг за другом по пересеченной местности. Должно быть, это красиво смотрится с высоты. Эффектный кадр из американского боевика, когда оператор ведет съемку с вертолета. Вот он снимает сбоку, а теперь летит вперед и, постепенно приближаясь, снимает головную машину. Вертолет зависает над лобовым стеклом, а за ним — суровые, решительные лица.
— Крутое кино, ничего не скажешь.
— Какое еще кино? — как всегда, мусоля сигарету в углу потрескавшихся губ, промычал Виктор.
— Такое вот кино… В лагерь к Седому заезжать нельзя. Там нас примут, дернуться не успеем. Тормози, обмозгуем.
Мы съехали с дороги. За нами последовали и остальные.
— В лоб к лагерю подъедем — будем как на ладони, — поделился я соображениями. — Поле и ни одного деревца. Они нас в капусту покрошат, если захотят. Нужно с тыльной стороны лагеря встать, где река. Там парковка и забор кирпичный метров двести. К тому же через час-полтора они на солнечной стороне окажутся, как на сцене, а мы — в тени. Можно будет за камнями укрыться, если что. А там — через мост, и мы на трассе.
— Мост узкий, — напомнил Виктор. — Попадут в одну машину — застрянем все.
— Две машины оставим на том берегу, одну на мосту, только развернем в сторону трассы. Ты на этой подъедешь к парковке. Пацанов поставим слева и справа от моста. В каждой группе по автомату — если начнется заваруха, северные под перекрестный огонь попадут на минуту-другую. Будет время отойти, пока не опомнятся.
— Слушай, Артур, — Виктор стал хлопать ладонями по карманам, очевидно, в поисках зажигалки, — а вдруг Седой в натуре на разговор подтягивает. Может, действительно чего сказать хочет.
— Вот и выслушаешь, чего он там тебе скажет.
— Мне? — переспросил Виктор.
— Я в машине до поры посижу. — При этих словах я достал из багажника пулемет и переложил в салон за передние сиденья.
Инструктаж молодых бойцов занял некоторое время. После чего все вновь расселись по машинам и двинулись к мосту, за которым находилась тыльная сторона лагеря северных.
Ехали молча, даже магнитолу не включали. Все были сосредоточены и хмуры. К моменту, когда достигли моста, солнце уже было с нужной нам стороны.
Осмотрев местность, мы принялись располагать бойцов согласно плану. Оставили две машины за мостом, одну на мосту. Оставшихся бойцов переправили на другой берег и разместили двумя группами за валунами, которых у воды было в избытке. Поставив наш с Виктором джип параллельно парковке северных, мы вышли и еще раз проверили готовность бойцов.
— Ну все, набирай Седому и жди, а я в машине посижу.
— Стекла подыми, — набирая номер, распорядился Виктор.
— Знаю, — отозвался я, пересел на заднее сиденье и поднял тонированное стекло, при этом оставив щель, чтобы все слышать.
Дождавшись ответа, Виктор непринужденным голосом произнес:
— Седой, я тут мимо проезжал по делам. Думаю: че в лагерь буду ехать, я ж и так рядом. Может, ты того, подтянешься к своей парковке, поговорим? У тебя вроде было что сказать. — Помолчав, добавил: — Да что я еще заезжать буду?.. Дел навалом. Перетрем по-быстрому, и я поеду.
Он сунул телефон в карман и, опершись на бампер, закурил. Стоял спокойный и невозмутимый, как может стоять человек, у которого появилась пара свободных минут для перекура, пока его жена зашла в магазин за покупками. Многолетний опыт разборок, наездов и неожиданных перестрелок приучили Виктора создавать видимость спокойствия, но при этом контролировать происходящее и немедленно реагировать на любые нюансы в разговоре или движениях.
Северные не заставили себя ждать.
Через пару минут к парковке с двух сторон стали подъезжать машины. Их было ровно десять. Даже если в каждой сидело по три человека, они уже вдвое превышали наш отряд. Да и вооружены они были не в пример нам.
Первым показался Седой — открыл дверь еще не успевшего остановиться черного мерса, вышел и огляделся по сторонам. Из автомобилей, расположившихся полукругом перед нашим джипом на расстоянии метров тридцати, стали выбираться бойцы северных. Большинство из них были вооружены калашами. В глазах читалась настороженность вперемешку с решимостью изрешетить любой предмет, который покажется подозрительным.
Увидев перед собой всего один автомобиль да еще один вдали на мосту, бойцы внезапно приобрели вид какой-то развязной уверенности. Они стали переглядываться друг с другом, а некоторые вперевалочку пошли в сторону Виктора. Седой движением руки дал понять им оставаться на месте. Бойцы послушались, некоторые даже забрались обратно в автомобили.
В этот момент из своей машины вылез Слон и достал пистолет, размером превышающий макар и ТТ. Скорее всего, стечкин. Он сунул его за спину, под ремень, и, явно показывая, что приказ Седого на него не распространяется, грузной походкой приблизился к Седому. Шепнув ему что-то на ухо, он с презрением посмотрел на Виктора и сделал несколько шагов в сторону. Виктор бросил сигарету на асфальт, растер и двинулся навстречу Седому. Остановился метрах в трех, сунул руки в карманы куртки.
— Видимо, у тебя серьезный разговор ко мне, — кивнув в сторону бойцов северных, сказал Виктор.
— У нас тоже еще дела, — ответил Седой и, повернувшись к своим, взглядом указал, чтобы те сели в машины.
— Тогда не будем терять время, — заявил Виктор. — Че там у тебя?
— Ты знаешь, что ваш А. сам виноват? — Седой принял позу обвинителя. — Говорят, его долго пытались успокоить, а он стрелять начал. Даже зацепил кого-то…
— Кто говорит? — перебил Виктор.
— Люди, которые были там.
— И стреляли? — ухмыльнулся Виктор.
— Пришлось, — возвращая ухмылку, проговорил Седой. — Сам знаешь, ваши борзеют по полной в последнее время. Никаких понятий, беспредел кругом. И с этим надо что-то решать.
— Это все понятно, — со спокойной настойчивостью отозвался Виктор. — Но у нас погиб человек. Раны у него на спине, а он ведь никуда не убегал. Это вы так его успокаивали?
