Печатается по изданию: Кузен Ф. Я присню / пер. с франц.
В. Старовойтовой // Ровесник. 1988. № 11, 12.
— И где она?
— Под акацией.
— Под акацией! Господи, когда ж ты у меня наконец вырастешь.
Они стояли на крыльце. От дома до акации было десять шагов. Десять ее шагов, его, маленьких, — двадцать. Он высоко поднимал ноги, чтобы не обжечься крапивой.
— Ну показывай.
— Вон, — кивнул Уго и отвернулся.
Она вгляделась в высокую траву и надолго замолчала. Так надолго, что за это время порхавшую бабочку перещелкнула пополам пролетавшая птица. В воздухе повисло золотое облачко.
— И впрямь, — без особого удивления сказала Франс Шарпантье.
— Я не нарочно. — Уго потянул ее за локоть.
Она взяла его ладошку:
— Надеюсь.
Нарочно или нет, дела это не меняло. Длинный черный обтекаемый корпус лежал, примяв траву и цветы, у их ног. Дальше, за забором, было поле, оно колыхалось, как океан.
— Черт возьми, — забавно вздохнула мать Уго. — Один к одному!
— Еще бы! — оживился мальчик.
Мать вдруг расхохоталась, но это был не ее, не мамин смех. Это, скорее, был смех взрослого человека, когда что-то еще больше отдаляет его от детства.
— Так эта штука что, действующая?
Он удивленно смотрел на мать: как же иначе!
— Значит, действующая, — сказала мама и пошла в дом. — Ты иди играй, только не трогай ее.
Он еще постоял, глядя на то, как резвится ветер в люцерне, на разбросанные по полю яблони, похожие на бронзовых львов, и побрел за матерью следом.
У самого края дома, между айвой и яблоней, увитыми диким виноградом, стоял его шалаш, а в шалаше лежали старые трофеи: плюшевый мишка, игрушечная железная дорога, дешевые побрякушки, солдатики, транзистор, сборные модели, исчезновение которых из ближайших магазинов игрушек наделало в свое время шума. Теперь они валялись без дела и потому, что уже надоели, и потому, что ему строго запретили играть всем этим за воротами. Он залез на самую толстую ветку каштана и стал следить за дорогой.
Около полудня со стороны Шарни появилась старенькая машина. Поравнявшись с домом могильщика, она сбавила скорость и, зверски рыча, одолела последние метры, отделявшие ее от фермы «Шпиль».
Из машины выбрался отец, нагруженный покупками. Он шел медленно, сминая траву и крапиву. Высокий, крепкий человек.
Уго увидел, как мать вышла навстречу отцу. Она говорила ему что-то, а он слушал. И его крупное строгое лицо мрачнело. Потом он положил пакеты на траву и стал искать глазами Уго.
Мальчик слез с дерева и нехотя подошел к родителям. Отец приподнял его и поцеловал:
— Здравствуй, сын. — Они сегодня еще не виделись, потому что Жюльен Шарпантье с самого утра уехал в Шарни по своим делам. — Что ты еще сотворил?
Уго завертелся:
— Бомбу…
— Где она?
— Перед домом.
Отец пристально взглянул на него:
— Пойдем посмотрим.
Бомба притаилась в траве, как большая черная рыбина. Снаряд был трех метров в длину и сантиметров восемьдесят в диаметре. Его оперяли четыре ядовито-желтых «плавника», вставленные в стальное кольцо.
— Где ты это взял?
Уго порозовел:
— Увидел в «Окапи».
— «Окапи»? Газета для самых маленьких?
— Да.
— Невероятно, — пробормотал Жюльен. — Франс, ты знала, что он такое читает?
Франс пожала плечами:
— Сегодня все дети знают, как устроена термоядерная бомба.
— И она, конечно же, в точности как настоящая?
— Там были фотографии, — тоненьким голоском сказал Уго. Он яростно расчесывал свою обстреканную крапивой ногу. — Это тактическая водородная бомба типа «занавес». Применяется для изоляции района радиоактивным кольцом.
Жюльен побледнел:
— И сколько в ней?
— Две мегатонны.
— Что?! — Он повернулся к жене. — Ты представляешь?
