Рассказ является финалистом конкурса фантастики «Система знаков» (шорт-лист) и публикуется здесь в авторской редакции. Размещение текста на сайте не гарантирует его публикацию в бумажной версии журнала.
1
Акамар родился незадолго до Третьей мировой войны в уединенной ячейке Сизигии Высот, притулившейся у подножия затянутых плотным туманом гор. Он с ранних лет учился не тратить время на вопросы. Все в мире ответы были плотно вплетены в путеводную нить на тропе Провидца, и любые попытки разделить ее волокна неизбежно вели к утрате единственно верного пути.
Во всяком случае, именно так говорил на вечерних проповедях анарх Хаос.
Однако вопросы не уходили. Днем, на занятиях, они прятались среди квантовых уравнений Теплова. Дожидались вечера и шептали в ухо беззвучными голосами, заставляя ворочаться на узкой койке в спальном модуле своего класса.
Есть ли среди адептов Сизигии Высот люди с одинаковыми именами?
Кто его родители?
Почему воспоминания о будущем приходят только после того, как получишь иерархическое имя?
Акамар вновь и вновь повторял в мыслях логи бортовых систем Провидца, чтобы их заткнуть. Когда даже это не помогало, он осторожно, чтобы не разбудить спящий класс, выбирался во двор и крался по узкой гравийной дорожке между темными громадами лабораторных модулей. Внутри этих черных сфер, наполовину погруженных в землю, в полной изоляции трудились ученые и инженеры ячейки, закладывая основы тропы Провидца. Иногда на дорожку выползали гигантские горные жабы, подозрительно косились на Акамара и неуклюжими прыжками скрывались в густой траве.
После вечерней проповеди алтарный модуль всегда пустовал. По его каменному полу стелился фрактальный дым фимиама из электронных курильниц, а высоко в густой черноте мерцали разноцветные огоньки мозаичных систем. В гулкой тишине Акамар шел к алтарю, над которым парил ритуальный макет Провидца. Массивные контуры рубки закрывали искусственное звездное небо, и шепот вопросов в ушах наконец замолкал. Обтекатели антиматерии матово поблескивали в полумраке.
Когда Акамар пересекал двор ячейки, торопясь обратно в койку, звезды над головой казались менее реальными, чем незнакомые созвездия огоньков под куполом алтарного модуля.
Учеба давалась Акамару легко. Экзамен по точным наукам был обязателен для получения иерархического имени, которое определит его место среди ученых и инженеров, мостящих тропу Провидца. Но когда Акамару исполнилось двенадцать, и до экзамена оставалось еще четыре года обучения, незваные вопросы все чаще толкали его на обочину. Теперь он проводил намного больше времени в компьютерном модуле, чем в алтарном. Несколько терминалов без установленных хронодвижков не использовались в ежедневных ритуалах, и потому имели доступ ко всемирной сети. Его притягивали старые довоенные вестерны и странный мир за высокими стенами ячейки. Многим вещам, которые Акамар знал как свершившиеся факты, еще только предстояло произойти.
Теплов еще не применил классическое дифференциальное уравнение волновой функции к состояниям антиматерии.
Миссия “Марс-7” еще не запущена, и нога человека еще ни разу не ступала на красную планету.
Провидцу еще только предстоит проложить тропу среди звезд, чтобы привести все человечество к лучшей судьбе.
Мир, разрушенный долгой войной и изувеченный ядерными ударами, манил возможностью выбирать самому, на какие вопросы искать ответы.
В год, когда ему должно было исполниться шестнадцать, Акамар решил сбежать. Дождавшись, когда класс заснет и спальный модуль погрузится в тишину, он оделся и вышел в опустевший двор. Створки главных ворот были широко распахнуты, и за ними шелестела дождем неизвестность.
Акамар развернулся и пошел к алтарному модулю, чувствуя непреодолимое желание в последний раз увидеть ритуальный макет Провидца. Жабы на гравийной дорожке следили за ним большими желтыми глазами.
Полумрак за автоматической дверью встретил его привычным запахом синтетического фимиама. Акамар шагнул внутрь, под купол мерцающих мозаичных систем, и от плотного мрака под ритуальным макетом Провидца отделился высокий силуэт на неестественно длинных, утончающихся книзу ногах.
Акамар вздрогнул.
Прежде он видел анарха Хаоса только на проповедях, из заднего ряда своего класса. Замерев, Акамар смотрел, как он приближается, переступая остриями ног по фрактальной пелене, словно циркуль по бумаге. Дым фимиама тек стремительной рекой, и анарх Хаос погружался в нее, становясь ниже с каждым шагом.
Ладони вспотели, и Акамар непроизвольно отступил на шаг.
Сильный запах полыни и жженого пластика ударил в ноздри.
Вблизи серая роба из фрактальной органики, которую выращивали в теплицах ячейки, почти не искажала пропорции тела, и Акамар с удивлением понял, что анарх Хаос одного с ним роста.
Он поспешно опустил взгляд, чтобы не всматриваться в черноту под бесформенным капюшоном. Фрактальная вязь дыма фимиама сплелась с узорами на серой ткани робы; моргнув, Акамар уже не мог различить, где заканчивается одно и начинается другое.
Неожиданно тяжелая рука легла на его плечо и увлекла за собой. Анарх Хаос не делал пауз между словами, когда говорил. Каждое начиналось со звука, каким кончилось предыдущее, и это расставляло тональные ударения, которые позволяли Акамару уследить за смыслом. Он не отрывал взгляда от причудливой вязи узоров в дыму, потревоженном его шагами, и вслушивался в голос, напоминающий шелест дождя в пустом дворе ячейки.
