Первая ее монография «Коста Хетагуров и осетинское народное творчество» была опубликована в 1959 году. Эта книга, ныне ставшая библиографической редкостью, полна интереснейших фактов, уникальных иллюстраций, она написана легко и увлекательно, но с высокой достоверностью и скрупулезным отношением к научному аппарату. В ней автор разбирает все аспекты взаимовлияния Коста и фольклора. В книге две главы. Первая глава — «Фольклор в поэзии Коста Хетагурова». В ней — об образе народного певца; о народных истоках Нартских сказаний, песен, обрядовой поэзии, сказок, басен, исторических поэм в произведениях Коста. Вторая глава «Коста в народном творчестве» повествует о том, как память народа хранит образ Коста. Рассказывается о том, как хоронили Коста, какой всенародной любовью он был окружен при жизни, приводится и много других биографических и исторических подробностей из разных источников. Благодаря обширной библиографии можно получить представление о множестве литературных источников о Коста тех лет.
Вторая из монографий З. М. Салагаевой «Четыре этюда об осетинской прозе», вышедшая в 1970 году, ныне тоже в числе редких изданий. Книга содержит четыре главы, посвященные четырем основоположникам осетинской прозы: Коста Хетагурову; Сека Гадиеву, автору первой осетинской повести; Арсену Коцоеву, автору первых осетинских рассказов; Коста Фарниону, автору первого осетинского романа. Приводится биография каждого из них, дается широкий сравнительный анализ творчества в контексте русской классики с цитатами в переводе на русский, что позволяет составить представление об осетинской прозе тем, кто не знает осетинский язык.
В первом из «Четырех этюдов» разбираются немногочисленные прозаические произведения Коста. Например: «Сегодня я окончил свои вечерние занятия…» — это повествование о мальчике-черкесе пяти лет, привезенном его дядей-студентом в Петербург. Пример цитаты: «(дядя и племянник занимают. — Ф. Б.) …комнату во втором дворе пятиэтажного дома, и, чтобы попасть в нее, нужно сперва пройти двое ворот, подняться осторожно на 74-ю ступеньку грязной каменной лестницы и, войдя в ободранную дверь, наглотаться предварительно кухонного аромата, а затем чуть ли не ощупью пробраться по темному узенькому коридору и, наткнувшись на маленькую дверь, постараться найти ее ручку». «В горах» — сатирический рассказ о безобразиях, творимых духовенством. «Предложение» — это отрывок из (предположительно) первого осетинского романа за авторством Коста, утраченного им. Зоя Мироновна дает детальное сопоставление «Предложения» с мотивами Гоголя («Невский проспект»), Некрасова («Когда из мрака заблужденья») и Достоевского («Преступление и наказание»).
Полны сочувствия строки второго очерка, повествующие о биографии Сека Гадиева: «На самом берегу Белой Арагвы в маленьком ауле Нижний Ганис в темной каменной сакле бедного горца Куцыри и родился Сека Гадиев в 1855 году. Полуголодное детство, непосильный труд на каменистых клочках земли в горах, тяжелая поденная работа на Военно-Грузинской дороге — такова ранняя биография Сека Гадиева. В 18 лет стал дьячком в родном Гудском ущелье. Далее был служителем церкви в Дарг-Кохе, Батакоюрте, Гизели, Санибе. Если еще вспомнить, что он был обременен большой семьей (жена, шестеро сыновей и дочь), становится яснее, что писательский труд его в этих условиях — это поистине подвижничество». Большую часть биографических сведений о Сека и его сыне, тоже литераторе, Цомаке Гадиеве мама записала непосредственно от дочери Сека Веры Юрьевны Корнаевой, известного кавказского ботаника, доцента биологического факультета СОГУ. Мы с мамой навещали ее для этих записей. Она жила в конце длинного общего двора в районе центрального базара, я и сейчас легко найду это место. И так я, тогда еще школьница, только мечтавшая о биологии, удостоилась чести познакомиться с этим крупным ученым. Вера Юрьевна была нам очень рада. Она плакала, рассказывая о судьбах отца и брата. Ведь ее брат, писатель и публицист Цомак Гадиев, был арестован за революционную деятельность и сослан в Сибирь, где провел более семи лет.
В третьем очерке рассматриваются фольклорные истоки рассказов Арсена Коцоева и влияние на его творчество русских гениев А. Чехова и Н. Гоголя. Среди поднятых Арсеном Коцоевым тем вечно актуальная — социальная несправедливость: «Благодаря вмешательству местных кулаков и полной некомпетентности населения земли горцев приобретаются горнопромышленниками, как говорится, за грош»; «Лучшие земли в руках местных богачей, которые отмеривают себе произвольно на общественной земле усадьбы где угодно и сколько угодно». Другая проблема — жестокие обычаи, такие как кровная месть. «В рассказе “Пятнадцать лет” (1901) Коцоев проявил себя мастером прозы и большим психологом», — пишет автор. «Это трагедия человека, убившего лучшие годы своей жизни ради жестокой мести, не принесшей ему самому ничего, кроме страданий» — комментарий Зои Салагаевой. Характер ее комментариев высвечивает глубину, мудрость и гуманизм этой прекрасной личности. Она обращает внимание не только на наиболее важные моменты в текстах, но и на невосполнимость потерь части из них для осетинской культуры. «Архив Арсена Коцоева не найден, — с горечью пишет она, — роман “Дракон” потерян. Как объяснить его символическое название?»