Она старалась выглядеть как можно спокойнее:
— Не очень.
— Не очень? — Но так как он собирался сказать что-то неприятное, а Уго был еще здесь, он замолчал.
— Ну и что из этого? — заступилась за сына Франс. — Можно умереть и от удара граблями по голове!
— Есть разница между граблями и бомбой, которая может поднять на воздух весь департамент?!
— Не думаю. В любом случае люди умирают.
Как это бывало прежде, Жюльен рассмеялся. Вспышки гнева у него были шумными, но недолгими, достаточно было дуновения ветра, чтобы загасить их.
— Хорошо. Пусть так. Но он приносит нам такое впервые. Это ведь не плюшевый мишка и не модель ракеты!
— Я не нарочно… — снова заладил Уго.
— Знаю, Уго, знаю, — отец ласково потрепал его по плечу. — Но ты видишь, в какое положение ты нас ставишь.
— Но он не виноват! Она ему приснилась, и все! Он видит во сне то, что ему показывает сегодняшний мир. По-твоему, и читать ему нужно запретить?
Жюльен улыбнулся:
— Конечно, нет. А пока этой бомбы уже где-то хватились. Ты же прекрасно знаешь, что когда ему снится какая-нибудь вещь, эта вещь исчезает со своего места и появляется здесь. Так же и с этой бомбой.
— Это американская бомба, сфотографированная на военно-воздушной базе в Техасе, — сказал мальчик. Оседлав бомбу, он что-то разглядывал на ее черной блестящей спине.
— Они там, наверное, с ума сходят, в Техасе! Что ты еще там нашел?
— Это чтобы прикреплять бомбу к самолету. А тут, — он охотно пояснял свои находки, — предохранители. Два ручных и пять управляемых по радио с самолета. Я прочел это в…
— В «Окапи», знаю. Короче, она не может взорваться?
— В принципе нет. Но два предохранителя сняты.
Жюльен побледнел, а Франс нахмурила брови:
— Как так сняты?
— Вот эти, — показал мальчик. — Они отлетели по дороге. — Он улыбнулся. — Ты не волнуйся, остается пять, хватит.
— Но ведь все, что ты приносил во сне, всегда было в отличном состоянии.
— Такой громадины еще не было, — терпеливо объяснил мальчик. — Наверное, зацепилась за что-то…
— Ага, за угол, — проворчал Жюльен. — Может случиться, что пять предохранителей отключатся одновременно?
— Такого еще не было, — сказал Уго категорически. — Только если…
— Если что?
Он закончил неохотно:
— Ну она управляется по радио. На определенной длине волны. Она никому не известна. Будет глупо, если поблизости окажется той же длины волна, у какого-нибудь телевизора, например, или у пролетающего спутника…
Жюльен, открыв рот, уставился на сына. Уго засмеялся:
— Да я шучу! Все равно должна быть определенная комбинация. Шансы ее найти — один на миллиард!
— А сколько шансов было у нас однажды утром найти в своем саду термоядерную бомбу? — сказал Жюльен тихо. — Надо непременно избавиться от нее, и чем раньше, тем лучше. А пока помогите мне закопать ее. Хорошо еще, что нас не видно с дороги!
И они ее закопали. Для Уго это была еще одна игра. Он орудовал слишком большой для него лопатой, как щенок зонтиком. Через двадцать минут, утрамбовав землю ногами, Жюльен уложил сверху дерн и набросал свежего сена из стога.
Обед был уже на столе.
— О бомбе больше ни слова, — сказал Жюльен, глядя на сына. — Никогда. Если кто-нибудь узнает о ней, тебя у нас заберут. Причин будет достаточно, начиная с государственных интересов…
— О господи! Государственные интересы! — усмехнулась Франс.
Она посмотрела на кудрявого мальчишку, который старательно облизывал пальцы. Семь лет неповторяющегося счастья, семь лет детской любви, игр и купаний в пруду, похожих на морские сражения. Чем может быть интересен государству этот семилетний человечек?.. И вдруг она все поняла.
— А ты представь на минутку, — продолжал Жюльен, накладывая себе телятину в соусе, — что может сделать мальчик, а значит, будущий солдат, который во сне переносит атомные бомбы. Он проникает в тыл врага, минирует города, порты, электростанции и так далее, и все это без особых усилий: засыпает, видит сон — и вот она, бомба.
