«НАШ ГОРОД». Конкурс книжного клуба

Артур ОМАРОВ

ВЫПУСКНИКИ ПИСАТЕЛЬСКИХ

КУРСОВ

Меня разбудил телефонный звонок. Понимая, что начавшийся подобным образом день не сулит ничего хорошего, я все же нашарил телефон под мирно спящим на кровати котом и посмотрел на экран. Звонил Сос.

— Здоров! — сказал он наигранно веселым голосом. — Спишь?

— Уже нет, — с сожалением ответил я. — Чего тебе?

— В городе сегодня проездом будет Ян Прилех. У него какой-то литературный форум в Тбилиси, но он отказался лететь туда прямым рейсом. Сказал, что хочет ехать через Владик. Вика договорилась, чтобы завтра утром его отвезли в Тбилиси, и забронировала на сегодня номер в отеле.

— Потрясающая история, — перебил я его. — Напомни, при чем тут я?

— Ну, Вика просила, чтобы ты его встретил в аэропорту, отвез в отель и организовал досуг, — выпалил Сос скороговоркой.

— Так она же летит с ним вместе из Москвы, нет?

— Нет, — осторожно ответил Сос. — У нее ребенок блюет зеленым с утра.

— Ясно, — сказал я обреченно, подавляя желание засунуть телефон обратно под кота. — Это как раз то, чего мне не хватало сегодня.

— Правда? — растерянно спросил Сос.

— Нет, Сос, это сарказм, — ответил я, уворачиваясь от кота, который обнаружил, что я не сплю, и теперь пытался усесться мне на лицо. — Какой еще, к черту, досуг?

— Ну, они договорились об интервью на «ОсТВ» и о творческом вечере в книжном клубе, — откашлявшись, сообщил Сос.

Я застонал в голос.

— Это в котором была драка зимой?

— Ага, — радостно подтвердил он.

— Это очень плохая идея, Сос. Насколько я знаю Яна, интервью еще может обойтись без жертв, а вот затея с клубом — это беда. Я заходил к ним пару раз. Эти упыри обсуждают только местную писанину, и Прилех будет выглядеть там как монашка в борделе. Только наоборот.

Сос молчал, пытаясь обмозговать метафору.

— Забей, — сказал я, зевая. — Но ты же знаешь, что ему пожизненно запретили приезжать на форум в Химках после романа про танцы на кладбище?

— Зато он получил эту премию… как ее… «Рот».

— «Нос», — машинально поправил я.

— Он творческий человек, в конце концов, — сказал Сос. — Вы все немного того.

— У меня от слов «творческий человек» уже глаз дергается.

— Слушай, еще такое дело. Вика просила, чтобы ты встретил его в аэропорту с табличкой.

— Зачем?

— Она говорит, так все выглядит официальнее. Вдруг кто-то узнает его и будет фоткать. Без таблички несолидно.

Я вздохнул и попрощался. Справедливо рассудив, что перед аэропортом все равно нужно заехать в офис, чтобы сделать хоть что-то полезное за день, я встал и отправился на кухню в поисках кофе.

Всю неделю мы с Вадимом корпели над ключевым элементом рекламной кампании вишневого лимонада «Терек». Заказчики хотели видеть на постере эффектную блондинку в полный рост, от макушки до каблуков, которая с нарочитым удовольствием отпивает лимонад из фирменной бутылки. Все шло прекрасно, пока не возникла нежданная проблема с юбкой нашей модели. Оказалось, что она должна быть вполне конкретной длины, чтобы не вызвать смятения среди части целевой аудитории, но при этом оставлять колени модели открытыми, чтобы эту самую часть аудитории завлекать. Наши робкие возражения, что требуемая длина юбки никак не укладывается в прокрустово ложе человеческой анатомии, были твердо отметены, и Вадим засел за фотошоп.

Добравшись до офиса, я обнаружил там своего дизайнера в окружении расклеенных повсюду стикеров с какими-то заметками и батареи пустых кофейных чашек. Вадим выглядел так, будто не спал всю ночь, однако при этом пребывал в прекрасном настроении.

— Я нашел решение! — воскликнул он, едва я переступил порог. — Они хотят, чтобы юбка была достаточно длинной и при этом чтобы она не прикрывала коленки, так?

— Так, — кивнул я, вспоминая приемы первой помощи при остром психомоторном возбуждении.

— При этом длина юбки никак не подгоняется под анатомическое расположение коленей у обычного человека, так?

Я осмотрелся, оценивая ситуацию. На красном диванчике для гостей виднелось подобие гнезда из подушек и клетчатых пледов, штора с единственного большого окна куда-то подевалась, а на столе громоздились анатомические атласы.

— Не совсем понимаю, к чему ты клонишь, но допустим.

С торжествующим видом Вадим выкатил в центр комнаты нашу магнитную доску для презентаций, занавешенную пропавшей шторой. На всякий случай я пристроился на диванчике, аккуратно сдвинув клетчатые пледы в сторону. Вадим прошелся вокруг доски с видом фокусника, собирающегося исполнить сложнейший трюк.

— Фотошопом мы смещаем коленные чашечки вниз, к лодыжкам, и оставляем требуемую длину юбки! — он сдернул штору с магнитной доски, чуть не опрокинув ее. — Вуаля! Необходимая длина юбки — есть, открытые колени — есть!

Я окинул взглядом постер, закрепленный на доске магнитиками в виде желтых смайликов. Наша несчастная блондинка с ее коленными чашечками у лодыжек выглядела как вставший на голову инопланетянин из фильма Спилберга.

— Ну… Достаточно радикальное решение, — осторожно протянул я.

— Отправляю заказчикам? — Вадим склонился ко мне. Белков его глаз почти не было видно под красными прожилками.

— Валяй, — ответил я. — Но слоган к этому придумывай сам.

Про табличку я вспомнил, уже когда приехал в аэропорт. В бардачке обнаружились несколько страниц сценария какого-то из наших роликов, однако я не смог найти ни фломастера, ни хотя бы огрызка карандаша. Пассажиры, получив свой багаж, тянулись из маленького здания аэропорта, будто косяк медлительных рыб, в который хищно вклинивались таксисты в поисках добычи. На парковке запыхавшийся парень в мокрой от пота рубашке пытался погрузить ядовито-розовый чемодан гигантских размеров в багажник машины. Хозяйка чемодана, молодая девушка в розовом платьице, подкрашивала губы помадой такого же вырвиглазного оттенка, смотрясь в боковое зеркало водительской дверцы.

— Простите, можно испортить вашу помаду? — спросил я, подойдя к их машине. — Это вопрос жизни и смерти.

Она посмотрела на меня, вопросительно приподняв одну бровь, но ничего не сказала и протянула помаду. Положив листок на капот машины чистой стороной вверх, я вывел ЯН ПРИЛЕХ большими розовыми буквами.

— Ой, а это не он написал «Распятую девственность»? — спросила девушка в розовом.

— Ага, — уныло подтвердил я.

— Обожаю момент с крокодилом в рододендронах, — она наклонилась к листику и прижалась к нему губами с громким чмокающим звуком. — Вы не поможете с чемоданом?

Совместными усилиями нам удалось водворить розовое чудовище в багажник. Подняв табличку, на которой красовался ярко-розовый след поцелуя чуть ниже буквы Х, я вернулся к своей машине. Невысокая женщина в аккуратно повязанном на голове платке ждала меня рядом с горой чемоданов.

— Добрый день, это ведь вы встречаете того милого, но придурковатого писателя? — спросила она, с подозрением поглядывая на ядовито-розовый отпечаток губ на табличке.

— Здравствуйте, боюсь, что да.

— Он просил передать, чтобы вы забрали его багаж.

— А где он сам?

— Пошел на автобус, пока вы помогали своей подружке, — она махнула рукой в сторону шлагбаума.

Я оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как древний, коптящий черным дымом автобус неторопливо выруливает с парковки. Я подпрыгнул на месте и помахал табличкой с ярко-розовыми буквами, крикнув что-то вроде «Эй!» и чувствуя себя полным дураком. Кто-то на парковке радостно бибикнул мне в ответ, а автобус в клубах пыли покатил в сторону города. Перебирая в голове самые отборные ругательства, которые знаю, я покидал чемоданы в багажник и пустился в погоню. Позвонила Вика, и я переключил ее на громкую связь.

— Привет, вы уже едете в город?

— Привет, Вика. Ага, — я старался не вдаваться в детали. — Как ребенок?

— Все еще блюет зеленым, — удрученно сказала она. — Врач говорит, отравление. Ума не приложу, что он умудрился съесть. Я позвонила его отцу, сказала, чтобы приехал, как только сможет. Я уже взяла билет на вечерний рейс.

— Во сколько ты прилетаешь?

— В восемь. Не день, а какая-то катастрофа. Еще и Эдгар куда-то запропастился.

Я подумал, что предпочитаю даже не знать, кто такой Эдгар.

— Не опрокинь тазик! — крикнула она куда-то в сторону и снова обратилась ко мне. — Можешь дать трубку Яну? Я до него не дозваниваюсь.

— Не могу, — ответил я.

— Почему? — спросила она.

— Потому что он едет на рейсовом автобусе, а я с его багажом еду следом.

Вика помолчала, обдумывая ситуацию.

— Главное, пригляди за ним до вечера, а там пусть Цхурбаев им занимается, — сказала она тоном, каким говорят с маленькими детьми. — Это президент книжного клуба и главред…

— Да, я знаю Алана. Это же Владик.

На фоне послышался грохот и крики. Вика вздохнула.

— Ладно, я пошла. И не давай ему пить слишком много.

— Цхурбаеву?

— Яну, балда. Пока.

До автовокзала я добрался несколькими минутами позже автобуса. У главного входа стоял невысокий, склонный к полноте мужчина под пятьдесят, со всклокоченной шевелюрой седых волос. Круглые очки с толстыми стеклами создавали эффект, будто его внимательные голубые глаза занимают половину лица, а крючковатому носу позавидовал бы любой гриф. Дополняли картину джинсовая куртка с бахромой по швам, которая наверняка застала еще Вудсток, гавайская рубашка, бежевые штаны клеш и ковбойские сапоги. В одной руке он сжимал розовый молескин, а в другой держал большую черную сумку, напоминающую чехол для доули-переростка.

Пока я заезжал на парковку, Прилех степенно поставил сумку на тротуар, достал из кармана внушительный портсигар и задумчиво подкурил сигарету. Почти сразу же из дверей вокзала показались двое полицейских, мужчина и женщина, и вразвалочку направились к нему.

Отчаянно сигналя, я пристроил машину между возмущенных такой наглостью таксистов и что было сил помчался к Прилеху, но опередить полицейских не успел.

— Может, сразу дурку вызвать? — спросил мужчина-полицейский свою напарницу.

— Нет-нет, не надо дурку, — я чувствовал, что ситуация начинает выходить из-под моего контроля, еще даже не зайдя под него.

Полицейские синхронно обернулись ко мне, Прилех же по-прежнему листал свой розовый молескин, дымя сигаретой.

— Вы сам кто? Документы, пожалуйста.

На счастье, паспорт оказался у меня в кармане рубашки.

— Тут какие-то проблемы? — спросил я, когда они вернули мне паспорт.

Мужчина-полицейский красноречиво посмотрел на огромный знак «НЕ КУРИТЬ» прямо над головой Прилеха. Я поморщился.

— Ну это же просто штраф?

— И задержание до установления личности, — довольно кивнул он.

— Так это ведь Ян Прилех, известный писатель, — сказал я.

— Да ну? — полицейский оглянулся на Прилеха. — А выглядит как бомж. Вон аж плесень на волосах выросла.

— Ну, вы знаете, творческие люди, — сказал я, сжав зубы, и надеясь, что глаз не сильно меня выдает.

Прилех картинно захлопнул розовый молескин и уставился на нас.

— О, я вас помню по форуму в Химках, — сказал он мне. — Вы пишете эти никому не нужные рассказы о своих любовных переживаниях.

Полицейские посмотрели на меня с жалостью. Про себя я посчитал до двух и сказал:

— Давайте сделаем, что они просят, и поедем, окей, Ян?

В здании автовокзала я успел выпить два отвратных кофе из автомата, ожидая, пока полицейские заполнят протокол. Наконец Прилех со своим чехлом для доули вышел из маленькой комнатки слева от главного зала и помахал мне рукой.

— Что ж, приветственная официальная часть на этом закончена, надеюсь, — весело сказал он.

То, что полицейские приняли за плесень, оказалось дюжиной выкрашенных в зеленый цвет прядей, хаотично торчащих из его пышной седой шевелюры.

— Отличные зеленые пряди, — устало сказал я.

— Они должны были быть бирюзовые, — сообщил мне Прилех с заговорщическим видом. — Просто так на седину краска легла.

В машине он вальяжно развалился на переднем сиденье, аккуратно опустив сумку на пол позади своего кресла.

— Так почему Владикавказ?

— Потому что мне нужно в Голливуд, — заявил он тоном, не терпящим возражений.

— Вы точно не ошиблись континентом? — спросил я, пытаясь осмыслить этот внезапный поворот.

— Перестаньте прикидываться, — сказал он, внимательно осматриваясь по сторонам, очевидно высматривая Голливуд. — Он должен быть где-то тут рядом.

Несмотря на смятение, всегда охватывавшее меня при встречах с Прилехом, в голове забрезжила смутная догадка.

— Вам нужен магазин дисков «Голливуд» на Китайской? Ну, площади Революции?

— Я ведь так и сказал, — кивнул он с довольным видом.

— Сомневаюсь, что магазин еще там.

— Конечно, он еще там, — говорит Прилех. — Как такое культовое место может исчезнуть? Неудивительно, что вы не следите за трендами на самом острие лезвия искусства, с вашей-то любовной прозой.

— А что в нем культового? — спросил я.

— Это ведь место, где во Владикавказе зародилась тусовка, стоявшая у истоков веддингпанка, еще в нулевых, — со знанием дела сообщил Прилех. — Все ключевые фигуранты там перезнакомились — художники, писатели, журналисты.

Я почувствовал, что привычная мне реальность ускользает как песок сквозь пальцы.

— Какого панка?

— Так называемый свадьбопанк. Направление в фикшн-литературе, мироустройство в произведениях которого крутится вокруг института брака. Как киберпанк, только свадьбы вместо технологий, сечете?

— Возможно, — не очень уверенно ответил я.

— В грядущие годы веддингпанк станет самым прорывным направлением в мировой литературе, попомните мое слово.

Я свернул на Китайский круг и припарковался. Прилех вышел из машины, побродил по тротуару взад-вперед, рассматривая витрины, полистал свой молескин и вернулся в машину.

— Исчезло-таки, — он вздохнул. — Надо напиться.

— Нет-нет, — сказал я. — У вас еще интервью, съемочная группа уже едет в отель.

— Никаких отелей, — отрезал он. — Мне нужно прийти в себя.

— Почему нельзя приходить в себя в отеле? — я попытался воззвать к логике. — В конце концов, там должен быть бар.

— Потому что там можно лишь выходить из себя, — грустно заметил он.

— Хорошо, — вздохнул я. — Отвезу вас в паб. Но только если пообещаете, что не сорвете интервью. Я попрошу съемочную группу приехать прямо туда.

Он кивнул и грустно обвел взглядом окрестности.

— Ничего, — он покачал головой. Зеленые пряди выскакивали из седой шевелюры в самых неожиданных местах. — На то и есть книги, чтобы на их страницах такие места и воспоминания о них жили вечно, правильно? Придется мне написать об этом месте.

Прилех молчал всю дорогу до «Нотр вилля». Он извлек из безразмерных внутренних карманов джинсовой куртки карандаш и делал какие-то пометки в своем розовом молескине, печально поглядывая на проносящиеся за окном улицы.

К моему облегчению, в «Нотре» не было никого, кроме пестрой компании молодых парней и девушек за одним из столиков и Тимура, моего знакомого бармена. Я усадил Прилеха за столик у входа и направился к барной стойке, за которой Тимур с обычным меланхоличным видом протирал бокалы.

— Так, слушай меня внимательно, — сказал я ему. — Этому типу, что бы он ни попросил, разбавляй все водой.

Тимур вытаращил на меня глаза.

— Ты предлагаешь мне разбодяживать наше пиво? Мы ведь приличное заведение.

— Тогда наливай ему безалкогольное.

Тимур с опаской выглянул из-за моего плеча. Прилех восседал за столиком, пристроив свой большой чехол для доули рядом на полу, и набрасывал что-то в розовом молескине.

— К тому же он выглядит сильно пьющим человеком, — сказал Тимур. — Вряд ли он не отличит алкогольное пиво от безалкогольного.