Четвертый этюд — о первом осетинском романе «Шум бури». В нем представлена широкая панорама осетинской жизни, затрагивающая несколько исторических эпох. Его автор Коста Фарнион погиб в ходе репрессий в 1937 году. Ему было 29 лет. «Мир народной поэзии и мир действительности тесно переплетаются в романе», — пишет Зоя. И вновь следует подробнейший анализ психологизма произведения и его литературных истоков.
Монография «От Нузальской надписи к роману» — это основной труд мамы, настоящая энциклопедия осетиноведения по богатству и скрупулезности цитирования использованных источников. «Осетинская литература уже на ранней стадии развития использовала литературные традиции соседних народов, России и Грузии, а через их посредство Болгарии и Византии. Не учитывать этот период в развитии литературы — значит обеднять ее, отрывать очень важное звено в ее становлении», — пишет автор. Главное достижение книги в том, что впервые в состав осетинской литературы включены эпиграфические памятники X–XVIII веков, Нузальская надпись «Нас было девять братьев», а также документальная, ораторская, автобиографическая и переводная проза XVIII — начала XIX века. В результате этого исследователь приходит к выводу, что «ранние осетинские произведения, оригинальные и переводные, дают возможность рассматривать осетинскую литературу не с 60-х годов XIX века, как это сейчас принято в нашем литературоведении, а с середины XVIII века, а прозу — не с первого десятилетия XX века, а с конца XVIII — начала XIX века».
В книге, в частности, указывается, что одним из важных факторов для появления у народа литературы как письменной культурной традиции была письменность, которая появилась у осетин еще в аланском периоде их истории. «Широко известно, — пишет З. М. Салагаева, — свидетельство Вильгельма де Рубрука (XIII век) о том, что аланы имели «греческие письмена и греческих священников. …О существовании письменности и литературной традиции у древних осетин говорят их эпиграфические памятники: Зеленчукская надпись (X век), сделанная греческими буквами (Миллер Вс. Древнеосетинский памятник из Кубанской области // Материалы по археологии Кавказа, III, 1893); аланское приветствие в стихотворной форме, приведенное в «Теогонии» византийского писателя Цеца (XII век) (Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. Т. 1. 1949); Трусовская надпись на осетинском языке (XIV век) (Турчанинов Г. Ф. Трусовская осетинская сирийско-несторианская надпись первой половины 19 столетия // Известия СОНИИ. 1960); Хазнидонские надмогильные надписи на арабском и турецком языках (XVIII век) (Лавров Л. И. Эпиграфические памятники Северного Кавказа на арабском, персидском и турецком языках. Ч. 2. Наука, 1968; Миллер Вс. Эпиграфические следы иранства на юге России. ЖМНП. 1886. Октябрь. С. 232–283; Кузнецов В. А. Алания в X–XIII вв. Ир, 1971).
Все это связные тексты, подтверждающие устойчивость литературной традиции у осетин с древнейших времен». Далее — ссылка на работу известного исследователя Л. И. Лаврова: «Обилие эпиграфических памятников на Северном Кавказе… требует пересмотра ходячего представления, будто народы Северного Кавказа до недавнего времени были бесписьменными».
В то же время, чтобы не впасть в тенденциозность, З. М. Салагаева пишет: «Однако древняя письменность осетин не дошла до нас, а литературные памятники до XVIII века имеют слишком фрагментарный характер, чтобы составить литературный процесс». Еще цитата: «С XVIII почти до середины XIX века письменность в Осетии развивалась на двух основах — церковнославянской и грузинской, а с 1844 года была переведена на русскую графику». И далее автор последовательно доказывает не только эту смелую новую периодизацию осетинской литературы, но и исследует основные пути ее развития от зарождения до появления жанра романа, самого развитого и сложного из жанров литературы.
Салагаева опирается, в частности, на работы академика Н. И. Конрада: «Факт разного состава литературы в различное историческое время совершенно очевиден… Очень сходные по теме, характеру, несомненно, замечательные по литературным качествам произведения в более раннее историческое время входят в состав литературы, в более поздние — нет». Зоя Мироновна заключает: «…то, что имело значение для раннего этапа становления осетинской прозы, скажем, переводная церковная литература, уже не может стоять рядом с осетинской литературой конца XIX века, когда появились художественные произведения Коста Хетагурова и других писателей».
