ПОД НОВЫЙ ГОД
Время стало каким-то расплывчато-неощутимым, как будто капли небытия начали просачиваться в бытие. Кап, кап, кап…
А поезд мчался…
Куда ехал Кир? Откуда ехал? Бог его знает.
Перед самым отбытием к товарному поезду присоединили еще один вагон — пустой, и Кир договорился, что займет его.
Сейчас путь лежал через пустыню. Ночью бывало холодно, но спасала буржуйка. Дров было навалом, еды тоже. На остановках он выбирался из вагона, бродил туда-сюда, разминая ноги, и наслаждался тишиной. «В пустыне будем стоять только пять минут: воду наберем из колодца. Смотри не потеряйся», — предупредил машинист при отбытии.
И вот пустыня. Вечереет… Остановка.
Кир спрыгнул на землю. Посмотрел в голову поезда, но ничего не увидел. Пошел заглянуть, что там за возвышенностью. Начали доноситься какие-то звуки. А ну-ка? Пробежался…
Ну и ну! Кто бы мог подумать! В сердце пустыни кино снимают. Люди в первобытных одеждах пляшут, совершают какое-то действо. Несколько молодых девушек стоят абсолютно нагие — во потеха! Шаман голосит что-то. Одну из девушек вывели в центр круга — и раз! — голову с плеч! У Кира екнуло, он даже невольно припал к земле. Еще одну девушку… А кровищи-то! Кир остолбенел. А где камеры? А где режиссер? Э-э-э! Пульс изнутри задубасил по вискам — бум-бум-бум! Одна из девушек, стоявшая спиной к Киру и явно ожидавшая своей участи, обернулась и увидела его. Красивая. В глазах почти ничего не появилось, разве что немного печалинки, немного слезиночки, немного мольбы, немного надежды…
Кир оглянулся — поезд еще стоял. Поздравив себя с надвигающимся новым годом, который он, быть может, никогда больше не увидит, Кир достал взрывпакет, чиркнул и метнул в центр представления. Шутиха хлопнула — эффект был потрясающий, Киру даже стало стыдно за себя. Он крикнул и призывно замахал девушке рукой, та сорвалась с места и побежала. Сначала Кир было побежал ей навстречу, но, оценив скорость первобытного человека, развернулся и устремился к поезду, который уже безжалостно набирал ход. Через несколько секунд девушка догнала Кира. Сзади слышалось гиканье и свист бросаемых копий.
Сам-то он уже не раз на ходу впрыгивал в вагон, но она не сумеет. Еще несколько секунд — и машина обойдет человека. Кир подхватил девушку за талию и, завывая от натуги, вскинул ее в вагон — стал заваливаться вперед, захлебываясь в скорости. Ноги уже вертелись где-то сзади, не успевая за инерцией, и Кир, бешено размахивая руками, чуть ли не носом касался земли. Не дай бог упасть! Кир отчаянно выбросил ногу вперед, под тело, паховые связки захрустели — инерция погашена — на счастье и на беду! Еще миг — и на беду! Ноги уже не успевали переключаться с режима на режим — Кир схватился за скобы вагонной лестницы, ведущей на крышу. Руки чуть не вырвало…
Кир медленно вытягивал себя наверх и благодарил Бога за то, что мать подарила ему волчью хватку… С крыши вагона он перебрался внутрь.
Ноги дрожат, руки дрожат. Зябко как-то. Может, похолодало по-вечернему, поэтому?
Она на него смотрит, он на нее смотрит… Что бы такого сказать по-первобытному? Кир развел руками: вот мое жилище, милости просим. Она улыбнулась: мир вашему дому… От бега тело ее раскраснелось и, находясь во власти неукротимой энергии, источало аромат. И в аромате этом было чуточку ветра, чуточку костра, чуточку цветов и чуточку песка. Кир коснулся ее — горячая, напряженная. Она задумчиво подергала рубашку на нем, потом задрала ее, непринужденно ощупала Кира и снова улыбнулась.
Он засмеялся — она тоже…
Где-то тут было одеяло… так, дровишек надо подкинуть… накинь, накинь одеяло.