— Тогда хотя бы с третьего стакана начни так делать, — раздраженно ответил я.

— Здравствуйте!

Я обернулся. Милая девочка-журналистка, которую, как мне помнилось, зовут Фатима, помахала мне. Она придерживала дверь для оператора, волочившего за собой несколько внушительных сумок с оборудованием.

— А где Виктория? — улыбнулась мне Фатима.

— У нее ребенок блюет зеленым. По всем вопросам — ко мне.

— А… Хорошо.

— Главное, не упоминайте его неопубликованный роман. Это больная тема. — Я постарался не вдаваться в детали.

Оператор расставлял осветительные приборы вокруг столика Прилеха, который по-прежнему был поглощен набросками в своем молескине.

— Э… Ладно, — сказала Фатима. Мне стало интересно, задает ли она вопросы в интервью в такой же манере.

— Новые камеры, — с гордостью сообщил нам оператор. — Такую выдают картинку — закачаешься. Стоят целое состояние.

Он с нежностью закрепил камеру на штативе, продолжая расписывать ее технические возможности с таким восторгом, что человек, не заставший начало разговора, мог бы решить, что речь идет о космическом корабле. Прилех наконец очнулся от своей меланхолии по «Голливуду», который мы потеряли, и помахал Тимуру, чтобы тот принес еще один бокал пива. Я посмотрел в сторону стойки, активно подмигивая, но Тимур старательно избегал встречаться со мной глазами. Прилех спросил Фатиму, что она думает про веддингпанк.

— Гм… мой молодой человек в него играет, — не очень уверенно ответила она. — Но жалуется, что за полгода его так и не починили.

Фатима придирчиво оглядела Прилеха с головы до ног и попросила его снять куртку. Затем с сомнением уставилась на зеленые пряди.

— Нам бы что-нибудь сделать, хм, с вашими волосами, — она попыталась замаскировать зеленые пряди в седых, но они все равно предательски лезли наружу.

— Они слишком зеленые, — прокомментировала она, тщетно пытаясь справиться с шевелюрой Прилеха, которая, казалось, жила собственной жизнью.

— Должны были быть бирюзовыми, — вздохнул Прилех.

— Да, тогда было бы совсем другое дело, — согласилась Фатима. Она отступила на пару шагов и задумалась.

— Может, он наденет что-нибудь на голову? — осенило оператора.

Прилех радостно улыбнулся, полез в свой чехол для доули и достал оттуда бесформенную серую кепку, которую натянул на голову, залихватски сдвинув набекрень. Я с ужасом увидел над козырьком огромный принт YOUNG, DUMB AND FULL OF CUM.

— Да, отлично! — обрадовалась Фатима.

Я подошел и развернул кепку козырьком назад.

— Вас ведь смотрит молодежь? — сказал я в ответ на удивленный взгляд Фатимы. — Они будут в восторге от такого стиля.

— Да, действительно, так еще лучше, — с восторгом согласилась она. — Начали?

Пестрая компания заметно притихла, целиком поглощенная происходящим рядом с ними действом. Я устроился за стойкой и махнул Тимуру, чтобы налил мне пива.

Мое внимание привлек стоящий рядом со стулом Прилеха чехол для доули. Крышка, которую он не застегнул после того, как доставал кепку, чуть пошевелилась, будто от дуновения несуществующего ветерка. Прилех с воодушевлением что-то рассказывал, бурно жестикулируя. Несколько раз он чуть не сшиб со стола свой бокал с пивом, и Фатима периодически отодвигала его подальше, будучи уверена, что этого не видно в кадре, но Прилех почти сразу же двигал бокал обратно, и все повторялось заново. Сумка на полу теперь уже вся ходила ходуном.

— А… Теперь про премию, — сказала Фатима, улучив момент, когда Прилех замолчал, чтобы отпить пива. И тут крышка сумки откинулась, и на пол вывалилась огромная ящерица.

Рептилия воззрилась на зал «Нотра» маленькими мутными глазками. Я отметил, что в ней минимум метра полтора длины. Темную чешую испещряли желтые пятна и полосы, а лапы заканчивались внушительными, загнутыми книзу когтями. Длинный, сплющенный по бокам хвост медленно развернулся и щелкнул по полу, словно кнут. Даже несмотря на заторможенные движения, было понятно, что тварь пребывает в крайне скверном расположении духа. Она широко раскрыла пасть, полную острых зубов, и громко зашипела.

Это произвело на маленький зал «Нотра» весьма впечатляющий эффект.

Фатима посмотрела в направлении звука, оглушительно завизжала и прыжком взобралась на стол, потеряв в процессе одну туфлю, которая приземлилась в бокал Прилеха, расплескав пиво. Он посмотрел на бокал с видом человека, который многое повидал и всего лишь пытается понять, с какой именно причудливой каверзой жизнь столкнула его на этот раз. Прилех снял очки, забрызганные пивом, и протер толстые стекла полой гавайской рубашки. Только сейчас я обратил внимание, что она испещрена узорами из пятилистников конопли, что в целом сводило на нет общие усилия по созданию благообразного имиджа в кадре. Парни и девушки из пестрой компании синхронно обернулись на визг Фатимы, проследили за ее взглядом и повскакивали с мест, перевернув стол. Бокалы, кружки и тарелки посыпались на пол. Оператор потерянно оглядывался по сторонам, пытаясь определить источник паники. Прилех водрузил очки обратно на крючковатый нос и наконец разглядел восседающую на полу рептилию.

— Ах, — разочарованно протянул он. — Я надеялся, что действия таблеток хватит на подольше.

Тимур вышел из-за стойки, привлеченный шумом, сжимая в руках пивную башню для пестрой компании, и замер, увидев рептилию, стремительно ползущую к штативу камеры и плотоядно поглядывающую по сторонам.

— Перестаньте визжать, Булгакова ради, — раздраженно сказал Прилех Фатиме. — Можно подумать, вы никогда ящериц не видели.

— Ящериц? — недоуменно вопросил оператор, посмотрел вниз и обнаружил у себя под ногами огромную рептилию, которая облизывала его ботинок длинным раздвоенным синим языком.

Продемонстрировав завидную физическую форму, оператор отскочил назад метра на два, и это был бы прекрасный маневр, не задень он в прыжке ножки штатива. Тот накренился и упал, звучно приложив закрепленную на нем камеру об пол.

— Ах ты ж сука! — закричал оператор, глядя, как детали камеры весело разлетелись по залу «Нотра».

Затихшая было Фатима снова начала визжать. Рептилия недовольно отряхнулась от кусков пластика, усыпавших ее чешуйчатую шкуру, и бодро направилась в сторону пестрой компании, жавшейся к стене позади перевернутого стола. Пол вокруг них был усыпан осколками стекла, а знаменитые нотровские сырные шарики плавали в огромной луже пива, которая натекла из разбитых бокалов.

— Эдгар! — Прилех вскочил с места, опрокинув свой злосчастный бокал, который с веселым звоном разлетелся на мелкие осколки. — Осторожно, повсюду стекло! Не пускайте его к осколкам!

Туфля Фатимы, застрявшая в бокале, приземлилась прямо на спину ящерице, которая ловко извернулась, схватила ее пастью и своими загнутыми массивными когтями в секунду оторвала каблук. Это зрелище заставило пеструю компанию кинуться к выходу, крича и отталкивая друг друга. Однако беглецы совершили серьезную ошибку, пытаясь протиснуться в дверь «Нотра» все одновременно. Деревянные створки с прозрачными стеклянными вставками перекосило, и пестрая компания застряла в проеме.

— Серьезно? — вопросил Прилех. — Он же вас боится еще больше, чем вы его!

— По-моему, эта тварь так и ищет, кого бы сожрать, — резонно заметил я.

Пестрая компания общими усилиями наконец снесла дверь с петель и буквально вывалилась наружу.

— Молодой человек, принесите мне швабру! — крикнул Прилех Тимуру, но тот продолжал стоять столбом, открыв рот. Вздохнув, я допил пиво и направился в маленькую уборную «Нотра» в поисках искомого предмета.

Тем временем раздраженная шумом и грохотом рептилия развернулась к барной стойке и направилась бодрой рысцой в сторону Тимура, по-прежнему сжимавшего в руках пивную башню. Очевидно, перспектива оказаться с хищной тварью в непосредственной близости наконец заставила его выйти из ступора. Но осталось загадкой, почему Тимур решил, что лучшим способом самообороны будет выплеснуть все три литра пива, находившиеся в башне, в направлении стремительно приближающейся к нему гигантской ящерицы. Большая часть пенящейся янтарной жидкости красиво пролетела через весь зал и обрушилась на Фатиму, которая сидела на корточках на столе, закрыв глаза, и она снова начала визжать. Осознав, что его блестящий план обернулся полным фиаско, Тимур запрыгнул на барную стойку, а рептилия сноровисто взобралась на красиво подсвеченные полочки позади нее, цепляясь огромными когтями за расставленные на них бутылки и опрокидывая их одну за другой на пол. Запахи дорогого крепкого алкоголя из разбитых бутылок заполнили зал, смешиваясь в ядреный букет. Тимур вцепился в пивные краны, наблюдая за карабкающейся по полкам рептилией с выражением абсолютного ужаса на лице.

Прилех сердито крякнул, отобрал у меня швабру и ловко прижал ею рептилию к полке. Я взял сумку, похожую на чехол для доули, и отнес Прилеху.

— Спасибо, — сказал он, накидывая на морду рептилии кепку с принтом YOUNG, DUMB AND FULL OF CUM. — Вы тут самый здравомыслящий человек. Подержите, пожалуйста, сумку.

Фатима, всхлипывая, слезла со стола. Ее длинные черные волосы слиплись от пива, а тушь потекла.

— Фатима! — донесся откуда-то из-под столиков жалобный голос оператора. — Можешь посмотреть, что там с камерой? Я боюсь проверять.

Фатима обвела нас всех взглядом, посмотрела на россыпь осколков пластика и микросхем, плавающих в луже густой пены лучшего в городе бельгийского пива. Затем она в неожиданно крепких выражениях высказала, куда нам всем следует пойти и чем там заняться, и вышла из «Нотра», обогнув перевернутый столик пестрой компании и прихрамывая на босую ногу. Прилех вздохнул и покосился на меня.

— Сможете куда-нибудь пристроить Эдгара до вечера? — спросил он. — Только нужен знающий человек.

— Да, — ответил я. — У меня есть один толковый жуковед в Заводском. Это варан?

— Водный, он же полосатый, — кивнул Прилех.

— Вот же тварь, а! — громко резюмировал Тимур с барной стойки.

Мы так и не поняли, кого именно он имел в виду.

Вика позвонила, когда я пытался запихнуть в такси чехол для доули с возмущенным таким бесцеремонным обращением и громко шипящим внутри Эдгаром. Таксист с подозрением косился на сумку и на всякий случай взял с меня двойную оплату за доставку. Прижимая телефон к уху плечом, я кратко описал Вике все произошедшее за день, не вдаваясь в самые красочные детали.

— Это катастрофа, — вздохнула она. — Просто доведи Прилеха до книжного клуба и сдай с рук на руки Цхурбаеву, хорошо? Он за ним как следует присмотрит.

— Слушай, это была не моя идея, помнишь?

Таксист отъехал, продолжая с опаской поглядывать на шипящий и шевелящийся чехол для доули.

— Ну, зато теперь понятно, куда делся Эдгар. Рада, что вы развлеклись, — сказала Вика. На фоне шумел аэропорт. — Я уже у выхода на посадку. Пришли мне адрес заведения, где он будет выступать.

Книжный клуб Цхурбаева заседал в уютном арт-пространстве «Торшер», которое располагалось в старом городе недалеко от «Нотра». Наш путь пролегал через проспект Мира, центральную пешеходную улицу Владикавказа, окаймленную маленькими ресторанчиками, и мне приходилось следить, чтобы Прилех не отпивал алкоголь из бокалов, стоявших на столиках переполненных в этот летний вечер открытых веранд. Но после безумия в «Нотре» эта недолгая прогулка показалась мне удивительно спокойной, даже умиротворенной. Мы болтали о варанах и литературе, и возникла лишь одна заминка, когда Прилех взялся помочь переползти через проспект большой гусенице, покрытой грязно-белыми длинными волосами.

— Пойдемте, она прекрасно справляется без вас, — поторопил я его. — Или у вас корыстный интерес притащить ее Эдгару в знак извинения?

Прилех отнес гусеницу в кусты около памятника Ленину и нагнал меня маленькими быстрыми шажками.

— Я уж было начал сомневаться в вашем альтруизме, — добавил я.

— Альтруизм всегда относителен, молодой человек, — сказал он, посмеиваясь. — Всегда и везде.

Свернув на улицу Маяковского, на углу которой гордо возвышается памятник Булгакову, мы оказались у дверей «Торшера». Здесь уже собралась небольшая толпа. Артур болтал с чуваком, который выглядел как малобюджетная версия Райана Гослинга, и девушкой с темными кудрявыми волосами. Их внимательно слушали лысый двухметровый тип, одетый как бомж, и девушка в стильной кожаной курточке и модных очках. Она улыбнулась мне, и я узнал Марину.

— О, привет, — сказала она мне.

— Привет! Отлично выглядишь, — я обнял ее, пытаясь уследить за Прилехом, который с ходу встрял в какую-то дискуссию с двухметровым типом и кудрявой девушкой. — Ты тут какими судьбами?

— Ну, у меня есть традиция ходить на книжный клуб через раз, — ответила Марина. — Но так получается, что все самое интересное выпадает на те встречи, которые я пропускаю. Надеюсь, что сегодня будет что-то особенное.

— О, я думаю, ты не будешь разочарована.

Прилех нарисовал что-то в своем розовом молескине и развернул его к своим собеседникам. Лысый великан засмеялся, а кудрявая девушка покраснела.

— Там вышел новый сезон «Мух с большими головами», — сказал Артур, пристально глядя на меня. — Уже посмотрел?

Несколько лет назад он снял фильм с чудовищно длинным названием и с тех пор с извращенным удовольствием наблюдал, как люди при встрече с ним силятся вспомнить этот десяток слов в правильном порядке.

— Нет, — покаянно сказал я, внутренне готовясь долго и обстоятельно выслушивать, почему это нужно сделать как можно скорее.

Меня спас Цхурбаев, который вышел из дверей «Торшера» и меланхолично оглядел нашу компанию.

— Пришел все-таки! — сказал он, завидев меня.

— Я привел вам Прилеха, — ответил я.

— Где? — Цхурбаев повертел головой и остановил взгляд на седой шевелюре с вкраплениями зеленых прядей.

— Ага, — подтвердил я. — Вика поручила передать тебе его с рук на руки. Вот, передаю.

Между нами вклинилась троица новоприбывших. Парень с большим красным носом воскликнул, показывая на своих спутников — низенькую женщину с чем-то напоминающим гнездо ласточки на голове и тощего парня в щегольском прикиде:

— Алан! Вот журналисты из Москвы, специально приехали, чтобы осветить заседание!

— Да, журналисты из Москвы, очень здорово, проходите, там есть место рядом с вешалкой, — ответил Цхурбаев и снова повернулся ко мне. — А сама Вика где?

— У нее ребенок блюет зеленым. Обещала прилететь вечерним рейсом.

Людей собиралось все больше, и скоро маленькое помещение «Торшера» оказалось полностью забито. Я немного постоял снаружи, чувствуя, как на город опускается долгожданная прохлада, и боялся поверить, что этот день наконец подходит к концу. Через большое окно «Торшера» было видно, как Цхурбаев представил Прилеха разношерстной публике и передал ему слово. В кармане зажужжал телефон. Вадим писал, что заказчики утвердили нашу бодихоррорную версию постера со слоганом «Пей “Терек”, не будь без задних ног» и обещали премиальные за креативное решение. Что ж, к вечеру дела и впрямь наладились, сказал я себе и решился протиснуться в «Торшер» в поисках фуршетного столика, надеясь, что там найдется чего-нибудь выпить.

Прилех вдохновенно рассказывал о символизме танцев на кладбище в своем неопубликованном романе. Публика безмолвствовала.

Пробравшись наконец к столику для фуршетов, я обнаружил, что кроме кофе и чая поживиться решительно нечем, и подумал, что хорошо бы вернуться в «Нотр» за своим заслуженным бокалом холодного пива. Пока я протискивался обратно, наступая на ноги и шепча извинения, мне помахала рукой Марина.

— Уже уходишь? — громко прошептала она, наклонившись к моему уху.

