I
Нет, Саломея не похожа на Клэр.
Клэр — нежная, двоящаяся мечта, прекрасная и зыбкая. Десятки работ в современном газдановедении написаны о том, как этот «нечеловеческий и странный образ, в котором фантастическое смешивалось с настоящим» [1, с. 78], странствовал в творчестве Гайто Газданова из романа в рассказ, из рассказа в роман, образуя неавторские циклы [2], оттенял героя, усложняя его одновременное существование в реальном и вымышленном мирах. Многие годы читатели задавались вопросом, действительно ли эта обрусевшая француженка существовала и была настолько хороша, что очертания ее проступали в памяти «сквозь снег и метель, и безмолвный грохот величайшего потрясения» [1, c. 86], или она стала всего лишь выдумкой, умственным прибежищем для измученного разума Коли Соседова — мальчика, юноши, а потом и мужчины, вырванного судьбой из привычной жизни. Мысль, истончившаяся до предела, как бунинские воспоминания о дореволюционной России или заговариваемая на счастье шмелевская солнечная картинка «Лета Господня».
Конечно, мы знаем про Татьяну Пашкову, в которую юный писатель был влюблен в Харькове, с которой долго дружил и которую кто-то из знакомых прозвал «Клэр».
Но знаем и комментарии слависта, профессора Массачусетского университета и первого исследователя творчества Гайто Газданова Ласло Диенеша к рассказу «Третья жизнь», в нескольких строках намекнувшего на программность этого текста. Отсюда берут начало рассуждения многих филологов о героине, долгие годы незримо сопутствующей типичному газдановскому персонажу-наблюдателю и становящейся его Музой (обязательно с большой буквы).
Так, Дмитрий Коломин пишет: «Рассказ “Третья жизнь” можно обозначить как творческую доктрину Газданова. С его помощью не только открывается глубинное содержание “Вечера у Клэр”, но и других произведений автора, складывающихся в художественный цикл, которые читаются как развернутые метафоры творческой эволюции в ее неизбежном направлении к “видению с лицом женщины”, к Музе» [2].
Неудивительно, что в Музе принято угадывать черты Клэр [3]. Эта теория легко обосновывается текстом «Ханны», труднее — <Ольги>, едва-едва — «Эвелины и ее друзей».
II
Совсем не похожа на Клэр героиня рассказа «Судьба Саломеи», вздорная румынка «с примесью цыганской и еврейской крови» [4, с. 510]. Очень красивая: «У нее были большие серые глаза с неизменно сердитым выражением» [4, с. 511], далеко не глупая, но экзальтированная особа. «Она не знала таких вещей, как скорость света, разница между арифметической и геометрической прогрессией, логарифмы или закон притяжения. Но в области искусства у нее были познания столь же обширные, сколь неожиданны» [4, с. 510]. Казалось бы, типичный персонаж ранней Тэффи, нечто среднее между дурой Одетт из рассказа «Прелестная женщина» и феерической истеричкой из текста «Демоническая женщина». Например, читаем в последнем: «Общественное положение демоническая женщина может занимать самое разнообразное, но большею частью она — актриса.
Иногда просто разведенная жена.
Но всегда у нее есть какая-то тайна, какой-то не то надрыв, не то разрыв, о которой нельзя говорить, которого никто не знает и не должен знать.
— К чему?» [5]
А затем находим в «Судьбе Саломеи»: «Martin она была по мужу, которого мы никогда не видели и о котором ничего не знали. Когда речь заходила о нем, она говорила, что его больше не существует, именно так — il n’existe plus, — хотя это вовсе не значило, что он умер» [4, c. 510]. Также, по словам героя-рассказчика, Саломея гримировалась не хуже артистки, нанося на свое лицо чудовищный декадентский макияж. Вела она себя примерно как и демоническая женщина. Договариваясь идти с кем-то в кино, в последний момент отменяла свидание, вернее, просто оставляла записку о том, что раздумала. Влюбленного в нее Андрея изводила капризами и нелепыми желаниями. Впрочем, на этом комические сходства заканчиваются.
Образ газдановской Саломеи хоть и несет на себе отпечаток русской сатиры, он более сложный. Поскольку уходит корнями и в западную традицию.