Ему казалось, что прошло много часов, прежде чем анарх Хаос остановился. Но когда Акамар осмелился поднять взгляд, оказалось, они сделали лишь дюжину шагов к алтарю.
Ритуальный макет Провидца проступал из полумрака над их головами.
Анарх Хаос молчал, и Акамар больше не чувствовал тяжесть его руки на плече. Он попятился, затем развернулся и быстрым шагом пошел прочь от алтаря. Ударил себя раскрытой ладонью по щеке, жалея, что не направился к главным воротам сразу.
Все, что ему оставалось теперь — убедить себя самого, что в этот вечер он стоял в одиночестве у алтаря, как сотни раз до того, и слушал шелест дождя снаружи.
Автоматическая дверь бесшумно скользнула в сторону при его приближении, но Акамар успел увидеть отражение в ее вогнутой полированной поверхности.
Анарх Хаос стоял у алтаря, склонив голову в капюшоне над ритуальным макетом Провидца. Системы дальней связи тянулись к нему, будто многопалые руки с длинными тонкими пальцами, зовущие за собой в пустоту.
2
Дождь прекратился. Из-за туч вывалилась огромная желтая луна, и в ее зыбком свете Акамар спустился на равнину, петляя между расколотых валунов и трещин в каменистой земле. В глубине широких разломов что-то шевелилось и шумно дышало, и он спешил к редким огонькам, что вспыхивали цепочками вдали. К рассвету Акамар добрался до трассы, наугад выбрал направление и побрел вдоль обочины.
Старый дизельный грузовик подбросил его до Владикавказа, оставляя за собой шлейф черного дыма и липкой серой пыли. Акамар побродил по пустынным улицам, пока температура воздуха не поднялась до двухсот тридцати градусов Кельвина, и скрылся от полуденного солнца в заброшенном одноэтажном доме возле старого железнодорожного вокзала.
Вечером Акамар послонялся по вокзалу, спер в ларьке у входа фрукт, похожий на волосатое яблоко, и запрыгнул в грузовой вагон магнитной фуры. За двенадцать часов она домчалась по монорельсу до сияющей неоном Новомосквы, исполинской восточной столицы Федеративного Альянса.
Следующий год Акамар перебивался утилизацией мусора, ночуя на перерабатывающей станции. Платили гроши, но это была работа, на которой не требовалась учетка. Порой среди лома и органических отходов ему попадались старые разбитые терминалы. Акамар просиживал долгие часы в своем закутке между утилизационных котлов, выдирая еще работающие платы и контроллеры из обугленных корпусов, и подгонял их друг к другу не всегда законными способами.
Получившийся уродец-терминал позволял Акамару кодить пиратские прошивки для дешевых хроноблендеров, которые завозили контрабандой из Китая. Он врезал нелегальное подключение в служебный инфопоток перерабатывающей станции и продавал их через форумы теневой сети, выручая за одну прошивку больше, чем за месяц утилизационных смен.
После полуночи на заброшенном заводе рядом со станцией обычно тусили крепкие ребята с пряжками Южного Сепаратистского Сектора на поясах, и Акамар старался не попадаться им на глаза, возвращаясь ночью со смены. Не всегда получалось; тогда он просто закрывал голову руками и вспоминал тусклый блеск обтекателей антиматерии в полумраке алтарного модуля, пока подкованные титаном ботинки вбивали в его кожу контуры сепаратистского мечехвоста, выгравированного на подошвах.
В конце концов кто-то нашел его терминал-уродец, спрятанный в воздуховоде, и размазал его по всему утилизационному залу. Акамар спустился по пожарной лестнице, за пару часов дошел до ближайшего компьютерного клуба и все-таки купил чистую учетку на том же теневом форуме, через который продавал пиратские прошивки. Пароли от всех своих теневых кошельков он всегда держал в памяти.
После войны в базах данных, разоренных кибератаками, царил бардак, и не требующие верификации учетки, чьи хозяева числились пропавшими без вести и не имели родственников, найти было так же просто, как дозу реда. Разница была только в цене.
Акамар устроился в космопорт оператором восьминогого погрузчика. Ночевал в общих комнатах дешевых хостелов, собрал себе компактный портативный терминал, глушил шум города битами “Сансет трип” из самодельных наушников, и спускал все свободные деньги на ред.
Вокруг реда легко складывались стихийные тусовки, и Акамар регулярно блуждал от одной к другой, обязательно затевая напоследок прощальную драку. Его отношения с девушками редко длились дольше одной ночи. Акамар всегда доверял финальное решение подброшенной монетке и никогда не запоминал их имен.
Акамар встретил Мелиссу в свой девятнадцатый день рождения на крыше старого небоскреба. Она села рядом на парапет, свесив ноги над неоновой рекой улицы далеко внизу, и попросила закурить. Вой полицейских сирен сплетался с ритмичной пульсацией вечеринки из разбитых окон этажом ниже.
Акамар протянул ей зажигалку и позвал на свидание.
Холодный ночной ветер разметал длинные черничные волосы Мелиссы и норовил погасить крохотный огонек в ее сомкнутых домиком ладонях.
— С чего ты взял, что я не одна? — она выдохнула дым в низкое неоновое небо.
— У тебя есть монетка?
