Руслан БЗАРОВ. ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ КОНТЕКСТЕ

Предисловие к книге «Аланское посольство в России»

Сюжеты установления и развития русско-осетинских отношений XVIII в. всегда находились в центре внимания осетинской исторической школы. Первым исследованием истории посольства 1749–1752 гг., работавшего в Петербурге, была статья Г. А. Кокиева¹. Специальные работы о посольстве и фундаментальные труды о политической истории Осетии периода присоединения к России принадлежат перу М. М. Блиева². Им же подготовлено самое полное издание документов, касающихся деятельности посольства³. Существование упомянутых, а также обобщающих трудов и новейших работ, продолжающих интерпретацию опубликованных источников⁴, в значительной степени освобождает от необходимости подробного описания внешнеполитических коллизий и дипломатических деталей.

И все же, наверное, не будет излишним напомнить читателю основные исторические обстоятельства, определявшие положение Алании-Осетии в XVIII в. и значение деятельности аланского посольства в Петербурге.

Средневековое Аланское государство, известное по упоминаниям в византийских, восточных, западноевропейских и кавказских хрониках, в XIII–XIV вв. было разрушено в ходе кровопролитных войн с монголо-татарами и Тамерланом. Горная Алания позднего средневековья, пришедшая на смену разрушенному Аланскому царству, включала территории в самом центре Кавказа по обеим сторонам Главного хребта. Здесь, на юго-восточной горной окраине своей разоренной страны, выжившие аланские группы с XV по XVII в. боролись за выживание, обороняя от врагов свои тесные ущелья и альпийские долины. Горная Алания того времени — конфедерация одиннадцати земель-областей (осет. комбӕстӕ), имевших собственное гражданство, представительную демократию и парламентское самоуправление. Полноправный гражданин владел наследственной землей, вел независимое хозяйство и пользовался избирательным правом. Гражданская община регулировала социальные отношения, не позволяя феодальной знати ущемлять права низших сословий. Каждое из аланских обществ, сохраняя независимость внутренней жизни, объединялось с остальными в сфере военной и внешнеполитической деятельности.

К XVIII в. горная Алания превратилась в перенаселенную страну, и следствием ограниченности ресурсов стал острый социальный кризис. Все площади, сколько-нибудь пригодные для хозяйственного использования, были уже освоены. В обращении 1755 г. тагаурские старшины объясняли императрице Елизавете Петровне: «…мы жительствуем внутри горах весьма тесно и неисправно, во всем же имеем великую нужду и недостаток, и некоторыя наши подлыя люди нималой пахотной земли не имеют, где б могли для своего довольствия сеять хлеба и протчее, также и скот довольной содержать не могут»⁵. Следствием тесноты стали участившиеся междоусобные конфликты.

Уровень хозяйственного и социального развития, вновь достигнутый после катастрофы XIV в., требовал расширения производственной базы и усложнения политической организации. На кавказском театре международных отношений существовали свои возможности для разрешения этих проблем. Вступление в вассальную зависимость от кабардинских или грузинских князей открывало выход на равнину. Но такая «колонизация» оборачивалась для осетинской знати потерей суверенитета, а для крестьян — удвоением повинностей. Взамен же приобретаемые сюзерены не могли предложить ни социальных гарантий, ни политической стабильности, ни действенной военной защиты. Кабарду раздирали подогреваемые из Крыма междоусобия. Грузинские владения Ирана и Турции и себя были не в силах защитить от жестоких хозяев.

Тем не менее сильнейшие князья Картли, Имерети и Кабарды не оставляли попыток военной силой или экономическим давлением подчинить себе пограничные общества горной Алании. На рубеже XVII–XVIII вв. значительные группы стремительно бедневших горцев переселились под власть кабардинских и грузинских феодалов. Их печальный опыт послужил болезненной прививкой против искушений сепаратизма, социальной деградации и этнокультурной ассимиляции. Историческая судьба начертала выжившим в горах аланам искать иные пути возвращения на равнину и восстановления государственной жизни.

