Давид УВЖИКОТИ. СГУЩЕНКА. Рассказы

ТРАМВАЙНАЯ ИСТОРИЯ

Он был похож на моржа, разодетого в человеческую одежду, и занимал почти два сиденья в конце полупустого трамвая: редкие волосы на макушке, отечное лицо, бородка и усы с проплешинами и круглые детские глаза. Всей своей позой – чуть откинутой назад головой, растопыренными ногами и серьезным лицом – он показывал, что думает о чем-то великом. Рядом с ним стоял велосипед с разноцветными гудками на руле. За задним стеклом уплывали огоньки ночной туманной Москвы. Моросил дождик.

На остановке сошли пассажиры. Теперь весь трамвай принадлежал ему. Пока к дверям не зацокали туфельки. Он не повел головой, не отвлекся от вывески сочной шаурмы через дорогу. Колеса заскрипели по рельсам, вывеска осталась позади, а ей на смену поплыли десятки других, фонарные столбы, дорожные знаки, светофоры. Все светилось и сияло до въезда в лес, где кругом чернели деревья.

В отражении появилось рыжее пятно, из которого не сразу вырисовалась женщина в платье, с закрытым розовым зонтом в руке. Ее мокрые кудри лежали на короткой курточке со стразами, свисая до самой талии. Она держалась за перила, оборачивалась назад, и вскоре решила подсесть к нему, неудобно устроившись на краю сиденья. Он медленно к ней повернулся и надменно взглянул.

– Да, – выдохнув, сказала она и улыбнулась, – погодка…

– Угу, – ответил он безучастно.

Помолчали.

– Вы в такую погоду, да еще с велосипедом, – глотая звуки и стесняясь, она продолжала разговор.

– У природы нет плохой погоды. Я каждый день катаюсь.

– А я с детства так и не научилась. Знаете, боюсь.

Он усмехнулся.

– А сейчас даже как-то стыдно учиться, – сказала она.

– Мда…, – он свел брови, облизнул губы и посмотрел в окно.

– Хороший велосипед. Я люблю такие, без скоростей.

– Мда…

– Еще я театр люблю.

– О, театр – это хорошо, – он вдруг будто оживился.

– Да, вот хочу сходить, но никак ноги не доходят, – она неловко посмеялась.

– Да и сейчас ерунду одну показывают. А не ерунда – дорого.

– Да, с нынешними зарплатами не походишь по театрам.

– Раньше как было? По телевизору показывали: на площади люди ходят, а посередине спектакль. Бесплатно. Сейчас такого нет.

– И правда.

– А вообще, наверное, задешево можно сходить. Только искать надо.

– Да. Но времени на это нет.

– Да, – он тяжело выдохнул.

Помолчали.

– А что вы любите из театра?

– Я, ну… Мне нравится Пушкин.

– Знаете, мне тоже.

– Да, это классика. Ее надо любить.

– Да.

«Следующая остановка – Сокольнический вал. Конечная», – прозвучало в вагоне.

– О, мне выходить, – засуетился мужчина.

– Мне тоже, – сказала она, улыбнувшись.

– А вам в какую сторону?

– Мне направо, – она посмотрела на него по-детски добрым взглядом.

– Я вас провожу.

– Не надо, ну что вы, все в порядке.

– Ну ладно. Я тогда пойду, – он взялся за руль велосипеда, чтобы подкатить его ближе к выходу.

– Хотя, наверное, в такое время опасно ходить одной.

– Да, лучше я вас провожу.

– Постойте, – она встала вперед него с зонтиком наготове.

Трамвай остановился. Распахнулись двери. Она сошла на мокрую брусчатку и пригласила его под зонт. Он выкатил велосипед, огляделся, и они вместе куда-то засеменили, хлюпая обувью по лужам.

БЫЛАЯ СЛАВА

Цвел абрикос и распевали птицы. А детвора на улицах обливалась из бутылок. Залаяли собаки, и из-за угла появился худой старичок – на зеленом велосипеде, с поломанным носом и рыжей бородой. Он разогнался, невнятно крикнув детям: «В мэнеа, в мэныеа!». Вода забрызгала – по голове, рубашке, шортам: и немолодые губы расползлись в блаженной улыбке.

Его руки и ноги дрожали на пологом склоне, словно кругом были ухабы. На перекрестке водители посигналили, но он пронесся между цветочных клумб, и гул остался позади. Вперед тянулась длинная пешеходная дорога. На горизонте понемногу вырисовывалась широкая река. Тихо жужжала резина, давя на разогретый асфальт.

Съехав, он тут же посмотрел на другой край набережной, будто кого-то выискивал: вдоль теснились высокие сосны, тень от которых падала на бегунов. Первыми бежали взрослые, затем все младше и младше. На ходу они отрабатывали боксерские удары.