— Да, пожалуй, с меня хватит Прилеха на сегодня, — сказал я, высматривая дорогу к выходу.

Снаружи собралась огромная толпа. Лекция Прилеха про преемственность культурных кодов доходила до нее через изрядно испорченный телефон, и народ жужжал, будто рой растревоженных пчел.

«Нотр» пустовал. Откуда-то негромко играла Warszawa Дэвида Боуи, Тимура нигде не было видно, и только Равшана все еще пыталась ликвидировать последствия рептильной вакханалии. Я сел за стойку, попросил ее налить мне холодного айпиэй и предался счастливым размышлениям о том, что сделка по рекламной кампании «Терека» позволит спокойно дотянуть до конца года и даже немного подкопить. А там, возможно, мы с Залиной возьмем отпуск и куда-нибудь съездим вместе. Может, даже наконец сможем позволить себе кругосветку. Будущий год представлялся мне все в более ярких красках, и настроение, благодаря этим мыслям и холодному пиву, начало улучшаться.

Рядом со мной за барную стойку села Агунда, и я отвлекся от своих грез.

— Привет, — благодушно сказал я. — Ты разве не на игре должна быть?

У Агунды есть очень милая привычка каждую осень открывать во Владикавказе новую франшизу интеллектуальных викторин.

— Игру пришлось отменить, — вздохнула она. — Никто не пришел. Все на этом писателе, который получил «Нос».

Агунда обвела взглядом пустые полки за стойкой и оглянулась на сорванную с петель дверь.

— Что здесь случилось?

— Интервью с тем самым писателем. Он притащил с собой гигантскую ящерицу размером с корову, и она устроила тут сцену из «Парка Юрского периода».

— А, это на него жаловалась Фатима, — кивнула Агунда. — Правда, она сказала, что это был какой-то режиссер, а не писатель. Жаль, меня не было. Такое шоу пропустила.

— Ну да. Могла бы стать матерью драконов.

— Пфф, драконов! Бери выше. Мать квизов, не меньше.

В дверной проем просунулась лохматая голова в кепке.

— Пацаны! — возбужденно крикнул парень. — В «Торшере» махач! Погнали!

Голова исчезла так же внезапно, как и появилась. Пришло сообщение от Вики: «Приземлилась. Еду на такси в Торшер».

«Надеюсь, ты захватила с собой боксерские перчатки», — написал я ей в ответ и взял себе еще пива.

 

Павел МАЧИЛЬСКИЙ

ШЕЛКОВЫЕ ОЧЕРТАНИЯ ПО ПУТИ В КАИР

Острый прогноз

— Биджё! Обнаружен самый острый шаурджян в городе! День принесет массу эмоций!

Таким гороскопическим сообщением Пабло всколыхнул мой рыхлый бесформенный полдень. Я не доверяю астрологам, но доверяю своему амиго, и он четко обрисовал надвигающийся праздник живота. Далее были уточнены место и время. Точкой на карте стало заведение с предсказуемо восточным названием «Каир». Время 16:00. Что ж, Египет так Египет. День наполнился смыслом. Еще пару минут назад мое тело по частоте вибраций не сильно отличалось от окружающей мебели, а теперь я бодро расхаживаю по комнате, разминая локти и плечи. Не знаю, что меня обрадовало больше — мысль о перченом шавухенсоне, грядущая встреча с другом или веский повод наконец-то выйти на свежий воздух.

По намеченному плану Пабло должен был сначала разобраться с кое-какими делами. Как показывала практика, под кое-какими делами могло скрываться что угодно, от уличных разборок до любовных приключений, поэтому назначенное время я рассматривал как ориентир. Всегда нужно быть готовым к чужим опозданиям, поэтому я решил не спешить и поступить слегка по-творчески, а именно — сначала нагулять аппетит, точнее, накатать его. Нужно же как-то добраться до «Каира»? Почему бы не сделать это на велосипеде? Давно пора открыть велосезон. К тому же погода как бы сама на это намекала. За окном красовался по-настоящему жаркий апрельский день. Еще буквально неделю назад все было серо и невзрачно, а сейчас весна уже стремительно превращалась в зеленое лето. День имел все шансы стать если не лучшим днем года, то по крайней мере лучшим днем месяца.

Неровности в голове

Путь в «Каир» за жгучим шавинским в такую солнечную погоду… Что может быть лучше? Встретить где-то по пути Геру? Ох, Гера, моя Гера… Но она не ходит в подобные заведения… Ее можно встретить на выставке или в музыкальном театре, в уютной кофейне или в книжном клубе АЦ, но никак не в восточной забегаловке. Гастрономическим изыскам ей предпочтительнее литературные. Да и то, чем мы собирались заниматься с Паблосом, изысками не назовешь. Это, скорее, гастрономическая бойня, своего рода коррида. Пабло, как матадор, махнул передо мной красным флагом — и вот я уже покорно мчусь навстречу своей огненной эйфории. Я буду краснеть, обливаться потом и слезами, а он будет наблюдать со стороны, подкидывая взрывных перчиков чили мне в тарелку.

Кстати, нужно не забыть свой красный платок — чтоб вытирать лицо. Да и выглядеть нужно соответствующе. На глаза попалась мятая красно-черная клетчатая рубашка. Необходимость глажки была очевидной. Как сказал один бомж из того самого книжного клуба, «меня не устраивает физика этого мира». И действительно, какие-то складки на ткани не дают мне спокойно выйти из дома. Неровности в голове — вот проблема! Но тратить время на такие второстепенные вещи, как шероховатость материи… А что, если встречу Геру и она увидит меня в таком помятом виде? Я вот никогда не видел ее неряшливой. Она всегда ухожена и стильно одета. Хотя она настолько хороша, что даже в мятой футболке все равно выглядела бы потрясающе, чего не скажешь обо мне.

Все-таки надо гладить. Хотя бы для Геры. А может, и для себя. Я бы тоже хотел быть своего рода Герой для кого-то. Да, гладить для себя. Для себя в первую очередь.

Злодей

Я вышел в залитый солнцем двор и выкатил за собой свой байк. Окружающая физика вполне устраивала и даже радовала. Но был один нюанс, и этот нюанс сидел на скамье прямо на выезде из двора. Встреча была неизбежна. Это был сосед Виктор. Правда, Виктором его никто не называл. Его образ жизни никак не сочетался с чем-то серьезным. Скорее, он был Витей, а в некоторые дни даже Витьком.

Витя злодействовал с самого утра. Сладко растекшись на скамейке, он добивал вторую стекляшку золотистого. Разумеется, у меня не было никакого желания вступать с ним в контакт. Уважаемые академики или хотя бы профессора — вот с кем мне хотелось бы встречаться при выходе из дома. Но, видимо, они не отдыхают в обеденное время у подъездов, а если даже и отдыхают, то явно не в моем районе. И хотели бы они точно так же пересекаться со мной? Сомневаюсь. Вряд ли бы я смог их чем-то удивить или заинтересовать. Поэтому следовало бы поумерить свои ожидания по поводу качества соседских собеседников. До профессуры надо еще дорасти. А пока можно довольствоваться тем, что есть… Я направился в сторону Вити.

— Велосипед — лучшее изобретение человечества! — отвечая на рукопожатие, уверенно начал Витя.

— Да? Любишь, значит, педали покрутить? — удивился я.

— Хэ! Я в свое время где только их не крутил! Выкрутасы знаешь какие были! По всему Союзу. Даже в соревнованиях участвовал.

— Да ты спортсмеееен!

— А то! Я личность разносторонняя! И скромная. Хэ! — ухмыльнулся Витя.

— Знаааааю, знааааю… — протянул в очередной раз я, отмечая про себя, что мои реакции довольно примитивны и однообразны.

— А что?! У меня два высших вообще-то!

— Может, ты еще и профессор?

— Был бы… Если бы окончил… Фишка не легла… Завалили… завистники…

— Поняяяятно… — в очередной раз протянул я, закрывая паузу. — А нынче чего не катаешь, спортсмен?

— Я не катаю, я накатываю! Хэ! Не видишь, что ли? — Витя указал на почти пустой сосуд. Пожалуй, из нас двоих он был посильнее в смол-токе.

— Хэ! — неловко позаимствовал я. — Ну ладно, поеду.

— Давай, давай.

Внутри себя я тот еще словоплет, а вот в реальной беседе скорее Витек был бы интереснее для гипотетического профессора, нежели я. Завершив социальную церемонию с минимальными потерями, я выехал со двора. Двинули.

Площадь Революции

Маршрут традиционно проходил через Китайскую, на которой, как всегда, было по-вавилонски пыльно и суетно. Место, которое всегда хочется поскорее проскочить. Прохожие с унылыми лицами всматривались в картинки своих жизненных проблем, а я всматривался в исторические сцены, навеваемые этой площадью. Представлял князя Пожарского, выводящего Русь из смутного времени, а вместе с ним китайских добровольцев, жестоко сражающихся за советскую власть. Как странно иногда перемешиваются времена и сюжеты! Сумбурные образы в сумбурном месте. Ни китайских добровольцев, ни их потомков, ни советской власти — ничего этого больше нет. Только внушительный обелиск и все та же пыль. Пыль времен. Мы во временах… Ну и нагородил же я!.. Те самые неровности. Это все площадь, она виновата. Места и предметы порой захватывают наш разум. Ничего, отобьемся. Благо я выехал с этого порочного круга в сторону Терека. Он-то смоет всю эту пыль и грязь.

Шелковый путь

Не спешиваясь на «зебре», я резво залетел на высокий бордюр и, набирая скорость, покатился по тротуару под горку. Навстречу шла девушка, одетая по мусульманской традиции: платок и длинная юбка в пол. Вроде бы ничего необычного, однако ее консервативный дресс-код выглядел весьма нарядно: сверху стильная курточка и красивый платок, не покрывающий всей головы, оставляющий побольше свободы. Мой взгляд остановился на ней немного дольше, чем обычно в таких случаях. Я даже немного притормозил, чтобы продолжить исследование. Мое внимание привлекла юбка, которая тоже была из какой-то «праздничной» ткани, с особой рельефной фактурой. И как я уже сказал, я спускался по склону, а она поднималась. В ее сторону дул легкий весенний ветерок… И вот вся совокупность этих факторов привела к тому, что я уже вижу очертания и формы ее ног, чего по определению уж точно не должно было случиться. И это уже какая-то удивительно пикантная восточная картина, в которую однозначно стоило всмотреться.

Так что же всему виной? Моя фантазия? Жажда внимания у девушки?.. Или шаловливый весенний ветер?

Дауншифт

Сразу за Китайским мостом ждала «точка максимального экстрима». Резкий спуск с поворотом на набережную — дауншифт, так сказать. Можно, конечно, объехать, но зачем? Если в жизни нет опасностей, то надо их обязательно придумать. Даже в городских условиях. Добавить остроты. Острый маршрут к острому шаурмоеву.

Ориентиром был «Каир», но от Пабло пока не было отмашки, поэтому маршрут имел свободный характер. Траектория чем-то напоминала египетский иероглиф. Я продвигался вперед, возвращался, петлял и намеренно накрутил не один лишний крюк. Именно так находятся необычные места и новые впечатления.

Злодей № 2

Топографическая импровизация завела в глубокие дворы. В таких местах можно столкнуться с разного рода вещами. На этот раз я стал свидетелем злодейского перформанса. Мужчина в крайней стадии опьянения громко изливал душу куда-то в пустоту. Претензии, угрозы, проклятья — из него сыпались фразы, которые поскорее хотелось забыть. Зрелище отталкивающее, но степень импульсивности не позволяла просто проехать мимо. Нерв словно из девяностых. В те времена на улицах часто можно было услышать крики и вопли. Сейчас народ подуспокоился.

Я остановился неподалеку.

— Я живу в мире, который вижу своими глазами, а не достраиваю в уме! — прозвучало неожиданно.

А в этом уже что-то есть… Да, злодей, скорее всего, тоже не профессор, но вполне себе философ. Я бы с ним подискутировал, но только заочно. Соревноваться с ним в смол-токе было бы чересчур авантюрно. Не хотелось бы проиграть второй раз подряд…

Собрав пищу для размышлений, я двинулся дальше. Какое-то время — по завету философа — я ехал, ни о чем не думая, переводя взгляд с переднего колеса на переменчивые рисунки асфальта и обратно. Стало вновь спокойно и тихо. Хорошо без достраиваний в уме. Только отчего тогда стало так плохо нашему философу?

Челлендж

Доехал до другого знакового места — узкой полоски асфальта в тоннеле под Кировским мостом. В тоннеле проводили работы и сняли практически весь асфальт, оставив лишь прилегающие к стене полметра. Любой прохожий при виде такой картины скажет: «Почему коммунальщики расковыряли и не заасфальтировали обратно?» Я же говорю: «Отличное место для челленджа!» Залетаем на полосу и балансируем до конца. Не задел стену и не слетел с полосы — челлендж пройден. Слетел — начинаешь заново.

Сегодня я в хорошей форме: справился с одного раза.

Точка максимального экстрима позади, точка баланса тоже. Что же дальше? Мысли о шавухджыне начали закрадываться в сознание, но Паблито по-прежнему молчал.

Несолидный отдых

Решил дождать оставшуюся часть времени в скверике на набережной. Двадцать пять градусов тепла требовали от меня занять место в тени, но ни одной лавочки под деревом не оказалось. Такая вот она, физика реальности. Мозг начал поиск альтернативных вариантов. Взор упал на уютную лужайку, усыпанную свежескошенной травой. Дико захотелось присесть именно там. В голову полезли мысли о том, как несолидно взрослому человеку прохлаждаться на траве. Неподалеку ходили мамы с детьми и редкие парочки. А что бы сказала Гера по этому поводу? В такие моменты она умеет забить на все и сделать то, что хочется. Надо садиться. Как здорово, что в сознании Гера всегда со мной. Возможно, даже лучше, чем если бы она была действительно рядом.

Я выбрал самый равноудаленный от проходимых мест участок. Пройдя через терзания общественными стереотипами, нормами и предубеждениями, я все-таки уселся. Присев, понял, что тактильно эта трава еще прекраснее, чем на вид. Она была мягкой, как подушка. Никакая теневая скамейка не сравнилась бы с этим нежным покрывалом. Отличное вегетарианское место для того, чтобы дождаться аппетита к тяжелому мясному блюду. Решил, что музыка из телефона тоже не будет лишней. Балеарский хаус в полгромкости дополнил картину. Захотелось лечь. Сесть еще куда ни шло, но вот лечь… Такова была первая мысль. С другой стороны, как не лечь, если уже сел? Вторая волна сомнений была преодолена гораздо быстрее, чем первая. Подложив под голову глаженую рубашку, я развалился на траве. Вот оно! Да! Хорошо! Определенно этот день лучший день месяца и может претендовать на звание лучшего дня года. Мамы, парочки, общественные нормы — все это ушло на второй план, а на первом осталось только чистое голубое небо с редкими облачками. Все-таки бывают моменты, когда физика этого мира устраивает полностью. И это именно такой момент.

Оказывается, для счастья достаточно выйти на свежий воздух и просто посмотреть вверх. Земля достаточно плотно прижимает нас к себе, но наш взгляд может легко преодолеть этот барьер. Заигравший эмбиент окончательно избавил от мыслей и перевел мышление в максимально примитивно-наивный режим. Детализация выкрутилась на минимум. Ничего не конструировалось и не нагромождалось. Мозг превратился в аквариум с рыбками, в заставку для рабочего стола. Только вместо иконок — простейшие фигурки из облаков. Иногда нужно незаметно пройти сквозь момент, не создавая ничего нового и не оставляя следов. Важно не то, что в нас есть, а то, чего нет.

Идиллию прервало пришедшее сообщение. Это был Пабло.

Разъяренные быки

Планы резко поменялись. Коррида отменилась. К Паблито приехал важный гость. По крайней мере, так он выразился. Смею предположить, это не гость, а гостья, ну да ладно. Вполне ожидаемый исход. Шаурмовскому сегодня не суждено было сбыться. Матадор не справился с нахлынувшими обстоятельствами, но как ответственный товарищ пообещал достойную компенсацию за неустойку в виде пары аббатских элей из «Нотра». Надеюсь, они не превратят меня в злодея…

Не успев разложить произошедшее в голове, я услышал шум, доносящийся с соседней аллеи. Это были дикие и пугающие крики двух брателло, несущихся на электросамокатах. Словно выпущенные из загона быки, они прижимали прохожих к обочине. Несбывшаяся гастрономическая коррида обернулась футуристическим энсьерро. Желая по максимуму прочувствовать скоростные возможности шайтан-машины, более ретивый «бык», по-видимому, не заметил, как стал терять управление. Поворот, в который он собирался войти, оказался слишком узким. Делая резкие движения и тормозя ногой, он попытался вырулить, но ему это так и не удалось. Врезавшись в бордюр, он слетел с самоката в кучки все той же свежескошенной травы. Повалявшись там несколько секунд и продолжая издавать пугающие звуки, он медленно начал вставать, осматривая себя и свое транспортное средство. Все это время рядом стоял потешающийся над ним братан. Похоже, что торо сильно не пострадал. Устраивала ли его физика, сбросившая его с самоката, или он был благодарен ей за то, что она подстелила для него мягкую траву? Можно только гадать. Но вот в чем я уверен, так это в том, что все-таки велосипед — лучшее изобретение человечества.