Таким образом, согласно З. М. Салагаевой, первые из дошедших до нас памятников оригинальной осетинской и переводной осетинской литературы XVIII — начала XIX века, которые до нее в историю осетинской литературы не были включены, это:
— Нузальская надпись «Нас было девять братьев» неизвестного автора;
— фрагменты стихотворений Бахта Базизати (Дзасохов Н. Поэт из Куртатии (Бахта Базизати) // Литературная Грузия. 1967; Тогошвили Т. Д. Взаимоотношения грузинского и осетинского народов в XV — начале XX в.: Автореф. … д-ра ист. наук. 1971);
— поэма «Алгузиани» Ивана Ялгузидзе, его стихи и проза;
— церковно-богослужебные книги — переводные с русского и грузинского языков.
З. М. Салагаева прослеживает ход литературного процесса в лицах его творцов, впервые давая анализ множества произведений на осетинском и русском языках, их сравнительный анализ в общемировом литературном контексте. Опираясь на такие источники, как историко-генетический подход Д. С. Лихачева и другие, Зоя Мироновна заключает: «В систему осетинской литературы входят и произведения осетинских писателей на русском, а ранее и грузинском языках». Это, в частности, могло бы быть и ее аргументом в наших вечных провинциальных спорах о том, является ли Гайто Газданов осетинским писателем или Тимур Кибиров — осетинским поэтом. Она, кстати, считала, что да, из-за сдержанности и аскетизма, свойственных обоим.
В этом всеобъемлющем исследовании также дается обзор всех существовавших на момент его написания научных трудов, касающихся истории осетинской литературы. Обзор начинается с незавершенных рукописей Цомака Гадиева из архива СОНИИ (так ранее назывался СОИГСИ им. В. И. Абаева) 20-х годов XX века. Подробно ознакомившись в архиве с этими рукописями, озаглавленными «Вехи осетинской литературы», «Основные факты осетинской литературы», «Очерки осетинской литературы», и дав их анализ, Зоя Салагаева делает заключение, вошедшее во все последующие труды по осетинскому литературоведению: «Своими трудами Цомак Гадиев заложил основы осетинского литературоведения и критики».
Для того чтобы выполнить исследование столь принципиального вопроса, как время возникновения литературы, находящегося на стыке филологии в широком смысле, включая лингвистику, и археологии, этнографии, необходимо было глубокое профессиональное погружение в каждую из этих столь специальных областей знания. Труды Геродота, Миллера, Пчелиной, Абаева, Лихачева были настольными книгами в нашем доме, мне мама рассказывала о них постоянно, эти и многие другие имена, привычные моему слуху, навсегда выгравированы в памяти. Так, осмысливая сущность Нузальской надписи, она подробно ознакомилась со всей литературой о нузальском захоронении и сколь-либо близкими к этому вопросами. В то время это были десятки микрофильмов, которые она заказывала в Москве в библиотеке им. Ленина и потом с большим трудом, с помощью простой ручной лупы разбирала дома ксерокопии, фотокопии. В частности, она объясняла мне, показывая портрет Давида-Сослана, реконструированный в лаборатории известного антрополога Герасимова, как ученые по черепу производят такие реконструкции — достаточно специальный анатомический вопрос о точках крепления мышц к костям и коже. Откуда, казалось бы, филологу знать такое? А она всегда максимально глубоко входила в любой исследуемый вопрос.
Огромная эрудиция, владение широким спектром знаний в областях от античной и древнерусской до классической русской и зарубежной литературы, знание литератур народов СССР, мировой фольклористики (ведь она читала лекции почти по всем этим курсам в разные периоды своей преподавательской деятельности) дали ей возможность впервые поставить осетинскую литературу в один ряд с литературами мира, поместить ее в контекст мировых литературных процессов.
Естественно, в силу политических причин исследование, раздвигающее временные рамки существования региональной литературы в СССР, было встречено со страхом и предубеждением. Готовое диссертационное исследование было подано для рассмотрения и рекомендации к защите в ИМЛИ РАН, в сектор литератур народов Кавказа, который возглавлял Г. И. Ломидзе, автор таких «нетленных» трудов, как «К социалистическому реализму в литературе», «Новый человек — новый гуманизм» и пр. Что было делать с прорывной работой? А ее просто положили на полку на десять лет, не рассматривали, ссылаясь на загруженность. Стена была непробиваемой. В итоге после многочисленных писем ректора СОГУ (все они сохранились в домашнем архиве), ходатайств разного рода диссертация была допущена к защите и защищена с блеском. Зоя во все вкладывала душу, поэтому и результат получался блестящий. Зато, по свидетельству московского профессора Казбека Кулаева, побывавшего на защите, члены Совета повинились: «Все были единодушны в том, что диссертация внесла в науку новое представление о литературном процессе в Осетии до Октября 1917 года», а также в том, что «исследование Зои Мироновны слишком поздно стало достоянием науки».