Она подняла бровь, но пошарила в клатче и протянула Акамару маленький серебристый кружок. Он вспыхнул красным и синим в отсветах неоновой реки внизу. Акамар покачал головой.
— Подбрось сама. Если выпадет решка, то свалим с этой тусовки вместе.
— И что будем делать? — спросила она, по-прежнему держа монетку на раскрытой ладони.
Юбилейная десятка.
Выпущена к первой годовщине высадки миссии “Марс-7”.
— Бросай, — сказал он. — А там разберемся.
Порыв ветра снес монетку в сторону от края крыши, и Акамар дернулся за ней вслед, чуть не свалившись с парапета. Мелисса вцепилась в него обеими руками. Сигарета выпала из ее губ, рассыпавшись яркими искрами, которые поглотила река неона внизу.
Пару секунд они вдвоем балансировали на самом краю и затем повалились назад, на еще не остывший от дневной жары рубероид. Акамар победно поднял крепко сжатый кулак.
— Поймал, — сказал он.
Мелисса рассмеялась и накрыла его руку своей.
— Забей, — сказала она. — Не хочу знать, если рисковала жизнью ради свидания, которому даже не суждено было случиться.
Мелисса была на два года старше и училась на втором курсе Федеративного Университета Альянса, на факультете квантовых гомеостатических систем. После занятий она дожидалась у ворот космопорта, когда Акамар закончит смену, и они ехали на городском монорельсе в центр. В сетевой забегаловке у выхода со станции брали большой сандвич с тыквенной ветчиной на двоих и бродили по старым улицам, ныряя в глубину полуосвещенных дворов-колодцев и забираясь на вершины заброшенных высоток.
Мелисса была родом из Сигнальска. Ее родители и старший брат погибли в ядерном огне бомбы, сброшенной на город в самом начале войны.
— Я должна была вернуться из летнего научного лагеря на следующий день, — сказала она, приподнявшись на локте, чтобы подкурить сигарету, и откинулась обратно на ветхий диван, который они выволокли на крышу из подсобки у лифта. — Ты еще должен был успеть застать такие. “Альянс и наука, нам неведома скука”, ну?
Акамар покачал головой. Он никогда не рассказывал ей о годах, проведенных в ячейке Сизигии Высот.
Пока они тащили диван на крышу, он развалился на части. Акамар составил их вместе и кое-как обмотал пленкой, рулон которой Мелисса нашла в той же подсобке. Диван теперь напоминал груду мертвых тел, замотанных в черный пластик, но они оба были в восторге. Акамар жил в общей комнате хостела на двадцать человек, а Мелисса — в университетском общежитии вместе с подругой. Подруга училась на факультете генной инженерии и выращивала для дипломного проекта сорт хищных орхидей, который гордо именовала “эндьюранс”. Их ростки регулярно сбегали из террариумов и падали на Мелиссу из кухонных шкафчиков и с душевой занавески, возмущенно щелкая хелицерами.
Юго-восточный ветер принес вой полицейских сирен, протащил его через огромные дыры в старом биллборде, обещавшем скорую колонизацию Марса, и унес в дым чадящих труб промзоны на горизонте.
— Говорят, от Сигнальска остался лишь кратер глубиной двести метров, — сказала Мелисса. — Сама я так и не видела ни одного фото.
Она вздрогнула, и Акамар прижал ее к себе крепче.
— Ну, типа, зачем, — сказала Мелисса. Неоновые облака заливали их лица оттенками красного и оранжевого. — И так все понятно.
Обнявшись, они смотрели, как рассвет на востоке делает небо аргоновым, на короткий миг возвращая ему давно утраченную синеву, а затем — ксеноновым, заливая довоенные небоскребы ослепительной белизной.
Порывы ветра холодили их обнаженную кожу, осаждая на ней микроскопические частицы радиоактивной пыли.
3
К следующей весне Мелисса убедила его завязать с редом и поступить в Федеративный Университет.
Годы обучения в классах Сизигии Высот сыграли с ним дурную шутку. Закон о контроле межвременного оборота информации запрещал применение научных знаний, которые еще не были открыты естественным путем; Акамару в учебе приходилось постоянно балансировать на тонкой грани между тем, что он знал, и тем, что мог законно объяснить.
Несмотря на возражения Мелиссы, он по-прежнему работал в космопорте, теперь в ночные смены. Этих денег вместе с повышенной стипендией Мелиссы хватило, чтобы снять крохотную квартирку в одном из старых небоскребов. Акамар и Мелисса наконец съехались.
Когда он заканчивал второй курс, ожила заброшенная федеративная программа колонизации Марса, которую выкупила “Мантиморфа”. Корпорация сделала себе имя еще до войны на первых примитивных хронодвижках, и ее неожиданный разворот в сторону марсианской программы казался прихотью совета директоров.
В то жаркое лето на их крохотной лоджии громоздились банки с молодыми ростками хищных орхидей. Алина, подруга Мелиссы с факультета генной инженерии, ждала окончания ремонта в квартире, куда перебралась после того, как Акамар и Мелисса съехались, и распихала всем знакомым на передержку столько своих орхидей, сколько те согласились взять. Потом жара сменилась ливнями, и бывали дни, когда они с Мелиссой вовсе не вылезали из постели, слушая, как дождевые капли стучат по мутным стеклам, а в банках щелкают хелицерами ростки орхидей, ловя прохладные брызги.
