Стой! Куда, неугомонный?
Вечно – прямо, снова – в путь.
К. Бальмонт, «Ветер»
«Когда встревоженная Россия ударила в набат, сзывая сынов на защиту против врага, Кавказ, как огромный каменный муравейник, раскрылся всеми своими ущельями и долинами, откуда потекли горцы по примеру прошлых лет на разные фронты могучей России… Из горцев Северного Кавказа постоянную воинскую повинность отбывают только осетины, но, несмотря на это, масса осетинской молодежи в первые же дни войны постаралась записаться добровольцами в ряды русской армии».
Так писал в заметке «Осетины на войне и в тылу», напечатанной в 1916 году в одной из петроградских газет, осетинский художник и публицист Махарбек Туганов.
Не отказывая в храбрости молодым осетинам, можно, однако же, предположить, что непросто им было бы оставаться дома, видя пример своих старших. Многие заслуженные ветераны, имевшие за плечами уже не одну войну, едва заслышав зов походной трубы и отголоски сражений, вновь поспешили встать в строй.
Современник Туганова Владимир Гайдуков в своей книге «О казаках, осетинах и дагестанцах» поведал о собравшемся осенью 1914 года на Кавказский фронт старце Бимболате Таболове из аула Мизур Терской области, которому, если верить газетам, минуло сто двадцать девять лет:
«Этот патриарх […] как только разнеслась весть о войне с Турцией, вооруженный с головы до ног, на лучшем коне из своего табуна подъехал к сельскому правлению Мизурского общества, где настойчиво просил старшину внести его в списки добровольцев, едущих воевать с Турцией.
Такой факт не только интересен сам по себе, но и показывает настроение осетин по отношению к войне.
Настроение это в осетинском народе поддерживается георгиевскими кавалерами турецкой 1877 года и японской войн, насчитывающихся в Осетии сотнями».
О троих таких георгиевских кавалерах и пойдет наш рассказ.
* * *
В упомянутой книге Гайдукова среди прочего приведены следующие сведения:
«В аульном списке селения Ольгинского под Владикавказом на четыреста дворов значатся среди лиц, имеющих там земельный надел, 4 генерала, 55 штаб- и обер-офицеров […] Георгиевских кавалеров в селении 119 человек».
Одним из этих ста девятнадцати был Егор (Дзикур) Жантиев. Он родился в 1858 году в семье Петра Жантиева. Многие представители этой уважаемой фамилии вели свое происхождение от осетинских алдаров. Были ли среди таковых предки Егора, неизвестно (любопытно при этом, что в одном из документов, касающихся его службы во время Первой мировой войны, в графе «звание или сословие», вероятно, с его собственных слов записано «дворянин»).
В ноябре 1876 года в возрасте всего лишь восемнадцати с половиной лет Егор поступил в Осетинский дивизион Терско-Горского конно-иррегулярного полка. Не прошло и полугода, как Россия, выступив защитницей христианского населения Балканского полуострова, объявила войну Турции, и вскоре Жантиев отбыл на фронт. Осетинский дивизион, приданный Владикавказскому казачьему полку (который после этого стал официально именоваться в документах военного времени Владикавказско-Осетинским), выказал за Дунаем лучшие качества, с честью выполнив поставленные ему боевые задачи и удостоившись «в ознаменование особенного монаршего благоволения […] за оказанные подвиги мужества и храбрости» георгиевского знамени. В октябре 1878 года, по окончании войны, Терско-Горский полк расформировали, но уже короткое время спустя удальцы из Осетии вновь сражались под российским знаменем.
Начиная с 1879 года, русские войска предприняли два похода в лежавший в туркменских степях Ахал-Текинский оазис с целью умиротворения воинственных и непокорных текинцев, постоянно тревоживших среднеазиатские владения империи. Первая Ахал-Текинская экспедиция не увенчалась сколько-нибудь заметным успехом; вторую, состоявшуюся в 1880-1881 годах, возглавил генерал Михаил Скобелев, герой турецкой кампании. Скобелев, будучи высокого мнения о доблестях, проявленных осетинскими офицерами и добровольцами в делах против турок (Владикавказско-Осетинский полк входил в отряд, которым командовал генерал, а среди его лучших ординарцев были Созрыко Хоранов и Дзамболат Абациев), распорядился назначить в свой личный конвой три десятка осетин. В числе этих всадников, неотступно следовавших за командующим, выполнявших нередко с риском для жизни его поручения, а при надобности и участвовавших в сражениях, оказался и Егор Жантиев.