В этот момент Слон достал стечкин и со словами: «Подожди, Седой, че ты с ним разговариваешь? Сейчас посмотрим, на чей лоб муха сядет…» — сделал несколько шагов в сторону Виктора.
Бойцы северных нервно переминались. Они были похожи на хищников, ждущих удобного момента, чтобы броситься на жертву.
— Ну, раз разговор не получается, — в том же спокойном тоне произнес Виктор, — то пусть рвется там, где тонко.
С этими словами он развернулся и пошел к автомобилю.
Все дальнейшее произошло практически одновременно. В миг, когда я вышел из автомобиля с пулеметом, Слон передернул затвор и поднял пистолет. Виктор, услышав щелканье, упал на асфальт. Резко повернувшись на спину и вытянув находящуюся в кармане руку, выстрелил из своего небольшого браунинга, который всегда носил в кармане куртки. Удивление и ужас мелькнули в глазах Слона. Он согнулся и повалился наземь, но при этом успел нажать на спуск.
Пуля-дура просвистела рядом с моим виском, коснувшись щеки и кончика уха. «Пронесло», — мелькнуло в сознании.
Упершись спиной в джип, я дал несколько очередей в сторону вражеских автомобилей. Гулкий звук пулеметной очереди эхом разнесся по округе. Огненные плевки, вырывавшиеся из ствола, и осколки кирпичной стены, разлетающиеся во все стороны, заставили бойцов северных пригнуться. Но некоторые из них попытались выстрелить в ответ, хотя вести прицельный огонь мешало солнце, светившее им прямо в глаза. Я направил пулемет в их сторону, но нажать на спуск не смог. Что-то непонятно тяжелое сжало грудь, затруднило дыхание. «Попали?» — вновь пронеслось в сознании. Откинувшись на дверь джипа, я пытался вздохнуть.
Воспользовавшись замешательством, Виктор подскочил к Седому, приставил пистолет к его горлу и, прикрываясь им как щитом, стал отходить к нашему джипу. Северные, сидевшие до той поры в машинах, попытались было выбраться, но автоматный огонь с флангов вынудил их залечь.
— Да вы охренели совсем! — с этими словами один из северных, находящихся перед своими машинами, вскочил и сделал несколько очередей в сторону наших. Его тут же убило ответным выстрелом.
Вздохнув полной грудью, я наконец пришел в себя. Хватило доли секунды, чтобы оценить ситуацию. Необходимо было развить замешательство в рядах противника. Держа пулемет за патронную коробку, я вновь нажал на спуск. Под непрерывный огненный грохот я стал продвигаться в сторону северных, не давая им подняться. Они стали падать на землю, прикрывать головы руками. Некоторые пытались укрыться под машинами, но звон разлетающегося стекла и резкие глухие звуки, с которыми пули прошивали металл, заставляли бойцов панически метаться из стороны в сторону.
В какой-то момент северные дрогнули.
Они бросали оружие и с криками «Не стреляйте!» стали выползать из-под огня. Те, кому это удалось, бросились к реке, пытаясь пересечь ее вброд, но бурное течение валило с ног и уносило. К тому времени, когда у меня закончились патроны, наши молодые стали выбираться из-за камней и под прикрытием товарищей вооружались брошенным оружием. Периодически грохоча автоматными очередями, они вытаскивали из автомобилей испуганных северных бойцов. Некоторые из них были даже моложе наших. Не успевших сбежать колотили прикладами, разбивали в кровь лица, пинали ногами, сгоняли к стене в одну большую кучу. Было в этой картине что-то по-киношному тягостное. Безоружные избитые люди, стоящие у стены под прицелом автоматов, — зрелище то еще. Пусть даже это и враги… Хотя какие они мне враги? Кто-то из них запросто может оказаться моим соседом, а кто-то — каким-нибудь дальним родственником. Вряд ли хоть один из них задумался бы об этом, окажись мы на их месте, но я… я думал именно так…
Виктор отдал приказ подогнать наши машины и погрузить трофейное оружие. Затем посмотрел на Седого, который понуро стоял поодаль, глядя себе под ноги. Мне показалось, что Седой уже давно был готов к такому повороту и теперь всем видом показывал, что и нас самих в конце концов ждет аналогичный исход. Скорее всего, он был прав. Только вот нас с Виктором жалеть никто не станет оттого, что когда-то сидел с нами в одном окопе.
Виктор так и не нашелся, что сказать Седому. Вместо этого он достал сигарету и, покрутив ею над головой, скомандовал:
— По машинам!
Дав еще пару очередей по кирпичной стене над головами северных, отчего те попадали на корточки, наши бойцы быстро заняли свои места в машинах и приготовились стартовать.
Я положил пулемет в багажник и еще раз взглянул на Седого. Вспомнил, каким решительным и бесстрашным его считали тогда, во время войны. Да он, собственно, и был таким. Сейчас же передо мной стоял опустошенный, уставший от всего человек.
— Садись уже, поехали, — услышал я голос Виктора.
Я забрался в машину, и мы двинулись.
— Сын дома? — осведомился Виктор так, чтобы было слышно во всех комнатах и даже на балконе, из которого доносился стук молотка.
Прихожую стали заполнять жильцы квартиры. Две большеглазые девочки лет восьми-девяти. Следом появились трое вихрастых мальчиков от трех до шести лет. «Надо же! — мелькнула самозваная мысль. — Пятеро детей при такой жизни… Отчаянные люди. Или безответственные».
Затем вышли, судя по всему, отец и дед; у одного в руке — молоток, у другого — плоскогубцы. Последней показалась молодая женщина в наскоро запахнутом халате, с грудным ребенком на руках.
— Шестеро?! — произнес я удивленно.
— Девочки — дочкины. У них отец погиб, а дочка сама в Греции, — пытаясь справиться с тревогой, заторопилась женщина. — Работает там. Кредит ее муж брал в банке, вот выплачиваем теперь…
В ее голосе зазвучали извиняющиеся нотки, отчего в груди опять появилось непонятное ощущение.
Заметив мое замешательство, Виктор решительно выдвинулся вперед. Отстранил пожилую женщину с дороги и стал расхаживать по прихожей, заглядывая во все двери и углы.