Акамар пришел в “Мантиморфу” студентом третьего курса, но уже обладал знаниями, которые не будут легально доступны его новым коллегам по программе “Марс-8” еще долгие годы. Ему пришлось изрядно выкрутить законы физики ей за спину в испытательном задании, чтобы получить эту работу, и при этом не вызвать вопросов у научной полиции.
Мелисса забеременела, и осенью они с Акамаром поженились. На маленькую домашнюю вечеринку Мелисса позвала Алину, и та пришла с другом-поэтом, который составлял мэшапы из довоенной классики и логов квантовых компьютеров. Алина с упоением рассказывала про механизм работы хелицер геннодизайнерских растений, а поэт — про трудности поиска контрабандных логов на теневом рынке. Акамар не позвал никого.
Он с отличием закончил факультет квантовой инженерии, сдав выпускные экзамены досрочно, бросил работу в космопорте, и программа “Марс-8” жадно заполнила образовавшиеся в его жизни пустоты. Акамар возглавил конструкторский отдел за месяц до рождения Эды, и почти не видел ее и Мелиссу, корректируя сборку орбитальных платформ — будущего плацдарма для колонизации Марса. Программа “Марс-8” разогналась, как потерявшая управление магнитная фура, и Акамар надеялся, что коллеги спишут слишком смелые решения на его гениальность, и никто не настучит в научпол.
В какой-то момент он и вправду поверил, что сможет выиграть эту гонку со временем.
4
— Забавно, как изобретение хронодвижков окончательно отсеяло любую вариативность в жизни, — сказал Карнов. — Вместо того, чтобы самому выбирать свою судьбу, ты просто позволяешь ей случаться с тобой.
Офис технического директора отдела разработок располагался на самом кончике черной иглы высотки “Мантиморфы”. Тяжелые ставни бесшумно скользнули вверх за панорамным окном, и отражение Акамара затерялось в океане неоновых огней ночной Новомосквы.
— Технически это открытие, не изобретение, — сказал Акамар, ища взглядом полутемные небоскребы старого центра. — Событие, которое утратило причину, оставив только цепочку следствий.
Он вернулся к столу технического директора и опустился в кресло из умной пены. Огромный белый офис пустовал, потолочное освещение было приглушено. Карнов подошел к мини-бару и достал запотевшую зеленую бутылку довоенного виски.
Акамар не подошел, чтобы взять предложенный стакан, и Карнов запустил его по гладкой столешнице. Акамар перехватил стакан на самом краю. Немного янтарной жидкости выплеснулось на белый пол, и робот-уборщик недовольно загудел, выползая из своей ниши.
— Совет Альянса обеспокоен, что распространение технологии хронодвижков сделает бесполезными любые оборонные программы, — сказал Карнов. — И мы можем предложить им решение этой проблемы.
Акамар провел пальцами по краю стакана.
— Давайте к делу, — сказал он. — При чем тут я?
— Да бросьте, — Карнов откатился на кресле к панорамному окну за его спиной и отпил виски. — Я прекрасно понимаю, что успех программы “Марс-8” обязан далеко не легальным разработкам. Я бы выпер вас на мороз давным-давно, если бы не оценил, как филигранно вы обходите барьеры, которые понаставил нам научпол.
Акамар подумал о том, что удержать стакан в шатком равновесии на краю стола оказалось сложнее, чем ему представлялось.
— Не знаю, где вы берете информацию, вытаскиваете ее из будущего хроноблендером сами или покупаете на теневом рынке, — сказал Карнов, так и не дождавшись от него никакой реакции. — И не особо хочу знать, на самом деле. Мне важно, где вы можете применить свои таланты с еще большим толком.
— Проект “Арес”, — сказал Акамар.
Карнов удовлетворенно кивнул.
— Я предлагаю вам должность ведущего инженера. Если сможете реализовать поставленную задачу меньше, чем за два года, возглавите отдел оборонных разработок “Мантиморфы”.
— Что будет с программой колонизации?
— Согласно условиям контракта с Советом Альянса, мы замораживаем программу “Марс-8” и модифицируем орбитальные платформы…
— Чтобы оснастить их ядерными зарядами, — закончил за него Акамар.
— Поражающая способность в симуляциях на сорок пять процентов выше, чем у аэроэсминцев в Третью мировую, — сказал Карнов. — В сумме это дает почти полных девяносто семь процентов площади поражения. Совет Альянса в восторге.
Акамар отпустил стакан, и он с грохотом разлетелся об пол. Робот-уборщик, только затихший в своей нише, возмущенно зажужжал.
— Вариативности и правда никакой, — сказал Акамар. — Но хронодвижки тут ни при чем. Ее и так никогда особо не было.
Он встал, стараясь не наступить на робота-уборщика.
— Я подам прошение о переводе в Зону Перепада утром. Так вы будете спокойны, что я не перейду в “Альстру” или “НидлСан”.
— Мы бы в любом случае не дали вам перейти к ним, — равнодушно ответил Карнов. — Но Зона Перепада, серьезно? Добровольная ссылка вместо миллионного контракта и директорского кресла?
Акамар развернулся к двери.
— Вы приняли это решение только за себя или за всю свою семью? — сказал ему в спину Карнов.
— Если с ними что-нибудь случится, детальные отчеты о всех нелегальных разработках, использованных в программе “Марс-8”, уйдут в научпол автоматической рассылкой, — сказал Акамар, не оборачиваясь. — Поверьте, местами я даже приукрасил реальную картину.