Я не буду останавливаться на том, как эволюционировала новозаветная иудейская царевна в литературе и искусстве. Скажу лишь об Оскаре Уайльде и его известной пьесе «Саломея». Уайльд предложил иную трактовку сюжета гибели Крестителя (в тексте Иоканаана) и образа Саломеи. Прекрасная царевна, исполнив для отчима Ирода Антипы танец семи покрывал, потребовала в награду голову пророка не столько по наущению распутной матери Иродиады (а у Матфея именно она подговаривает дочь убить Иоанна [6]), сколько из-за женской гордости и необъяснимого отсутствия эмпатии. Сценой ранее Иоканаан, человек преданный Богу, отказался смотреть на влюбленную в него Саломею и целовать ее. В итоге, получив на серебряном щите голову пророка, царевна произносит большой чувственный монолог, суть которого сводилась к одному: «Ты мертв, и твоя голова принадлежит мне. Я могу сделать с ней все, что захочу. Я могу бросить ее собакам земным и птицам небесным» [7]. В финале Саломея целует мертвые уста Крестителя.
Есть очень интересная статья американского литературоведа и культуролога Ольги Матич «Покровы Саломеи: эрос, смерть и история» [8, с. 90–121] о том, как поставленная еще в дореволюционной России пьеса Оскара Уайльда повлияла на русских символистов и привнесла особую декадентскую моду на этот образ. Обозначу то, как Матич трактует появление Саломеи в творчестве Блока. По мнению исследовательницы, иудейская царевна — муза; убивая возлюбленного, она освобождает поэта.
Сложно сказать, насколько хорошо Гайто Газданов был знаком с европейской и русской трактовками. Внешне персонаж «Судьбы Саломеи» схож с архетипическим образом: «Когда она как-то проходила по кафе, подняв голову и прямо глядя перед собой, один из наших товарищей сказал, что она похожа на Саломею. <…> …со стороны казалось, будто эта женщина действительно несет в руках невидимый поднос» [4, c. 509].
Однако у Саломеи Газданова есть любопытная черта, которая косвенно отсылает нас к Уайльду — психологический дефект (в рассказе сюжетообразующий момент). Повествователь называет его «отсутствием воспоминаний» [4, с. 526]. На самом деле что-то вроде эмоциональной деформации, при которой Саломея лишается возможности рефлексировать над прошлым. В умении существовать только сегодня — ее сила и загадка.
Беспечную жизнь в Париже прерывает война, Андрей уходит на фронт и попадает в плен, Саломея же чуть не погибает. Но ее спасает флорентийский сапожник, и она (к изумлению рассказчика) становится его женой, чем без сожалений перечеркивает свою прошлую жизнь и свой прежний образ.
Пропадая из жизни Андрея, Саломея, по сути, совершает то самое усекновение головы. Однако Андрей не гибнет физически, а становится поэтом, пишущим ради заработка на жизнь песенки и куплеты для оперетт. Но то, с каким стыдом он признается в своем занятии повествователю, говорит о полном приятии своей метафизической смерти.
III
Любопытно, что за несколько лет до появления «Судьбы Саломеи» Газданов написал <Ольгу> (рассказ датирован 15.01.1942). В этом тексте тоже появляется женщина с «сердитыми черными глазами» [9, с. 510], стихийно бросающая мужей и любовников. У нее есть запоминающаяся, но на сей раз физическая особенность — невероятное здоровье («представить себе у Ольги ревматизм, например, так же нелепо, как представить воспаление легких или насморк у русалки» [9, с. 515]). Любой роман Ольги глубок, нежен, но предрешен. В финале каждых отношений героиня, охваченная идеей жизни как путешествия, собирает чемоданы и оказывается в другом городе. Так длится до тех пор, пока она не понимает, откуда вообще берется ее мысль о вечном странствии. Оказывается, толчком стал бессюжетный рассказ, описывающий летний вечер в Финляндии, писателя Борисова, впоследствии очередного покинутого ею возлюбленного.
Через несколько лет после расставания он умирает от воспаления легких. В смерти Борисова нет видимой вины Ольги, но в метафизическом смысле его гибель — печальное и будто запоздалое следствие неудачно завершившегося романа. Того самого усекновения головы, после которого жертва еще некоторое время не понимает, что мертва, и автоматически совершает движения.
Однако Ольга еще не совсем Саломея (она помнит и ценит все, что с ней было), но уже и не Клэр. С последней их роднит долгое знакомство и параллельное существование в вымышленном мире героя-рассказчика. С Саломеей же она схожа способностью к странному перерождению. Прожив гибель Борисова и описанного им мира, в котором она только и могла существовать, Ольга останавливает свое вечное бегство и обращается к повествователю. Финал текста не дает четкого понимания, будет ли она вновь его возлюбленной или останется другом. Однако взгляд, которым она смотрит на героя, говорит о силе души, уже недоступной беспамятной Саломее.
Интересно, что призрак Саломеи возникает в образах сразу двух героинь более позднего романа «Эвелина и ее друзья», строящегося на бесконечных отражениях всех героев в Эвелине и Эвелины в каждом.