— Квартирка не очень, — обратился он ко мне, демонстративно игнорируя хозяев, возмущенных таким поведением. — Вряд ли покроет долг. Одних процентов набежало на такую же.
Наконец-то осознав, о чем идет речь, хозяин отдал молоток отцу и стал отправлять домочадцев по комнатам — что, впрочем, выходило не очень. Старики продолжали стоять, прижавшись к стене и всем видом показывая, что готовы пожертвовать всем, что у них есть, лишь бы с детьми и внуками ничего не случилось. Дети выглядывали из дверей — кто с опаской, кто с любопытством. Один из пацанов, разглядывая меня, даже спросил, почему у меня кровь на одежде. Женщина с ребенком так вообще подошла вплотную к Виктору, преграждая ему путь для дальнейшего продвижения. Протянув Виктору ребенка, чего он явно не ожидал и потому отступил на шаг, она разразилась гневным воплем:
— На, ешь, мразь! Ты же за этим пришел! Квартиры вам мало? Мы вам и так уже в два раза больше отдали! Все вам мало! Проценты? Вот наши проценты! — Она вновь поднесла ребенка к лицу Виктора. — Бери, больше у нас ничего нет! Кровопийцы проклятые, чтоб вы в аду горели!
— Уйми свою суку! — прорычал Виктор хозяину.
— Слушай, пес! — отозвался тот. — Тебе мы ничего не должны, а кому должны, с тем сами разберемся. — Окинув меня презрительным взглядом, прибавил: — А органами торговать вам, упырям, сподручнее…
— Да ты, я вижу, крутой, — довольно улыбаясь, проговорил Виктор. — Убери-ка свою суку, я тебе объясню, кто кому что должен.
— Сука та, кто такую гниду, как ты, родила! — Глаза мужчины сверкнули.
— Бивень, тебе что, башню клинит? — осведомился Виктор, делая паузу после каждого слова — для большей убедительности.
Но хозяин квартиры оказался не робкого десятка. Для этого работяги, видимо, проблемы семьи представляли куда большую значимость, нежели наши угрозы. Взяв жену за плечи, он легонько втолкнул ее в комнату к детям и, полный решимости, шагнул в нашу сторону.
— Пошли вон, бесы! — Он попытался схватить Виктора за плечо.
Виктор, не раз бывавший в такого рода ситуациях, сориентировался мгновенно. Левой он нанес удар в солнечное сплетение. Затем резко проскользнув под рукой противника, ударил правой ему по почкам. Казалось бы, мужчина вот-вот рухнет, но не тут-то было. Сделав несколько коротких вздохов, он саданул Виктора локтем в челюсть, вложив в удар такую силу, что Виктор отлетел к противоположной стене и сполз по ней на пол. Из носа Виктора показалась тонкая струйка крови. Он утерся, с раздражением посмотрел на красный рукав, затем на своего противника.
Когда он пытался встать, из соседней комнаты выскочили дети — сначала три мальчика, а потом и девочки. За ними, как вырвавшаяся из клетки тигрица, вылетела жена. Сунув своего младенца в руки оторопевшей от ужаса старшей девочке, она накинулась на Виктора. Схватив его за волосы, попыталась ударить головой о стену, при этом не забывая осыпать нас проклятиями. Кое-как высвободив руку, Виктор собирался уже отшвырнуть ее, но тут на помощь матери подоспели дети. Накинувшись на Виктора, как маленькие волчата, они стали колотить его по голове, царапать щеки, кусать за руки и за ноги.
Все это произошло настолько неожиданно для нас обоих, что осознание, как действовать дальше, пришло не сразу.
Я стоял в полнейшей растерянности еще несколько секунд, затем все же опомнился и поспешил на выручку товарищу. В любой другой ситуации внутренний механизм автоматически сработал бы в нужном направлении: руки бы делали свое дело, ноги свое и даже выкрикивал бы я нужные фразы, совершенно не задумываясь о том, что делаю. Но здесь были дети, старики, женщина, а воевать с ними мое сознание отказывалось. Отлаженный механизм дал сбой… Хотя, может, и не было никакого механизма. Просто я еще не достиг того уровня скотства, чтобы ударить женщину и расшвырять ее детей…
Нечто подобное, скорее всего, испытывал и сам Виктор. Он только злобно шипел и пытался стряхнуть с себя эту шумную свору. От всего этого на душе стало как-то совсем погано. Я сделал несколько шагов в сторону Виктора для того, чтобы высвободить его, но дорогу мне преградил старик. Он стал яростно размахивать молотком, собираясь размозжить мне голову. Уворачиваясь, я сделал несколько шагов назад, опрокинув старую обувницу. От гулкого удара дверца отлетела, и оттуда посыпалась обувь.
Детские ботинки, стоптанные и облезлые, они разлетелись по всей прихожей. Детские ботинки, ношеные и заношенные, передаваемые от старших к младшим, с каждым новым поколением носителей получавшие новые царапины и отметины. Я помнил эти ботинки. У меня самого все детство были такие же — неоднократно клеенные, с облезшими носками и оборванными, в узлах, шнурками. Я смотрел на эти ботинки и погружался в какой-то новый для себя мир. Хотя вряд ли он был новый — скорее, старательно забытый старый, от которого так хотелось откреститься. Это был тот мир, который назывался настоящим, от которого кое-кто пытается уйти своими способами, а кое-кто — как, например, эта семья — встречает его лицом к лицу каждый день…
Как-то совсем уж невпопад опять защемило в сердце. Почему-то захотелось встать на сторону этих людей, сказать им: «Живите спокойно, больше вас никто не тронет». Но вместо этого я как-то нелепо поднял руку — и так же нелепо ее опустил.
— Все! — рявкнул я, перехватив запястье старика.
Тот попытался взять молоток в свободную руку, но я вырвал инструмент из его цепких пальцев и отшвырнув в угол.
— Все, хватит! — сказал я. — Мы уходим.
Старик замер. Хозяин дома смотрел на меня, пытаясь предугадать мой следующий ход.
— Все, — повторил я. — Мы уходим… Хватит, пусти его, — обратился я к женщине, продолжавшей держать Виктора.