На этой причудливой ноте логично было закруглиться и развернуться домой. Можно сказать, гороскоп от друга оказался правдивым. Я остался голодным, но насытился впечатлениями. В каком-то смысле получилось даже острее, чем планировалось. К тому же впереди вечер в «Нотре», и, может, туда зайдет Гера…

s0linoid

ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА¹

пояснение:

авторская задумка не совпадает с классическими представлениями о пунктуации;

точки в начале предложений(абзацев) выступают метафорой портала между миром реальным и описанным в рассказе;

множественные запятые позволяют читателю сделать более длительную паузу и, таким образом, выделить определенные моменты в тексте — расставить акценты;

кроме того, знаки препинания в тексте выполняют художественную функцию — рассказ становится не только литературным произведением, но и изобразительным

[текст написан с маленькой буквы дабы подчеркнуть искренность рассказчика, создается впечатление, что это сообщение, написанное другу, или исповедь в заметках телефона]

восемь утра. сегодня лето. вообще я живу в Алагире, но этой ночью ночевал на ЦУМе у друга после веселой юношеской попойки. и вот восемь утра. лето. мое восемнадцатое лето. последнее лето моей юности. восемь ноль два — я проснулся первым и, пока умывался, разбудил Ию по ментальной связи. Ия — моя подруга. Ия — дочь ортодоксального осетина и гиперопекающей тревожной матери. по совместительству Ия — одержимая искусством любительница потусоваться и во многом моя единомышленница. Ия

.один из дней знойного июня. один из рабочих знойных дней. короче, мне нужно идти на практику. пять лет назад маленький человечек, подающий большие надежды в вольной борьбе, восторгающийся этим спортом как искусством, слег в больничку. «гиперволемия», — сказали бесланские врачи. «перегрузка сердца, браток», — сказал тогда тренер. «Господи, помоги моему мальчику», — шептала мама. «пф, все же понятно — у тебя закрыта чакра анахата», — говорит Ия. и вот так этот самый человечек подался в художественное училище, и из него вырос я. теперь я наконец приближаюсь к тому, чтобы закончить выдрачивать этот бесполезный академизм-реализм и идти по собственному пути в искусстве. а сегодня мне нужно идти в парк с пятикилограммовым этюдником и несколько часов писать деревца, иначе отец лишит меня карманных денег

.вчера мы полупьяные сидели большой компанией на балконе у друга, устроившего пьянку, и глядели на клубничный закат. «завтра будет жаркий день», — сказала бы моя мама, но ее не было рядом, ведь она в Алагире, а я пью с друзьями. «В семнадцать-восемнадцать лет в психике происходят активные сепаративные процессы», — кажется, так сказала психологиня из тик-тока, я запомнил и процитировал родителям, когда они пытались контролировать меня видеозвонками в рандомные моменты жизни. и вот мы смотрели на заходящее солнце, и было так хорошо, что в животе поднималась легкая щекотка от предвкушения предстоящей жизни. во многом это было от выпитого после пива вина, во многом потому, что я ходил вчера на книжный клуб и смотрел все эти пару часов на сидящую на красном диванчике Милану. нет, это не романтическая линия. не то чтобы я был влюблен в нее — я считал себя слишком ментально зрелым, чтобы влюбляться так стремительно и искрометно, но она определенно нравилась мне, и было очень волнительно-приятно смотреть на движение ее губ сквозь чуть волнистые волосы. вообще-то, не имеет никакого значения, как она выглядела и выглядит, и в данную секунду вам не так уж важно знать, существует ли такая девушка и как я к ней отношусь, но мне очень хочется описать ее. волосы Миланы были такими… ну, коричневыми (так можно говорить про цвет волос?). в общем, она шатенка, и она необъяснимо вкусно пахнет. Милана пахнет парным молоком. хотя я не пью молоко — я против эксплуатации животных, — я веган. не сказать что она красивая (в конвенциональном смысле уж точно нет), но она обладает притягательностью на каком-то магическом уровне. лет пятьсот назад она была бы аланской жрицей. но сейчас она поэтесса. и еще режиссерка.

«безработная, одним словом», — сказал бы мой отец, но он в Алагире. да и Милане еще нет и двадцати, в этом возрасте не стыдно быть безработной. я сидел вчера в книжном клубе и восхищался тем, насколько хорошо Милана разбирается в искусстве — и в изобразительном, и, так сказать, в литературном. я тоже вознамерился блеснуть эрудицией и попытался выдать длиннющий пассаж, держа в голове список заранее заготовленных умных слов. я проделал это нарочитой скороговоркой, чтобы все (и Милана в том числе) решили, что я очень быстро соображаю. следующий час я думал о том, как невпопад я высказался и насколько, наверное, видно со стороны, что я просто хотел произвести впечатление. потом в конце встречи Цхурбаев объявил конкурс. мол, нужно написать рассказ про книжный клуб и паб «Нотр­виль», победитель получит десять тысяч. Дальше я размышлял об этом. думал, как это идеально — писать рассказы, это наверняка мой конек, я же художник, так можно еще и получить деньги и позвать Милану в какое-то суперклассное место для юных претенциозных интеллектуалов. после клуба мы стояли с ней в одном кружочке курильщиков и курильщиц во дворе. в Осетии девушки, конечно, не курят — по статистике. но на книжном клубе статистиков вроде бы не наблюдалось, и девушки спокойно курили, стоя рядом со своими классовыми врагами, и обсуждали вечер. я вообще-то не курю, но пару раз в месяц можно. тем более я пошутил про драку в книжном клубе, и Милана посмеялась. мы перекинулись парой фраз, и после я уехал к другу.

По пути на вписку я обдумывал возможный сюжет рассказа и слегка поругал себя за мысли о деньгах, но удостоверившись, что я все еще презираю конъюнктурное искусство и деньги мне не так интересны, как искусство, я успокоился, но тем не менее сюжета не придумал. И вот потом мы смотрели на розовый закат, и я вспоминал, как я пошутил и Милана тепло рассмеялась

.а теперь восемь ноль два. Мы с Ией выходим покурить в Центральный парк. Я, конечно, курю пару раз в месяц и уже курил вчера, но Ия дымит, как паровоз, хотя, конечно, девушки в Осетии не курят. По статистике

.садимся у пруда. людей очень мало, их почти нет. мимо проходит женщина в дождевике, накинутом поверх халата. утренние пыльные лучи солнца пробиваются сквозь свод деревьев. а она в дождевике. и в халате.

— девочка, ты бы сходила в церковь, тут недалеко, — обращается она к Ие, и в голосе не слышно ни упрека, ни сарказма.

— эм-м… хорошо, поставлю за вас свечку, — так сказала Ия.

— нет, за меня не надо.

и эта странная дама, видимо, пребывающая в глубоком отчаянии и в затмении разума, уходит, бормоча о грешницах или что-то в этом роде…

через двадцать секунд ее уже нет в поле зрения, и я тут же забываю о ней.

спустя полторы сигареты к пруду подходит мужчина лет пятидесяти и опирается на ограждение. на голове у него смешная кепочка, кожа сильно загорела — видать, работает асфальтоукладчиком. как и Ия, он курит и вглядывается в глубь пруда. я отвожу от него взгляд, и тут он поворачивается к нам, переставая соприкасаться с ограждением прудика.

— ребят, я шифруюсь.

он произносит это шепотом и оглядывается. мы начинаем понимающе кивать, и он уходит, не докурив, в противоположную от той, куда ушла женщина в дождевике, сторону.

я чувствую себя персонажем сюрреалистической новеллы. мы с Ией тоже уходим. а лавочка, пруд и небольшое пространство вокруг остаются на месте. остаются безлюдными, как опустевшая сцена после спектакля

.договорились с подругой дней моих суровых после трех похмелиться (хотя похмелья не было), и я пошел в училище. по пути позавтракал купленным в ларечке веганским пирожком, взял этюдник, поплелся опять в парк. часов в десять уже прилично пекло, а я не мог поменять место, потому что уже начал писать этюд с этого ракурса. каждые двадцать минут я отходил в тень. мимо ходили люди, ходили и подходили ко мне и к одногруппникам. стоял в тени, чуть поодаль от всех. ну да, я аутсайдер, это предсказуемо, учитывая мое неординарное мышление и излишнюю для осетинского парня интеллигентность.

подходит ко мне мужичок:

— хэй, парень, а с фотки ты сможешь сделать портрет?

иногда у меня бывают заказы за небольшие деньги, но ни разу еще вот так подошедший на улице человек не довел намерение до конца.

— могу, конечно, — я постарался ответить дружелюбно: все-таки можно быстро подзаработать чутка и пожить хотя бы несколько дней, а то и неделю без родительских наставлений. надо внушить себе ощущение финансовой независимости, а там она и придет откуда-нибудь. такой вот у меня метод прокачки денежного мышления, о котором толкуют все блогеры-миллиардеры.

этот тип говорил еще что-то, но я уже не слышал — почти все одногруппники ушли на обеденный перерыв, оставив этюдники с недописанной живописью открытыми.

подошел музыкант Майк Дзиов в смешной уютной футболочке и с какой-то женщиной. они стали рассматривать этюды, а я думал о том, как интересно жить в маленькой республике — можно вот так просто встретить рок-музыканта, и даже не скажешь по нему, каков род его деятельности.

— ну короче, я сейчас отправлю фотку. ты посмотри там, а я еще напишу ближе к вечеру, когда точно определюсь, — спустя пять минут беседы с этим коренастым челом без одного верхнего зуба мы обменялись номерами.

он скинул фотографию какой-то кривой женщины а-ля одноклассники 2009 и благополучно ушел.

Майк Дзиов с женщиной тоже ушли, а я сел в теньке жевать свой веганский протеиновый батончик и погрузился на пару минут в воспоминания. это было за день до моего семнадцатилетия, в Доме Кино шел рок-концерт. выступал Майк Дзиов — фронтмен группы Дзиофф, местная звезда, единственный, о ком я слышал из всего состава концерта на тот момент. «м-м-м, осетинский рок, самобытно», — сказала тогда Ия, и мы пошли вместе. там я встретил какую-то малознакомую милую девушку, она намазала мне веки черными тенями, и я пригласил ее на медляк. мне казалось очень антуражным и литературным устроить медленный танец посреди рок-танцпола. Я романтизировал свою жизнь до предела в этот момент и представлял, как буду его вспоминать. вот, вспоминаю. правда, батончик сладкий, а я проголодался и хочу нормальной еды.

к окончанию практики я был изможден жарой, бездарностью своей кураторши и голодом. поэтому я поменял заранее продуманный план пойти с Ией в «Нотрвиль» на то, чтобы перед этим поесть веганской еды. решил прокачивать финансовое мышление и не экономить на себе. раз в месяц, а то и два можно пообедать и в кафе.

за поеданием фалафеля я рассказал Ие о целях посещения бельгийского паба. ей почти двадцать, да и я уже совершеннолетний, но было очевидно, что мы будем чувствовать себя там неуместными детьми. ну или подростками потерянного поколения. тем более девушки в Осетии наверняка еще и не пьют — по той самой статистике.

— понимаешь, я думаю, рассказ должен быть не выдумкой, а повествованием действительно пережитого. поэтому даже то, что происходит сейчас, по пути в паб, уже важно, — что-то такое рассказывал я Ие и представлял, что прохожие, случайно услышав обрывки моих речей, решат, что я невероятно интеллектуальный юноша и никакое наше поколение не «сафт».

в «Нотрвиле» оказалось дружелюбнее, чем я предполагал. подходя, мы перешептывались как нашкодившие дети, обсуждали, спросят ли у нас паспорт на входе. но нас встретил доброй улыбкой смазливый паренек, сбежавший из аниме. волосы этого не то бармена, не то официанта были собраны в милый хвостик под стать всему впечатлению, которое он производил.

я взял красный эль, потому что мне понравилось уточнение в меню о том, что он хранится в дубовой бочке, а Ия вишневое пиво — потому что оно вишневое.

.,небольшой уютный паб, в анонсе конкурса выступавший местом притяжения неких невероятнейших городских историй. за барной стойкой сидела девушка с ноутбуком. «писательница, как думаешь?» — спросил у Ии. она усмехнулась, а я открыл заметки на телефоне (на ноутбук я еще не заработал в этой жизни) и начал писать рассказ, ведь как сказал Цхурбаев, только здесь за одним столиком может сидеть шумная компания, а за другим писатель с блокнотом. я продумал небольшую часть сюжета. выходит, что начало было — впечатления от паба я получал в эту секунду, а сюжет сам появится где-то на этом этапе, но вот с финалом пока было туго.

затем мы неожиданно встретили хороших приятелей из компании, так сказать, осетинской интеллигенции. такие встречи происходят довольно часто, потому что выходит так, что эта самая интеллигенция тусуется в одних и тех же местах — открытия выставок, спектакли и всевозможные оперы, мюзиклы, шоу приезжих артистов, киноклуб и книжный клуб, ШКИТ, DOOB, The Lampæ, SWAP, технорейвы, ну и всякие концерты и лекции. Мне это нравится. по-домашнему будто. проспект, такой уже знакомый, кажется домом — каждая лавочка на нем. и весь Владикавказ, выходит, ощущается домом.

встретили мы, значит, компашку из загадочного паренька, то ли айтишника, то ли писателя, то ли еще кого и девушки чуть за тридцать, которая тоже непонятно чем занималась. единственное, что я знал о ней, — она замужем (но не за этим загадочным пареньком). в целом это были хорошие ребята, и мы, собравшись за одним столиком, стали обсуждать проблемы художественного образования в России. мне было неожиданно комфортно в этот вечер, в этой компании, в этом пабе, но надо было ехать домой в Алагир, и я поглядывал на время, чтобы успеть на автобус.

на подоконнике лежали стопочкой свежие выпуски «Дарьяла», которые были успешно перенесены за наш столик, и фрагменты из которых были успешно зачитаны вслух тоном манифеста. у меня уже приятно покруживалась голова от пива, а время приближалось к восьми, что значило необходимость скорого прощания с этим вечером. но это — для меня, а для всех остальных в пабе это было только началом культурной программы, потому что, как я узнал от повстречавшихся приятелей, сегодня тут выступал Майк Дзиов.

«он подходил ко мне на практике сегодня днем», — поделился я с горечью, ведь приходилось уйти в самый разгар веселья, как мне казалось

.мне негде было остаться на ночь во Владике, а просить приятелей приютить меня не хотелось — я оставался только по предложению. настало время двигаться в сторону алагирских маршруток, но я решил делать это аккуратно и ненавязчиво. чтобы никто не понял, что я ухожу так рано по меркам бельгийского осетинского паба, и чтобы успеть уехать в родной поселок городского типа на автобусе, и что я живу с родителями, и они ждут меня дома и ровно в восемь тридцать будут мне звонить. мне хотелось уйти так, будто я загадочный юноша и у меня еще планы на вечер, и я, может быть, сейчас вообще пойду гулять с влюбленными в меня дамами.

я распрощался и вышел в освещенный огнями города, но все же темный вечер. только что прошел мелкий дождь, но людей было немало. складывалось впечатление, что все те, кто сейчас на улице — одна большая компания. время замедлилось. я наблюдал за людьми и думал, как опишу в рассказе классические осетинские типажи. мне было тепло наблюдать сладкий кусочек июня и мгновения жизней незнакомцев. а потом в какой момент я почувствовал себя не принадлежащим к этой глобальной компашке

.я еле успел на последний автобус. еще не увидев его, я сказал родителям, что выезжаю в Алагир, и у меня в животе поднималась тревога от осознания того, что все автобусы могли уже уехать и сейчас люди в последнем светлом и теплом автобусе едут домой, а я окажусь в одиночестве на остановке, будет темно и ветрено, и мне нужно будет думать, как теперь добираться домой. я пытался успокоить себя тем, что я раскошелюсь на такси, но автобус оказался на месте. в его окнах действительно было желто-светло и еще в нем было много людей, которые готовы были ехать сорок минут стоя. я обрадовался даже этому и приготовил шестьдесят рублей, все еще беспокоясь, что мне даже стоячего места не достанется. но это Осетия, и кажется, именно поэтому контролерша не смогла оставить кого-то на темной остановке, и автобус выехал донельзя забитым. одним из модулей этой нелепой толпы был я — талантливый и, может, даже гениальный художник, почти писатель и непрерывно мыслящий человек. я, еще полчаса назад находившийся в богемной обстановке, в интеллигентной компании, в светлом, приятном месте, цивилизованном, как сказала бы моя мама, теперь трясусь в темном, тесном, обливаемом дождем автобусе, где пахнет потом, жженой резиной и селедкой — от потрепанного мужика.

