* * *
От частоты фибрилляций
И жизни среди абстракций
Сердце мое раскраснелось.
Ему так давно хотелось
Выйти из полукруга,
Чтобы любить друг друга,
А не один другого,
И понимать с полуслова
Дюжинные ответы,
Ведь мы в любви атлеты,
Ведь мы в любви поэты,
Одного года монеты.
В поисках отражений
Так много телодвижений,
И много режущей боли
От колющей в ранах соли.
В раны залить коньяка —
И я больше не хороняка,
Я скандинавский вояка
И желторотый гуляка.
В шахте метро скрежет
Рану мою режет,
Кости мои ломают
Ветки зеленого мая.
Сердце сложу в морозилку,
На фэйс натяну ухмылку,
Косточки в склеп чердачный —
Вот вариант удачный.
Утром схожу в церковь,
Вот мертвой души мерка —
Горит у иконки свечка
И, может, в аду — печка.
Жалко мне юную деву,
Миром убитую Еву,
С раной сквозной в чреве…
Но что я могу сделать?
* * *
Услышать в церквях ненароком
Отрывок в смиренной мольбе:
«Любовь — это острый осколок,
Которым копаюсь в себе».
И медленно вторят признанья
У мраморных ног алтаря:
«Сегодня во мне догорает
Последнего лета заря».
Под сводом летает бесшумно
И внемлет всему Серафим:
«Быть может, я в следующей жизни
Смогу оказаться другим.
Смогу побороть наважденье
Без пламенной муки души.
Все будет потом, но сегодня…
О, сжалься и жизни лиши!»
Стемнело, окончена служба,
Пропета бессвязно мольба;
Обдумывал постриг послушник,
И чья-то решалась судьба.
ПРО БАХИЛЫ
Давно уж прошли восковые дожди,
Зарыты пустые могилы…
И, вроде оставив всю скорбь позади,
Я снова забыл снять бахилы.
И так, не заметив, ходил с ними день,
И месяц, и юные годы,
Лишь мельком увидев лазурную тень,
Связал ее с дрожью погоды.
И все тяжелей становился мой шаг,
Темней становились бахилы.
И вот в один день я как будто обмяк,
Туманность заполнила жилы…
* * *
Я неизвестный мученик, чужак,
Я друг, я бездарь, вечный я скиталец.
Я тварь, я фарисей, и я дурак,
И что уж тут таить, я самозванец.
Я сам себе теперь заклятый враг.
И сам себя давно не понимаю.
Моей душе необходим маяк,
Ведь каждый новый день я проклинаю.
Я окружен толпой размытых лиц,
Едва ли кто из них живет достойно.
Не поднимая глаз из-под ресниц,
Я понимаю: мне здесь беспокойно.
И, в черный прах секреты разметав,
Я разрываю диким воплем тишь.
Был, несомненно, утверждавший прав,
Что от себя никак не убежишь.
ПОДРУГА ДНЕЙ МОИХ СУРОВЫХ
Я провожу в компании друзей:
Печали, одиночество, простуды —
Мне нет на свете никого родней.
И юность моя скоро пролетела,
И беззаботность с нею умерла.
Со мной теперь живет одна холера,
Но за квартиру я плачу одна.
И взглядов осуждающих не вижу,
Когда плетусь по улице я с ней,
Но остальные держатся поближе
К друзьям, собакам, юбкам матерей.
И где сдались мне экстраверты эти?
Я главное давно уж поняла:
Уйдут когда-то и друзья, и дети…
Холеру ж я навеки обрела.