Он перешагнул через робота-уборщика, устало ползущего обратно в свою нишу, и вышел из офиса Карнова.
5
Шторм закончился, и закат высосал из мира все цвета, кроме красного. Эда наконец заснула в жилом модуле. Акамар прихватил из криокамеры гусеничного вездехода две холодные бутылки синтетического пива и протянул одну Мелиссе. Влажная жара душила. Они сидели на раскладных стульях из армированного картона перед жилым модулем, потягивая безвкусное пиво и смотрели, как темно-красное солнце тонет в ноосельве.
— Тебе надо было уйти сразу, как я отказался работать на “Арес”, — сказал Акамар.
По шоссе растянулась вереница дизельных машин беженцев из Южного Сепаратистского Сектора, оставив два опрокинутых штормом грузовика на обочине. Разбросанные вокруг них тела казались маленькими, будто трупики божьих коровок.
— Я ушла бы, согласись ты работать на “Арес”, — ответила Мелисса тихо. Ее голос потонул в низком гудении турбин станции терраформирования, нависавшей над жилым модулем рукотворным вулканом, на вершине которого курились сопла преобразователей атмосферы. Вдали ходячие грейдеры вгрызались в рыжие холмы, перемалывая ржавые конструкции старой промзоны, а еще дальше, в багровой тьме у подножия гор загорались тусклые, как индикаторы севших батарей, огни Владикавказа.
Жилой модуль вмещал спальную капсулу, туалет с системой переработки и рабочий отсек с терминалом. Рев турбин станции терраформирования пробирался сквозь плотные шумофильтры. Эда и Мелисса заняли спальную капсулу, предназначенную для двоих. Акамар, когда ночевал в модуле, устраивался в рабочем отсеке, слишком тесном, чтобы лечь в полный рост. Засыпая, он порой чувствовал, как лица касаются усики гигантских чешуйниц, пробиравшихся внутрь, несмотря на систему герметизации.
В конце концов Мелисса нашла спасение от сводящего с ума гула снаружи в обучении Эды, пока Акамар на гусеничном вездеходе пропадал в ноосельве. Системы терраформирования работали бесконтрольно, обучая сами себя, и он методично производил замеры, чтобы скорректировать их работу. Плотные заросли перемежались лакунами голой растрескавшейся земли и болотами, пахнувшими бракованной органикой. “Мантиморфа” держала на плаву программу восстановления территорий, разоренных ядерными взрывами и чередой климатических катастроф, чтобы не потерять федеративные контракты, но ее мало волновало, что там на самом деле происходило.
Два раза в месяц Акамар прицеплял к вездеходу самодельную гусеничную платформу и ездил в город за полуфабрикатами и свежими фруктами, которые можно было достать на рынке рядом со старым вокзалом. На первом этаже здания, в котором Акамар когда-то скрывался от полуденного солнца, открылся маленький бар, освещенный тусклыми неоновыми трубками над стойкой и огромным довоенным моноэкраном на стене. Акамар заходил туда перед обратной дорогой выпить кружку синтетического пива и перекусить початком ползучей кукурузы, запеченным с какой-то душистой приправой. Это была единственная закуска, которую подавали в баре.
На моноэкране боевые боты с логотипом серого игольчатого солнца на закопченной броне расстреливали из крупнокалиберных пулеметов толпу на узких каменных улицах. Голос за кадром рассказывал об усилении напряжения на Ближнем Востоке после заключения контракта между Советом Альянса и “Мантиморфой” о реализации проекта “Арес”.
После десятка поездок он не удержался и сделал крюк на обратной дороге, свернув к подножию гор. Ноосельва, расползавшаяся от станции терраформирования, сюда еще не добралась, а память сохранила путь, который он проделал единожды больше пятнадцати лет назад, удивительно четко.
Ворота без створок были занесены липким песком, и ему пришлось расчищать дорогу силовым полем вездехода. Там, где когда-то были лабораторные модули, зияли огромные кратеры. Он вышел из вездехода, заглянул в окна компьютерного модуля. В разбитых терминалах росли папоротники.
Ритуальный макет Провидца лежал на алтаре. Уцелевшие антенны дальней связи тянулись к огромным дырам в крыше алтарного модуля, а покореженная рубка была наполовину занесена песком. Кто-то вывел на ней «КОНЕЦ ВРЕМЕН» токсичной военной краской, светившейся в полумраке ядовито-зеленым.
6
Они заложили фундамент модульного дома на склоне горы, по которому сбегал узкий, но бурный ручей. Акамар снова уселся в кресло восьминогого погрузчика и за месяц собрал небольшую гидроэлектростанцию, затем прицепил жилой модуль к вездеходу и отбуксировал его к склону горы, подальше от гула турбин станции терраформирования и влажной жары преобразователей атмосферы.
Материалы для сборки Акамар находил на отвалах промышленной зоны, которую расчищали равнодушные ко всему происходящему ходячие автоматические грейдеры. Мелисса сутками корпела над написанием софта для автономных систем, которые займутся сборкой модульного дома.
— Когда я мечтала о собственном доме, — говорила она, поглядывая на суетящихся строительных ботов, — то и вообразить не могла, что это будет ранчо, честно.
Акамар так и не сказал Мелиссе, что она путает ранчо с бунгало, и название прилипло.
Когда боты закончили сборку первого этажа, они сразу перебрались внутрь, оставив тесный жилой модуль на заплетение ноосельве.
