Марина МАЗУРЕНКО. ДВОЙНАЯ ЭКСПОЗИЦИЯ. Стихи

С ТОБОЙ

Рот мой казенной пломбою опечатан,

Нас охраняют от ледяной печали.

В сетчатке клеймо вереницы чатов.

(Слова – они тоже слегка взрывчатка,

Правда, уже отсырели от слез запалы).

Нет цвета страшнее, чем ярко-алый,

Нет дома надежней, чем шум вокзала.

Не понимаю, когда же всех нас не стало.

Сердце мое, усталое и пустое, –

Старый завод, обветшавший в годы застоя.

Я не могу спасти или успокоить,

Я просто с тобою, всем существом с тобою.

ПЛАСТИК

раньше казалось

дотерпишь до первого снега

папе повысят зарплату

мама перестанет грустить

дети во дворе

не будут смеяться

праздники пройдут нормально

никто не напьется

не разобьется ни один елочный шарик

мокрый снег срывается с неба

не долетая до земли

сегодня все срывается

впервые, после курса таблеток

перестаю притворяться спасенной

напьюсь так

что городская иллюминация

покажется красивой

елочные игрушки теперь

покупаю пластиковые

ДВОЙНАЯ ЭКСПОЗИЦИЯ

реальность расслаивается

картинки проступают

друг сквозь друга

с дерева слетают белые лепестки

на их крошечных экранах

мелькают кадры

разрушенных городов

ПЕНОПЛАСТ

моя боль

пожеванный пенопласт

чужая – чистый снег

может поэтому

как бы я не орала

слышно только противный скрип

у пенопласта

есть свои плюсы

он хранит от повреждений

я давно

живу в этом панцире

удобно

глушит лишние звуки

где бы ни появилась

рассыпаются мелкие белые крошки

безвкусные

бесполезные

наверняка вредные для окружающей среды

ОСТАНОВКА

Земля – переполненная «Газель»,

Стекла трещат под напором локтей и задниц.

Диалоги выдраны из газет,

Пассажиры спорят, яростно и надсадно.

Тошно всем.

На торпеде лики грустят в крови,

За окном блокпостом – горизонт событий.

Вот здесь, у Млечного, останови.

Я хочу выйти

Из этой земной любви.

Остановка, увы, не Кали-Юга, не Рагнарёк,

Иоанн Богослов тоже не одобряет.

По дороге к (к)раю

МКС мигает,

Как последний ночной ларёк.

КРЕСЛИЦЕ

эх давно мне уже не хочется

очищеньица через болюшку

одобреньица и признаньица

за пятнадцать годков графоманьица

ну а хочется, очень хочется

красно креслице из катАлога

и менталочку, эх, здоровую

и татушечку, да, на задничке

вот какая собака сутулая

слёт кукушки зовёт вдохновеньицем?

бесенёнок скребется противненький

изнутри коготочком акриловым

мол, хорош зависать, мещаночка

Деррида грустит недочитышем

желчь ещё на листах не расплескана

что, рецепт на колёсики кончился?

принесла тебе жизнюшка травмушки

принесёт и блокнот с карандашиком

сохраняй в закладочки красное

шагом-марш расти-рефлексировать

а потом может выпишут премию

и на креслице, и на таблеточки

НОМЕР ДЕВЯТЬ

Во двор подруги вход с французским привкусом:

Шлагбаумное лезвие всегда

Сечёт проезду битумную шею.

Жильцы уверены: качели, паркинг, фикусы,

С таким раскладом обойдёт беда,

Добавить бы ливнёвые траншеи.

Что им до символа, примера из учебника?

Меж тем, за пару улиц, налегке,

Презревший унизительные страхи,

Ведет орду непризнанных кочевников,

Путь освещая «Балтикой» в руке,

Бездомный, рассуждающий о плахе.

С. Б. Р. Л.

в самом конце

собрата-бумагомарателя

будет ждать не Цербер

а одноногая

одноглазая

с попыткой суицида

наркозависимостью

алкоголизмом

трудным детством

разбитым сердцем

таблетницей в сумочке на шее

тенью психиатра за спиной

очень злая

собака

большой русской литературы

КЛЯЧА НЕ ЧИТАТЕЛЬ

Две банки энергетика

Вместо завтрака и обеда.

Десерт по рецепту невролога.

Беги, больная кляча,

Теряя на счастье подковы.

Новостей не читай,

Только пиши.

НОЧНОЙ ВАГОН

Ночной вагон. Из Питера – в Москву.

Оставив перемерзшую Неву,

Не спать, отслеживая волны темноты,

Разьятые цепями поездов.

Замерзли руки, чай совсем остыл.

В холмах снегов не прочитать следов.

Пустой вагон. Из Питера – в ничто,

Поправив не сезонное пальто,

Сощуриться в сереющую хмарь,

Нащупывая скользкие слова.

Плетется утро, отступает тьма,

А в стеклах Курский – все-таки, Москва.