— Ты действительно думаешь, что они посмеют его забрать?
— Не могут же они оставить такого ребенка, как Уго, на свободе.
— А я не пойду, — сказал Уго.
— Боюсь, что отец прав. Обещай нам ничего никому не говорить.
— А шоколадный мусс есть? — спросил мальчик.
— Нет, на ужин сделаю.
— Тогда обещаю. Честное слово.
Кофе они пили под ивами, у пруда.
Уго убежал к своим приятелям на ферму «Волчья ягода».
Франс подсела к мужу:
— Я знаю, о чем ты думаешь. Ты не в ответе за сны Уго. Ведь это только его дар, настоящий новый дар!
— Мутация, — прошептал он.
— Да, мутация. А почему бы и нет? Все человечество — это племя мутантов. Наш сын материализует сны? Насколько я понимаю, это не является воровством!
Все-таки она была невероятно беспечна. Он и любил ее за это, за то, чем она была, и за то, чего не было у него самого: иронии по отношению к смерти, к судьбе, к силе. А малыш вышел похожим на него: неисправимый мечтатель, сочиняющий свою жизнь.
— Пока нет, но я боюсь, как бы это не кончилось плохо. Представь, что он начнет перемещать живую материю, а не только предметы. В шестнадцать лет он принесет нам кинозвезду, вырванную из своей постели в Лос-Анджелесе или в Голливуде? Вообрази, какой будет скандал.
— Да ну тебя! Ты всегда преувеличиваешь. Зато мы сможем бесплатно путешествовать: за одну ночь он отправит нас на Галапагосские острова или на Луну!
Она собрала со стола скатерть и встряхнула ее. Взлетели крошки хлеба, получился дождик наизнанку. Жюльен улыбался, сам того не желая, соблазнившись мыслью благодаря сыну оказаться на Луне.
К пяти часам мечтатель пришел полдничать. Потом они его увидели только за ужином. Ужинали они на террасе в сумерках.
Был шоколадный мусс.
На следующее утро Франс пришла будить Уго. Лицо у нее было уставшее, она нервно усмехнулась:
— Иди полюбуйся, что ты еще натворил.
Ничего не понимая, он стал неловко одеваться. В этот раз она ему не помогала. Она смотрела в окно. Сквозь ветви ив и японской яблони Уго увидел окутанный утренним туманом силуэт самолета. Отец стоял перед ним, засунув руки в карманы.
Самолет занимал как раз весь огород: его нос, удлиненный анемометром и шестом дозаправки в воздухе, уткнулся в ветки, а задний стабилизатор касался ограды. Шасси раздавили редиску.
— Это «харриер», — сказал Уго. И продолжил, встретив взгляд отца: — Истребитель-бомбардировщик образца семидесятых годов. Английского производства.
— Так, — сухо сказал Жюльен. — На этот раз мы попались. Я эту махину не смогу закопать.
Уго обошел самолет. Все было на месте, даже выдвижные амортизаторы, несущие маленькие колеса на концах крыльев. Корпус был снабжен подвесками для ракет и баков.
— И он, конечно, тоже действующий? — как можно спокойнее спросил отец.
— Да, наверное, — Уго никак не мог прийти в себя: никогда он не думал, что ему удаются такие крупные предметы.
— Вчера бомба, сегодня самолет, а завтра ты нам что сделаешь? Взлетную полосу?
— Она не нужна, это же ВТОЛ.
— ВТОЛ?
— Ну да, «вертикэл тэйк офф энд лэндинг». Самолет вертикального взлета и посадки. Газовые струи направляются из турбин вниз при помощи вот этих щитков, они управляемые. В воздухе пилот разворачивает их и летит вперед. Это было до того, как изобрели стабилизирующие антигравитационные системы, обеспечивающие мягкую посадку.
Франс прижала мальчика к себе:
— Ну что ж, тем лучше. Они смогут забрать его, ничего не сломав. Вот и все.
— Кто это «они»?
— Ну, я не знаю. Военные, летчики, кто захочет. И нам совсем не обязательно говорить им о бомбе.
