За время участия в Великой войне против машин Ацамаз сам превратился в машину. Частично сохранился кожный покров, мозг и два голубых огонька в мутных белках глаз, глядя в которые можно было обнаружить человека, спрятанного за стальной оболочкой. Его сослуживцы поначалу видели в нем врага. «Вроде воюем с роботами, а тут на соседней койке такой же лежит», — жаловались они командиру. Когда же вследствие полученных травм каждый в отряде заимел себе минимум по одной бионической детали, к изменениям в облике Ацамаза стали относиться снисходительно, а после и сочувственно. Сердце его больше походило на двигатель какого-нибудь столетнего автомобиля, чем на орган кровообращения. Да и крови в теле уже не осталось, это огорчало сильнее всего. Как пролить кровь за светлое будущее, если ее нет?
В родное село Ацамаз вернулся на девяносто процентов состоящим из металлических пластин и проводов, чем отпугнул от своего отчего дома добрую половину соседей. Приехал, конечно, не просто так, а по особенному поводу. Новость о том, что у его младшего брата родился сын, он получил в виде лаконичных четырех слов, выведенных аккуратным маминым почерком на клочке желтой бумаги: «Фатима родила сына, приезжай!» И вот Ацамаз уже сидит с отцом за столом, накрытым человек на семь, и пытается не встречаться с родителем взглядом.
— Кушай, сынок, там не кормят нормально, я знаю, — тараторила мать и носилась по кухне. — Ты бы домой чаще приезжал, а то посмотри, что с тобой там сделали…
Есть Ацамаз не то чтобы совсем не хотел — он не мог. Органы чувств, такие как слух и зрение, работали почти привычно, осязание пропало само собой и сразу, а вот вкус стал бесполезен, поэтому потихоньку атрофировался. До настоящего момента об этой потере жалеть не приходилось.
Отец смотрел на сына с каким-то недоверчивым прищуром. Отвлекла его принесенная женой полная тарелка супа. Мужчина взял ложку и молча приступил к обеду. Тишину нарушил крик влетевшего в дом Сослана:
— Аца приехал!
Он за долю секунды оказался рядом и поднял в воздух тяжеленную конструкцию, которая теперь была его братом.
— Давай рассказывай, как там на передовой! Я бы с тобой — ух! Я всегда хотел… но вот видишь, как вышло… Сына, кстати, назовем в честь деда…
Отец вдруг ахнул кулаком по столешнице:
— За столом мы едим, а не разговариваем!
Явное напряжение нервировало всех, кроме Сослана — его, судя по всему, нисколько не смущало пугающее обличье брата. Стоит сказать, что в этой местности время будто остановилось, а по меркам современности оно откатилось назад. Здесь не было войны, здесь никогда не видели роботов. Не было даже никаких электронных приборов, потому как в домах не было даже электричества.
Дни недельного отпуска текли медленно. Все время Ацамаз проводил с братом. В гости их не звали, поэтому часто они просто сидели у реки. Сослан рассказывал обо всем, что произошло за десять лет отсутствия старшего, а Ацамаз, чтобы не тратить ценный заряд и не отключиться раньше времени, придерживался тактики загадочного молчаливого бездействия. Он думал о семье, о продолжении рода. О значении слова «любовь» он начал размышлять так же неожиданно, как и о значении других понятий. И вообще несвойственные ранее его характеру философствования все чаще тянули его в свои дебри.
Утром шестого дня на рассвете отец впервые заговорил с Ацамазом напрямую:
— Надо поле вспахать, поможешь?
Слово отца имело вес куда больше, чем приказ командира. Если он сказал надо — значит, надо.
После нескольких часов совместной работы отец устал: немолод уже. Притомились и две лошади. Тогда, ни минуты не раздумывая, Ацамаз запряг себя в плуг и продолжил работу. Быть полезным, быть частью общины, частью семьи — долг любого честного мужчины.
Посмотреть на чудесную выносливость сына Батраза сбежалось все село. Оханья и аханья сменяли восхищенные подбадривающие выкрики.
— Аца и правда машина! — перешептывались мальчишки.
— Да, все ж таки это мой мальчик, — задумчиво проговорил Батраз, обращаясь к своей жене.
Солнце потихоньку заходило за горизонт, начало холодать, когда работник стал замедлять ход, чувствуя, что энергия на исходе. Поле, кормившее все село, было вспахано. Ацамаз сел на землю и закрыл глаза. Сердце его издало странный щелчок, а затем отключилось.