Она злобно сверкнула глазами, давая понять, что в любой момент может накинуться и на меня. Но Виктора все же отпустила. Ее примеру последовали дети.
Я подал Виктору руку, он небрежно отмахнулся и поднялся сам. Несколько секунд он смотрел мне прямо в глаза.
— Мы уходим, — не отводя взгляд, произнес я еще раз.
Было видно, что он не очень понимает эту мою неожиданную настойчивость, но все же проследовал к двери. На пороге под ноги ему попались те самые ботинки. Отшвырнув их ногой, он вышел. За ним последовал и я.
Спустившись на один пролет, я обернулся — дверь квартиры оставалась открытой.
Всю дорогу до дома Виктора мы ехали молча. Он жевал сигарету и пытался оттереть от крови рукав, а я смотрел на дорогу.
Подъехав к дому, я стал разглядывать незаконченное строение.
— Еще одна зима, и крышу придется менять. Ты б хоть окна вставил.
Виктор отмахнулся.
— Завтра пошлем молодых, — заговорил он неожиданно. — Они разберутся.
— Никого мы туда посылать не будем, — сказал я очень спокойно.
— С чего это вдруг?! — вскричал Виктор. — Они должны!
— Тебе? — спросил я.
— Должны, и все тут! Я их не заставлял брать. Каждый должен отвечать за свои дела.
— И ты ответишь?
— И я, придет время — отвечу! Жизнь такая штука. Кто-то волк, а кто-то овца. Понимаешь? А тебя я что-то в последнее время вообще не узнаю. Ты на чьей стороне вообще?
— Точно не на стороне Лысого, — ответил я со вздохом. — Волк, говоришь? Тебе, наверно, непонятно до сих пор, что волк в данной ситуации — Лысый. А мы с тобой — в роли шакалов.
Виктор сжал кулаки так, что побелели костяшки.
— Мы еще посмотрим, кто волк, а кто шакал. С этой лысой тварью тоже разберемся.
Но разобраться с Лысым вряд ли уже получится: слишком высоко забрался. Не удивлюсь, если завтра он будет депутатом или каким-нибудь министром.
— Ты ботинки в квартире видел? — задал я неожиданный вопрос.
— Че еще за ботинки? — не понял Виктор.
— Там, в квартире. Детские ботинки.
— Ну видел. Этому драному барахлу на помойке место, а они хранят. Нищета поганая!
— Вить, у тебя в детстве таких не было?
Виктор достал последнюю сигарету, прикурил и процедил сквозь зубы:
— Курить бросаю… Бросишь тут…
Затянувшись еще раз, он бросил сигарету себе под ноги и принялся растирать ее об асфальт.
— Че за фигня в последнее время происходит?.. Ладно, езжай домой. Завтра разберемся.
Он зашагал в сторону своего дома, но на полпути остановился и приобернулся:
— Мы сегодня как бы и северных одолели, а главное, в живых остались. И все равно что-то не то…
— Да, — улыбнулся я. — В живых остались — это хорошо.
— Ха! — сказал Виктор. — Это, может, ненадолго. Хотя кто его знает…
«Ненадолго…» — прозвучало у меня в голове, и, еще не сознавая, что делаю, я сказал:
— Виктор, я… ухожу.
Он округлил глаза.
— В смысле — уходишь?
— Вот так, — ответил я, — ухожу совсем.
— Когда это ты решил? — спросил Виктор. Потом добавил: — Говорил же, ты мне в последнее время не нравишься, что-то с тобой не так. А оно, значит, вон что. Хозяин — барин, конечно… только что братва подумает?
— Братва… — повторил я. — Братва пусть думает че хочет. Каждый сам решает, как жить. Думаю, многие даже рады будут.
Я завел двигатель. Затем, пристально поглядев на Виктора, произнес:
— И вот еще что. Передай им: если кого за собой увижу, буду поступать как умею. Они меня знают. Я знаю, где живут их родители, где работают жены… где учатся их дети, в конце концов.
— Думаешь, получится так просто уйти? — прозвучало мне вслед со снисходительной усмешкой.
Я отъехал от дома и рванул по трассе. Виктор остался стоять у своей двери. «Вот и все, — думал я. — И эта страница моей жизни перевернута». Хотя я и осознавал, что все не так просто. Хотелось разом все оборвать, послать все к чертям и оказаться там, где тебя никто не знает. В этот момент подумал о Лене. Достал из кармана мобильный и включил. Два пропущенных вызова от нее. Стал было набирать ей, но передумал — решил заехать прямо сейчас.
Оказавшись у нужного дома, я заглушил двигатель и вылез наружу. Свет в ее окнах горел. На всякий случай оглядевшись, я зашел в подъезд, вызвал лифт, но, не дожидаясь его, стал подниматься по лестнице.
Лена встретила меня с улыбкой, но выражение ее больших серых глаз было далеко не радостным.
— Я звонила, — пропуская меня в прихожую, усталым голосом произнесла она.
— Занят был, — сухо ответил я, хотя понимал, что сухость в голосе — не то, что нужно в данный момент. Смягчившись немного, добавил: — Работы много было, не мог ответить.
Расстегнул куртку, совершенно забыв о следах крови на шее и на майке.
— Это ты называешь работой? — в голосе ее прозвучала тревога.
— Поцарапался немного, — легкомысленно отозвался я и, на ходу снимая куртку и майку, прошел в ванную.
Отмывшись, я обнаружил, что рана действительно оказалась царапиной.
Лена сидела на кухне и выглядела совершенно погасшей — руки покоятся на коленях, плечи опущены. Надо было что-то говорить, но я не знал что.
— Кушать будешь? — наконец поинтересовалась она. И не дожидаясь ответа, подошла к плите.
— Подожди, — попросил я. — Я хочу сказать… Словом, хочу уехать из города. Поедешь со мной?
— Куда?
— Да какая разница. Просто уедем, и все. Там видно будет.
— Что будет видно, Артур? — Какая-то обреченная улыбка растянула ее губы. — Мы с тобой пять лет вместе, и я ничего не вижу. Пять лет назад я была бы готова поехать куда угодно. А сейчас — нет. Артур, тебя ничего не держит, у тебя никого нет. Да тебе никто и не нужен.