утром я пытался убедить маму, что сегодня на практике бесполезный день и я могу пропустить, и вообще моя кураторша бездарна и никогда не видела ничего даже близкого к искусству. но матушка наорала на меня, и я, заранее зная, что опоздаю, опять плелся к автобусу. в нем было два места — рядом с женщиной лет сорока и другое, перед ней, — с довольно пожилым коричневым дедом, который вообще странно выглядел в этом автобусе без сопровождения. но я решил, что он, может быть, гораздо бодрее, чем выглядит, и сел с женщиной. она уже засунула в уши беспроводные наушники и приготовила шестьдесят рублей за проезд. мои наушники сломались еще неделю назад, и я достал книжку — сборник рассказов Солженицына. с дедулей никто не сел. место рядом с ним оставалось единственным пустующим, но было уже время отправляться.

я почувствовал странный запах — как будто коровьего навоза. посмотрел по сторонам в поисках источника. так могло пахнуть только от людей в салоне, ну или запах был тут до их появления. в конце концов я решил не обращать внимания и стал перечитывать начало «Матрениного двора». открыл худую книжонку и не смог перелистать первые страницы — каждый раз меня пробирало от слов «Я возвращался наугад — просто в Россию». в них чувствовалась особенная чистота и духовность, что ли. автобус тронулся. окна были открыты, и, по моему предположению, запах должен был выветриться. но по ощущениям запах только усиливался. я пытался сосредоточиться на чтении, но это правда было несносно. похоже, кто-то наступил на дерьмо. очередной алагирский сюр. на минуту показалось, что если надеть наушники, то смрад перестанет пробиваться к моим ноздрям вместе с порывами свежего воздуха. «может, дед?» — вот так я уже подумал, но тут же отругал себя и заверил, что, даже если так, он не виноват. почему он вообще едет в другой город один? где его семья? есть ли у него дети? где он живет? любит ли его кто-то?

.позади было только полпути. тут дед встал — люди вокруг посмотрели на него — может быть, он собирается выйти в каком-то селе?

«нет-нет, у меня просто спина болит, я постою», — дед увидел немой вопрос в глазах всех этих людей и ответил на него

.я сидел по диагонали за ним. он встал потому, что у него затекла спина. на старомодных брюках в мелкую полоску было охристое пятно сзади. я непроизвольно дернулся. «ну нет, — сказал я себе. — не обязательно все должно быть именно так».

но все сходилось и сомнений не оставалось. интересно, о чем думают другие мои попутчики?

.когда мы доехали до первой остановки во Владикавказе, дед пошел к выходу. там стояла компания бородатых молодцев — повзрослевших джибуров. они помогли дедуле спуститься с подножки.

мне показалось, что не только я, а все пассажиры выдохнули с облегчением. автобус уже собирался ехать дальше, но молодцы стали вдруг стучать по двери: стой, мол. я подумал было, что деда обратно посадят. дверь открылась, один из компании богатырей резво засунул голову в салон. «а где его обувь? — крикнул он. — посмотрите под его сидением!»

«что происходит?» — спрашивал я себя. степень абсурда зашкаливала. какие-то люди разыскали под креслом мокасины в сеточку. мокасины деда, который только что обделался. вот оно, осетинское уважение к старшим.

«так и закончится мой рассказ», — промелькнуло у меня в голове, и я снова нырнул в «Случай на станции Кочетовка».

Мурат ГЕЛЯСТАНОВ

ПЕКЛО

Открывая машину, я словно распахнул двери в ад. Горячий воздух вперемешку с ароматами раскаленного пластика и металла, с легкими нотками девяносто пятого бензина в сочетании с тонким кофейным привкусом, источаемым мешочком с зернами, висящим на зеркале заднего вида. Гремучая смесь. Оставленный под лучами злого августовского солнца, автомобиль нагрелся так сильно, что сесть в него сейчас не было никакой возможности. Распахнув все двери, я отошел в тенек под раскидистым орешником.

Жара последние недели две стояла какая-то аномальная. Днем термометр показывал градусов сорок пять, а то и больше. Проживая в пригороде, я с трудом переносил такое пекло. Боюсь представить, как с ним справлялись жители Нальчика, где температура в среднем на несколько градусов выше.

Сегодня субботним утром 22 августа 2026 года мне предстояла поездка во Владикавказ. Мне всегда нравился этот город. Уютный, но не слишком маленький, чтобы сойти за провинциальный. Не монструозно-огромный, подобно бесконечно расползающимся депрессивным мегаполисам. Море зелени, парки, трамвайчики, чудесные горные пейзажи, добродушные жители, чистый воздух, вкусная еда. Но помимо всего этого была еще одна весьма приятная причина, по которой я решился на это путешествие, несмотря на аномальную жару.

Книжный, мать его, клуб.

Дело в том, что с самого детства я любил сочинять. Эта любовь прошла со мной сквозь годы, и даже в зрелом возрасте я не оставлял попыток написать идеальный рассказ, повесть или даже целый роман. Где-то не хватало терпения, где-то воображения, ну и мастерства в целом, однако это не мешало всем сердцем любить писательское ремесло. Только создавая миры, истории и наполняя их героями, я чувствовал себя по-настоящему хорошо. Никогда не считал это чем-то, что меня прокормит или прославит. Я просто делал то, что мне нравится, вот и все.

И вот одно из моих произведений попало в печать. Благодаря череде случайностей мой фантастический рассказ оказался на страницах журнала «Дарьял». Он базировался во Владикавказе и был ориентирован больше на местных авторов. Отдавая предпочтение темам, затрагивающим историю и современность Северной Осетии. Тем удивительнее было мне с моим, мягко говоря, неформатным рассказом оказаться среди них.

Еще более удивительным было узнать, что намечается собрание владикавказского книжного клуба, на котором будут обсуждать мой рассказ. Главный редактор журнала вышел со мной на связь и предложил стать там гостем. С большим удовольствием я согласился.

Уже не рискуя схватить тепловой удар, я уселся в машину. Цель путешествия весьма приятна, а значит, никакая жара не может мне помешать. Где-то в глубине души мною руководили и честолюбивые мотивы. Увидеть свое творение на страницах печатного издания — это вполне ощутимый рывок для любого, кто считает себя писателем. И я — не исключение.

В среднем путь от Нальчика до Владикавказа занимает около двух часов. Ехал не торопясь, поэтому потратил три. В дороге слушал музыку, любовался пейзажами, останавливался попить водички и выкурить сигаретку-другую. Люблю поездки. В них меня всегда сопровождает некий дух приключения. Не такой бесшабашный, как в детстве, но все еще способный пробудить внутри странное, тревожно-радостное чувство.

Я заехал в город под песню Цоя. «Скоооороо кончится лееетооо…» — пел музыкант.

— Скорее бы уже оно кончилось, — пробормотал я, ощущая, как сгорел на солнце мой левый локоть.

Тонировать передние стекла законы запрещают. Но если климат будет меняться и дальше такими темпами, нужно господам из правительства эти моменты пересмотреть.

По пути я несколько раз натыкался на стычки водителей. Грызня на дороге обычное дело. А когда припекает так, что мозги начинают вытекать из ушей, у некоторых и вовсе сносит крышу. Больше всего запомнился бой дальнобойщика с водителем маршрутки на окраине одного из сел на подъезде к Владикавказу. Схватив увесистые баллонные ключи, оба водителя кружили в смертельном танце, готовые одним ударом отправить противника на тот свет. Не знаю, чем схватка закончилась. Будем надеяться, что победила дружба.

Радуясь отсутствию пробок, я подъехал к финальной точке своего пути. Паб Notre Ville. Небольшое, достаточно уютное заведение почти в самом центре Владикавказа. Тихая улочка, мягкий розовый оттенок стен, неспешно-размеренная атмосфера района. Да, книжный клуб очень хорошо укладывался сюда тем самым недостающим элементом пазла.

Паркуя автомобиль, я случайно задел радиоприемник. «Врубайте кондиционеры на полную! — заверещал навязчиво-неприятный голос девушки-диктора. — Британские ученые предупреждают о гигантских вспышках на солнце. Возможны перебои в работе техники, ухудшение самочувствия у некоторых людей, головные боли и…»

К черту! Я отключил радио. И без британских ученых понятно, что солнце сошло с ума. Ничего, переживем. В пабе должно быть прохладно. В пабе должно быть пиво. А холодное пиво — лучшее средство для борьбы с агрессивными солнечными вспышками. Домой сегодня не поеду, плевать на все. Осточертели однообразно-душные августовские будни. Зависну, пожалуй, денька на два во Владикавказе. Сменю декорации.

Внутри оказалось и правда прохладно. Вкусно пахло снэками. Словно ковбой, ворвавшийся в салун после долгого путешествия, я окинул прищуренным взглядом паб. Бармен за стойкой неторопливо разливал пиво в покрытые инеем бокалы. За столиком у двери лениво что-то обсуждали две девчонки. На стенах висели разного рода картины, а лампы, свисающие с потолка на длинных шнурах, освещали пространство мягким желтым светом. За столиком в самом дальнем углу сидел Алан, основатель книжного клуба и по совместительству главный редактор «Дарьяла». Увидев меня, он помахал рукой.

— Пива? — тут же предложил он, после того как мы поздоровались.

— Не откажусь, — кивнул я. — Жара, конечно, дикая…

Пока собирались гости, мы общались о том о сем без какого-либо вектора, обсуждая то литературу, то политику, то футбол. Отдыхая от дневной жары и дороги, я с удовольствием осушил бокал. Затем второй. Заказал еще. Постепенно собирались гости. Когда все расселись по местам и Алан сказал, что пора начинать, я насчитал десять человек.

— Совсем как у Агаты Кристи, только сегодня никого, надеюсь, не убьют, — пошутил я после того, как главный редактор меня представил.

Шутку аудитория приняла, и дружеский, ненавязчивый тон вечера был задан.

Мы знакомились, общались, обсуждали, как это и принято в порядочных книжных клубах. Хочу заметить, обсуждения не были завязаны лишь вокруг моего рассказа. Говорили о жизни, о литературе в целом, о жанрах и их месте в нашей «кавказской» культуре. Добрый, спокойный, уютный вечерок. Именно такой, каким я его себе и представлял. Гости были разные, каждый со своим мнением, своим видением того или иного вопроса. Я слыхал, что в этом клубе обсуждения порой заканчивались драками, но сегодня споры, пусть и достаточно жаркие, не таили в себе никакой агрессии.

Анализируя все и разделяя свою жизнь на условные «до» и «после», я понимаю, что этот вечер был отличным завершением этапа «до». Я восседал в удобном кресле, пил чай с лимоном, выслушивал отзывы о своем рассказе, высказывался сам, шутил, спорил. Совершенно искренне, от души, улыбался и думал о том, что жизнь не так уж плоха. Даже мой внутренний ипохондрик, вечно ноющий о том, что в каждой бочке меда есть своя ложка с экскрементами, притих. Весьма, как оказалось, некстати…

Я услышал крик.

До этого момента все мы, увлеченные спорами, не обращали внимания на шум с улицы. А он был. Наша оживленная дискуссия о месте Лавкрафта в мировой культуре заглушала без того невнятный, словно зарождающаяся где-то далеко гроза, гул. На секунду прислушавшись, я уловил, из чего он состоит. Перебивающие друг друга звуки сирен, крики, металлический скрежет и звон разбитого стекла, ругань и даже нечто похожее на выстрелы. Интересно, что там происходит?

— У вас в городе праздник сегодня? — повернулся я к Алану.

Ответа не последовало. Он сидел молча, как-то странно уставившись в одну точку на стене паба. В тот момент я еще ни о чем не подозревал, но этот пустой взгляд меня сразу встревожил. Есть такая штука — эффект темной долины называется. Гипотеза о том, что объект, выглядящий и действующий примерно как человек, но не являющийся им, вызывает страх и неприязнь у наблюдателя. И все из-за глаз. И вот сейчас во взгляде добродушного и интеллигентного Алана я увидел нечто подобное. Казалось, это был тот же самый человек, который минуту назад рассказывал, как распробовал в детстве первый сникерс. Но стоило заглянуть в бесконечно глубокую пустоту в его взгляде, и моментально возникало ощущение, что вместо человека подсунули куклу. Да, невероятно детально сделанную, достойную всех наград гильдии кукольных мастеров (если таковая существует), имитирующую каждую морщину, каждый волосок, каждый изгиб на лице — но все же куклу. Неживую и бездушную.

Послышался звон битого стекла. Повернувшись на звук, я увидел бармена. Он неподвижно стоял за стойкой. На полу перед стойкой валялись осколки разбитого бокала, а рука парня застыла на блестящем металлическом кранике, из которого на пол проливалось с характерным журчанием темное пиво. Глаза бармена, точно такие же пустые, холодные и безжизненные, как у Алана, пугали. Еще одна кукла.

Что, черт возьми, тут происходит вообще?

Я окинул взглядом гостей паба — и будто попал в древние тренды соцсетей. Помнится, был такой «манекен челлендж». Вот и сейчас люди застыли в разных позах. Кто-то глядел в потухший экран смартфона, кто-то на соседа, кто-то в потолок. Позы были разнообразны, но всех этих людей объединяло одно — пугающая, неестественная, не имеющая ничего общего с человеческой сущностью, бесконечная пустота в глазах. Я будто оказался в музее восковых фигур. С момента, когда все это началось, прошло секунд пять. Но пауза казалась бесконечной. Внутри меня росло ощущение тревоги и ненормальности происходящего. Если это розыгрыш, то очень странный и совсем несмешной.

Растерянно переводя взгляд с одной застывшей куклы на другую, я наткнулся на глаза, которые выделялись в общей массе стеклянных шариков. Это был парень со странным именем Рамзес. Кучерявый очкарик, большой фанат кинематографа и хорроров в частности. Он, как и все в пабе, застыл. Но, скорее, интуитивно. Почувствовал нечто аномальное и неестественное в происходящем. Да, он был неподвижен. Не нарушал концепцию манекен челленджа. Однако его взгляд был живым. Растерянным, напуганным — но живым.

Тягучая тишина в заведении нарушалась лишь журчанием проливаемого на пол пива и постепенно нарастающим гулом с улицы.

— Что за… — охрипшим голосом начал Рамзес. Слова застряли у него в горле.

Я никогда не считал себя героем. К чему-то экстремальному жизнь меня не готовила. Сюжеты, так любимые мною в литературе и кино, тем и хороши, что не должны происходить в реальности. Каждый из нас, просматривая фильм о нашествии зомби или атаке пришельцев на Землю, видит себя среди тех, кто храбро сражается до самого конца, отстаивая интересы гибнущего человечества.

Но случись такое в реальной жизни — большинство погибнет в первые пятнадцать минут. И я, не обладающий какими-либо выдающимися навыками выживания, буду среди этого большинства. Так я всегда думал. Но вот прямо сейчас подсознание подсказывало мне, что вокруг происходит нечто неладное. Тревожная суета на улице, пугающее поведение людей в пабе…

Огромное количество научной фантастики, прочитанное мной за всю жизнь, изобиловало подобными сюжетами. Но реальный мир, черт побери, не имеет ничего общего с выдумками писателей. Тогда почему мне так страшно? Почему во взгляде Рамзеса я вижу ужас, который не в состоянии изобразить или скопировать ни один, пускай даже самый лучший, актер?..

Боковым зрением я уловил движение, и сумбурный бег моих мыслей прервался.

Восковые фигуры стали оживать.