Мама говорила, что именно университетский преподаватель, ощущающий единовременно всю ткань науки, постоянно имеющий дело со всем массивом разнообразных научных данных, а не только со своей конкретной темой, способен на широкие и смелые сопоставления. Тогда я не вполне оценила эти слова, но теперь, имея опыт работы и в университете, и в научно-исследовательском институте, понимаю, насколько она была права. Поэтому во всем мире именно университетские исследования вносят основной вклад в развитие науки.
Пожалуй, наука была главным в ее жизни. После человека. Любого человека. Гуманизм был важнее всего. Помню, заболела родственница-младенец. В те времена невозможно было достать необходимое лекарство. Ради спасения жизни ребенка почти незнакомых ей родственников мама достала как-то, вероятно через Васо Абаева, московский телефон Софьи Борисовны Дзугаевой, профессора медицины, очень важной персоны. С трудом по нему дозвонилась в Москву и… к своему разочарованию, услышала: «А мы Софью Борисовну беспокоить не можем, она занята». Мама объяснила подробно суть проблемы, думала, что все такие, как она сама, и тут же поспешат спасать. Но нет, не зовут. «Когда речь идет о жизни и здоровье человека, то можно побеспокоить даже Софью Борисовну», — она могла быть резкой, но справедливой! А лекарство достала, ребенка спасла.
Наука для нее была даже важнее преподавания, а тем более какого-либо обывательского уюта или внешних атрибутов успеха. А жили мы в обывательском смысле бедно. Помнятся наши большие комнаты тех времен, где повсюду стопками лежат книги. Полок не хватало, книги были на столе, на диване, на стульях, на полу. Отопление не работает. Мама сидит на коленях на стуле, так она любила, в шубке и увлеченно пишет. Я, маленькая, сижу на стопке книг и влюбленно на нее смотрю. Она всегда все мне объясняла, рассказывала о писателях и поэтах, а я потом все это с нотками ее восхищения пересказывала детям во дворе, они слушали по какой-то непонятной причине, может быть, потому, что это просто было для них необычно…
Я родилась, когда ей было 39, а отцу моему 54. Ей все некогда было выйти замуж, то «Осетинское народное творчество», то «Коста Хетагуров и осетинское народное творчество»… Тогда отец сделал решительный шаг бывшего фронтовика: пригласил ее на свидание у памятника Пушкину в Москве, ведь Пушкина она боготворила всю свою жизнь. «Призываю Пушкина в свидетели! Здесь, перед Пушкиным, прошу вашей руки», — провозгласил он. Расчет был профессионально безошибочным — папа был профессором в области математической логики.
Она с большим трудом дала мне жизнь и назвала меня, не имеющую никаких мусульманских корней, Фатимой в честь героини одноименной поэмы Коста Хетагурова, черкешенки. Это счастливое мусульманское имя всегда помогает мне в моих профессиональных странствиях по свету, это еще один бесценный мамин дар. Она вкладывала в меня все богатство и поэзию своего мира. У соседей были пуфики, трюмо, телевизор. Мама объяснила: пуфики — это ерунда (она называла это мещанством). Мы самые счастливые, потому что у нас много книг, а значит, мы самые богатые, мы владеем всем миром, ибо «с помощью книги ты можешь перенестись в любое место мира и в любое историческое время, почувствовать себя кем угодно, хоть фараоном, хоть путешественником…». Помню острое ощущение счастья от этих слов. И это счастливое ощущение интеллектуального всемогущества, неуязвимости для копий материального, абсолютной свободы парения в безбрежном пространстве воображения осталось на всю жизнь со мной — пожалуй, это главный дар мне от мамы. Хотя есть еще надпись на титульном листе главного произведения мамы «От Нузальской надписи к роману». Там значится: «Посвящается моей дочери Фатиме»!
Она хотела для меня судьбы исследователя, рассказывала, что я могу исследовать осетинские древности, но для этого мне придется выучить грузинский, арабский и европейские языки. Меня не пугали трудности, но больше влекла природа. Я любила в мыслях путешествовать по тропическим лесам. Мама приносила мне лучшие географические и биологические книги из читального зала, ей доверяли и всё давали на дом. Помню и наши походы в книжный магазин. Куда бы мы ни шли, обязательно оказывались там. Я выбирала все, что хотела, и из нового, и из букинистического. Мама все это покупала… Она вообще никогда ни в чем не отказывала ни мне, ни позже моему сыну Георгию, хотя с деньгами всегда было туго. Получив отпускные, более или менее значительную относительно обычной зарплаты сумму, радостно спешила домой, чтобы порадовать нас. А в год, когда Георгий окончил школу, все отпускные были потрачены на парадный костюм и туфли для выпускника.
Мама постоянно трудилась над новой статьей, книгой. Никогда не подавала одну и ту же работу в публикацию несколько раз, как, увы, принято среди работников науки. Все тезисы у нее оригинальны. В любую свободную минуту, зачастую и ночью, спешила за рабочий стол. Спасалась за ним от глупости и пустопорожних досужих разговоров родни: просто вставала и шла работать. Вообще пустых разговоров никогда не вела и старалась избегать. И вот чего еще она не терпела — это «лизоблюдства», так она это презрительно называла. И лицемерия. Это был высокий аскетизм — то, какой она была.