Военные действия закончились в начале 1881 года падением главного оплота «туркменов Текинского рода» – Геок-Тепе и замирением края. Занятая русскими войсками территория была присоединена к империи и вместе с землями Закаспийского военного отдела образовала Закаспийскую область, вошедшую в состав Кавказского военного округа.
Жантиев за заслуги был произведен в старшие урядники и награжден Знаком отличия Военного ордена св. Георгия 4-й степени (за сопровождавшуюся боем с неприятелем рекогносцировку селения Янги-Кала и крепости Денгиль-Тепе, которая производилась отрядом под началом самого Скобелева), а также серебряной медалью «За взятие штурмом Геок-Тепе». В дЖантиев за заслуги был произведен в старшие урядники и награжден Знаком отличия Военного ордена св. Георгия 4-й степени (за сопровождавшуюся боем с неприятелем рекогносцировку селения Янги-Кала и крепости Денгиль-Тепе, которая производилась отрядом под началом самого Скобелева), а также серебряной медалью «За взятие штурмом Геок-Тепе». В дальнейшем Егор еще более года оставался при Скобелеве, а после смерти генерала служил у князя Евгения Романовского – тоже военного, участника русско-турецкой войны, члена императорской фамилии, состоявшего в браке с сестрой Скобелева Зинаидой. В Осетию он вернулся только в 1884 году.
В следующий раз Егор Жантиев отправился в далекий поход по прошествии двадцати лет, когда началась русско-японская война. Уже в апреле 1904 г. он, к тому времени старший урядник Терской постоянной милиции, вместе с несколькими земляками прибыл на Дальний Восток, желая поступить в действующую армию. Для добровольцев и охотников существовали ограничения по возрасту – приему в войска подлежали лица не старше сорока лет. Жантиеву шел уже сорок седьмой год, но здоровьем и крепостью он превосходил многих из тех, кто был значительно моложе, а опыт участия в двух кампаниях говорил сам за себя.
Прибывшие осетины были зачислены в конвой штаба Забайкальской казачьей дивизии, где Жантиеву, наиболее опытному из них, выпало играть нерядовую роль – так, в одном из очерков, помещенных в «Летописи войны с Японией», «старик осетин Егор Петрович Джонтиев» назван не кем иным, как «телохранителем» командующего дивизией, генерала Павла Ренненкампфа. Последний, как и его штабные офицеры, не прятался от пуль, так что конвойным нередко приходилось сопровождать его под огнем неприятеля. В другом выпуске «Летописи…» можно увидеть снимок – раненый генерал Ренненкампф в госпитале в окружении своих ординарцев, среди которых и Жантиев (в подписи указано «осетин Егор Шахтиев»).
В одном из боевых дел, у деревни Вендзятунь, был ранен и Егор. Очевидец так описал это событие: «Выстрелы гремят со всех сторон. Пули то и дело с визгом проносятся по ущелью. Больше всего их падает там, где генерал Ренненкампф со своим штабом […] Одна из пуль поражает казака всего в нескольких шагах от генерала. Казака подхватывают на руки и относят в сторону. Вдруг стоящий сзади генерала доброволец-кавказец, в черной черкеске и папахе, торопливо хватается за подбородок, из которого широкой струей сочится кровь: пуля пробила ему челюсть…» В другом описании этой стычки приводится и имя кавказца: «…легко ранен в правую сторону нижней челюсти волонтер, старик осетин Егор Петрович Джантиев, наш общий любимец, георгиевский кавалер».
Несмотря на ранение, Жантиев «остался в строю и продолжал так же отчетливо исполнять свои обязанности, служа примером казакам», за что удостоился своего второго «Егория» – 3-й степени. В книге «Дневник Забайкальского казачьего офицера», автор которой войсковой старшина Андрей Квитка лично знал Жантиева (правда, и в тексте данного издания тот ошибочно назван Шахтиевым), имеется фотография награждения георгиевских кавалеров дивизии – на правом фланге Егор Петрович возвышается над шеренгой отличившихся нижних чинов, словно былинный великан.