Подсознание кричало: «Беги!» Но, будто завороженный, я смотрел на Алана. Он тоже смотрел на меня. Точнее сказать — сквозь меня. Словно я пустое место. Этот взгляд не принадлежал человеку. На лице застыло озадаченное выражение. Алан покрутил головой, но зрачки при этом оставались всегда в центре глазных яблок. Словно он хотел осмотреться, но забыл, что можно не крутить головой, а просто перевести взгляд. Из уголка рта потекла слюна. Послышался звук — что-то вроде бесконечно растянутой и размазанной буквы «х». Не вставая со стула, Алан резко выпрямил ноги и грохнулся на спину. Я вскочил и интуитивно кинулся ему на помощь, но кто-то схватил меня за локоть и оттащил. Одернув руку, я молниеносно обернулся. Это был Рамзес. Не говоря ни слова, он отрицательно покачал головой и сделал шаг в сторону. Я увидел гостей книжного клуба.

Стоит мне закрыть глаза, эта картина тут же всплывает в памяти. Если поведение Алана еще можно было списать на некий приступ или нечто подобное, то толпа катающихся по полу людей не оставляла сомнений в массовости этого ужасающего явления. Все, кто был в пабе, кроме меня и Рамзеса, вели себя примерно одинаково. Они будто забыли, как пользоваться руками и ногами, забыли, как вставать и как садиться, как контролировать свой кишечник и мочевой пузырь. Забыли, как держать равновесие, как правильно дышать и издавать членораздельные звуки. Забыли, как быть людьми. Они даже не напоминали животных. У тех есть хотя бы некая подчиненность инстинктам в поведении. А тот, кто управлял людьми в пабе, будто решил понажимать все кнопки одновременно на своем дьявольском геймпаде. Дикое, ужасающее, необъяснимое зрелище.

Не сговариваясь, мы попятились к выходу. Еще минуту назад мир был таким обычным, а теперь происходил невообразимый хаос. На улице тоже творилось неладное. Крики, ругань, визг покрышек и все более учащающаяся стрельба не оставляли сомнений в том, что опасность грозит нам не только здесь, в стенах уютного и милого некогда паба. Там, на улицах города, происходит нечто. Может быть, тот же кошмар, что наблюдаем мы, только в гораздо больших масштабах. А может, не только в этом городе, а по всему миру?

Я достал смартфон, запустил Ютьюб. Открыл тренды, пролистал. В разделе «популярное видео» висели довольно однотипные ролики. Мне даже не нужно было их запускать. Названия говорили сами за себя. «Нападения обезумевших людей», «Атаки психов», «Хаос на Красной площади», «Военное положение» и так далее. Это какие-то отдельные словосочетания, которые бросились в глаза среди общей массы переполненных кровью и жестокостью роликов. Я не вчитывался. На это не было времени.

Движения катавшихся по полу в блевотине и испражнениях людей становились все более точными. Некоторые уже могли вставать на четвереньки и даже садиться. А затем начинали с интересом рассматривать свои руки и ноги. Словно видели их впервые. После следовали безуспешные попытки встать на ноги. Люди падали, не в силах сохранять равновесие, но пытались снова и снова. Получалось у них с каждым разом все лучше.

— Я понятия не имею, что тут творится, но оставаться в пабе точно не стоит.

Это сказал Рамзес. Он был бледен. Руки его заметно тряслись, старомодный галстук косо и неопрятно висел на пропитанной потом рубашке. В глазах читалась палитра эмоций, которые выражал, я так думаю, и мой взгляд. Растерянность, непонимание, страх…

— Да, конечно, — пробормотал я.

В горле пересохло, а тягучая слюна никак не хотела проваливаться в пищевод.

— Ты видел? — Я протянул Рамзесу смартфон.

Он схватил гаджет и несколько секунд вглядывался в экран. Лицо его приобрело серый цвет.

— Бэ-Пэ, — тихо сказал Рамзес.

— Чего? — Я сначала не понял.

— Бэ-Пэ, — повторил он громче. — Большой Пипец.

Скажу честно, использовано было другое слово. Тоже начинающееся на букву «п» и вполне близкое по смыслу.

В эту секунду наш мирок, ограниченный стенами паба, взорвался. Люди, точнее сказать, существа, внешне очень сильно напоминающие людей, стали кидаться друг на друга. Поначалу это было похоже на грызню в собачьей стае, однако уровень агрессии и жестокости рос на глазах. Бармен выскочил из-за стойки и набросился на женщину, милую учительницу лет пятидесяти. Кажется, ее звали Марина. Он пытался укусить ее за горло, но хрупкая женщина оказала неожиданно мощный отпор и впилась побелевшими от натуги пальцами нападавшему в лицо. Я отчетливо увидел, как большой палец дамочки глубоко вошел в глазницу бармена. Тот, будто бы не замечая потери глаза, оттолкнул ее с такой силой, что она повалилась на спину и ударилась затылком об угол стола. По полу растеклась алая лужа. Тут же сзади на бармена напал Алан.

Подобной жестокости я не видел даже в кино. Так как мы с Рамзесом стояли поодаль от общей массы, нас пока не замечали. Толпа людей сплелась в клубок, в котором каждый хотел уничтожить каждого. Убить, перегрызть глотку, оторвать пальцы, выколоть глаза, вырвать языки. Лишить во что бы то ни стало жизни. Агрессия была направлена не на кого-то конкретного. Скорее, на любого, кто оказывался в поле зрения. В визжащих существах, истекающих кровью и катающихся по полу, не было ничего человеческого. Лишь злоба и агрессия. Злоба, в миллионы раз мощнее той, что чувствовал любой человек когда-либо живший на земле. Злоба, охватившая разум этих существ, заменив собой все остальные эмоции. Радость, страх, грусть…

Досматривать до конца сцену битвы в пабе мы не стали. Ра­зумным решением было уносить ноги, пока на нас не обратили внимание. И пусть улица не сулила ничего хорошего, ограниченное пространство паба было все же менее удачным пристанищем для нас.

Снаружи Бэ-Пэ, как выразился Рамзес, предстал перед нами во всей красе. На перекрестке горел перевернутый автомобиль. По улице носились обезумевшие люди, набрасываясь друг на друга, устраивая стычки, порой кровавые, но иногда обходившиеся тумаками и царапинами. Прямо перед нами лежал человек. Мертвый. Вместо головы у него было кровавое месиво. Пиво в желудке забурлило, подступая к горлу. С трудом сдерживая тошноту, я схватился руками за голову.

Снова послышался выстрел. Из-за горящей машины выскочил полицейский. С перекошенным от ужаса лицом он пытался кого-то вызвать по рации, одновременно отстреливаясь от мужика в дорогом, испачканном кровью костюме. Несколько раз блюститель порядка стрелял в ногу нападавшему, и я точно видел, что он не промахивался. Тот, однако, не замечая ранений, продолжал атаку. Отступая, полицейский споткнулся о бордюр и упал. Тут же мужик с прострелянными ногами набросился на несчастного, вгрызаясь бедолаге в лицо и шею.

На улице темнело. Пахло гарью. Да и столбы дыма на горизонте говорили о том, что город охвачен пожарами. Тут же пронеслась скорая. На дорогу прямо перед ней выскочил обезумевший мужик. Водитель ударил по тормозам, но расстояние было слишком мало. Автомобиль снес пешехода и врезался в фонарный столб. Водитель, подтверждая незыблемую истину о том, что всегда нужно пристегиваться, вылетел из лобового стекла.

С момента, как я обратил внимание на остолбеневшего Алана, прошло, может быть, минут пять. Невероятное количество событий уместилось, однако, в этот отрезок. Наблюдая с замирающим от ужаса сердцем за водителем, летящим навстречу своей смерти, я наконец осознал, что происходит глобальная катастрофа. Сколько раз я видел эти сценарии, такие разные и одновременно похожие друг на друга. На страницах книг, в компьютерных играх, на экранах кинотеатров или в излишне затянутых сезонах телесериалов. Но сейчас все было реально. Все это происходило со мной. И пока летел несчастный водитель, я успел подумать о многом.

Я вспомнил о жаре. Вспомнил сообщения об аномальной солнечной активности. Вспомнил битву водителей на дороге. Бросил взгляд на небо…

Несмотря на вечер, было очень светло. На горизонте разливалось зарево. Нет, не от охвативших город пожаров. Словно танцующее пламя, завлекая и завораживая, переливаясь разными цветами, фантастически красивое и такое пугающее, над горами Кавказа разливалось сияние, которое принято было раньше называть Северным. Я лишь примерно знал, что собой представляет это явление, но точно помнил, что в наших широтах его быть не должно. Невероятная иллюминация для тех, кто насладиться этой красотой уже не в состоянии. Для обезумевших существ, некогда бывших людьми. Для визжащих двуногих, переполненных яростью и злобой. И для небольшой кучки людей, которые не подверглись метаморфозам.

Водитель все еще летел, а я успел подумать о причинах. Во всем виновато солнце? Только этот фактор охватывает всю планету целиком. И это сияние, которого тут быть не должно. Значит, солнце что-то поменяло в людях? Но почему не изменило меня, почему не превратило в чрезмерно агрессивное существо? Вот и Рамзес, стоящий рядом, тоже нормальный. Водитель скорой, полицейский. Тот, кто стрелял из пистолета на соседней улице, тот, кто выложил ролик на Ютьюб… Мы не изменились. А значит, нас что-то объединяет. Но что?

Бедолага долетел наконец до асфальта и растянулся неподвижно, неестественно вывернув шею и правую ногу. Мир вокруг, который до этого будто застыл для меня в замедленной съемке, закопошился еще яростнее. Я четко слышал звуки взрывов, автоматные очереди. И сирены, сирены, сирены…

Глядя на завалившуюся набок скорую, я вспомнил, как недавно ходил сдавать кровь. Ее не захотели принимать, объяснив отказ наличием в моей крови некоего антигена. Мол, у большинства его нет, а у вас положительный. Как же он назывался… м-м… Что-то вроде КЭЛЛ-антиген…

— Эй, Рамзес, — тихо позвал я своего товарища по несчастью. Или по счастью? Это как посмотреть.

— А? — Все это время он пытался до кого-то дозвониться.

— У тебя какой КЭЛЛ-антиген? — спросил я, не осознавая всю бредовость вопроса.

— Чего? — Он посмотрел на меня как на идиота.

— Говорю, антиген какой? Ты кровь сдавал когда-нибудь?

Рамзес ничего не ответил. Бросив на меня осуждающий взгляд, он повернулся и побежал куда-то в сторону центра. Я глядел ему вслед до тех пор, пока он не скрылся за углом. Сгущающиеся сумерки хорошо подсвечивались сиянием, городское освещение тоже работало. Пока. Надеюсь, Рамзес доберется до дома и будет в относительной безопасности. А что делать мне?

Я снова поглядел на небо. Сияние стало интенсивнее. Уверен, даже самые северные широты никогда не наблюдали такого впечатляющего зрелища. Постепенно улица заполнялась рычащими существами, еще недавно бывшими людьми, со своими мечтами и стремлениями, радостями и печалями. И пока я стоял неподвижно на ступеньках паба, меня не замечали. Я прикинул, как лучше добежать до машины.

И пусть я не рассчитывал садиться за руль после трех бокалов пива, но все это больше не имело никакого значения…

Алина ЗАНГИЕВА

МАХЧЕСКИЙ ЛАБИРИНТ

1. Мари прилетела

— Привет, Мари! Как добралась?

— Прекрасно! У вас тут уже совсем весна: птицы поют в центре города, будто в лесу.

— Ты к нам как раз вовремя — тут есть все для бледных и худеньких петербуржцев, истосковавшихся по теплу, свету и вкусной еде. Ты, кстати, голодна?

— Нет. Уже успела роскошно поужинать в «Доме у реки».

— Тогда начнем с прогулки по вечернему парку. А завтра у нас культурный день: сначала идем в национальный музей — посмотрим мой любимый зал с поздней бронзой. Его просто необходимо увидеть, чтобы понимать, что за последние несколько тысяч лет человек становился все грубее, глупее и расщепленнее… А вечером посетим книжный клуб Цхурбаева — там обсуждают литературные работы местных писателей. Часто сами авторы присутствуют, и это бывают очень живые и увлекательные дискуссии с национальным колоритом. Однажды участники так распалились на почве расхождения эстетических предпочтений, что битва интеллектов закончилась обычной дракой. Надеюсь, эта встреча вернет тебе веру в будущее человечества.

Мария рассмеялась:

— Ты так обольстительно обо всем рассказываешь, Лил, что мне хочется довериться и последовать за тобой даже в ад.

— К счастью, в ад меня еще не пригласили, поэтому нам пока придется последовать к особняку барона Штейнгеля, построенному в 1890-х годах. Он как раз располагается в самом начале парка, и мы к нему уже приближаемся.

Мы спускались по улице Горького, уже совсем стемнело, город наполнялся ароматами весенней южной ночи. На углу светился уютными окнами бельгийский паб Notre Ville, по вечерам тут часто играла живая музыка. Освещение внутри было мягким и будто бы с коричнево-желтыми оттенками. Дверь паба была открыта. Высокая красивая девушка пела на арабском, ее загорелые руки в цветных браслетах придерживали микрофон, установленный на стойке. На голове темно-красный платок, длинные каштановые волосы извивались по открытым плечам. Кожаные брюки, низкий сочный голос. Мне стало любопытно, что означают эти таинственные, плавно и в то же время тревожно изгибающиеся в вечернем воздухе звуки. Я зашазамила песню и загуглила текст с переводом: Yasmine Hamdan, Douss.

Кормили нас лозунгами, ложью и обманом,

Всем тем, чего мы с тобой не искали.

Их конфликты, неутолимая жадность

Истощили наши души, опустошили нас полностью.

Война, в которой мы не участвуем,

Ни ты, ни я в этом не участвуем… в этом… в этом…

Ни правительств, ни режимов, ни вас, ни меня, нет, нет, нет, нет…

2. В музее

Утренний воздух приносил запахи цветущих деревьев и свежих ванильных булочек. Из развешанных по деревьям динамиков привычно звучала легкая приятная музыка, сейчас это была песня Эдит Фрост Easy to Love. Мария уже ждала меня в аллее перед музеем. Она сидела на скамейке, тени от листвы игриво касались ее улыбающегося лица.

— Прости, что опоздала.

— Ничего страшного, я не скучала. Мне тут мужчина с собачкой показывал фокусы, а еще процитировал немецкую пословицу: «Блондинки делают мужчин счастливыми».

Мы рассмеялись.

Мария была воплощением счастья. Яркие и ясные голубые глаза, тонкое платье нежного персикового оттенка. Длинные очень светлые волосы приходили в движение даже от самого слабого дуновения, на солнце они играли как тончайшие золотые паутинки. Она выглядела очень живой и настоящей. Ее легкость казалась мне недосягаемой.

Мои волосы были тяжелыми и темными, поэтому я всегда стриглась коротко. Голова была слишком увесистой для моей тонкой шеи и даже немного клонилась от тяжести набок. Могла ли я сделать мужчину счастливым? Скорее, довела бы до отчаяния своей экзистенциальной тоской. Я представила, что если бы мы с Мари были сказочными персонажами, то она оказалась бы прекрасной эльфийской принцессой — жемчужная диадема мягко светилась бы в ее волосах. А я была бы холодной сиреной с безумными глазами — притягивала бы с помощью темной силы неосторожных путников и утаскивала на дно… Ну или на обочину жизни.

В музее было прохладно и тихо. Мраморная лестница со стеклянными перилами вела на второй этаж. Экспозиция начиналась с просторного зала кобанской культуры, здесь была выставлена древняя керамика и бронза. Кроме нас в зале никого не было. Мы остановились возле стеклянного пенала, внутри которого был выставлен искусно исполненный бронзовый кинжал — рукоятка украшена фигурками двух всадников, всадники смотрят в одном направлении и обнимают друг друга за плечи. Как хотелось бы знать историю этой вещи! Может, кинжал был предназначен в подарок другу, а может, товарищу по оружию. Или бывшему врагу в знак примирения…

Бронзовые бусины. Птицы, похожие то ли на мышек, то ли на рыбок, но совсем мало на птиц. Их носили по семь штук в ожерелье, но археологи никогда не находили их в полном комплекте. Древняя бронза — удивительно красивый материал, время оставляет на нем свои следы, вместе с тем наделяя вещь тысячелетней мудростью, сакральным знанием, трансцендентным опытом и магической силой. Кажется, любой из этих экспонатов может открыть тайну жизни, наделить способностью видеть и слышать глубже привычных измерений. Очень часто попадался символ спирали: змеевидные браслеты и кольца, амулеты со спиралевидными рисунками, украшения в виде животных, подвески, множество керамических изделий разнообразных форм и размеров.