В связи с широким спектром читаемых в университете курсов мама помнила множество текстов. Коллеги очень часто звонили ей и просили определить, откуда та или иная цитата или стихотворная строфа. Если она не помнила точно, что случалось редко, то в ход шли многочисленные энциклопедии, собрания сочинений, словари. Она приобретала весь этот справочный аппарат. По сей день в нашем доме хранятся ее разнообразные энциклопедии и словари, включая такие необычные, как многотомный «Словарь языка Пушкина», очень редкий, со сложным алгоритмом использования и ключом в последнем тоненьком томе. Мне она, конечно, объяснила, как пользоваться. Есть и «Лермонтовская энциклопедия», подаренная ей самим составителем, профессором ЛГУ, крупным лермонтоведом В. А. Мануйловым, которого мама пригласила в СОГУ читать курс лекций на филфаке; «Мифологический словарь»; дорогущие «Энциклопедия мифов» и многотомный «Дипломатический словарь», которые она купила, когда родился внук Георгий, для него: «А может, он дипломатом будет, чем черт не шутит!» Есть словари антонимов, синонимов, русских имен, словарь старинных слов Даля и многие другие. Все книги были постоянно в использовании, она сверялась с ними в каждом произведении, выходящем из-под ее пера, часто в быту. Вот откуда эта высокая достоверность всех ее работ, от газетной публикации до монографий. Для нее не было несерьезных работ. Не раздумывая, бралась и за рецензирование больших исследований и диссертаций, когда ее об этом просили, а случалось это очень часто. Эту грандиозную по трудоемкости работу выполняла с большой ответственностью, тщательно. Но в то же время в основе любой рецензии лежала доброжелательность к автору. Вычитывала безвозмездно чужую, совершенно случайную работу незнакомого автора неделями, радуясь: «Хорошо, что я нужна, что могу помочь».
В 1995 году Зоя Мироновна Салагаева была приглашена профессором Т. А. Гуриевым возглавить отдел фольклора СОИГСИ им. В. И. Абаева. Впоследствии он был преобразован в отдел фольклора и литературы, в составе которого она около десяти лет проработала ведущим научным сотрудником. За этот период ею было опубликовано более 23 научных трудов. Кроме этого, полностью подготовлены к печати и сданы очерки о возникновении осетинской литературы, творчестве Сека Гадиева, Арсена Коцоева и ряда других основоположников осетинской литературы для 1-го тома издания «История осетинской литературы», которое, к сожалению, так и не было опубликовано. Остались неопубликованными еще две большие, полностью законченные статьи: «Махарбек Туганов и осетинское народное творчество» и «Георгий Малиев». Тексты обеих статей хранятся в домашнем архиве, так что в недалеком будущем станут доступны читателю.
В 2002 году вышло первое издание избранных произведений классика литературы и журналистики осетинского зарубежья
А. Т. Цаликова с большой сопроводительной статьей Зои Салагаевой. По сути, это был первый очерк о жизни и творчестве Цаликова, благодаря которому он был открыт для российского читателя.
В тот же период ею была опубликована и большая подробная статья о моем отце, Георгии Михайловиче Бутаеве, докторе технических наук, основателе факультета электронной техники СКГМИ, о его фронтовых подвигах и трудовых достижениях.
В Зоиной трудовой книжке всего две записи о местах работы: СОГУ и СОИГСИ. Зато много страниц заполнено сведениями о наградах: медали «За трудовое отличие», «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина», «Ветеран труда»; почетные звания «Отличник высшей школы», «Почетный работник высшего профессионального образования Российской Федерации»; благодарность Госкомитета РСФСР «За многолетнюю плодотворную научно-педагогическую и общественную деятельность», две Почетные грамоты Президиума Верховного Совета СОАССР. В 1995 году она была удостоена звания «Заслуженный деятель науки и техники Республики Северная Осетия-Алания». В 2006 году стала заслуженным деятелем науки Российской Федерации.
Но особенно мама гордилась медалью «Ревнителю просвещения. В память 200-летия со дня рождения А. С. Пушкина». Пушкинская медаль была учреждена в 1999 году Академией Российской словесности, правопреемницей Российской академии, членом которой являлся сам Александр Сергеевич, в честь 200-летия со дня рождения великого русского поэта. «Награждение медалью производится решением Президиума Академии Российской словесности по представлениям администрации республик, краев и областей Российской Федерации, ученых советов учебных заведений, научных учреждений. Пушкинской медалью награждаются государственные и общественные деятели, ученые, писатели, отличившиеся на поприще просвещения и в деле нравственного воспитания молодежи, сохранения духовных ценностей России, возрождения исторических традиций», — говорится в аннотации к награде. А ее радовало именно это название-признание — «РЕВНИТЕЛЮ просвещения». Но тут вспоминаются слова Веры Захаровны Гассиевой: «При всей высокой оценке этих наград Зоя Мироновна наивысшей наградой для себя считала теплоту окружающих ее людей. Ее имя “Зоя”, на греческом языке означающее “жизнь”, соответствовало внутреннему миру, сущности характера этого человека. Зоя дарила людям жизнь, силы, свет. И такой останется она для нас, живой, самой жизнью».