Жюльен немного подумал:
— Может быть и так. Ведь пилот мог прилететь и куда-то уйти. Сложнее будет объяснить, почему мы ничего не слышали.
— А мы ничего и не должны объяснять, — сказала Франс.
Уго уточнил:
— У него есть специальные глушители. Чтобы приземляться в тылу врага.
— Да, ты неплохо осведомлен. А его ты где видел?
— Он был в Авиационной энциклопедии. Такая толстая книжка, которую мне дядюшка подарил на рождество.
— Понятно, — отрезал Жюльен. — Давай так: мы только что его здесь нашли, договорились?
— Договорились!
— Я поставлю машину на бомбу. Уго, вынь все из своего шалаша и спрячь игрушки у себя в комнате.
Около восьми часов утра на дороге остановились первые машины. Чуть позже появилась машина жандармерии, остановилась в поле, к северу от дома, и из нее вышли три человека в форме.
— Пристегнитесь, начинается, — предупредил Жюльен. И, придав своему лицу соответствующее обстоятельствам выражение, вышел им навстречу.
В четыре часа дня дорога была черна от людей. Жандармы установили заграждения и пропускали только тракторы фермеров. Около дома обочины дороги были заставлены грузовиками префектуры, армии и гражданской обороны. Работал подъемный кран, но он не мог поднять «харриер».
— Завтра утром пришлют другой кран, — сказал бригадир жандармов, — побольше.
— Хорошо, — сказал Жюльен.
Он уже предложил им кофе. Ему ужасно надоело изображать из себя придурковатого фермера, пораженного происшедшим. Кроме того, его угнетала необходимость отвечать на вопросы полицейских, которых он и без того терпеть не мог. Жандармы запросили центральный компьютер, и теперь им было известно, что хозяин фермы неохотно голосует, что он четыре раза отказывался воевать (в Корее в 1992 году и Йемене в 1993-м, в Испании в 1997-м и в Тунисе в 2008-м), что у него масса проблем с банковским счетом, с социальным страхованием и с пенсионной кассой. А теперь еще этот старый военный самолет у него в саду!
Около пяти часов над фермой появился турбореактивный вертолет и сел на дорогу. Прибыли префект и командующий военным округом в сопровождении двух угрюмых людей в штатском. В тот день им, как видно, больше нечего было делать, и они в сотый раз заставили Жюльена рассказывать им всю историю в подробностях.
Жюльен и Франс обошлись тремя фразами: они проснулись около семи утра, нашли в огороде самолет, до этого ничего не слышали. Всё.
— Но как вы объясните, что ветки не поломаны и листья на деревьях целы? — спросил префект, облокотившись на кухонный стол.
— А вы как это объясните? — ехидно ответил вопросом на вопрос Жюльен. Он резко бросил следователю, который от безделья теребил горчичницу: — Да оставьте вы ее в покое!
Префект и командующий округом обменялись быстрыми взглядами. Бригадир жандармов наклонился и что-то прошептал в наодеколоненное ухо большого начальства.
— Да-да, — закивал префект.
— Понятно, — сказал командующий округом.
— Продолжим, — продолжил префект. — Вы знаете, что именно находится в вашем саду?
— Понятия не имею, — сказал Жюльен.
— Истребитель-бомбардировщик тридцатилетней давности. Хотя он совсем устарел, некоторые страны еще используют его против повстанцев-революционеров. Он садится и взлетает вертикально…
— Да плевать я хотел, — буркнул Жюльен.
Префект продолжал невозмутимо:
— Тот, что у вас в саду, — индонезийский «харриер». Забавно, не правда ли?
— Что забавно?
— Найти индонезийский «харриер» у себя в огороде.
— Может быть.
— А еще более забавно, что он попал туда, не сломав ни одной ветки, даже грядки не помял.
— Не то что ваши люди, — нетерпеливо вставил Жюльен. — Послушайте: я уже все рассказал жандармам, военным, летчикам, репортерам, мэру и его помощникам. Могу добавить, что я никогда не управлял самолетом, что самолеты меня не интересуют и что я приехал жить сюда, чтобы меня не доставали летчики, военные, полицейские и прочие зануды. Поэтому…
— Позвольте… — один из угрюмых людей в штатском, сопровождавших начальство, поднял руку: — Лично вы не любите самолеты. А ваш сын?
