Оскар
Передо мной – юноша. Скромный. С чистым, глубоким взглядом. Редко улыбающийся. От него исходит таинственный свет: свет правды, свет жизни. Говорит мало, но как искренне, как образно!..
Нас, молодых авторов, собрали в огромный зал. Оскара привел Царак Тобойти. Это он первый открыл его. Это он отнесся к нему, как к сыну, не раз доказывая нашим редакторам, что Гибизов из девятого класса – взрыв в осетинской поэзии. Его мышление, поэтическое видение – неповторимо.
Я остановился на печальной стороне нашей жизни лишь потому, что сегодня мне подарили книгу, стихи так поздно родившегося и так рано умершего Оскара. Он жил среди нас, но сгорел в полном одиночестве, во мраке нашего мира…
Я абсолютно согласен с оценкой Дениса Бугулова: «То, что сделал Оскар, удавалось до него очень немногим. Кроме, пожалуй, Лорки. Их стихи разные. Стихи обоих наполнены молоком фольклора. Но у обоих одинаковое восприятие мира – у осетина и у испанца». Солидарен и с другим выводом Дениса: «Каждый поэт, так или иначе, чужд окружающим его людям, но каждый поэт идет к людям всю жизнь, любя, проклиная, жалея…»
Таймураз АГУЗАРОВ
* * *
Ночь темна… В груди тревога бесится,
Крутит сердце альчиком на льду.
Ветер в небо попрошайке-месяцу
С трона бросил медную звезду.
Старой двери челюсть ржавым голосом
Стонет в буйстве ветреных стихий…
В белой лунной пене свои волосы
Моют звезды, мысли и стихи.
* * *
Злой ураган,
Видений вихрь безумный
Ревет в душе моей…
Из сердца глубины
Волна тревоги
Швырнула рыбу – мой язык –
На камни ваших душ.
И, трепеща,
Страдая, вопия,
Она погибнет
На песке горячем
Злословья вашего.
ЗАМЕРЗШАЯ ЛАСТОЧКА
Ты плачешь, сердце, чувствуя беду.
Так мрачно, так темно в твоем жилище…
Из слов огня никак не разведу,
И мысль бредет по миру, словно нищий.
И рыщет беспокойства тощий кот,
Но ни живых, ни мертвых слов не чует…
В курятнике любовь моя ночует,
Но радости петух в нем не поет.
Мой стих покрылся инеем холодным,
Дотла изъела ржавчина его,
И ласточка замерзшая сегодня
Упала с древа счастья моего.
* * *
Я сплету тебе из нитей светлых
Солнца лик, сияющий в веках,
Для тебя сложу из снов заветных
Пьедестал на алых облаках.
Попрошу у счастья струн для лиры,
Схороню беду твою в груди.
Только ты потом, царя над миром,
На меня с презреньем не гляди.
* * *
Что я могу? В чужих опорках бродит
Мой разум с незапамятной поры.
В чужой печи любовь огонь разводит
И песнь свою поет с чужой горы.
И неприглядно мысли мои наги.
Счастливая не примет их душа.
Так перестань, рука, терзать бумагу:
Не видишь – яд течет с карандаша!
* * *
Ветер звезды гонит стаями
Между тучами в полет.
Месяц чистыми устами
Сказку тихую поет.
И жует, как вол, под звездами
Жвачку прошлого душа.
Мысль блуждает ночью позднею,
Ищет рифмы не спеша.
М.Д.
Твое лицо белеет, словно тыква,
на зелени во снах моих.
Я вспоминаю зерна черных глаз,
И сердце в душной клетке
На гвозде тоски покрылось волдырями,
А я все жду. Несчастен тот, кто ждет,
Раз той, кого ты ждешь, не видно рядом.
И никого вокруг. Так одинок бывает
Смех дурака за траурным столом.
К СОЗУРУ
Скоро и мне отправляться к мертвым…
Здесь, в этом мире, моему имени
рядом с твоим не быть никогда.
И все же мне место в мире ином
рядом с собой приготовь.
* * *
Ночь темна… В холодных закоулках сердца
Бродят хмурые коты моих желаний.
Из-за них, тяжелым сном забывшись,
Я поймать мечтаю солнечную мышь.
Солнечная мышь! Тебя молю я:
Не давай завлечь себя в болото,
Вынырни в голубизне небесной,
Яркою стрелой меня убей!
* * *
Никогда я людей не любил.
Прежде любил лишь себя,
Но теперь и себя не люблю.
Куда уж хуже: лицо мое, как море, покрылось льдом.
Осел улыбки на этом льду, скользя, не может встать.
Куда уж хуже: как в руке, в груди я прячу,
Сжимая ребрами, как пальцами, тяжелый камень сердца.