Чтобы двигаться параллельно с ними, он крутил педали то быстрее, то медленнее. Его никто не замечал. Никто не слышал. И если бы он захотел быть замеченным, ничего бы не вышло. Их разделяла бурлящая река, берущая начало высоко в горах, чья мощь величины и белоснежные папахи были видны даже отсюда.

На подъеме ему становилось тяжелее: появилась одышка, глаза-пуговки задергались. Только укрытие было недалеко – крест на куполе бетонной сени уже ослеплял глаза. Еще один рывок. И он в тени. Сидит на лавочке, вдыхая полной грудью. И завороженно смотрит на другой берег.

Они встали в пары и начали играть в пятнашки. Одни забавлялись, другие вели себя как на ринге, третьи чуть было не переходили на драку, но все они двигались легко. Самые юные боксеры ничуть не уступали в ловкости взрослым, порой превосходя их. Закончив разминку, двое опытных, надев перчатки, встали перед группой и показали, как застать врасплох соперника. Первый номер бил добивающий, второй номер делал нырок и после – удар по челюсти, который ставил точку в бое. В реальном поединке при правильной комбинации и точности движений оппонент незамедлительно отправлялся в нокаут.

Губы старика оживились. Он встал в стойку и принялся повторять увиденное. Но тело дрожало и с трудом поддавалось. Руки разгибались не до конца: левой, правой! Шаг в сторону с нырком, и – добивающий!

СГУЩЕНКА

Светила луна, в траве стрекотали кузнечики, в костре потрескивал старый поддон. Мы, дворовые мальчишки, сидя на булыжниках, грелись у огня, завороженно наблюдая за фокусами Васо, коренастого мужика с пышными усами. Взяв карту из воздуха, он окунул ее в язык пламени и вялым движением руки превратил в бутылку пива. Подмену мы разглядели, но виду не подали, чтобы не расстраивать пьяного старого фокусника. Из-за помятого уха Георгия он с той же ловкостью вытащил пластмассовые стаканчики. Поддержал предложение выпить только весельчак Хетаг, он был постарше и крупнее, и всегда носил с собой нож, при любом случае показывая его, как и сейчас – вычерчивая букву «Х» на земле.

«Ну-ка, друг мой, Хетагкаты! Сними печать своим клинком!» – патетично выдал Васо, и Хетаг, польщенный важным заданием, принялся откупоривать бутылку осетинского пива.

Хетаг морщился, но пил, глупо улыбаясь; а Васо, опустошив два стакана, продолжил показывать магическое мастерство: красный платок, покрутившись между пальцев, испарился, но тут же медленно упал за его спиной. Старик гордо показал пустые руки, и мы засмеялись.

«Что смеетесь, шантрапа? Сейчас вам будет не до смеха!» – обиженно сказал Васо, вытащив из кармана газетный шарик, и резво кинул его себе под ноги. Раздался оглушающий взрыв, ничего не было видно, кроме густого облака дыма. Тихоня Дзамбик завопил не своим голосом, а мы вскочили, выпучив глаза. «Бу!» – выпрыгнул старик из-за дерева. В соседних дворах залаяли собаки, в окошках домов загорелся свет. «Хетаг!» – издали послышался протяжный женский голос.

«Ма хæдзар!»¹ – голос приближался, и все, кроме Хетага и Васо, скрылись в кустах палисадника. Вдоль гаражей к нам бежала женщина – в халате, с глиняной маской на лице. Она, шустро сняв тапочку с ноги, ударила ей по шее Васо. «Я тебе тысячу раз говорила не приближаться к моему сыну, Копперфильд недоделанный!» – волнообразно горланила она, показывая оттопыренными пальцами на Хетага, – «Нашел себе компанию!». Васо виновато кружил вокруг костра, уворачиваясь от тапочка, но в одночасье вытянулся в струну и гордо заявил – «Не буди во мне зверя!». «Это в тебе зверя не буди? Это ты не буди во мне! Только посмей еще раз подойти к детям, я тебе все, что шевелится, оторву к чертовой матери!» – все сильнее заводилась мама Хетага, и мы разбежались, заливаясь от смеха.

На следующий день солнце палило так, что даже собаки прекратили вечную вражду с кошками и вместе мирно охлаждались в тени. Мы же охлаждались иначе. «Бам!», «Бам!», «Бам» – повсюду лопались напальчники с водой. Один из них залетел прямиком в продуктовый магазин. Оттуда выскочил сердитый Васо. «Вы мне весь товар испортите!» – кричал он, пытаясь поймать то меня, то Дзамбика, то Хетага, то Георгия, но запыхался и поплелся к аптеке рядом, а вышел оттуда, ехидно улыбаясь и демонстрируя нам картонную коробку.

Следом в аптеку отправились мы.

– Как закончились? – спросил я у фармацевта.