Она села на табурет и прикрыла глаза ладонью.
— Куда ехать? А родителей на кого я оставлю? У отца инфаркт, мама не в лучшем состоянии. Мне их бросить и ехать с тобой? В конце концов, у меня работа. А там что? За все это время ничего не изменилось, и я не верю, будто что-то изменится в другом месте. Мне нужен мужчина, понимаешь? Мужчина, который будет рядом. А не крутой парень на джипе, что заезжает пару раз в неделю. Тебе хоть известно, каково это — ждать? Работа, говоришь? Вижу, какая у тебя работа… Нет, Артур, никуда я не поеду…
Надо было что-то ответить, но слов у меня не нашлось. Этот день не то чтобы опустошил меня, он разрушил тот карточный домик, в котором я жил последние несколько лет. Пришлось задуматься, действительно ли мне никто не нужен…
Я поднялся и молча вышел в прихожую. Натянув куртку на голый торс, направился к двери. На ходу глянул через плечо. Лена уже стояла в дверях кухни и смотрела мне вслед. В ее взгляде читалась усталость от всего происходящего и одновременно жалость ко мне, отчего в моей душе (или в том, что от нее осталось) сделалось совсем неуютно и холодно.
— Прости. — Это все, что я смог выдавить из себя.
Всю дорогу до дома меня не покидала мысль, нужен ли мне кто-то и с чем связано то, что вокруг меня нет по-настоящему близких людей. Ведь были же у меня и друзья, и родственники, которые помогали, как-то заботились после смерти мамы. Все отдалились, исчезли куда-то… На самом деле я понимал, что отдалился сам. Это, скорее всего, случилось задолго до того, как я стал заниматься тем, чем занимался до сего дня. Тогда это случилось, когда я заслужил право носить звание правильного пацана.
Правильный пацан, не включающий заднюю, не приемлющий и не прощающий не только своих, но и чужих слабостей. Правильный пацан, который отвечал не только за базар, но и за поступки. Правильный пацан, кому не нужно ни снисхождение, ни чужая поддержка. Он сам может взять на себя роль судьи, сам может спросить и предъявить. Люди не живут так. Они бывают и слабы, и чрезвычайно сильны духом; они могут быть очень добры и при этом безответственны; они могут ошибаться и прощать ошибки другим; они могут быть скупыми и невероятно щедрыми одновременно. Это парадокс, но это так. Люди не живут по пацанским законам, они эмоциональны и чувствительны. А чтобы быть правильным пацаном, необходимо было заглушить в себе все чувства, которые, как мне казалось, делали меня только слабее. Словом, люди жили в своем мире, такие, как я, — в своем, а управляющие всем этим бардаком — в третьем.
Почти на автопилоте я доехал до дома и вдруг с ужасом осознал, что, уходя от Лены, впервые за последние годы не заглянул под автомобиль, не огляделся по сторонам и даже не запомнил, как добрался до своей улицы. «Программа начала сбоить», — подумал я и улыбнулся этой мысли. Действительно, пора было уходить.
Зайдя в подъезд и поднявшись на третий этаж, я все же оглядел лестничный марш и выше, и ниже своей площадки. После чего открыл дверь и вошел внутрь. Закрыв дверь на несколько замков, бросил ключи на тумбочку и стал раздеваться. Стянул куртку, джинсы, носки, трусы. Бросил все в стиралку, предварительно проверив карманы. Затем открыл кран и встал под душ. Понемногу начал приходить в себя, вода, казалось, смывает с меня все проблемы сегодняшнего дня. «Если уезжать, — подумалось, — то лучше не тянуть. Уезжать нужно в ближайшее время — может, даже завтра. А еще лучше — сегодня… Правда, непонятно куда, да в принципе какая разница, хотя бы в столицу. Найти работу, благо имеется диплом юриста. Залечь на дно на годик-другой, а там видно будет…»
Я вылез из-под душа, обтерся и пошел на кухню. Хотелось поесть, но еды не было. Насыпав в кружку растворимого кофе, я залил его кипятком и сделал несколько глотков. «Да, уезжать нужно сейчас», — принял я решение. Отхлебнув еще пару глотков, я принялся за сборы.
Кинув в сумку пару маек и рубашек, джинсы, носки и еще какие-то предметы первой необходимости, я оделся и стал копаться в бумагах. Найдя паспорт и необходимые документы, рассовал их по карманам. Затем достал из потайной ниши деньги. Оценив взглядом количество купюр, подумал, что этого, конечно же, не очень много, но на первое время хватит. Разделив деньги на несколько частей, я также рассовал их по карманам.
— Ну вот, готов… — сказал себе, присаживаясь на диван. И вдруг вспомнил про диплом.
«Да, диплом лучше взять», — подумал я и стал вспоминать, где он мог находиться. Покопавшись на полках, нашел металлическую коробочку, в которой мама хранила фотографии и еще какие-то, на ее взгляд, ценные вещи. Стало понятно, что диплом будет именно там. И действительно, он оказался там. Лежал на самом верху, прикрывая собой старые фотографии, какие-то бумаги и несколько серебряных украшений, оставшихся от мамы.
Я достал диплом, и мой взгляд остановился на нашей с мамой карточке: мне лет десять-одиннадцать, и мама еще совсем молодая и красивая. Она воспитывала меня одна, отец, конечно же, был, он и сейчас живет где-то, но в нашей семье и среди родственников о нем никогда не упоминалось. Во всяком случае, при мне. На мои расспросы о нем мама либо замыкалась в себе, либо переводила разговор на другую тему, либо отвечала сквозь зубы что-то совсем уж невнятное. В конце концов я перестал спрашивать.
Еще на одном фото мы стояли с мамой у школы. По всей видимости, это было первое сентября, в одной руке я держал портфель, в другой цветы, мама стояла за моей спиной, опустив мне руки на плечи. На мне белая рубашка с галстучком, черные брючки и самое интересное — на ногах не стоптанные, с ободранными носами, а совершенно новые блестящие ботинки. Кто-то из соседей, помню, сказал тогда, что мать, собирая меня в школу, продала свое любимое кольцо с камушком, и теперь я просто обязан учиться хорошо и радовать успехами свою маму. Помню, мне было очень не по себе от этих слов, я пообещал маме, что буду хорошо учиться, выучусь и куплю ей не одно кольцо, а целых десять. Может, именно этим словам мама и улыбалась тогда.