Кир направился к буржуйке, она же опустилась на пол, кутаясь в одеяло и наблюдая за ним. Время сделало движение — Кир ощутил это и резко обернулся. Девушки не было. Никого… Он прошелся по вагону взад-вперед. Затем сел у печки и протянул руки к огню. Так и сидел. Пламя танцевало печальный танец, то рождая, то вновь поглощая гибкую фигуру девушки…
Время цепенело, только слышно было, как капли небытия просачиваются в бытие. Кап, кап, кап…
А поезд мчался…
ЭТО НЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА…
I
— Каждый раз у меня ощущение, что она живая.
— Шиза, брат, шиза, — аспирант потянулся и снисходительно глянул на Леона.
— Иди ты, чертов ученый.
— Хм, лучше настоящую бабу себе поищи, а не рисованную.
— Да при чем здесь это? — Леон отмахнулся.
— Ну, если верить незабвенному Зигмунду Фрейду…
— А!.. Старый пердун.
— Старый-то старый…
— Да ладно, не живая она, не живая!
— Ха-ха-ха! — аспирант захохотал. — Я уже собирался пригласить ее. Послушай, а откуда она у тебя?
— Да один знакомый художник подарил, — Леон кинул аспиранту яблоко.
— Небось, не продавалась, — аспирант смачно отхватил кусок.
— Да черт его…
— Ну ладно, может, оживет когда-нибудь, а пока пойду с реальными женщинами пообщаюсь.
— Это в лаборатории?! Видал я твоих женщин.
— У-тю-тю, принцесс ему подавай. По крайней мере, не такие плоские, как твоя, — одна сплошная плоскость. — Аспирант натянул плащ.
— Сам ты плоскость.
— Эх, брат, в женщине фасад не главное…
— Знаю, знаю. Передай своим бесфасадным привет, — Леон протянул аспиранту кепку.
— Ну, бывай, брат.
— Будь здоров, друже. — Леон затворил дверь.
На картине была изображена девушка. Изображена она была со спины. Ничего особенного — стоит, грациозно прислонившись к косяку двери, руки, наверное, сложены на груди, одета в плотно облегающее платье, волосы подобраны…
Леон рассматривал ее, склонив голову набок и прищурившись. «Жаль, лица не видно», — только подумал он.
II
Стоит как-то Леон на улице, позевывает. Настроение праздное. Мимо девушка прошла. «Жаль, лица не видно», — только подумал он.
— Э-э… девушка! — мозги у Леона заклинило.
Девушка, не оборачиваясь, шла дальше.
— «Прошла, и вслед ушла душа, и я застыл, едва дыша!» — пустил он ей вдогонку, освобождаясь из-под власти «тормозов».
Тут она, конечно, остановилась. Вид у него был, наверное, потешный — она улыбнулась:
— Даже так — «едва дыша»?
— Ну… просто я хотел сказать…
— «Умеющий говорить не делает оговорок», — прервала она на полуслове готового нести белиберду Леона.
— О-о!
— Угу… Всего хорошего.
Уходит! Уходит! Он еще приводил в порядок шатающиеся в голове извилины, когда она, уже сделав несколько шагов, снова повернулась:
— Ну, вы идете со мной или нет?
Гармония в сознании Леона была нарушена еще на середине диалога, поэтому он только почесал затылок и сдвинулся наконец с места.
III
Иногда и коту масло. Леон таки напросился к ней в гости, а точнее, она разрешила ему напроситься к себе в гости. Знаете как бывает: мужчина думает, что он такой ловкий, а на самом деле ему просто дают возможность сыграть. Но могут не дать даже возможности.
Был момент: она подошла к двери, ведущей на балкон, и оперлась о косяк. Руки сложены на груди…
Леон забыл дышать. Сколько раз он, разглядывая дома картину, которую подарил ему скромный художник, дивился тому, как вторит искусственное естественному: если утро за окном, то и на картине утро, полдень — так полдень.
А сейчас вечер, и это не произведение искусства — это на самом деле. Все было на самом деле.