Жестокость и беспамятство Саломеи закрепились в образе Лу Дэвидсон, странной возлюбленной Мервиля, друга рассказчика и Эвелины. Сначала эта женщина называет себя мадам Сильвестр и прикидывается француженкой. Позже повествователь узнает, что она американка, долгое время жившая в преступной среде. Женщина эта по-настоящему опасна, ее прошлое, о котором она предпочла бы забыть, темно. Однако вскоре выясняется, что имя ее замешано в преступлении. А еще у нее есть странная особенность — она обладает невероятной физической силой, когда-то работала в цирке и умеет стрелять без промаха. Врага своего Лу способна уничтожить в прямом смысле, без чьей-либо помощи. Что в итоге и происходит — мадам Сильвестр убивает гангстера Канелли, с которым недолгое время жила в Америке. Убивает, потому что он стреляет в Мервиля.
Совершив преступление, эта женщина преображается, будто человек, скинувший с плеч невероятный груз. Из холодной и напряженной она превращается в нежную и открытую. Каких-либо душевных мучений из-за произошедшего Лу не испытывает. Это обстоятельство делает образ отчасти шаблонным и жанровым. Уничтожив Канелли, она убивает и себя прошлую. Однако и Мервиля в душевном смысле случившееся не меняет, он лишь утверждается в том, что был прав, видя в мадам Сильвестр другую женщину.
Вторым образом, схожим с Саломеей, становится француженка Эвелина. Рассказчик на первых же страницах будто скороговоркой обозначает внешнюю, уже знакомую нам сторону: «Она была артисткой, балериной, журналисткой, переводчицей, — и каждый очередной эпизод ее существования кончался какой-то невероятной путаницей, в которой никто ничего не понимал и в которой все оказывались пострадавшими в той или иной степени, — все, кроме Эвелины» [9, c. 146]. Как и Саломея, персонаж этот обладает взглядом холодных глаз, вздорным нравом, нечутким отношением к возлюбленным. С той лишь разницей, что метафизически и бесповоротно Эвелина отсекает голову анекдотическому Котику, адепту метемпсихоза. После нескольких лет работы на его благо (девушка даже открыла свое кабаре, чтобы поддержать возлюбленного в его увлечении) Эвелина, как Ольга и Саломея, прекращает все фактически одним днем. Чем в очередной раз подтверждает мысль рассказчика: «Ее бурные чувства и увлечения были, в конце концов, поверхностными и не задевали ее души» [9, с. 147].
Однако благодаря этой необычной эмоциональной холодности Эвелине удается то, чего не смогли в итоге осуществить Ольга и Лу Дэвидсон (что было совершенно несвойственно Саломее). Пройдя сквозь жизни разных людей и их судьбы, Эвелина возникла перед рассказчиком «в ее последнем воплощении» [9, с. 366], изменив его и сохранив все свое душевное богатство для настоящей любви.
Как мы видим, образ Саломеи у Гайто Газданова объединяет в себе неоднозначные черты. Порывистость, непредсказуемость, невероятное обаяние, привлекательность, жестокость и острый ум. В зависимости от задач рассказчика черты эти изображаются комически или трагически. Беспамятная Саломея разрушает свою жизнь и жизнь Андрея. Более развитая душевно Ольга и несколько шаблонная Лу Дэвидсон отчасти сохраняют себя. И лишь Эвелине удается вновь воплотиться, по-блоковски способствуя новому рождению героя.
1. Газданов Г. Вечер у Клэр: романы, рассказы. М.: Время, 2018.
2. Коломин Д. Женские образы в рассказах Газданова: к вопросу о неавторских циклах в прозе // URL: http://www.hrono.ru/text/2008/kolo0308.html (дата обращения: 22.03.2022).
3. Чжу Ц. Странствие Клэр в творчестве Гайто Газданова: анализ типа женского образа Клэр в произведениях «Вечер у Клэр», «Хана» и «Судьба Саломеи» // URL: https://nbpublish.com/library_read_article.php?id=35410 (дата обращения: 18.03.2022).
4. Газданов Г. Собр. соч.: в 5 т. М.: Эллис Лак, 2009. Т. 3.
5. Тэффи. Демоническая женщина // URL: http://az.lib.ru/t/teffi/text_0200.shtml (дата обращения: 22.03.2022).
6. Мф. 14:9.
7. Уайльд О. Саломея // URL: http://lib.ru/WILDE/salomea2.txt (дата обращения: 30.04.2022).
8. Матич О. Покровы Саломеи: эрос, смерть и история // Эротизм без берегов: сб. статей и материалов / сост. М. М. Павлова. М.: НЛО, 2004.
9. Газданов Г. Собр. соч.: в 5 т. М.: Эллис Лак, 2009. Т. 4.