– Васо все скупил, – ответил он.

В вулканизации по соседству мы напились воды из шланга и присели под навес, обиженно смотря на вывеску магазина «У Васо». Вскоре к нему подъехала «газель», из которой грузчики выложили товар у стены. Васо контролировал процесс, смакуя сигарету, и как только грузчики закончили, он расплатился, а затем зашел обратно в магазин. В подходящий момент мы подкрались к стопке упаковок, и каждый из нас стащил по банке сгущенки.

У порога дома во мне заиграла совесть, хотя, скорее, рассудок, поэтому, помявшись у двери, я пошел возвращать сгущенку.

Приближаясь к магазину, я увидел, что товара у стены больше нет. Стоило всего-то незаметно положить банку на место, но тут на крыльцо вышел Васо, вновь с сигаретой.

– Ах ты сукин сын! – крикнул он разгоряченно, выкинув сигарету в сторону, и вцепился своей клешней мне в ухо, – мало тебе было хлеб мой залить водой, сладкого захотелось? Где остальные банки?!

От боли моя голова приняла горизонтальное положение, а ноги засеменили по горячему асфальту. Пока я кричал, Васо вспоминал вчерашнее: «Предатели! Вы не мужчины!». Схватив сгущенку, он дал мне пендаля и пригрозил пальцем, крикнув вслед: «Передай всей шантрапе, чтобы вернули сгущенку!».

Я передал.

– Ему надо отомстить, – решительно сказал Хетаг, ковыряя ножом мозоли на руках.

– Он в натуре попутал, – поддержал Георгий.

– Мы сами виноваты, – возразил тихоня Дзамбик.

– Лучше бы не возвращал, – досадно ляпнул я.

Мы отправились за гаражи, под широкую крону цветущей акации. Там, в окутанных плющом полых ромбах забора, ребята спрятали сгущенку. Ее пришлось достать. Правда никто не хотел быть оттянутым за уши. Нужно было придумать, как этого избежать.

Покопавшись в карманах потрепанных штанов, мы вытащили монеты и выложили их на землю. Казны хватило только на полторы банки сгущенки. Во всяком случае, это было лучше, чем ничего. Мы огляделись (вокруг никого не было), открыли ширинки, и желтые струйки застучали по монетам. Медовый аромат акации смешивался с запахом мочи, над нами шелестела листва, и тихоня Дзамбик сгустил краски своим «пуком». «Фу!» – мы осудили в унисон.

Чтобы подсушить монеты, мы аккуратно взяли их листочками акации, порядочно испачкались и полезли по забору на крышу гаражей, подальше от тени ветвей дерева.

Палило зенитное солнце. Вокруг монет, на железной крыше, маленькие лужицы не успели появиться, как тут же исчезли. Дело оставалось за малым.

Васо встретил нас взглядом исподлобья, пробивающимся через колбасную витрину.

– Предатели пришли. – манерно процедил он.

– Мы не предатели! – заявил я.

– А что же тогда разбежались, когда меня Фатима била?

Мы приняли поражение и виновато отдали все банки сгущенки, кроме одной, за которую заплатили. Васо растрогался нашей порядочностью, но почуял неладное, понюхав монеты. В магазине нас уже не было.

Этим же вечером мы сидели у костра на любимых булыжниках. О появлении Васо можно было не переживать. Из хадзара доносились радостные голоса. Сосед заблаговременно праздновал рождение внука, а вместе с ним – все мужчины округи.

Костер горел слабым огнем, поэтому для его поддержания я порыскал в кустах, но ничего не обнаружил, кроме собачьей мины. Улов был получше в другом месте. К стене хадзара прилегал всякий хлам. К нему Васо запрещал подходить. Это был его хлам: доски, битый шифер, кирпичи и всякие железки, которые не осмеливались взять даже цыгане, изредка появляющиеся в наших местах. В окне виднелся сам Васо. Он темпераментно жестикулировал и показывал монеты остальным мужчинам. Все смеялись. На полусогнутых я подобрался поближе, взял пару деревяшек, но вдруг обнаружил в глубине пятилитровый баллон, забитый каким-то порошком.

Никто из ребят не решился испытать находку, кроме меня и Хетага. Они спрятались за гаражами, высунув любопытные головы, а мы были готовы увидеть магию вблизи.

Чтобы не возиться в потемках, я оттащил банку поближе к костру, отсыпал немного порошка на землю и поджег его концом горящей веточки.

Свет ударил мне в глаза, и показалось, будто я в раю, но плач друзей и крики мужчин, выбегающих из ныхаса вернули меня на землю. «Мæгуыры бон!»² – услышал я голос Васо и отключился. Очнулся я с ожогами на всем теле в больничной палате. Рядом лежал мой товарищ, а перед нами стоял Васо со сгущенкой и пакетом фруктов.