Жюльен почувствовал, как тоненькая струйка холодного пота родилась у него между лопатками и поползла по позвоночнику.
— Что мой сын?
У человека в штатском дернулось лицо. Наверное, это была улыбка.
— Ну да, ваш сын. Он любит самолеты?
— Как все мальчишки.
— Можно на него взглянуть?
Жюльена захлестнула волна страха, ярости и ненависти.
— А зачем? Вы что, думаете, это он украл этот самолет в Индонезии и посадил у нас в саду?
— Я этого не говорил…
— Или он соорудил его за одну ночь из консервных банок и проволоки?
— Могу я взглянуть на вашего сына? — терпеливо переспросил его собеседник.
— Нет. Я не хочу, чтобы он имел дело с такими людьми, как вы. Ребенку не о чем говорить с представителем Бюро расследований.
Тот пожал плечами:
— Невинному нечего бояться.
— Как раз наоборот. Впрочем, он играет с ребятами, а где — я не знаю.
Префект кашлянул.
— Господа, господа, спокойнее. — И, повернувшись к Жюльену, зашептал: — Мы уезжаем. Инженерные службы заберут самолет завтра утром. Попрошу вас соблюдать строжайшую секретность. Не исключено, что речь идет о контрабанде оружием.
— Оставляю вам двух часовых. Их сменят в два часа ночи, — уточнил командующий военным округом.
Они вышли. Небо розовело, первые звезды зажигались над домом. По дороге проехали патрульные грузовики, за ними машины официальных лиц. Соседи разъехались уже давно, так как им больше не на что было поглазеть. Остались только двое часовых. Они тут же развесили оружие в саду на груше…
Было три часа утра. Жюльен встал, надел халат и вышел в коридор. Дверь в комнату Уго была открыта. Мальчик лежал на спине, сжимая в руках школьную тетрадку. Он что-то старательно писал.
Жюльен сел на край кровати и зевнул:
— Не спишь?
— Переписываю.
— Что ты переписываешь?
Уго поморщился и закрыл глаза:
— Инструкцию по пилотированию «харриера».
— Зачем?
Он открыл глаза и написал: «Система нагрева и предварительного разогрева, об/мин, левый красный индикатор в третьем ряду. Нажать кнопку с черным кружком».
— Это что такое?
— Разогрев двигателя, чтобы подняться в воздух.
— Подняться в воздух?!
— Ну да. Я притащил сюда самолет, я и должен найти способ, как от него избавиться.
— Сын…
— Смотри, па, мы прицепим бомбу к самолету и отгоним его подальше. Одним выстрелом убьем двух зайцев. Все подумают, что пилот вернулся.
— Все подумают, что это мы перегнали самолет!
— Поэтому-то я и не перенес сюда саму инструкцию. Она в единственном экземпляре. В Париже, в музее авиации. Я читаю оттуда. Им никогда не придет в голову, что мы подняли самолет сами.
И он снова закрыл глаза.
Жюльен с ужасом уставился на него. Уго писал, его лицо дергалось и морщилось, он беспокойно двигался во сне. Жюльен нагнулся и прочитал: «Запуск времени 0. Нажать зеленую кнопку: зеленый индикатор. Следить за нарастанием оборотов. Первая ступень: 7 000 об/мин. Вторая ступень: 14 500 об/мин».
Уго открыл глаза и вздохнул:
— Думаю, все будет нормально. Его несложно пилотировать. Рычаг управления вперед, назад. Главное — следить за указателем скорости и авиагоризонтом…
— А потом?
— Потом переходим в горизонтальный полет и потихоньку увеличиваем обороты. Все просто. Дай я посплю еще немножко, мне нужно узнать, как прицепить бомбу.
Жюльен встал и вышел покурить. Потом все-таки разбудил Франс. Она выслушала его, не перебивая:
— А часовые?
— Он уже что-нибудь придумал, — с гордостью ответил Жюльен.
Уго вошел в спальню. Он был уже одет.