И люди помнят имя Зои Салагаевой. Замечательный доклад о ее роли в осетиноведении и фольклористике сделала бывшая аспирантка мамы, ныне заместитель министра культуры РСО-Алания З. К. Кусаева в день ее рождения 13 февраля 2024 года в СОИГСИ на мероприятии в честь доброго друга и коллеги профессора Тамерлана Гуриева. И это неслучайно. Ведь последняя в ее долгой творческой жизни публикация называлась «Т. А. Гуриев — фольклорист». Это большая серьезная статья с подробным анализом научных концепций в его работах. Очень трогательным было и юбилейное мероприятие, организованное в городской библиотеке Алагира, на котором выступали бывшие студенты Зои Мироновны, сегодня заслуженные педагоги и ученые, но работающие не во Владикавказе, а в Нузале, Алагире… Так, Н. А. Хосроева, учитель алагирской средней школы № 5, поделилась воспоминанием из далекой юности. Зоя Мироновна, узнав, что у девушки болен отец, на каждой лекции справлялась о его здоровье, ее живое душевное участие запомнилось на всю жизнь. Асланбек Мзоков, кандидат филологических наук, проживающий в Нузале, говорил о тайнах Нузальской часовни и роли книги Зои Мироновны «От Нузальской надписи к роману» в их разгадке, о роли других ее трудов для осетинской культуры и о личном вкладе в творческие судьбы студентов филфака.
К 100-летнему юбилею мамы мы разобрали архив и письма, и это стало открытием истинной, великой роли З. М. Салагаевой в культуре Осетии и России в целом. Среди тех, кого она всегда вспоминала с большой теплотой, Борис Андреевич Алборов, Васо Абаев, Алексей Федорович Лосев — крупный специалист по проблемам античной философии и эстетики. У Зои Мироновны были обширные научные связи с учеными и писателями Грузии, Кабардино-Балкарии, Дагестана, Москвы, Санкт-Петербурга. Сохранилась ее переписка с ними. В период издания под эгидой Северо-Осетинского университета серии межвузовских сборников статей «Проблемы литературы и эстетики» она, будучи главным редактором, направляла письма с просьбой присылать статьи ведущим ученым страны и благодаря своему авторитету всегда получала положительный ответ. Так, сохранилась переписка с М. Я. Чиковани, членом-корреспондентом академии наук, по поводу статьи в сборник, посвященный Васо Абаеву. По ряду писем видно, как трудно достался Зое Мироновне этот получившийся великолепным сборник. Михаил Ясонович Чиковани, очень ответственно относившийся к своим публикациям и крайне загруженный работой, сначала отказался участвовать в региональном издании, но потом все же прислал прекрасную статью.
Многолетняя переписка и обмен книгами и публикациями связывали Зою Мироновну с Вано Семеновичем Шадури, заведующим кафедрой русской литературы Тбилисского государственного университета, с которым она познакомилась на лермонтовской конференции в Пятигорске в 1980 году. С тех пор каждую свою книгу Шадури присылал ей с дарственной надписью. Как крупный специалист по русско-кавказским литературным связям Вано Шадури неоднократно просил Зою Мироновну выяснить ту или иную информацию в библиотеках и архивах Владикавказа. Многим ли из нас иностранные коллеги пишут такие послания сейчас: «Только что получил от Вас письмо и трехтомник Коста Хетагурова. Спешу выразить Вам благодарность за этот ценный подарок. Рад, что моя книжка о грузинских связях Чернышевского Вам понравилась»? Или вот открытка с Медным всадником от доктора филологических наук, профессора Санкт-Петербургского университета В. А. Мануйлова, составителя уникальной «Лермонтовской энциклопедии». «Спасибо за трогательное гостеприимство», — пишет он среди многих других милых и содержательных новостей из Петербурга.