Зимой удушливая жара сменялась ледяным ветром, который приносил ливни и огромные стаи саранчи из Южного Сепаратистского Сектора. Акамар купил на базаре в городе старый обрез двустволки и не расставался с ним, покидая ранчо — иной раз от крыльца до вездехода было не добраться из-за кишащих в воздухе крупных, с ладонь, насекомых, покрытых серым клочковатым мехом. С моноэкрана в баре говорили о полуденной болезни, занесенной через хронотрафик.
Преобразователи атмосферы в конце концов справились со стабилизацией климата, и в Зону Перепада хлынули туристы. Акамар пристроил сбоку от ранчо приземистый ангар, и вместе с Мелиссой они почти две недели не выходили из него, настраивая автоматическую систему для сборки гиппоидов.
Четырехногие механические боты притягивали туристов на ранчо, и Акамар каждый день водил верховые экскурсии в ноосельву. В движении гиппоиды вели себя почти как настоящие лошади, и восторгам туристов не было предела.
Когда родился Рами, Акамар мотался между городской больницей и верховыми экскурсиями, оставив ранчо на Эду. Благодаря туристическому потоку и инвестициям “Мантиморфы” город стряхнул липкую пыль со старых кварталов и стремительно обрастал новыми.
Работа станции терраформирования теперь почти не требовала вмешательства со стороны Акамара, кроме редких корректировок кода, с которыми не справлялись гомеостатические системы. Акамар обычно брал в эти поездки Эду и Рами — как только тот подрос достаточно, чтобы самому удержаться на гиппоиде. Однако, в отличие от сестры, строки кода и схемы энергосистем мало занимали его.
На ранчо они обычно возвращались уже в сумерках, проезжая часть пути по старой дороге, и делали привал у одинокого торгового модуля на обочине дороги в город. Акамар покупал на троих большое картонное ведерко окорочков гигантской водной многоножки. Китайцы, которые их продавали, уверяли, что по виду, размеру и вкусу они похожи на жареные в панировке куриные крылышки.
Они устраивались с ведерком на обочине, привалившись спинами к гиппоиду, и Акамар рассказывал про программу “Марс-8”, для которой изначально создавалась система терраформирования.
— Так сейчас мог бы выглядеть Марс, — добавлял он, глядя в живую темноту ноосельвы, пока Эда высматривала на ночном небе треугольник Марс-Юпитер-Альдебаран, а Рами провожал взглядом одиноких путников на дороге.
Они явно привлекали его внимание больше, чем тусклая красная планета в десятках миллионов километров от Земли.
7
На оживленном перроне нового вокзала Эда отвела Рами в сторону и что-то сказала ему на ухо, вытирая слезы с его щек. Рами кивнул, крепко обнял сестру и побрел к гиппоиду, тихо гудевшему в режиме ожидания у ворот вокзала.
— Что ты ему сказала? — спросил Акамар.
— Чтобы не забывал верить в мечту, — ответила Эда, отцепляя хищную орхидею от плеча и сажая ее на толстенький саговник в декоративной кадке у здания вокзала. — И что тогда он сможет сдать экзамены досрочно, как я, и мы будем учиться вместе.
— Ну да, — сказал Акамар.
Эда улыбнулась и обняла его.
— Если ты больше не веришь в свою мечту, это не значит, что мы не можем сделать ее явью, — крикнула она из дверей вагона за секунду до того, как створки захлопнулись, и пассажирский состав исчез, оставив над монорельсом клубящуюся пыль.
Однако Рами было мало верить в мечту — он жаждал взять ее воплощение в свои руки, и осенью сбежал, прибившись к паломникам Адвентистов Пророчицы в Алом. Эда позвонила через месяц по спутнику, чтобы сообщить, что Рами объявился у нее в университетском общежитии, грязный и голодный, но полный идей, как изменить мир к лучшему.
На моноэкране в баре полыхали демплас-башни, на фоне которых позировали люди в алых тагельмустах, сжимающие в руках вакуумные винтовки, а голос за кадром рассказывал о терактах в крупных городах Альянса и скором завершении проекта “Арес”.
— Гиппоидам, на которых ездят туристы, нужно чутка поправить опорно-двигательную систему, — сказал Акамар, передавая Мелиссе кружку с дымящимся кофе. Настоящие зерна — контрабандные, разумеется — иногда можно было купить на базаре у старого вокзала.
— Поправь, — сказала Мелисса, откинув с лица пряди седеющих волос, и откинулась в плетеном кресле, отложив портативный терминал. На веранде ранчо было свежо. До восхода солнца оставалось еще больше часа, но ярко-алые ручейки уже сбегали по горным склонам на востоке. Пахло лавандой и влажной землей. По металлическим перилам ползли две хищные орхидеи.
— Там больше дизайнерская правка, а не техническая, — сказал Акамар, отхлебнув кофе. — С этим у тебя получается ловчее. Гиппоиды с одинаковой уверенностью двигаются и вперед, и назад. Туристов это сбивает с толку — им-то нравится представлять себя на настоящих лошадях, пусть и стальных.
— Это непрактично, — отозвалась Мелисса, наблюдая за орхидеями. Вторая наконец догнала первую, оплела ее пушистыми псевдоподиями и пыталась притянуть к себе. — Рано или поздно кто-нибудь увязнет в болоте, и привет, без обратного хода. Тебе оно надо?