В центре зала был расположен большой плоский камень, примерно метр в диаметре. Под него подставлены три камня поменьше. Со стороны конструкция походила на древний каменный табурет на трех ножках. Мария, видимо, решила, что это стилизованная скамейка и присела на него, не заметив таблички с описанием экспоната. Мне захотелось пошутить над ней:

— Мари! Это священный предмет, на нем нельзя сидеть!

Мария привстала растерянно. Стараясь придать себе убедительную значительность, прямо и проникновенно заглядывая в глаза, я стала рассказывать то, что накануне узнала из документального фильма о каменных лабиринтах, переплетая с тем, что прочитала о камне на сайте музея:

— Это сокровище музея. Камень-линза, с изображением спиралевидного лабиринта. Был найден в горах рядом с селением Махческ. Спираль — один из глубочайших символов вселенной. Она выступает в качестве общего кода единого мира, который заложен природой в основу всего сущего. Основой мироздания являются торсионные, или скрученные, поля, допускающие мгновенное распространение любой информации. Возможно, спиралевидные лабиринты служили особыми устройствами, резонаторами для пробуждения в человеке определенных свойств сознания. Можно предположить, что они являлись инструментом для присоединения сознания человека к информационному полю, где хранятся универсальные знания о мироздании. У нас в народе считали, что на камне изображен план жилища Сырдона. По легенде, самый хитрый из нартов жил в подземелье и путь к его дому был известен лишь ему одному. Но эта версия сомнительна. Аналогичные лабиринты на камнях и на поверхности земли ученые находят по всему миру. Существует даже специальный термин — семивитковый лабиринт. В древности он символизировал смерть и возрождение, своеобразный переход между двумя мирами. Экскурсоводы говорят, что, если поднести ладонь к Махческому лабиринту, можно почувствовать исходящее от него тепло, а подвешенный маятник раскачивается без помощи человека.

Мария принялась разглядывать камень. Казалось, он был желтоватого цвета, но на самом деле камень обыкновенный, серый, сверху покрытый гранитной штукатуркой, на которой глубоко процарапан рисунок лабиринта. Самый последний, внутренний круг напоминал голову ящерицы. В центре головы углубление, похожее на глаз.

Чтобы придать весомость произнесенной речи, я поднесла руку к самому центру лабиринта, держа ладонь прямо над «глазом ящерицы»… В этот момент произошло что-то странное: глаз будто бы открылся внутрь камня, превращаясь в черную дыру, из которой засиял желтый луч, просвечивая центр моей ладони. Мария смотрела удивленно, но абсолютно спокойно, так как считала, что я знаю, что делаю, — а я испугалась и не понимала, что происходит. Глаз стал расширяться, а музейный зал будто поплыл влево, я перестала различать предметы, мозг отказался обрабатывать происходящее.

3. В лабиринте

Когда сознание вернулось, я обнаружила себя в пещере.

Свет сюда попадал сверху из расщелин, через некоторые было видно низкое серое небо. Тихие звуки воды, капающей и журчащей, действовали успокаивающе.

Если камень переместил меня сюда, то, наверное, я нахожусь в том месте в горах, где он был найден. Предположим так, но для начала нужно выбраться из пещеры.

А вдруг камень переместил меня внутрь своего лабиринта?

Путь у меня был только в одну сторону. Интересно, этот тупик — это самое начало или самый центр лабиринта? В любом случае надо идти…

Пещера становилась все более знакомой и родной, страх неизвестности постепенно уступил место любопытству. Казалось, я шла уже довольно долго, телефон заглючил и показывал одно и то же время — 12:22. Сети не было.

Коридор пещеры то сужался, то расширялся. Иногда в скалистой стене появлялись ответвления, но я решила держаться центральной дороги. На рисунке у лабиринта не было ответвлений.

Иногда встречались родники, поэтому жажда меня не мучила.

Попадались каменные насыпи — один из камней, размером с голову человека, лежал прямо у меня на пути. На камне была трещина, будто бы он лопнул, как спелый арбуз. Я присела, обхватила пальцами края трещины — камень легко раскололся пополам. Это был аммонит — закрученная в спираль окаменелая раковина головоногого моллюска, жившего миллионы лет назад и вымершего вместе с динозаврами. Капсула времени потрясающей красоты, совершенное произведение искусства. Я застыла от восхищения и благодарности Творцу. Такое сокровище нельзя оставить на дороге, но как унести с собой такую тяжесть? Еще неизвестно, сколько километров впереди…

Я решила забрать хотя бы половину. С собой у меня была только маленькая сумочка, так что пришлось нести камень прямо в руках. Это было и тяжело, и неудобно, руки очень быстро устали. Было совершенно ясно, что нужно оставить камень, но я никак не хотела это признать.

Из-за камня в руках мне не было видно, куда я наступаю. В какой то неудачный момент я споткнулась, упала, ударилась правой скулой и ушибла ногу. Пришлось расстаться с сокровищем и продолжить путь хромая, с чувством разочарования, с ноющими руками и ссадиной на щеке. Я была так удручена потерей, что долго шла, ничего не замечая вокруг. А когда наконец огляделась, оказалось, что справа появился ручей. Я присела, чтобы умыться и отдохнуть.

4. Отпускание птиц души

Где-то вдалеке слышалось пение птиц. Прямо надо мной свод пещеры расходился, видно было прояснившееся небо с редкими облаками-перышками. Я залюбовалась неспешными превращениями облачных форм. Справа в расщелину влетели две птички. Снизу они казались маленькими, но, когда приземлились у ручья, оказались размером с сойку.

У птиц были человеческие лица.

Я, наверное, сошла с ума, но это, похоже, случилось еще в музее. Птица с лиловым оперением сделала несколько шагов в мою сторону.

— Меня зовут Сирин. А это Хума. — Она махнула лиловым крылышком в сторону золотой птицы.

Хума приветливо кивнула и тоже подошла поближе. Их маленькие лица смотрели на меня очень внимательно. У Сирин глазки сверкали невозможной синевой. У Хумы было оперение жар-птицы, на крыльях радужные полоски, она была похожа на очень умного попугая с высоко поднятыми бровями.

— Пой! Тебе обязательно нужно петь, а то умрешь. Невысказанное съест тебя изнутри.

— А что петь?

— Все равно, хоть про тонкую рябину, хоть про веселых гусей. Соедини свое сердце с голосом. У тебя сейчас нет между ними связи. Вот ты и не можешь сказать, что чувствуешь. Стоишь и молчишь, а иногда еще и улыбаешься неискренне.

Я закрыла глаза. Сердце было спокойным, но переполненным неизъяснимыми чувствами; казалось, что оно вот-вот лопнет. А горло было сдавлено, будто перетянуто веревками. Таким горлом можно было только хрипеть. Я попыталась запеть, но вместо этого начала плакать. Даже непонятно от чего. То ли от счастья, то ли от горя, то ли от любви, то ли от боли, то ли от обиды, то ли от раскаяния — и все переплетено, перемешано. Столько всего накопилось, что уж не разобрать.

Так я сидела и плакала очень долго. Птицы все время были рядом и просто смотрели. Меня поддерживало их присутствие и молчаливая сопричастность. Труднее всего было выплакать отчаяние. Слезы становились черными и вязкими, как смола.

Не знаю, сколько времени прошло, но в какой-то момент слезы закончились, и у меня получилось запеть. Не то чтобы по-настоящему — скорее, издавать какие-то звериные звуки. Птицы стали подпевать, а когда мои звуки превратились в мелодию, начали еще и пританцовывать, как это обычно делают большие попугаи.

Потом мы вместе стали петь разные старые песни, которые я вспоминала:

Музыка моя, постой!

Путь твой будет бесконечен.

Забери меня с собой,

Я хочу быть тоже вечен…

И даже рэп вместе исполнили. Его моя подруга сочинила:

Все, что я чувствовал, было сном.

Все, что я знал, было мифом.

Думал, что оседлал карусель,

Оказалось — я был Сизифом…

У Сирин очень хорошо получался бит. Она смешно сжимала губы и надувала маленькие щечки.

Я стала чувствовать себя абсолютно счастливой. И тогда птицы сказали, что мне пора их отпустить, потому что сегодня День отпускания птиц души и они приглашены на праздничную вечеринку. Вместо прощания я стала петь для них песню Пугачевой:

Полно, летите, летите

Через полночь и солнце в зените.

По куплету всему свету

Вы раздайте песню эту

И дождей грибных серебряные нити…

Птицы взвились у меня над головой, покружились и полетели в глубь лабиринта. Они пели на лету прощальное рэгги:

Скорее пой! Скорее пой!

Пока твой голос еще с тобой.

Если ты не успеешь,

его подберет кто-то другой…

Потом голоса затерялись в темноте тоннеля.

Я опять осталась одна, размышляя о птицах и воодушевленная новым опытом. Шла по берегу ручья, который незаметно превратился в реку. Темнело; если в ближайшие минуты не найду выхода, то придется как-то здесь ночевать.

Пещера стала расширяться, и впереди показалось темное озеро, в которое впадал мой ручей. Кроме озера, уходящего в кромешную темноту, ничего больше не было видно. У берега разгляделась лодка, привязанная к кусту. Я стояла в нерешительности. Отправляться в неизвестность было страшно. Но идти оказалось больше некуда — ничего, кроме черного озера и темноты, не осталось. Пришлось найти в себе смелость и отвязать лодку. Я сняла кроссовки и закинула их в лодку, подвернула джинсы и зашла в воду. Она оказалась холодной, поэтому я поспешила забраться в лодку. На дне лежали весла. Я подняла одно и оттолкнулась от берега.

— Жизнь выводит из одних лабиринтов, чтобы тут же завести в другие… — прошипел низкий голос совсем рядом.

Так сказала моя психолог и моя тезка Лиля при нашей последней встрече, наверное имея в виду, что мы еще не раз встретимся. Поэтому слова меня успокоили, несмотря на то, что ногой я почувствовала что-то скользкое, холодное и живое. Это была большая черная змея. Глаза были желтые и светились, как маленькие лампочки на гирлянде.

— Здравствуйте. А вы кто? И знаете ли вы, как мне попасть обратно в музей?

— Я Тэрран. Чтобы попасть в музей, нужно грести к центру озера.

Я послушалась — а что еще оставалось делать.

Темнота сгущалась, и вскоре даже лодка сделалась неразличима. Светящиеся глаза Тэррана тоже стали плохо видны, будто просвечивали сквозь черный туман. Казалось, что мы движемся в пустоте: весла перестали чувствовать сопротивление воды; звуки исчезли.

Не выдержав тишины, я спросила:

— Почему я не делаю самого важного в жизни?

— Чтобы создавать, нужно развивать в себе любовь ко всему живому, и чем больше любви, тем больше живого вокруг. Даже у камней есть своя красивая и сложная внутренняя жизнь. Тебе сегодня посчастливилось это увидеть. Но вместо того чтобы прожить это чудо, проникнуться откровением, присоединиться к процессу божественного сотворения, ты выбрала обладание материальной ценностью искусства. Может быть, хочешь «всю свою жизнь сумку охранять»? — Тэрран ухмыльнулся и подмигнул правой лампочкой. В тот же момент он подхватил кончиком хвоста мою сумочку и выбросил ее за борт.

Я разозлилась и закричала:

— Откуда ты знаешь? Ты просто змея бездомная! Случайно попалась под ноги!

— Не просто змея, и не бездомная. Но это неважно. Все верно: случайность — это то, что случается. Людям редко хватает проницательности для того, чтобы увидеть причинно-следственные связи. Так вот, теперь ты знаешь, что и камни живые существа, и с ними происходят трансформации, и они живут красивой и долгой жизнью. И если ты не замечаешь живой красоты вокруг, это не значит, что ее нет. Это значит, что ты не умеешь смотреть и замечать. А значит — недостаточно любишь.

5. Точка Ноль: Прохождение

Лодку стало крутить в водовороте. Тэрран беззвучно выскользнул за борт, даже не попрощавшись. Я перестала понимать, где верх, где низ; лодки больше не было, я, кажется, перевернулась и вылетела из нее. Вращение замедлилось и затем совсем прекратилось. Вокруг была пустота, темнота, безмолвие.

Мне стало ясно, почему жизнь отнимала у меня все самое ценное: сюда можно было попасть только без ничего. Это как пролезть в игольное ушко — нужно было истончиться, оголиться, стать прозрачным, безупречно честным с самим собой, все потерять, всех отпустить, избавиться от всего, что не было сутью… В голове прозвучал голос Демчога из Френки Шоу: «Отдай нам свою гордость, свою похоть, свой гнев, свою ревность и запутанность…» Это был мой любимый выпуск про Богиню Кали, очень хорошо его помнила.

Я всегда ждала особенного времени, искала какое-то чудесное место, портал, чтобы перебраться в реальность, о которой мечтала. Но это место всегда здесь, оно всегда находится там, где я. И время подходит любое. Нужно только то состояние. И его невозможно достичь окончательно, как невозможно удержать мгновение. Необходимо постоянное и непрерывное усилие души. Снова и снова подниматься после падений, снова собирать себя по частям, соединять их в целое, исцелять, снова и снова терять себя и снова искать, и снова находить. Продолжать свой уникальный путь по лабиринтам, даже когда не видишь в этом никакого смысла, даже когда совсем не остается сил. Иногда сила скрывается в самом пути: стоит только заставить себя встать и пойти дальше — и чувствуешь, как наполняешься электричеством, и так насыщаешься, что еще и других можешь подзарядить…

Время здесь перестало существовать. Это чувствовалось как отсутствие страха и тревоги: ничего не могло измениться, ничего не могло закончиться. Это был момент ясности. Не было никаких помех для чистого восприятия. Создатель задумал, чтобы я стала как Он, стала создателем. Независимо от обстоятельств и условий — твори. Изучай, как все устроено, наблюдай, исследуй принципы, постигай суть, создавай, присоединяйся к божественному процессу. Создатель звал к сотворчеству. Прямо сейчас, из того, что доступно, вплетая все препятствия в ткань творения, принимая все, что есть, подобно океану, принимающему все впадающие в него реки, что бы они ему ни несли…

Я падала к самому сердцу тьмы, к изначальной точке своего бытия…

Откуда оно начинается? Из мысли создателя? Из первоначального импульса создавать? Из мира непроявленного, с которым нужно обязательно сохранить связь. Связь души с ее творцом. Иначе душа погибнет без этой живой связи. Для этого я здесь. Умереть, чтобы жить.

…Я разлепила веки. Мария трясла меня за плечо; глаза ее были круглыми от испуга.

— Лиля! Лиля! Что с тобой?!

— Все… все хорошо. Мне еще никогда так хорошо не было. Прости, что напугала. Долго я так?

— Несколько секунд. Я здорово испугалась! Думала, это с тобой из-за камня… Пойдем, Лил. Я хочу поесть ваши вкусные пироги.

Светлана МАКАРЕНКО

ИСТОРИЯ ОДНОГО МЕСТА

О последнем причале и пользе дурных

привычек

У грустного интеллигентного человека обязательно должен быть любимый бар. Это давно поняли британцы, у которых в пабе на углу каждый вечер собирается весь нейборхуд. Но на улице, чай, не Англия, поэтому на моей сторонке подходящего заведения не нашлось. Я встретила его по чистой случайности.

Спускаясь к парку, прохожу мимо нескольких окон в доме на углу. Знаю, что глазеть неприлично, но никогда не могу себе в этом отказать. И Владик за это мое нахальство каждый раз что-то дарит: пара дурных собак радостно лает тебе через стекло, или видны на подоконнике модели парусников, или женщина вдруг предлагает выпить воды (что в жаркий августовский день равноценно спасению жизни).

Или как в этот раз: из окон доносится дребезжание акустической гитары — играют «Нирвану». А люди подпевают хором, хотя их не видно: ты глядишь сквозь высокие проемы снизу вверх. А на стенах висят пластинки и почему-то горн.

Кажется, это портал в какой-то другой если не мир, то хотя бы город. Чтобы разглядеть получше, пришлось бы вскарабкаться по стене на полтора метра. Или войти через дверь, что совсем уже нереальное развитие событий. Кто же ныряет в случайные бесхозные порталы в одиночку?

С тех пор я каждый раз заручалась поддержкой лучше всего только одного человека, с которым можно болтать часами, не обращая внимания, что музыканты собирают инструменты, за окном темнеет, а официанты становятся грустными и усталыми.

О своих и чужих

Своим легче стать в местечке, которое появилось только что, вот-вот. Людям, сидящим за столиками, не подходит еще слово «завсегдатай», и новенький может без стеснения войти в их круг.