— Готово. Два крюка на пусковой установке, под правым крылом. Надо будет заполнить бак под левым крылом для равновесия. Там должна быть система распределения с электрическим насосом или что-нибудь в этом роде…
Господи, восемь лет!
— …А чтобы усыпить солдат, в аптечке есть снотворное. — Он подмигнул. — Я читал, как это делается, в «Приключениях капитана Карабина».
Спустившись вниз, они зажгли свет, и Франс стала насыпать снотворное в термос с кофе.
— К чему все-таки эта спешка? — ворчала она. — Можно было подождать, пока они заберут самолет, а с бомбой мы бы потом что-нибудь придумали.
— Нет, Уго прав. Эти типы, которые здесь были днем, что-то учуяли. А американцы, должно быть, объявили розыск бомбы по всему миру. И не исключено, что завтра они придут сюда со счетчиком Гейгера.
Франс закрутила крышку термоса и взболтала его:
— Ладно. Больше нам ничего не остается делать.
Часовые второй смены дремали в джипе. Они даже не стали утруждать себя предупредительными окликами.
— Я принесла вам горячий кофе.
— Спасибо, мадам, — они приняли этот жест как должное.
Они пили, а она ждала, любуясь сверкающим под луной стройным силуэтом «харриера». Потом она поболтала с ними, пока у них не начали заплетаться языки. Автомат того, кто сидел за рулем, с шумом упал на дно машины.
Сразу же появились Жюльен и Уго. Прислушавшись к ночной тишине, она пошла за ними:
— Кажется, никого. Сейчас все-таки около четырех утра.
Жюльен прошептал:
— Солнце встает в пять. Я лечу две минуты, точно на север, потом сажусь и возвращаюсь. Ну, скажем, через час или через сорок пять минут, если потороплюсь. Это будет впритык, но все должно быть нормально.
— Сломай что-нибудь на щитке, папа. Надо, чтобы они подумали, что у пилота что-то случилось.
— Ладно.
Уго и Жюльен сходили в сарай, взяли сани и подтащили их к бомбе. Это были трехместные сани с дубовыми полозьями. Жюльен сам сделал их в тот год, когда в их краях выпало неожиданно много снега. Они раскопали бомбу, но положить ее на сани оказалось совсем непросто.
Пришлось подкладывать под бомбу поленья и тянуть ее на веревках. По влажной траве тащить ее было уже легче. Через десять минут бомба была под самолетом. Но до подвесок ее нужно было поднять больше чем на метр.
В отчаянии Жюльен плюхнулся на землю у самолета.
— Нам ее не поднять. Идиотизм!
— Должно же существовать какое-то решение, — проговорила Франс. Уго спрятался в складках ее юбки и молчал.
Через пять минут Жюльен увидел тележку с подъемником. Она появилась под крылом самолета, как раз рядом с бомбой. Уго поморгал и проснулся:
— Такая пойдет?
— Ну ты даешь! — непедагогично воскликнула Франс и крепко обняла мальчишку. Уго рассмеялся.
Когда они наконец прицепили бомбу, Франс пришлось еще убирать тележку в дровяной сарай и заваливать ее поленьями. Тем временем Уго и Жюльен открыли кабину и включили зажигание. Возвращаясь из сарая, Франс услышала в прозрачном воздухе свист турбин. Похоже было, что какая-то огромная кошка шипит в темноте.
— Все в порядке! — крикнул Уго.
Жюльен поколебался и перевалился через край в кабину пилота. Внутри было ужасно тесно. Мальчик помог отцу пристегнуться и стал кричать ему в ухо, что надо делать при взлете.
Вдавленный в сиденье, ослепленный множеством мигающих глаз приборной доски, Жюльен почувствовал, как его охватывает паника. Ему показалось, что двигатель разлетается на куски. С пересохшим ртом он взялся за рычаг управления.
— Не забудь, — кричал Уго, и его возбужденное личико было ярко освещено сигнальными лампами, — вперед — ты пикируешь, назад — поднимаешься! Чтобы развернуть струю…
— Чего?
— Струю воздуха! Чтобы ее развернуть, надо переключить вот эти рукоятки, и главное, держи обороты…
Шум все нарастал, крылья вибрировали до самых кончиков, и казалось, что самолет понемногу разваливается. Красная лампочка зажглась над счетчиком оборотов.