— А ты не отключай его совсем, — ответил Акамар. — Просто сделай движения больше похожими на настоящих лошадей, хорошо?
Мелисса фыркнула в ответ. Они помолчали, потягивая кофе и наблюдая за возней орхидей на перилах.
— Программу марсианской колонизации возобновляют, — сказала Мелисса.
Хищных орхидей не было в программах терраформирования, и Акамар подозревал, что их ростки прятались в немногочисленных вещах, которые они с Мелиссой привезли с собой из крохотной квартирки в старой высотке.
— Наверное, все же не стоит делать гиппоидов слишком похожими на лошадей, — сказал Акамар. — Не думаю, что туристам будет сильно весело, если они начнут сбрасывать их на землю при виде змей.
Орхидеи в ходе потасовки запутались в псевдоподиях, сорвались с перил и упали вниз, в шумевшую на ветру ноосельву.
— Эда звонила вчера, — сказала Мелисса.
Акамар покрутил в руках старый широкополый стетсон. Эда прислала его в подарок на прошлый День Альянса. “Как в любимых отцовских вестернах”, сказала она Мелиссе. Акамар в шутку надел стетсон, когда повел группу на гиппоидах в горы, и с тех пор не расставался с ним — как и со старым обрезом в самодельной кобуре на поясе. Туристам нравилось.
— Ее приняли бортовым инженером в экипаж миссии “Марс-9”, — закончила Мелисса. — Корабль стартует через полгода.
Акамар допил кофе, надел стетсон, нахлобучил его на глаза и поднялся.
— Или чего там боялись настоящие лошади, пока не вымерли, — сказал он и пошел к ангару, где заряжались гиппоиды.
8
Симптомы полуденной болезни появились у Мелиссы следующей зимой. Она не сразу заметила, что не может отличить одни символы от других в строчках кода. Дрожащими пальцами набирала команду очистки экрана и начинала снова. В редкие периоды, когда болезнь отступала, она вновь могла сложить символы в осмысленные слова. Иногда успевала написать короткий кусок кода, прежде чем ее разум вновь затягивало в сумрак искаженных знаков и ломаных смыслов.
Порой символы складывались в слова, которые ее пугали, и тогда Мелисса отбрасывала терминал в сторону и подолгу сидела на веранде в плетеном кресле, прислушиваясь к шепотам, которые доносились со стороны реки.
В баре у вокзала перестали готовить ползучую кукурузу, заменив ее на синтетические гренки, популярные в новомосковских барах. Туристы заняли все столики и облепили стойку. На моноэкране сменяли друг друга черно-белые фотографии. Лицо Эды вспыхнуло на секунду и затерялось в сотне других. Голос за кадром рассказывал о взрыве бортового реактора, приведшего к гибели экипажа миссии “Марс-9” на тридцатый день полета.
— Ты ведь знал, что все будет именно так? — спросила Мелисса, когда он принес кофе ей на веранду.
В ангаре негромко гудели, заряжаясь, гиппоиды. Док-станция сбоила, и мерный электрический звук изредка прерывался громким металлическим лязгом, когда боты на секунду переходили в активный режим. Мелисса отложила в сторону портативный терминал с тысячами строк бессвязного кода.
— Он не говорил о деталях, — сказал Акамар, осторожно поставив чашку на столик и не глядя ей в глаза.
— Кто говорил? — спросила Мелисса. — Я ведь ничего не знаю о тебе, ты понимаешь? Даже твоего настоящего имени.
Акамар положил руку ей на плечо, но Мелисса сбросила ее, опрокинув чашку с кофе.
— Можешь не бояться что-то мне рассказать наконец, — ее голос дрогнул. — Я и в памяти это удержу не дольше, чем…
Она вдохнула воздух, чтобы продолжить, и так и замерла с открытым ртом, отчаянно пытаясь поймать ускользающие слова.
Он обнял ее, но ничего не сказал.
От Рами вестей не было.
Акамар так и не узнал, пыталась ли Мелисса в редкий миг ясности внести поправки в терминал док-станции, и болезнь застала ее врасплох, или же целенаправленно закоротила центральные процессоры гиппоидов и шагнула в их содрогавшиеся от перегрузки ряды.
Не знать этого оказалось намного хуже, чем много лет ждать, когда он увидит пустое плетеное кресло на веранде.
Акамар положил руку на верньер, сдерживая порыв сорвать пломбу, и выкрутить его в красную зону, намертво выжигая нервные цепи гиппоидов в ангаре. Он перевел центральные процессоры в спящий режим и тяжело привалился к стене, не в силах оторвать взгляда от заляпанных кровью металлических копыт.
Акамар похоронил то, что осталось от тела, на склоне горы над ранчо. Сровнял с землей старый ангар и выстроил на его месте новый, деревянный — как в старых вестернах. Несмотря на то, что внутри по-прежнему пахло озоном и машинным маслом, а не живыми лошадьми, туристы были в восторге.
9
Акамар просыпается до рассвета и выходит из жилого модуля, заплетенного лианами. Пока варится кофе, он сидит у костра — седой старик с неаккуратно подстриженной бородой и длинными волосами, рассыпавшимися по плечам — и растирает больную ногу, изувеченную при демонтаже станции терраформирования. Небо над ноосельвой переливается оттенками бирюзового. Акамар надевает потрепанный стетсон, седлает гиппоида и едет в город.