В те времена З. М. Салагаева, будучи заведующей кафедрой русской и зарубежной литературы, добивалась приглашения в СОГУ многих ведущих ученых и профессоров страны, щедро делившихся своими знаниями и идеями с нашими студентами и преподавателями, давая им путь в центр, к большой науке. Среди приглашенных были такие крупные ученые, как: Е. М. Евнина (1971 год, Москва, Институт мировой литературы; читала спецкурс «Реализм в зарубежной литературе конца XIX — начала XX века»); В. А. Мануйлов (1971 год, Ленинград, ЛГУ, читал спецкурс «Творчество А. С. Пушкина»; в 1972 году читал спецкурс «Творчество М. Ю. Лермонтова»); П. С. Выходцева (1973, Ленинград, ЛГУ, тема спецкурса «Традиции русской классической литературы в советской литературе») — данные из отчета о работе кафедры русской и зарубежной литературы за 1969–1974 годы, архив З. М. Салагаевой. Сохранилась переписка с обсуждением тематики лекций с профессором, заведующим кафедрой русской литературы МГУ В. И. Кулешовым, профессорами ЛГУ В. А. Мануйловым и А. Долгополовым. Вот, например, какую тематику лекций предлагает в своем письме профессор Кулешов: «1. Спецкурс о Льве Толстом; 2. Методологические проблемы — разберу две или три; 3. Спецкурс о театре — в 11-м номере “Нового мира” идет моя статья “Как мы играем классику”. Там речь о Театре сатиры, и Малом театре, и МХАТе. Это будет интересно. Еще: к вопросу о сравнительной характеристике реализма Толстого и Достоевского — это мой доклад к конгрессу славистов. Еще одна тема — Достоевский, романтизм, соотношение направлений. Всего будет лекций 12–15». Вот на каком высоком научном уровне велось образование в СОГУ в 70-е годы ХХ века! На мировом уровне, благодаря приглашенным Зоей Мироновной ведущим профессорам.
В своих письмах приглашенные ученые с восхищением отзываются о наших местах и людях. А ведь в годы тотального дефицита оказывать такого рода гостеприимство было крайне трудно. Все расходы лежали лично на маме. Помню, как трудно было все это. Однажды возникла необходимость в выходной день вывезти гостей на природу, показать горы. Родственники, обещавшие машину, в последний момент отказали, а гости ждут… Это был такой сильнейший стресс! Выручил добрый друг Олцан Гобети, профессор СОГУ. Он предоставил свою машину и сам отвез гостей в горы. Благодаря ему отличный получился день, начавшийся столь ужасно. Но, несмотря на все трудности, Зоя Мироновна снова и снова приглашала профессоров лучших вузов в СОГУ. Именно эти связи открыли многим студентам и преподавателям мир большой литературы, науки. Многие талантливые молодые люди впоследствии были приняты в аспирантуру и докторантуру МГУ и СПбГУ благодаря этим связям.
Писем сотни… Все они проникнуты большим уважением к профессионализму Зои Мироновны, словами благодарности и восхищения ее интеллектом и душой. Много очень дружеских и теплых писем от Васо Абаева и его супруги музыковеда Ксении Цхурбаевой.
Алексей Федорович Лосев — знаменитый философ, культуролог, автор многотомной «Истории античной эстетики», ряда других монографий по истории философских идей, присылал ей каждую свою книгу с дарственной надписью. Десять книг с автографами великого философа хранятся в обширной библиотеке у нас дома. А вот что пишет Аза Алибековна Тахо-Годи, супруга философа, профессор МГУ в области истории античной литературы, в ответ на присланные мамой межвузовские сборники статей: «…спасибо большое за книги, над изданием которых ты так трудилась. Алексей Федорович очень растроган твоим посвящением. Сборник получился разнообразный, интересный, из него можно многое почерпнуть. Ты — молодец. Ты ведь так прекрасно пишешь… Желаем тебе счастья — в высшем смысле».
«Большой ученый и большой гуманист — счастливое сочетание» — так пишет о Зое Мироновне в одном из своих писем
В. С. Шадури.
Мама заботливо хранила и черновики своих писем всем этим знаменитым адресатам, что позволяет полностью восстановить ход и детали переписки и описываемых событий. Ее письма содержательны, теплы, искренни. Письма крупных ученых — особый жанр. Они оригинальны, небанальны, изящны, точны… Размашистый почерк Васо Абаева, каллиграфический — его жены Ксении Цхурбаевой, письма Азы Тахо-Годи и Алексея Федоровича Лосева, преисполненные мощного биения живой мысли… Нет среди них пустых и формальных, даже в традиционных новогодних поздравлениях — частицы души. Есть письма-признания. «Ценю Ваш громадный вклад в российское литературоведение», — пишет доктор философских наук, профессор кафедры эстетики МГУ Казбек Владимирович Кулаев. «Сердечное спасибо Вам за человеческое внимание и заботу… Очень прошу внимательно почитать отрывок моей работы в ХХV выпуске “Известий ЮОНИИ”» — это из письма Георгия Дзаттиаты, известного югоосетинского филолога, от 24 декабря 1980 года. Андрей Долгополов, профессор ЛГУ, пишет: «Благодарю Вас за сердечное участие в моей судьбе, за добрые пожелания, за приглашение, за все. Если б Вы знали, как мне хочется побывать в Орджоникидзе… и среди студенческой молодежи. Я все-таки верю, что побываю».
Особенно трогательны письма бывших студентов — бумажные письма, присланные в почтовых конвертах со штемпелями разных областей страны. Так, М. В. Гетман пишет из Ленинградской области: «Вы были руководителем моей дипломной работы “Произведения Пушкина в живописи”. Я окончила СОГУ более 10 лет назад, но помню все. Я часть дипломной работы написала в стихах. Это стихотворение я написала и посвятила Вам еще 10 января 1987, но только сейчас рискнула его Вам послать. Стихотворение называется “Осетия — маленький рай”».