Куда уж хуже: кнутом, сплетенным из стихов,
Я в кровь избил свою больную душу.
В этом мире живу я…
Живу в этом мире,
Не для жизни придя в этот мир.
В НЕБО БОКАЛА РОНЯЮ ЗВЕЗДЫ СЛЕЗ
Мой язык, словно пьяный, лежит
под забором зубов, шевелится
В луже кислой слюны – и вознею своею
тревожит мой слух.
И сознанья паук все не спит –
наяву странный сон ему снится –
Паутиною памяти ловит
виденья былые, как мух.
Что ж там видно в прошедшем? Немного,
одно лишь событье, не боле:
В те года моя Муза была молода
и не ведала зла,
Но гуляка-вино заманил ее в лоно
хмельного застолья,
И – хотела иль нет, – а она
от него понесла.
С той поры уже много прошло
и года мимо нас пробегают.
Жизнь идет, как и шла. Незамужняя,
мыкает Муза беду,
И ребенок растет без отца.
Все позорят ее и ругают,
И поэзия стонет в плену клеветы,
как в аду…
Я же в небо бокала роняю
слезинки звезду…
* * *
Свет ресторана тонкою струей
сочился потихоньку
В пасть теплой улицы.
Сидели за столом. Бессонница…
В ту ночь мой мозг –
беременное чрево моей Музы –
Взбешенный бык-вино
боднул бокалами рогов.
Не мучься понапрасну, Муза:
погибли наши прежние мечты.
Я виноват перед тобой.
Игла в твоем сверкает взгляде,
Ее коснуться я не смею
перстами голых глаз –
И потому на них надел
наперсток темных снов.
* * *
Холодно, холодно!..
В этом мире всегда мне
Холодно было.
На камнях глаз людских
Бьется сердце, как рыба…
Холодно!
Я ладонь языка
Достал из кармана губ
И к тебе, мой дигорский народ,
Протянул, словно нищий.
* * *
…И только,
Повиснув на моем лице, как на улице,
Остались
Красные флаги твоих поцелуев.
* * *
Закатилось мое сердце.
Как вам жить теперь
без солнца?!
ПАРАШЮТИСТ
Мне хотелось взлететь.
Я бы, может, взлетел, но бутылка вина
Оборвала перстами стаканов
Перья с крыльев души.
И одно мне осталось теперь –
Только падать стремительно вниз…
И вот я бросаюсь с утеса счастья
На парашюте снов.
* * *
Обуреваем мыслью я одною:
Какое сердце, что за ум во мне,
Когда и солнце развелось со мною,
И не успел жениться на луне?
* * *
Мой стих – старуха
Сидит на мосту жизни
И моет ноги строк
В канаве слез.
* * *
Нет, нельзя на злую ледяную зиму
Положить заплатку солнечного лета…
* * *
На ступеньках дома я сижу,
Словно зуб на челюсти старухи…
* * *
Снова бреется темная ночь
лезвием тополя.
* * *
Машины, как зубные щетки,
Снуют во рту села
Среди зубов – домов.
* * *
Ветер -кот.
Играет шариком луны
На ковре небосвода.
* * *
На луне повисли серьги звезд.
* * *
Ветер обмакнул в чернильницу луны
Перо тополя.
* * *
Пьяница – ресторан
Выпил туман губами дверей,
А мной закусил
И теперь
Жует меня, словно жвачку.
* * *
Из ярких окон – глаз горящего дома,
Как слезы,
Прыгают люди.
* * *
Ребенок – слеза в глазу колыбели.
* * *
Я – тупой кинжал в ножнах жизни.
Моя печаль – блестящая черная рукоять,
Скрепленная
Гвоздями слез.
* * *
На конверте неба – марка луны.
ВЕЧЕР
Солнце в сыворотке небесной
Собрало облака, как творог,
И лучей своих сетью чудесной
Занавесило неба порог.
Будто лошадь к яслям на кормежку,
Солнце по небу к западу мчит.
Ночь из лунного теста лепешку
Подрумянила в звездной печи.
И ручей захмелевший бормочет,
Спотыкаясь по жестким камням,
И тихонько поет, словно хочет
Поскорей успокоить меня.
* * *
Я стоял на улице в печали
И держал перед собой, как нищий,
Шапку сердца пальцами сосудов.
Шла ты мимо и, взглянув с участьем,
Бросила мне милостыню – две
Черные монеты твоих глаз.
* * *
Я тебя поцеловал, ты рассмеялась,
И по морю твоего лица
Волны щек улыбкой расплескались.
А средь них качается, алея,
Поцелуя маленький кораблик.
Перевод с осетинского
Таймураза Саламова