— Выучился… — произнес я вполголоса.
Из всех обещаний, данных ей, я действительно выполнил только одно — получил диплом. Повертев книжечку в руках, я положил ее в сумку, подошел к окну и открыл форточку. Что-то опять кольнуло в груди.
Начинало светать. Я держал в руках нашу с мамой фотографию и думал о том, как давно я не был у нее на могиле. Мне всегда было тяжело находиться там. Не знаю почему. Может, действительно от чувства вины за невыполненный сыновний долг. А может, еще почему-то, в чем я пока не разобрался. Надо съездить на кладбище и попросить у нее прощения. Кто знает, через какое время я вновь попаду в город.
Постояв у окна, я неторопливо перебрал вещи в сумке, желая оставить только самое необходимое. Но вещей было и так немного. Я был готов к выходу. Повертев фотографию в руках, я положил ее в диплом и закрыл сумку.
Погруженный в свои мысли, я даже не заметил, как доехал до кладбища. Скорее всего, это не заняло много времени — гораздо больше я потратил, чтобы добраться до маминой могилы.
За то время, пока я сюда не приходил, вокруг могилы появилось большое количество захоронений, которые успели обрасти зеленью и даже небольшими деревцами. Чувство вины, давившее на грудь все утро, исчезло, когда я увидел мамино лицо на памятнике. Оно улыбалось мне доброй улыбкой так же, как на той фотографии, где мы с ней вместе. Мама как бы говорила мне: «Не печалься, сынок, я тебя люблю». Желание просить прощение исчезло, вместо этого ком подкатил к горлу и несколько капель сползли по щекам. Утерев лицо ладонью, я развернулся и медленно пошел обратно к автомобилю.
Не хотелось ни о чем думать. Хотелось скинуть с себя то напряжение, которое скопилось за последние несколько лет. Я уже забыл, каково это — быть свободным от вечных разборок, от обязательств перед братвой, от бандитских движений, от параноидальной необходимости следить за всем происходящим. Быть свободным от мыслей, все чаще посещающих тебя, что следующим именем на мраморной плите будет твое. Я решил оставить машину прямо здесь, взять сумку и уйти налегке. На машине, пусть даже с очень хорошо сработанными, но все же поддельными документами, вряд ли получится далеко уехать. Да и уверенности, что она давно не состояла у правоохранительных органов на учете, у меня не было. В любом случае уходить надо было налегке. Забрав сумку, я не стал закрывать двери и даже ключи оставил в замке зажигания. Надо было попытаться выехать на попутке за пределы республики, а там — либо на поезде, либо на самолете рвануть в столицу и затеряться…
Пройдя метров сто в сторону трассы, я остановился. В кармане куртки вдруг задребезжал телефон. «Надо бы и от него избавиться, — мелькнуло в голове. — Даже не надо смотреть, кто звонит… я ведь уже ушел…» Но следующая мысль все же заставила достать трубку. Я подумал: «А вдруг это Лена». Вдруг она все же решилась, хотя шансов на это было немного.
Номер не определился.
Поколебавшись несколько секунд, я ответил на вызов.
— Да.
— Артур, это я. — Голос девятнадцатого звучал тревожно, и хотя он пытался держать себя в руках, скрыть подавленность ему не удавалось. Из чего стало ясно, что проблемы, о которых я его предупреждал, не заставили себя ждать.
— И чего бы нам не спалось в столь ранний час? Решил с утра разобраться с делами? Похвально.
— Артур, они хотят с тобой поговорить, — уже не скрывая подавленности, проговорил девятнадцатый.
— Они? Кто это — они? А не те ли это люди, с которыми ты еще вчера обещал разобраться сам? — с показным равнодушием произнес я.
— Они хотят с тобой поговорить, — повторил он с нажимом на «тобой».
— Знаешь, у меня нет ни желания, ни времени разговаривать со всякими тупоголовыми баранами.
На этих словах я уже отодвинул трубку от уха, но услышал голос явно не принадлежавший девятнадцатому:
— Послушай, Артур, или как там тебя. Если в течение часа не подъедешь к недостроенной больнице… той, что около летного поля… мы прострелим твоему другу колени.
— Валяйте, — мой голос приобрел привычные для терок такого рода издевательские нотки. — Он мне не друг.
— Слушай сюда, дятел! — прозвучал еще один голос. — Не хочешь базарить сейчас, захочешь, когда телку твою привезем сюда. Твой друган поможет. Так что смотри сам.
В глазах у меня потемнело.
— Ты, бычара! — процедил я. — Ты действительно хочешь, чтоб я приехал?
— Да! — вызывающе зарычали в трубке. — Приедешь не один — покрошим всех в капусту!
— Уверен в себе?
— Уверен.
— Да ты смельчак, я посмотрю. Ну тогда жди.
Я развернулся и по пути к джипу вспомнил последние слова Виктора. Да уж, просто уйти пока не очень-то получалось. В принципе он был прав, мало кому удавалось уйти легко. Мало у кого из бандитов, куда круче нас с Виктором, получалось это сделать. Пуля наемного киллера или в лучшем случае компетентные органы находили их на островах Греции, на закрытых виллах в Испании и даже в закрытых арабских странах. Но я рассчитывал на то, что я фигура значительно меньших масштабов, поэтому и интерес ко мне должен быть небольшой. Но, как видно, у фигур меньших масштабов и преследователи соответствующие, что в данный момент веселило и раздражало одновременно. «Дилетанты безмозглые, — думал я. — Это ж надо было назначить встречу именно в том месте, где мы постоянно тренировались ведению боевых действий в городских условиях…»
Комплекс из нескольких зданий, который они называли недостроенной больницей, стоял на краю города в замороженном состоянии уже пять или семь лет. Это было очень удобное место для отрабатывания стратегических навыков по зачистке жилых помещений или освобождению заложников.
— Дилетанты тупоголовые, — произнес вслух я, завел двигатель и развернул машину в сторону летного поля.