— Давай, готово! — провопил Уго и исчез.
Жюльен увидел, как он прошел под носом самолета, таща за собой стремянку. Поток воздуха из турбины трепал его кудрявые волосы. Со сдавленным сердцем Жюльен прибавил газ.
Плотная стена, как будто сделанная из толстого вибрирующего бетона, отделила его от окружающего мира, мира, залитого лунным светом, где светлые пятна лиц Франс и Уго бешено плясали на границе его поля видимости. Рычаг управления в его руках, скользких от пота, был похож на хрупкую стеклянную трубку.
«Харриер» качнулся, хрустнул. Как зверь, устраивающий ложе в мягкой садовой земле, он стал поворачиваться на месте. Шквал комьев земли, салата и кабачков протрещал по фюзеляжу. Франс и Уго укрылись у дома.
Они увидели, как истребитель поднялся на струе пыли, поддерживаемый четырьмя столбами газа. Шум спал. На высоте тридцать метров «харриер» застыл.
Голова Жюльена, совсем маленькая, двигалась в кабине.
«Харриер» скользнул влево, снова взял вправо, крутясь, как плотва на крючке. Под большим алюминиевым крестом висела бомба, похожая на черную луковицу. Потом самолет вздрогнул, пронзил чистый воздух, утыканный звездами, и исчез за рощей.
Вернулась тишина, еще более оглушительная, чем унесшийся смерч.
Уго слабо улыбнулся:
— У него хорошо получилось.
«Харриер» был теперь звездочкой среди множества звезд, которые покачивались под легкими дуновениями ветра, как гирлянды лампочек. У Франс в горле стоял комок:
— Где он сядет?
— На просеке, в поле, неважно где. Не волнуйся, мама, самолет как раз для этого и сделан.
Жюльен сказал, что сядет через две минуты. Две минуты со скоростью двести километров в час, это будет семь километров.
Солдаты храпели в джипе. Подходя к дому, Уго сказал:
— Мама, смотри! Две звезды упали!
Настал день.
Жюльен еще не вернулся.
В восемь часов утра перед домом остановилась машина. Из нее вышел человек в штатском, которого они видели накануне. Он позвонил в колокольчик и открыл калитку. Потом постучал в дверь и, не дожидаясь разрешения, вошел. Франс не спала. Она посмотрела на настенные часы и побледнела.
— Я хотел бы видеть вашего мужа, — резко сказал вошедший.
Полицейский из Бюро расследований стоял в ореоле прозрачного утреннего света. Кусок железа в молоке.
Она плотнее запахнула халат.
— Зачем?
Он улыбнулся:
— Я бы предпочел сказать вам это… позже.
— Я… — сказала она и заплакала.
Она плакала с душераздирающим достоинством, скрестив руки на коленях, отвернувшись к окну.
Полицейский вздохнул:
— Самолет был сбит утром в четыре часа двенадцать минут двумя ракетами «земля — воздух». Он разбился в поле, к югу от Куртенея. — Он прочистил горло. — От него ничего не осталось.
— Зачем вы мне это говорите?
— Чтобы вы не думали, что мы вам поверили. Я отдал распоряжение установить поблизости радиолокатор воздушного слежения и привести в боевую готовность два подразделения противовоздушной обороны.
Он замолчал. Есть вещи, которые даже полицейскому трудно произнести.
— Не понимаю.
— А здесь нечего понимать. Одним ударом мы решили две задачи: появление этого самолета в вашем саду и исчезновение термоядерной бомбы с военной базы в Техасе. Мне осталось установить личность пилота.
— Как, а разве самолет…
— Самолет разлетелся на куски, говорю вам. Пожарные тщательно просматривают остатки, но, как бы вам сказать, осталось недостаточно… — он пробормотал что-то и замолчал.
На лестнице послышался звук шагов. Появился Уго. Он надел сандалии отца и теперь спускался очень осторожно, боком, поглощенный тем, чтобы не свернуть себе шею. Похожий на утенка на роликовых коньках, он ступил на кафельный пол и спросил со значением:
— Вы папу ищете?
Полицейский потоптался на месте и кивнул.