IV
— Слушай, я тебе говорю, точь-в-точь как на холсте, до мельчайшей детали.
— Иногда сознание шуточки выкидывает, — аспирант отхлебнул чая и слизнул мед с ложки.
— Шуточки?! Ничего себе! Ты сам подумай, к себе домой она меня пускает, а ко мне ни в какую. Вчера я ей говорю: «Вот мое обиталище. Раз уж дошли, давай зайдем». Как же! В другой раз!
— Может, она боится, что у тебя в доме крысы! — аспирант откинулся на спинку кресла. — Так и прыгают по кровати.
— Хохмач, ты думаешь, это все?
— Ты меня пугаешь.
— Поднимаюсь домой, а на картине никого, нет ее на картине… Что молчишь?
— Бра-а-ат, тебе развеяться надо.
— Иди к черту!
— Леон, я ясно вижу, что она по-прежнему на месте, — пропел аспирант.
— Это она потом появилась… А-а-а, безнадега, — Леон махнул рукой.
— Знаешь что. Ты в другой раз картину с собой прихвати. Только ей не показывай, до поры до времени. Потом раз, и…
В следующий момент аспирант уже пожалел о совете: Леон воспринял его всерьез.
— Да-а, — аспирант озадаченно почесал в затылке. — Ну ты и втюрился.
V
— Что это у тебя?
— Подарок, художник один подарил.
— Вот как. А посмотреть можно?
— Конечно, только на улице неохота развязывать. У тебя дома и посмотрим. Я сам еще толком не видел.
У подъезда она остановилась.
— Подожди здесь, сегодня мы не идем ко мне. Сейчас я переоденусь, и мы прогуляемся.
— Ты что, стесняться меня начала?
— Прям. Сюрприз.
— Посиделовка какая-нибудь?
— Увидишь, — она поцеловала его, улыбнулась и вошла в подъезд.
Перед тем как окунуться в темноту проема, она глянула на Леона. В глазах ее пробежало что-то очень грустное. Но до Леона эта грусть дошла слишком поздно…
Он взбежал наверх.
В квартире все было по-прежнему, все было на своих местах. Только не хватало чего-то. Вернее — кого-то.
Леон опустился на пол и освободил картину от тесемок и бумаги…
Ничего особенного: стоит девушка, изящно прислонившись к косяку двери, руки сложены на груди, одета в плотно облегающее платье.
ДОБРАЯ ПРИМЕТА
«Семь тридцать. Самолет прибывает в семь пятьдесят. Спешить нет нужды — за десять минут спокойно дойду», — Мирон поправил пиджак и отвел взгляд от часов. Ему было стыдно за себя: сердце, что называется, трепетало, а щеки горели. И все из-за чего? «Если опоздаешь — значит, упустил» — так она сказала. Последний раз они виделись три года назад, в том же аэропорту, куда сейчас прибывал самолет с Евой на борту. 07:31. Время плелось как побитый пес. Мирон не выдержал ожидания и вышел из квартиры.
Сбежав на первый этаж, он толкнул дверь подъезда. Та не поддавалась. Уже сколько раз Мирон говорил себе, что закажет ключ от чертовой двери. Дом был недавно построен, и в подъезде пока только обживали три квартиры. Время вздрогнуло и ускорило ход. «Чтоб тебя неладная взяла!» — Мирон уже стучался в квартиру старушки, поселившейся со своим сыном на первом этаже.
— Кто там?
— Это я, ваш сосед, бабуля. Пожалуйста, дайте мне ключ от двери подъезда, я…
— Что это за сосед, у которого ключа нет?
— Понимаете, я не успел еще заказать, а…
— Подожди немного. Это, наверное, сын подъезд снаружи закрыл. Я его за хлебом послала. Сейчас придет.
— Боюсь, что я не могу ждать… Сами не откроете? Если вас не затруднит, конечно.
Мирон знал, что вежливое обращение всегда приносит свои плоды. Но пожилая женщина за дверью не разделяла его мнения:
— Как же! Держи карман шире. Я тебя раскусила. «Бабуля!» Не до того я старая, чтоб на эти уловки попадаться.