За несколько лет проведенных там тренировок я знал не то что все входы и выходы, я знал каждый кирпичик, который можно было бесшумно вытащить из перегородки и следить за происходящим в соседнем помещении. Я знал, где можно спрятаться так, чтобы тебя не могли найти в течение нескольких часов, а может, даже и суток. Словом, я понимал, что стратегическое преимущество все же не совсем на их стороне.
Заглушив двигатель, я извлек из тайника пистолет и проверил обойму. Затем вошел в небольшое одноэтажное здание — то ли будущий морг, то ли лабораторию. Вряд ли ожидавшие меня у комплекса самонадеянные идиоты знали, что отсюда через сеть подземных переходов можно попасть в основной корпус. Почти уверенный в этом, я все же продвигался очень осторожно.
Я добрался до корпуса и, прижавшись к стене, стал пробираться вверх по лестнице. Дойдя до последнего этажа и встав ногами на перила, я дотянулся до чердачного проема, ухватился за него, подтянулся и забросил ногу. Оказавшись на чердаке, я пробрался к ближайшему слуховому окну и осторожно посмотрел вниз.
Уже знакомое мне по вчерашнему инциденту БМВ стояло во дворе П-образного здания. «Вот идиоты, — весело мелькнуло в голове. — Засаду устроили. Интересно, куда бы делись сами, если б я приехал не один?..»
Теперь предстояло обнаружить тех, кто должен был «покрошить в капусту». Если они ожидали, что я подъеду по главной дороге, то засаду лучше всего устроить в боковых корпусах. Так легче попасть в меня, не зацепив своих. Если они вообще хоть что-то в этом понимают. И этаж должен быть второй или третий: так удобнее. Осталось выяснить, с какой стороны…
Аккуратно передвигаясь от одного слухового окна к другому, я стал высматривать в окнах второго и третьего этажей приготовленный мне сюрприз.
— Ну вот, — прошептал я сам себе, когда в одном из окон второго этажа заметил легкий дымок. Скорее всего, от сигареты. Оставалось разобраться, сколько человек там засело.
Спустившись на несколько этажей ниже, через щель в стене я заглянул в салон автомобиля. Стекла были затонированы, и мне с трудом удалось рассмотреть три фигуры. Но этого было достаточно. «Девятнадцатый, один из тех, с кем он пререкался, и борец», — предположил я. Значит, в засаде один. Хотя не факт. Надо было перепроверить.
Двигаясь по возможности бесшумно, через некоторое время я достиг помещения, за стеной которого и находился приготовленный мне сюрприз. В перегородке я обнаружил щель, заткнутую деревянным колышком. Осторожно вынув его, я заглянул в соседнее помещение. «Вот идиоты, — чуть не выкрикнул я. — За кого они меня держат?!»
У окна, прижавшись спиной к стене, на кирпичах сидел один из вчерашних пацанов, с которыми зацепился девятнадцатый. Мало того, что он курил, так он еще и копался в своем телефоне. Старенький, видавший виды калаш был прислонен к подоконнику. «На предохранителе, — подумал я, разглядывая автомат. — Секунда форы. Еще одна, пока он его схватит. Две секунды… Не так уж плохо…»
Достав из-за пояса пистолет, я снял его с предохранителя. Подойдя к входному проему, я приготовился. За две секунды нужно было преодолеть пять метров. «Проще простого», — подумал я и бросился к окну. Хватило и одной секунды. Откинув в сторону автомат, я нанес мощный удар по голове рукояткой пистолета. Не ожидавший нападения противник выронил телефон и схватился за макушку, даже не пытаясь подняться.
— Вставай! — Я приставил дуло к его лбу и для острастки пнул ногой. — Вставай, тварь! И чтоб тихо! Пикнешь — мозги по стенам размажу.
Струйка крови побежала по его носу. Он посмотрел на свою окровавленную руку и молча стал подниматься. Я приставил пистолет к его горлу и стал подталкивать к выходу.
— Пошел, мразь. В капусту, говорите, покрошите? Ну, вот сейчас увидим.
Я подобрал автомат и перекинул через плечо. Мы продвигались медленно и тихо. Я старался раньше времени не обнаруживать себя. Остановившись у выхода во двор и уперев ствол в затылок пацана, другой рукой я просунул автомат ему под мышку. Подождал, решаясь, потом, прикрываясь засранцем как щитом, двинулся в сторону БМВ.
Увидев эту картину, сидящие в машине попытались выбраться и что-то предпринять, но я дал короткую очередь и заревел:
— Всем оставаться на месте! Стволы наружу! Повторять не буду!
— Будешь стрелять — попадешь в своего! — раздался голос борца.
— У меня нет здесь своих. Повторяю в последний раз: стволы наружу!
Я дал еще одну очередь, после чего из окна вылетел макаров.
— Еще! — крикнул я. — Я сказал: еще! — и нацелился автоматом уже в салон.
— Больше нету! — сообщил борец. И после паузы с раздражением добавил: — Нету, тебе говорят! Мамой, что ли, поклясться?
— Ты, как вижу, у них старший. Так вот, командир, отпускаешь этого, — я указал стволом на девятнадцатого, — и получаешь своего. А там поговорим — ты же хотел поговорить? Считать не буду, выпускай прям сейчас.
Потом, сделав еще шаг вперед, крикнул девятнадцатому:
— Ну, чего сидишь? Выходи!
Девятнадцатый вылез из машины с видом разведчика, перетерпевшего допрос, и двинулся прямо на меня.
— В сторону, болван! — зашипел я и только теперь разглядел наручники у него на запястьях.
Не отводя автоматный ствол от салона, я крикнул:
— Снимите с него наручники!
Борец сделал попытку вылезти.
— Не ты! — остановил я.
Тогда из машины показался парень помоложе. На вид ему не больше двадцати двух, и вряд ли он сам осознавал, под какую раздачу мог попасть.
Чуть повозившись с наручниками, он наконец снял их.
— К машине, — велел я девятнадцатому, кивком указывая, в какую сторону следует топать.
Девятнадцатый прошел мимо. Тогда я опустил автомат и подтолкнул своего пленника пистолетом:
— Ну, иди!