«Многие годы с благодарностью и теплом вспоминаем встречи с Вами в стенах университета», — пишет в поздравительной телеграмме другая бывшая студентка Валерия Битарова.
Пишут студенты второго курса филфака, без даты, к сожалению: «Желаем оставаться такой же доброй, понимающей, справедливой».
«Поздравляю с присвоением звания профессора. Выпускница 1992 года Тебиева Альбина».
«Дорогой Зое Мироновне от ее ученицы, всегда благодарной Елены Тахо-Годи». «Всегда благодарной» — это непременный фрагмент дарственных надписей на многочисленных статьях и книгах, подаренных Еленой Аркадьевной Тахо-Годи, бывшей студенткой и дипломницей Зои Мироновны, а ныне доктором филологических наук, профессором МГУ.
Вот душевные признания коллег: «Зоя Мироновна — пример сочетания ученого, педагога и человека. Она кропотливый, основательный ученый, знающий педагог, расположенный к студентам, отзывчивый, внимательный человек, но в то же время принципиальный, скромный, без рисовки!» (старший преподаватель Вячеслав Антонович Блажко).
«Поразительная эрудиция — разные века, разные эпохи, огромен охват научных интересов — от фольклора до творчества Ахмеда Цаликова, писателя русского зарубежья. Она всегда находит какой-то нужный поворот темы, это настоящий филолог» (профессор Мина Алибековна Тахо-Годи).
«Важное качество ее — непоколебимая любовь к науке. Поэтому и удалось ей создать столько монографий. Работы ее — свидетельство огромного труда, знание даже маленьких статей, заметок по научному вопросу. Скромность, доброта, высокая нравственность — вот ведущие черты этого человека» (Светлана Зелимхановна Габисова, бывшая студентка Зои Мироновны, впоследствии доцент кафедры).
В ее честь даже написана ода. Автор — доктор филологических наук, профессор СОГУ Вера Захаровна Гассиева. «Ода на день рождения Зои Мироновны»:
С Днем рождения, Зоя!
С праздником, родная,
Вам цветы от нас.
Если бы Вы знали, Зоя, дорогая,
Как мы любим Вас!
Мы в долгу пред Вами.
Всех заслуг не счесть.
Солнцем ярким — днем,
Ночью — маяком
Были Вы и есть.
Вы вели студентов
Середины века
В глубину веков.
Суть литературы
Всех ее народов
От Амура до Невы
Не по мелочам,
По крупным именам
Раскрывали Вы.
А эти стихи печальные, на смерть. Их тоже написали бывшие студенты. И хочется здесь их привести, потому что это — признание Учителю.
«Памяти Зои Салагаевой, выдающегося ученого, ветерана СОГУ». 24.11.2011. В день похорон. Корнаева Изабелла»:
Ты — своего народа дочь,
Отбросив все сомненья прочь,
Науке ты верна была,
Народу истово служа.
Ты по крупицам собирала
Родного языка начала
И нартовских богатырей
Вернула родине своей.
И, словно гордая Шатана,
На страже истины стояла.
Интриг, невежества, завистников
Ты не боялась.
За правоту в науке ты всегда сражалась.
Учеников ты бережно растила,
Мужей ученых поле породила.
И благодарен будет тот народ,
В сердце которого твой труд живет.
Ты — своего народа дочь!
И отдала все, чем смогла помочь
Своей Осетии родной.
И сила свыше та была
Дана тебе одной.
И, наконец, великолепное по силе философское стихотворение талантливого осетинского поэта Ахсара Кодзати светлой памяти Зои Мироновны, опубликованное в газете в день похорон, 23 ноября 2011 года.
Фæззыгон элеги
Мæ кæддæры ахуыргæнæг
Салæгаты Зойæйы рухс ном дзы арын
Нæ фæззæг, оххай, азæронд æваст,
йæ дуг уыди ыскаст æмæ ныккаст.
Фæтахтысты зæрватыккæй, зырнæгæй,
æмæ та дуне аззади быгъдæгæй.
Мæ зæрдæ ма мынæг рухсæй сыгъди,
мæ туджы ма мæнгæфсон цин уыди.
Цы фæци ныр, цы бæстæм æй фæхастой?
Уæууау, йæхи мын бакодта мæ ахстон
налат æвдиу… Кæм агурон æххуыс?
Тæккæ знон та фæкъахыр и мæ ныфс:
мæ ахуыргæнæг Салæгон дæр нал ис,
йæ сыгъдæг уд ын аныхъуырдта сау низ.
Цæрæм… Цæуæм куыдхуыздæрæй мæрдтæм.
Нæ сæфты радмæ хъахъдзыхæй кæсæм.
…Ныццыбыр бон, ныдздзигло и, ныттар.
Хъуынджынхъус уæйыг ДАРГЪ ӔХСӔВ — æлдар.