Политическое положение Алании в середине XVIII в. определялось объединительным движением горных обществ, противостоящих нарастающей внешней опасности. Резкое обострение хозяйственных и социальных проблем, феодальные междоусобицы и внешнеполитические конфликты настоятельно требовали государственных форм самоорганизации. За три столетия безгосударственного существования народ исчерпал возможности социально-политического развития в формате конфедерации самоуправляющихся обществ. Только государственная власть была способна преодолеть политическую раздробленность и обеспечить будущее страны. Но в высокогорной зоне Центрального Кавказа отсутствуют хозяйственные ресурсы, необходимые для строительства государственных институтов.

Главное достижение аланской политической мысли и практической дипломатии XVIII в. как раз и заключается в остроумном и прагматическом решении стратегической задачи восстановления государственности. Был найден выход из, казалось бы, замкнутого круга: если недостаточно экономических возможностей, следует конвертировать политический потенциал и правильно выбрать «готовую» империю.

Выбор России произошел на фоне жесткой борьбы за контроль над Центральным Кавказом, в которой участвовали также Иран (через вассальные восточногрузинские княжества) и Турция (через западногрузинские владения, Крымское ханство и Кабарду). Резкое обострение хозяйственных и социальных проблем, феодальные междоусобицы и внешнеполитические конфликты первой половины XVIII в. послужили катализатором объединительного движения осетинских обществ и настоятельно требовали имперского выбора. Оптимальный с точки зрения внешней безопасности, конфессионального единства и этнокультурного родства союз Осетии с Россией являлся вместе с тем безошибочным решением стратегической задачи — он позволил восстановить отлаженную еще в средневековье систему политических и хозяйственных связей. Как известно, территория позднейшей Осетии являлась горной окраиной Аланского царства, а основной экономический потенциал средневековой Алании, составлявший надежную базу ее государственности, был сосредоточен на плодородной предкавказской равнине. В новых условиях роль метрополии предстояло сыграть российскому центру, быстро расширявшему господствующие позиции в Предкавказье.

В средневековом мире осетины были известны под именами «аланы» (на Западе), «асы» (на Востоке), «ясы» (в Восточной Европе), «осы/овсы» (в Закавказье). Слова «Осетия» и «осетины» — российское изобретение XVIII в., когда после трех веков перерыва аланы вновь установили отношения с Россией. К тому времени русские успели забыть их славянское имя — «Ясы» и, осваивая Кавказ, использовали грузинский вариант названия Алании — «Осети». В этом не было ничего иного, кроме естественной случайности, поскольку штат переводчиков для сношений с Кавказом и первоначальный состав Осетинской духовной комиссии были набраны из грузин, нашедших политическое убежище в России. Из русского языка слова «Осетия» и «осетины» попали в другие европейские языки. В аланском (осетинском) языке сохранилось древнее самоназвание «аллон», хотя в обиходной речи осетин обычно представлялся как «ирон» или «дигорон» — это уточняющие областные названия жителей средневекового Аланского царства, делившегося на юго-восточную (Ир) и западную (Дигор) половины.

Установление русско-осетинских отношений связано с деятельностью Осетинской духовной комиссии, прибывшей в Аланию-Осетию в 1745 г. Созданию комиссии предшествовало изучение географического и политического положения Осетии, убедившее Коллегию иностранных дел в независимости горной страны, расположенной неподалеку от тогдашней российской границы⁶. Совмещая функции православной миссии и политической разведки, Осетинская духовная комиссия служила постоянным каналом связи между Осетией и Россией, обеспечивая необходимую информационную основу для принятия политических решений. Важнейшим успехом посреднических усилий комиссии явилась договоренность о русско-осетинских переговорах, которые предстояло провести выехавшему в столицу России осетинскому посольству.

Состав и полномочия посольства стали в Петербурге предметом многократного и тщательного изучения, поскольку в Осетии XVIII в. отсутствовали государственные институты и центральная власть. Используя демократические особенности политического и социального устройства осетинских обществ, грузинское лобби пыталось убедить высших российских чиновников в незнатности осетинских послов, а значит — в отсутствии у них полномочий представлять свою страну. Закулисная борьба и международные интриги завершились постановлениями Сената, разоблачившего грузинских авантюристов и удостоверившего ложность их доносов⁷.