Улицы пустынны. Поток туристов иссяк после того, как Южный Сепаратистский Сектор был уничтожен прямым ядерным ударом с орбиты. Им на смену пришли молодые парни и девушки, жившие одним днем. Они рисковали импульсивно и беспорядочно, забираясь в ноосельву одни, без проводника и с минимумом технического снаряжения.
Барахолка на дальних рядах базара бурлит каждое утро, но выкипает к полудню. Акамар внимательно осматривает каждую груду хлама, сваленного прямо на растрескавшемся асфальте. Наконец находит потрепанный кофр с полустертым логотипом “Мантиморфы”. Внутри — коммуникатор дальней связи времен программы “Марс-8”.
Акамар заходит в бар рядом с вокзалом. Пока он ждет свое пиво и порцию запеченной ползучей кукурузы, бармен передает ему листок бумаги с координатами.
— Приехали вчера, — говорит он. — Разбили лагерь вот здесь. Ждут после заката три бумажные карты и одну электронную.
Акамар кивает, и бармен уходит во тьму пустого зала. На моноэкране мужчина в алом тагельмусте говорит о скором конце времен. Видны лишь глаза, окруженные сеткой морщин и шрамов, а голос намного ниже, чем ему помнилось — но Акамар знает, что это Рами.
Починка коммуникатора занимает несколько часов. Акамар сидит у костра перед жилым модулем и сканирует скрытые и дальние частоты, слушая тональное шифрование орбитальных оружейных платформ.
На закате он заходит в жилой модуль, достает из тайника в рабочем отсеке марку памяти и три стопки желтой бумаги. Из них выпадает монетка, которую Акамар ловит на лету и, не глядя, опускает в карман.
Путь к голому каркасу станции терраформирования пролегает мимо ранчо. В свете луны низкие облака отбрасывают тени, бегущие по ноосельве, и модульного дома почти не видно под зеленым покровом. На веранде охотятся хищные орхидеи. Плетеное кресло давно сгнило и развалилось.
Акамар чуть замедляет гиппоида, прислушиваясь к шепотам, которые ночной ветер приносит со стороны реки.
Он без труда находит лагерь. Трое парней и две девушки разбили палатки и жгут костры прямо на затянутом лианами фундаменте станции терраформирования. Крепкие, мускулистые тела блестят в свете костра, как стальные корпуса их вездеходов-многоножек. Акамар отдает им марку памяти и три бумажные карты, тщательно отрисованные от руки, и возвращается к гиппоиду, подволакивая правую ногу.
Забираясь в седло, он оглядывается на девушку лет двадцати, с косо подстриженной челкой, в обрезанных джинсах, камуфляжной майке и стертыми в кровь локтями и коленями. Ее кожа покрыта росчерками контактов биоинтерфейсов, будто вязью племенных татуировок. Она смеется чему-то в отблесках костра, дергает головой и встречает его взгляд.
Ее глаза — точь-в-точь, как у Мелиссы, и Акамар выкручивает гашетку до упора, пустив гиппоида галопом, и сносит ветхую рабицу, ограждающую фундамент станции, вызвав взрыв одобрительных возгласов за спиной. Сервомоторы гиппоида натужно воют, один за другим вспыхивают огоньки на приборной панели, предупреждая о критическом перегреве. Ветер срывает с головы стетсон, и система безопасности протестующе сигналит, но Акамар жмет на гашетку до тех пор, пока перегрев не достигает критической отметки, заставив гиппоида щелчком сложить задние ноги и аккуратно сбросить Акамара на землю в шаге от пропасти.
Протокол безопасности, который Мелисса прописала в коде много лет назад.
В трех сотнях метров внизу грохочет река, пробивая себе тропу между древних скал.
Той ночью Акамар до рассвета сканирует каналы дальней связи, пока наконец не слышит сквозь статику помех слабый, исчезающий голос. Преодолев десятки миллионов километров, он повторяет позывные первой марсианской колонии, которые программа “Марс-9” унаследовала от своей предшественницы.
Бирюзовое свечение неба не исчезает с рассветом — наоборот, оно становится отчетливее и тянется вниз, превращаясь в стену жидкого пламени до самого горизонта.
Со стороны города слышны взрывы. В бирюзовое небо поднимаются столбы черного дыма.
Акамар седлает гиппоида в последний раз и направляется к ранчо. Подъем начинается сразу за ним, но за долгие годы ноосельва поглотила узкую тропку. Акамар отключает питание гиппоида, слушая, как затихает гудение сервомоторов под потертым гнедым кожухом, и начинает восхождение, хватаясь за стволы пальм и подволакивая больную ногу.
Колено разрывает от боли, на середине подъема нога перестает его слушаться, и остаток пути Акамар проделывает ползком. Тяжело дыша, он приваливается спиной к расколотому черному камню на могиле Мелиссы и поднимает взгляд к горизонту.
Гигантские черно-огненные грибы, вырастающие из жидкого бирюзового пламени, которым залит город, потрясают его своей красотой.
Акамар достает из кармана монетку, выпущенную к юбилею высадки миссии “Марс-7”. Жидкое пламя жадно поглощает ноосельву, стремительно подбираясь к ранчо. Он сжимает монетку в кулаке и думает о том, что история его жизни, услышанная от анарха Хаоса больше полувека назад, была напутствием, а не проклятием.
Далеко внизу, в затопленной огнем долине, на обгорелом остове саговой пальмы жмутся друг к другу хищные орхидеи, и их стебли идут мелкой дрожью, когда пламя охватывает пушистые псевдоподии.