Борец попытался выбраться из машины, и я направил пистолет на него.
— Очень-очень осторожно, — сказал я. — Без резких движений.
— Артур! — вдруг вскрикнул девятнадцатый.
Ему можно было не кричать. Боковым зрением я видел, как парень, только что освободивший его от наручников, рванул в мою сторону. Развернувшись корпусом, но не отводя ствол пистолета от борца, я ударил нападавшего ногой. Удар пришелся в пах, отчего парень сложился пополам и застонал.
— Вы вообще кто такие? — гадливо осведомился я. — Что за черти?.. — Я посмотрел на борца. — И ты вот с этими пацанятами собирался кого-то крошить в капусту? У тебя голова есть?.. Хотя если бы у тебя была голова, ты б для начала поинтересовался, на кого наехать собираешься…
— Да они никто! — взвизгнул девятнадцатый из-за моей спины. — Эти двое братья, в автомастерской работают. А этот спортсмен — родственник какой-то. Мастерская — его.
— Заткнись, овца! — велел я ему. — Иди к машине, сказано!
На этот раз девятнадцатый не стал искушать судьбу и молча побрел к джипу.
— Так вы работяги? — спросил я у неудавшихся наезжал. Голос мой звучал издевательски-снисходительно. — Работяги… И че вы полезли не в свои дела? Занимайтесь своими ремонтами. На разборки они приехали… Родня ваша, наверно, порадуется, когда вас, таких героев, домой вперед ногами занесут. Тройной праздник для фамилии.
Тут уже не выдержал борец. Он выпрямился и, злобно глядя на меня, заговорил:
— Своим делом заняться?! Да разве вы дадите? Вы ж как шакалы! Все вам мало! Везде суетесь! Всех обложили! Ни жить, ни дышать не даете! Ни совести, ни чести, даже понятий никаких! Беспредельщики!
Я заулыбался.
— Это мы шакалы? А вы, получается, санитары леса, да? Защитники угнетенных и обездоленных. Мы, получается, беспредельщики, а ты — честный мститель… Что же ты, такой честный и совестливый, бабу мою грозился убить?
— Никто ее не собирался трогать. Просто этот сказал, что тебя легче всего достать через бабу.
— Этот? — переспросил я.
— Ну да, — и он показал вслед уходящему девятнадцатому. — Поговорить хотели.
— Поговорить? А автоматчика в окне зачем посадил?
— Пацан сказал, что ты не в себе, можешь сразу палить начать.
— Ладно, все это пустая болтовня. Че хотел, говори.
Борец был явно в замешательстве.
— Че хотели, спрашиваю? — напирал я. — Ну, взяли бы вы меня. Поставили бы под ствол, как я вас сейчас. Что сказали бы?
— А ты опусти пистолет, — с вызовом произнес борец. — Тогда поговорим.
— Вы, бараны непуганые, будете мне еще условия ставить? — произнес я, но пистолет все же опустил.
Было не очень понятно, как люди, не умеющие ни толком наехать, ни толком защититься от наезда, решились на такое. Скорее всего, их действительно достал беспредел, творящийся вокруг. А может, наоборот — захотелось почувствовать себя крутыми.
— Мы не лохи, которых вот так прямо на дороге можно запустить под раздачу, — заявил борец. — Ты вчера был неправ. А если человек неправ, то по всем понятиям должен ответить.
— Ответить? — Я коротко засмеялся. — Ну, вот я перед вами. А вы что, спросить можете?
Борец не нашелся. Постоял, сверля меня глазами, затем подошел к лежащему товарищу, поднял его и подвел к машине.
Продолжать разговор не было никакого желания. Следовало побыстрее убираться отсюда.
— Ну, че молчишь? — спросил я. — Может, ждешь, что я извиняться начну? А может, компенсацию тебе еще? Так я могу!
Вытащив из кармана золотую цепь, я кинул ее борцу:
— Хватит?
Борец не шелохнулся.
— А хочешь мою машину? Забирай!
Неудавшиеся наезжалы изумленно вытаращились на меня.
— Я серьезно. Вы забираете машину, я — эту гниду, и разбежались. Такой расклад устраивает?
Наезжалы молчали.
— Устраивает, спрашиваю? — рявкнул я, обращаясь к тому, кого ранее пнул ногой.
— Устраивает, — пробурчал тот себе под нос.
— А тебя устраивает? — спросил я у того, кем прикрывался.
Он дважды кивнул.
— Теперь ты, командир. — Я посмотрел на борца. — Ну! Говори.
Борец молчал.
— Еще раз повторяю, — сказал я, повышая голос. — Вы — забираете машину. Я — забираю эту гниду. И — разбегаемся. Как тебе расклад?
Судя по всему, борец обдумывал, каким образом может повернуться ситуация. Тем более что слышал обо мне не самые лестные отзывы.
— Устраивает, — наконец выдохнул он.
— Ну, раз всех все устраивает, тогда пойдем.
Я швырнул автомат одному из них.
— Вы же не беспредельщики, вы люди чести. Стрелять в спину не станете.
Неудавшиеся наезжалы последовали за мной.
— Ну все, теперь точно ухожу, — сообщил я скорее самому себе, чем своим молчаливым провожатым. — Только сумку заберу.
Девятнадцатый дожидался нас у джипа, переминаясь с ноги на ногу. Взгляд его мне сразу не понравился. «Что это с ним?..» — рассеянно подумал я и вдруг вспомнил, как вчера утром этот мелкий засранец засовывал пистолет под сиденье. «Только попробуй что-нибудь выкинуть!» — мысленно пригрозил я ему, делая страшные глаза, но было поздно…
Девятнадцатый уже вскинул чертов пистолет.
— Не стреляй! — рванувшись к нему, заорал я во всю глотку.
— Держите, твари! — Он прянул в сторону и выстрелил.
— Не стреляй! — кричал я уже родственникам, но автоматная очередь заглушила мой вопль.
«Не стреляя-а-ай!» — хотел крикнуть еще раз, но вместо этого издал непонятный гортанный звук. Что-то резкое и обжигающее кольнуло грудь. «Опять, — подумал я. — Только уже не так, как раньше… Боже, как больно…»