— Он там, наверху, — сказал мальчик.
Полицейский нерешительно взглянул на молодую женщину. Она необычайно пристально смотрела на сына.
— Ты уверен в этом, малыш?
Уго посмотрел на него в упор. В глубине его темных глаз затаилось неизмеримое презрение:
— Иди, дурак, — буркнул он.
Франс улыбнулась, и горе исчезло с ее лица, как будто легкий ветерок сдул с него траурную вуаль:
— Вы слышали, что вам сказал сын?
Полицейский из красного сделался белым и шагнул вперед.
— Что же вы больше не плачете, мадам?
— Не плачу, — сказала Франс. Уго взял ее за руку и не сводил глаз с полицейского. — Со мной мои мужчины.
Он пожал плечами:
— Это смешно. Через несколько минут…
— У вас есть ордер на обыск? — спросила его мать.
— Вот, — показал полицейский.
Франс внимательно прочла листок и передала его Уго. Тот тоже его прочел и протянул полицейскому:
— Все по форме.
Полицейский снова стал из белого красным и нервным движением убрал листок в бумажник:
— У меня сын твоего возраста. Уже давно…
— Я запрещаю вам говорить мне «ты», — сказал мальчик.
— Я запрещаю вам говорить ему «ты», — сказала его мать.
Полицейский слабо и безнадежно тявкнул и бросился к лестнице. Уго прошептал:
— Все будет хорошо, мама.
Полицейский уже был в коридоре, куда выходили пять дверей. У него был такой вид, как будто он сейчас сожрет дверные ручки.
— Третья. — И молодая женщина открыла дверь в спальню.
Жюльен лежал на широкой кровати. Его массивное уставшее лицо покоилось на подушке, глаза были закрыты. Дыхание шевелило густые светлые усы.
Полицейского, казалось, пригвоздили к порогу. Франс облокотилась о косяк двери и закрыла глаза. За одну ночь он отправит тебя на Луну…
— Он здесь? — пробормотал за ее спиной человек в штатском.
— Спит, — прошептал Уго.
— Вижу, — злобно отрезал полицейский.
— Он устал, — с нежностью сказал мальчик. — Вы только представьте себе: жена, ребенок, да еще самолет в саду. Это слишком для одного человека.
— Нашли, кому это говорить… — вздохнул полицейский.
— Может быть, не надо вам его будить? — спросил Уго.
— Думаю, не надо, — ответил полицейский и закрыл дверь. — Очень жаль.
— Что жаль? Что папа не был пилотом этого самолета?
— Да, то есть нет. В общем, такое может только присниться.
— Присниться? — Франс грустно улыбнулась. — Это точно сказано.
— Согласитесь, мадам, что я имел основания для подозрений.
— Я ни с чем не соглашусь, — сказала Франс.
Они были на кухне. Полицейский открыл дверь, вышел. Посмотрел на небо:
— Сегодня будет хороший день. До свиданья, мадам. До свиданья, мальчик.
— Прощайте.
Когда он уехал, Франс обняла сына и прошла на террасу. Она села на скамью, позелененную мхом, и они долго молчали. Часовых уже не было. Утренний ветер шевелил ивы.
— Милый мой! — Она очень крепко прижала к себе Уго. — Я была уверена, что ты им не дашься!
Мальчик смотрел на голубое небо, в одну точку. Он проговорил:
— В тот момент… В тот момент, когда папа мне приснился, я увидел его таким, каким он был в прошлом году. Помнишь, когда мы после ужина играли в прятки в пшенице. Я всегда его находил, потому что он сидел и смотрел на Луну.
— Это была его мечта. Побывать на Луне.
— И у него тогда были усы. Может, он там сейчас? Говорят, все летчики туда попадают, когда их сбивают в полете. Летчики с большими руками и большими усами.
Она снова расплакалась.
— Не плачь, мама. Я… я присню его, каждый раз, когда он будет тебе нужен. Он будет сниться мне днем и ночью и в конце концов станет таким настоящим, что будет совсем как папа. И он останется с нами навсегда.
— Да, Уго, навсегда, — она рыдала, ее черные волосы смешались с каштановыми волосами мальчика. — Пускай тебе всегда снится наше счастье.