Политическая программа посольства учитывала интересы обеих сторон и ставила жизненно важные для Осетии цели. Присоединение к России, внешняя безопасность, возвращение на предкавказскую равнину, беспошлинная торговля, школьное образование — вот главные пункты осетинской программы, неоднократно сформулированные в сохранившихся документах⁸. Посольство настаивало на присоединении Осетии и точно указывало местности на равнине, которые осетины желали бы освоить в первую очередь. Обращаясь к Сенату, послы заявили, что они «и весь осетинской народ желают быть в подданстве Ея Императорскаго Величества и в защищении от других народов и переселитца <…> ближе к России, ниже тех гор, в которых ныне они жительство имеют. <…> А всего де осетинскаго народа военных людей может собратца до 30 тысяч человек и более, все склонны к вере христианской»⁹.

Итоги русско-осетинских переговоров 1750–1751 гг. заключались в установлении политического союза и тесных дипломатических отношений. Обещая осетинам защиту от врагов, покровительство в переселении на равнину и торговле, по главному пунк­ту переговоров российское правительство склонилось к тому, что «о действительном их в подданство принятии кажется надобно умолчать, да и присягою при первом случае их не обязывать»¹⁰. Немедленное присоединение территории Осетии к России было невозможно с точки зрения международного права, так как Белградский мирный договор 1739 г. с Турцией ограничивал свободу действий России на Северном Кавказе, устанавливая нейтральность Кабарды, которой отводилась роль «барьера» между Турцией и Россией. Нейтральный статус Кабарды, занимавшей тогда все Центральное Предкавказье и лежавшей между Осетией и Россией, в середине XVIII в. был непреодолимым препятствием для присоединения в международно-правовом смысле, т. е. включения территории Осетии в состав Российской империи.

Таким образом, несмотря на кажущуюся неполноту итога переговоров, ценнейшим результатом деятельности осетинского посольства в Петербурге явилось неполучение от российской стороны ответа о присоединении. Тем самым отказ был исключен, а заведомо положительный ответ отложен до более подходящих внешнеполитических обстоятельств.

Политический формат русско-осетинских отношений был беспрецедентно высоким. Уровень губернатора или командующего крупным воинским соединением считался вполне достаточным, чтобы вести переговоры с отдельными феодальными владениями и принимать присяги о российском подданстве. Посольство, принятое самой императрицей Елизаветой Петровной, и русско-осетинские переговоры в Петербурге — надежное свидетельство того, что Осетия воспринималась на Кавказе и в России как единая страна с особым геополитическим статусом.

Присоединение Осетии к России (в смысле легитимации договоренностей и соблюдения буквы международного права) состоялось в 1774 г., после победоносной войны и заключения Россией нового, Кючук-Кайнарджийского мирного договора с Османской империей. Статья 21 этого договора посвящена статусу Кабарды, полномочия в установлении которого Турция передавала Крымскому ханству. Существование Крымского договора, заключенного между Россией и ханством в 1772 г., придавало этой дипломатической формуле значение окончательного признания российского суверенитета над Кабардой. Тем самым было снято единственное препятствие для международно-правового оформления присоединения Осетии к России.

К тому времени договоренности о союзе и покровительстве, как и отложенный ответ России на осетинское предложение о присоединении, существовали уже четверть века. На протяжении этого времени и представители Осетии, и российские чиновники неоднократно подтверждали верность своим обязательствам.

Не ожидая завершения разразившейся в 1768 г. русско-турецкой войны, Россия еще в 1770 г. приняла присягу о «вступлении в подданство»¹¹, т. е. фактически присоединила Тагаурское общество Осетии, по территории которого проходила Дарьяльская дорога — важнейшая транскавказская коммуникация.

В октябре 1774 г., выполняя специальное поручение правительства, ведавший сношениями с Кавказом астраханский губернатор П. Н. Кречетников пригласил в крепость Моздок представителей Осетии для официального подтверждения их готовности вступить в российское подданство. Документ, легализовавший прежние договоренности о присоединении Осетии к Российской империи, был подписан 27 октября 1774 г. Так достигнутые в середине XVIII в. русско-осетинские договоренности получили международно-правовое оформление, и Осетия вошла в состав Российской империи.