— Какие уловки?! — до Мирона дошло, что он зря потерял время, которое уже перешло на галоп.
— Вот так ходите, честный народ обираете, гра…
— Карга! — Мирон удивился сам себе. А ноги несли его уже на четвертый этаж, к соседу, жившему прямо под квартирой Мирона.
За дверью явно что-то происходило — слышны были крик и ругань. Мирон позвонил. Дверь резко распахнулась. Мужчина выглядел угрожающе. Диалог начал он:
— Чё надо?
— Я ваш сосед…
— Знаю!
— Прошу прощения, откройте мне, пожалуйста, подъезд или дайте ключ — я сам открою и сейчас же принесу обратно. Простите меня еще раз, — выдал Мирон на одном дыхании.
Пауза…
Мирону показалось, что он слышит, как скрипят мозги собеседника. А время, использовав заминку, взлетело и перешло на планерную скорость. Мужчина то ли хохотнул, то ли хрюкнул, повернулся и крикнул в пространство:
— Эй, принеси ключи от подъезда!
— Шел бы ты! — ответствовало пространство женским голосом.
— Брат, придется тебе к кому другому обратиться, — хозяин начал закрывать дверь.
— Да не к кому! Бабка на первом не открыла. Слышишь, мужик, выручай, а? Очень надо.
— Очень в сортир надо бывает, — пролаял мужчина, и дверь затворилась.
Мирон бежал наверх к себе домой. «Придется по веревке спуститься», — успел он подумать и тут же вспомнил, что забыл ключи от квартиры, когда выходил и бодро хлопал дверью.
Время летело. Мирон чувствовал, что те слова, сказанные Евой, чистейшее издевательство. И так же точно он знал, что если опоздает, то больше не увидит ее никогда.
Мирон снова стучал в дверь сердитого соседа… нет, барабанил в ворота Рима.
— Открывай!
— Ты чего ломишься? — послышался знакомый голос. — Нет у меня никаких ключей! — В следующий момент и сам хозяин, хмурый и почему-то с фомкой в руках, появился в проеме.
— А веревка есть? Я по веревке могу спуститься.
— Чего? Какая веревка?.. Иди с крыши сигани, если сдохнуть хочешь! Еще не хватало меня в это втягивать! Фраера нашел?!
— Да никого я не нашел! — вырвалось у Мирона.
Он готов был на самом деле спрыгнуть с крыши. «Так и сделаю: поднимусь на крышу, спрыгну на балкон…» — сейчас Мирон осознавал, что уже опоздал, но в нем уже давно заговорил дух противоречия. Три года работы в солидной фирме ответственным за связи с общественностью выдрессировали его. Но в этот момент все воспитание и вежливость улетучились. Вместе с ними исчезла и нервозность. Он мог бы попросить ломик, чтобы сбить навесной замок на люке, закрывающем выход на крышу… Сосед вполне мог не отказать ему в этом… Но инстинкт хищника уже заработал. Нет, не человеческая смелость, не геройское чувство, не умение глядеть в глаза опасности, а самый натуральный первобытный человеческий инстинкт. Жертву нужно завалить, и все тут.
Мирон глянул на железяку и изобразил на лице разочарование:
— Ну ладно, извини, брат, — процедил он.
— Ну-ну. В сле…
Мирон ударил «жертву», не дослушав фразы, подхватил фомку, выпадавшую из волосатой руки, а самому мужчине предоставил возможность падать как тому заблагорассудится.
Поднимаясь по ступенькам, он слышал звуки беготни и женский визг, но, как ни странно, они не трогали его.
Замок поддался быстро. Мирон вылез на крышу. Потом свесился с карниза, зацепившись за него руками, раскачался и спрыгнул на балкон собственной квартиры. Часы на кухне показывали 7:40.
«Иногда за девять минут успевает произойти многое» — эта философская мысль пришла в голову, когда Мирон привязывал веревку к перилам балкона и вспоминал, что каждый раз во время свидания с Евой что-то обязательно происходило. Просто минуло три года, и Мирон это запамятовал. Разумеется, Ева напомнила ему о хорошей примете.