Это уже потом, через несколько лет, непривычное поведение «посторонних» в «Нотре» станет поводом отвлечься от диалога или от музыки. А то и скорчить мину недовольства, когда кто-нибудь не прикроет дверь без доводчика и музыкантам, что сидят прямо возле нее, начнет сквозить. Будто вы не в баре вовсе, а в маленьком книжном клубе, где каждый знает не только имена, но и самые любимые сюжетные ходы друг друга.

Я привожу сюда вообще всех. О переменах в моей личной жизни лучше всех знают бармены: со мной сюда поочередно заходят любитель рома, фанат сладкого вишневого пива, трезвенник и экспериментатор, который готов пробовать что угодно.

О совмещении несовместимого

Уже подстроив изгибы тела под высокие барные стулья, уже запомнив каждую картинку на стенах, я решила, что должна что-то в это привносить, а не только брать: атмосферу, музыку, людей, желтоватый свет ламп из-под еще не разбитых плафонов. И тогда во время рабочей встречи (которую мы с подругой решили затеять, конечно же, в баре) было принято максимально неадекватное решение: провести в «Нотре» Тотальный диктант.

Это стало будто бы предвестием знакомства с чемпионатом по чтению вслух родом также из Новосибирска, который по задумке авторов должен проходить в барах, подвалах и прочих творческих пространствах. Чтобы люди не просто пафосно чеканили или с придыханием шептали чужие строчки, все портя своей напыщенностью. А чтобы было все живое: дух, разговор, аплодисменты, речь.

Самое обидное, что побывать на самом диктанте мне так и не довелось. Погрязшая по уши в организационных вопросах на других площадках, я пришла туда только под вечер, умирая от усталости и пережитой ответственности. Выслушала восторженные впечатления от всех участников действа. Восхитилась, позавидовала — и задумалась: а не нужен ли «Нотру» свой книжный клуб? Будем обсуждать только братьев по разуму: Буковски, Берроуза, Довлатова. Писателей-алкоголиков на наш век точно хватит.

Про язычество

Любимый бар — место не просто уютное, но сакральное. Мы вкушаем кровь его (крепкую, как всякое бельгийское пиво) и причащаемся его плотью (тут у всех вкусы разные; я всегда выбираю сырные шарики, сразу двойную порцию, пожалуйста, спасибо).

Мы возносим ему молитвы хором: по пятницам, субботам и воскресеньям поем Джонни Кэша, и «Оазис», и «Дорз». Некоторые тексты мне совсем незнакомы, а иные обретают новое звучание — и вот я слышу, что у Джима Моррисона шторм оседлали читатели, а не всадники, а внутри вокалиста Imagine Dragons скрывается не тьма, а утки.

У каждого есть свои любимые проповедники. Обычно они выступают по двое: один с символом веры, другой вещает. Заезжие жрецы привозят свои обряды, и тогда мы пляшем ирландские танцы, отодвинув с центра зала стулья, столы и лентяев, которые хотят отсидеться по углам.

Наше капище хранит своих почитателей. Вот посмотри: над шеренгой столиков висят низко-низко лампы. Видишь, сколько на них плафонов? Правильно, остался всего один. Сейчас расскажу, не дергай.

В барах часто происходит разное. То внеплановая проверка сан­инспекции, то пьяный гость решит устроить выяснение отношений, то парочка, что ходила сюда вместе как на работу, вдруг расстается с рыданиями.

Так вот, каждый раз, когда добропорядочный язычник должен попасть в передрягу, в «Нотре» разбивается плафон. И дерьмо просто не случается.

Сначала бар щедро расходовал жизни, как Кот в сапогах из последнего мультика. Но когда их число уменьшилось, стал прижимист. Ну или мы стали редко возносить хвалу, особенно во время ковида.

Так что одного из своих проповедников «Нотр» не спас. Он погиб в 30 лет с небольшим, по большой глупости. И хоть это произошло не здесь, я думаю, что бар должен был справиться.

Потому что петь без него и вместо него “Wish you were here” теперь кажется кощунством.

Про конец света

Во время ливня с градом «Нотр» превратился в Ноев ковчег. Взъерошенными воробушками в двери запрыгнули двое детей, следом за ними с трудом просочилась молодая мама с коляской. Следом приковыляла уже порядком промокшая бабуля с цветами — в этот редкий день она не пыталась их продать, здраво оценив неприглядное состояние букетиков. Бармен не стал выгонять даже попрошаек, да и те притихли в уголочке, не решаясь нарушать торжественное и трагичное ощущение всемирного потопа.

Когда во Владикавказе начинается сезон дождей, можно зажмурить глаза и оказаться в тропиках, вслушиваясь, как за окном раскачиваются ветки и барабанят капли. В этот момент очень легко вообразить, что за окном не старое дерево с трещиной во весь ствол и не улица, ведущая к парку, а мокрые пальмы во вспышках молний и злой порывистый пенный прибой, который вгрызается в песчаный берег, как ты в очередной сырный шарик.

Открыв глаза, я замечаю, что пиво в бокалах закончилось. Чтобы подружиться со стихией, заказываем джин и наполняем стаканы градинками, высунув руку за окошко. Мы пьем и празднуем наступающий армагеддон. И хохочем, хохочем, будто это шутка только для нас троих: для меня, для него и для бара. Будто так будет всегда.

Идеальная формула загробной жизни: сидеть с другом, сменять темы одну за другой, смакуя, как сорта разливного пива, и чтобы не надо было ни домой сегодня, ни на работу завтра, да и вообще чтобы этого неустойчивого и ненадежного «завтра» больше не было.

Дмитрий МЕЛЬКОВ

КНИЖНЫЙ КЛУБ 3.0

Был прекрасный летний день. Алан шел по маленькому уютному проспекту одного маленького уютного города. Аллея утопала в зелени и спасала от жаркого полуденного солнца. Лишь изредка солнечные лучи пробивали плотную крону или же зайчики неожиданно сверкали, обозначая стекла полированных витрин. Было еще много времени до вечернего мероприятия, можно было расслабиться и ни о чем не думать. Город будто располагал к этому. Казалось, время в нем замедлялось, давая отдышаться от ритма жизни крупных агломераций, в которых одна половина жизни уходит на дорогу, вторая — на работу, а сны вовсе не снятся, так что и жизнью их не назовешь — так, подзарядка телефона, не более. Поймав себя на этой мысли, Алан оказался возле скамейки прямо напротив скульп­туры Поэта, отдыхавшего у входа в парк своего имени. Алан посмотрел на экран смартфона — аккумулятор показывал семьдесят процентов, — присел на скамейку и незаметно для самого себя уснул.

— Никогда не разговаривайте с неизвестными! — раздался неожиданный возглас.

Алан вздрогнул и, моргая, повернул голову. Рядом с ним сидел худощавый человек в клетчатом костюме.

— Я, я, я и не разговаривал…

— Даю справку: вы только что разговаривали во сне! — резко сообщил худощавый человек. — Кстати, позвольте представиться, меня зовут…

Речь незнакомца перебил шум проезжающего трамвая.

— …А это мой друг Жан-Пьер, — продолжал он как ни в чем не бывало. — Приехал из Франции в наш чудный город, чтобы жить здесь и посвятить себя изучению наших традиций.

— Да, вы нам очень интересны, моншер! — произнес спутник худощавого незнакомца.

Алан недоверчиво покосился на человека, представленного ему как Жан-Пьер. Его необычный вид и странные слова вызвали некоторую тревогу. Однако любопытство взяло верх, и Алан решил познакомиться.

— Очень приятно, — сказал Алан, протягивая руку. — Я Алан. Что вы имели в виду, говоря о наших традициях?

Жан-Пьер улыбнулся.

— Ваш город, ваша культура, ваш образ жизни — все это очень интересно. Я исследую различные города и страны, чтобы понять, как люди живут и каких ценностей придерживаются. Ваш город кажется мне особенным, и я хотел бы узнать о нем побольше.

— Рад, что вам нравится наш город, — отозвался Алан. — Но я не уверен, что здесь есть что-то особенное, что стоит изучать.

Жан-Пьер опять улыбнулся и посмотрел на Алана с добрым прищуром.

— Возможно, вы просто не замечаете, насколько уникально это место. В мире, где технологии и искусственный интеллект взяли верх, маленькие уютные города, где люди могут отдохнуть от всей этой суеты, становятся настоящей редкостью. Ваш город — оазис в мире, где все стремятся к виртуальной реальности и бесконечному прогрессу. Мне интересно узнать, как вы сохраняете свою уникальность и традиции в таких условиях.

Алан задумался. Действительно, его город был особенным. Он был маленьким и уютным, с красивыми парками и зелеными аллеями. Здесь люди заботились друг о друге и ценили традиции. Они не были поглощены технологиями и виртуальной реальностью, как в больших городах. Алан даже поймал себя на мысли, что это он когда-то давно сам придумал и создал этот город для себя.

И в тот же миг его будто бы взяла за запястье чья-то рука, похожая на варежку на длинной резинке, какую он помнил из детства, и с невероятной скоростью потянула через проспект — мимо скамеек, киосков, узких проулков и улиц… В конце концов они оказались на вершине холма, с которого был виден весь город. Алана приветствовал старик:

— Пройдемте, молодой человек, вы устали с дороги.

— С какой еще дороги? — не понял Алан. — Я только что сидел на скамейке, а теперь нахожусь здесь…

— Смотри, о мой друг, каким может быть этот город. Мы не знаем ни денег, ни коррупции, каждый может трудиться.

Должно быть, какая-то секта, мельком подумал Алан.

— Не задавайте лишних вопросов, молодой человек, просто наслаждайтесь видом, — ответил старик загадочно.

Алан огляделся вокруг и увидел, что они находятся в саду с прекрасными цветами и фонтанами. Прямо перед ними высился замок. Старик повел Алана к замку и открыл перед ним дверь.

— Добро пожаловать в мир магии и тайн! — объявил он. — Здесь вы найдете ответы на все свои вопросы.

Алан оказался в огромном зале, украшенном кристаллами и зеркалами. Вдруг перед ним предстала фигура величественного короля. Трон его был похож то ли на капитанский мостик, то ли на барную стойку. Морскую тему подчеркивало то, что на короле был полосатый свитер с рукавами в крупную сетку.

— Алан! — заговорил король более чем торжественно. — Ты избранный, ты должен пройти через испытания и спасти наш город от зла. Здесь ты найдешь то, что искал. Но помни! Совершенство требует жертв и постоянной душевной работы, иначе оно не будет совершенством. Мы вместе создаем этот мир и только вместе можем сохранить его.

Алан был ошеломлен, но решил принять вызов. Он отправился в путешествие по миру магии, где встретил разных существ и совершил множество подвигов. В каждом испытании он находил новую силу и мудрость, которые помогали продвигаться дальше. В конце путешествия он вернулся в город, который так полюбил. Он собрал всех жителей вместе и рассказал им о своих приключениях и о том, как они могут изменить свою жизнь и стать сильнее…

— Уважаемый Алан… — проходящий мимо трамвай заглушил звук и одновременно разбудил Алана.

Он, оказывается, все так же сидел на скамейке.

Напротив него стояли два человека в серых костюмах. Один из них сказал:

— Вам необходимо пройти с нами, здесь недалеко. Вы очень много наговорили, все запротоколировано.

— Наверное, я разговаривал во сне, — попытался оправдаться Алан.

— Да, вы правы, это наше ноу-хау, кхе-кхе… — Человек в сером костюме попытался изобразить язвительный смех. — Мы уже третье поколение. Три-ноль, так сказать. Анализируем тета- и дельта-волны головного мозга. На самом деле мы предлагаем вам работу. У нас, так сказать, некоторая проблема — согласно вашим правилам. А мы никогда не нарушаем правила.

После этих слов оба персонажа резко выпрямились.

— А поскольку вы сами всегда подготовлены, то могли бы быть нашим официальным представителем.

— Я совсем уже не понимаю, о чем речь.

— Ладно, перейдем сразу к делу. Алан, вы — избранный. Ваш профиль в соцсети, где вы выкладываете свои рассказы, набрал самое большое число голосов. Особенно всем понравился вчерашний рассказ.

Алан был ошеломлен. Он никогда не думал, что его слова могут быть настолько важными для кого-то. Он согласился и последовал за незнакомцами. Свернув с уютного проспекта, они вошли в огромное здание, напоминающее лабиринт. Каждая комната была заполнена различными устройствами. Алану было представлено множество задач и проблем, которые нужно было решить. Он был поражен масштабом работы и профессионализмом команды. Алан с радостью включился в работу и с каждым днем все больше погружался в этот новый мир. Узнавал о технологиях, которые позволяли анализировать мысли и эмоции людей, предсказывать их поведение и создавать идеальные условия для жизни. Он стал частью команды, которая работала над созданием идеального общества, где каждый человек мог бы быть счастливым. Но постепенно Алан начал задаваться вопросами. Он понял, что идеальное общество, которое они создавали, было лишь иллюзией. Все решения и прогнозы основывались на алгоритмах и статистике, но не учитывали индивидуальность и свободу выбора каждого человека. Поэтому он решил выйти из организации и вернуться в реальный мир.

И Алан побежал.

Он слышал звуки сирен за спиной, но продолжал бежать. Бежал, бежал… и вдруг очнулся он от слепящего света лампы.

— Мы расследуем дело об исчезновении основателя и бессменного председателя книжного клуба нашего прекрасного города, который не пришел на очередное собрание клуба, — а ведь он никогда его не пропускал! Все обеспокоены. Говорят, что это похищение. В окрестностях места, где должно было проходить собрание клуба, наблюдались паранормальные явления. И вы — главный подозреваемый.

— Но я — это я, — попытался произнести Алан.

Все вокруг завертелось, и он сам не понял, как оказался в кромешной темноте.

На телефоне оставалось пять процентов заряда.

Это мой последний шанс, подумал Алан. Надо срочно набрать Артуру.

— Где ты? Можешь описать, что видишь?

— Стену вижу. Вижу… вижу портрет Дарвина. Справа какой-то парень… Фото вроде современное и сделано в этом помещении. Так… под ним розовый слон. И… какие-то рыбы, кенгуру, обезьяны… и человек тащит какое-то бревно. Довольный такой. И прическа как у растамана. Справа дьявол или шут, непонятно. Просто красного цвета… Велосипед. Вижу велосипед, забавный такой — с большим передним колесом. И на нем мужчина едет по набережной. А под ним Годзилла будто. Вообще на бульдога похож. Книгу… вижу книгу. Написано: «Ма-ло-га-ба-рит-на-я ра-ди-о-ап-па-ра-ту-ра». Куча пустых бутылок. Окно… вижу окно. На улице темно, только пешеходный переход там. Больше ничего не вижу. Впереди синий диван…

— Дружище, ты уже достаточно наговорил, чтобы я понял, где ты сейчас находишься. Жди, через пару минут буду! Только заеду за своим рассказом!..

Артур не заставил себя долго ждать.

— Может быть, ты мне объяснишь, что происходит? — спросил его Алан.

— Похоже, что мы попали в какую-то историю.

— Сюжет. У этого всего должен быть сюжет. Так. Допустим, я — главный герой. Но ведь очевидно, что должна быть завязка, развитие и развязка. Но что-то никак не могу уловить нить.

— Ариадна уже пролила масло! Это все новая постановка, Алан. Ты же знаешь сюжет «Соляриса»? Так вот, каким-то образом мы оказались в этой реальности. Книги, которые мы обсуждали, и вообще все прочитанное и увиденное нами формирует наш теперешний мир.

— А ты, ты тоже в моей голове? — спросил Алан.

— Возможно, — ответил Артур. — Но также возможно, что это ты в моей голове. Но какая разница! Есть проблема, которую надо решить.

— И что же будем делать? — спросил Алан.

Артур взял с барной стойки тряпку и стер с доски надпись «С темным пивом — в светлое завтра!» Начал писать: «Благодаря совместным усилиям полиции, господина Жан-Пьера и госпожи Ариадны преступник был наконец пойман и предан правосудию. Город снова вернулся к своей спокойной и уютной атмосфере, а паб Notre Ville и книжный клуб продолжали привлекать любителей хорошего пива и увлекательных книг».

— И все? — Алан посмотрел на Артура

— Да. Это называется «бог из машины», и это должно сработать. Всегда работает.

Дверь паба распахнулась, и друзья вырвались в прохладу ночного города. На улице не было ни души. Счастливые, они свернули направо и пошли по мосту, впиваясь в окружающий мир жадными глазами ребенка.

— Наконец-то все закончилось! — произнес Алан.

— До новых встреч клуба! — ответил Артур, и оба засмеялись.

А по уютному проспекту уютного города в это время весело шествовал розовый слон.