За знание военной службы и в высшей степени примерное отношение к своим обязанностям Жантиев был произведен в вахмистры, а в июне 1905 г. назначен в ординарческую команду при штабе вновь образованного 7-го Сибирского армейского корпуса, куда вошла и Забайкальская казачья дивизия. Уже после окончания войны, в январе 1906 года, он был пожалован за военные отличия званием юнкера милиции, а в декабре – офицерским чином прапорщика милиции.
В Терской постоянной милиции Жантиев прослужил до начала марта 1909 года, когда был уволен от службы по болезни с пенсией. Через месяц ему исполнился пятьдесят один год.
Уйдя на покой, Егор Петрович мирно жительствовал в Осетии с супругой, Анной Николаевной, но дел, напоминавших о славном прошлом, не сторонился, принимая в них живое участие. Так, с 1910 года он состоял членом Общества взаимопомощи отставных офицеров и чиновников Терской области, являясь также и одним из его учредителей, а в июне 1912 года, согласно заметке в «Историческом вестнике», посетил Москву, где вместе с Дзамболатом Абациевым и другими приглашенными ветеранами скобелевских походов присутствовал на торжественной церемонии открытия памятника «Белому генералу» на Тверской площади. Трудно сказать, ожидал ли он, что его военная карьера продолжится, однако в 1914 году началась Первая мировая война – и уже 17 августа пятидесятишестилетний отставной офицер подал прошение на Высочайшее имя: «Просит прапорщик милиции Егор Петрович Жантиев о нижеследующем. Имея ревностное желание поступить на время военных действий на действительную военную Вашего Императорского Величества службу и поднося у сего Указ об отставке, всеподданнейше прошу: дабы повелено было меня вышепоименованного определить на службу на имеющуюся свободную вакансию в 1-м полевом жандармском эскадроне».
«Свободная вакансия», хотя и не в жандармском эскадроне, отыскалась – 3 ноября Жантиев был определен в Туркменский конный полк. Это была иррегулярная воинская часть, строевые и нестроевые нижние чины для которой набирались из охотников-туркмен Закаспийской области. Вполне возможно, среди них были и те, с чьими предками бывалый ольгинец воевал в Ахал-Теке более тридцати лет назад; теперь текинцы стали ему товарищами по оружию, и они вместе сражались против общего врага.
В изданной во время войны книге Гаппо Баева «Боевая служба осетин» в числе офицеров – членов Ольгинского общества, находившихся в действующей армии, указан и прапорщик Жантиев Е.П.
До конца 1914 года Егору Петровичу случилось вновь побывать в Москве – вместе с группой больных и раненых офицеров его направили сперва в лазарет при сборном пункте Красного Креста, а затем в Евангелический полевой лазарет. Это событие, как и предыдущий визит ветерана в Москву, не прошло незамеченным – журнал «Искры» поведал читателям, что «в Москве на излечении находится раненый в бою на прусском фронте бывший ординарец М. Д. Скобелева Зикур Жантиев», сопроводив заметку снимком, сделанным в маленьком городке Инстербурге: Жантиев верхом на коне со знаменем. Лечился он, впрочем, недолго и вскоре вернулся в строй.
Туркменский конный полк (позже переименованный в Текинский), прибывший на фронт осенью 1914 года, участвовал в боевых действиях вначале в Польше и Австрии, затем в Карпатах, проявив себя в нескольких серьезных делах против австро-венгерских войск. Уже к весне 1915 года к двум имевшимся у Егора Жантиева георгиевским крестам добавились два офицерских ордена за проявленные отличия: Св. Анны 4-й степени с надписью «за храбрость» и Св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом, а позже командующий 9-й армией произвел его в корнеты милиции. Он провоевал еще около года, пока, наконец, в мае 1916-го не был уволен, опять-таки «за болезнью» и с пенсией – не дослужив лишь нескольких месяцев до сорокалетия своего поступления в Терско-Горский конно-иррегулярный полк.
* * *
Турецкая кампания 1877-1878 годов стала первой и для Бицко (Бицка) Торчинова, родившегося в селении Тулатовском в семье Галау Торчинова, магометанина, простого сословия, примерно в 1860 году. Как и Егор Жантиев, он участвовал в войне на Балканах всадником Осетинского дивизиона. Боевые заслуги его были отмечены георгиевским крестом.
В 1880-х годах судьба также забросила Бицко Торчинова в Закаспий, надолго связав его с этим среднеазиатским краем. В феврале 1885 г. была учреждена Туркменская милиция Закаспийской области, комплектовавшаяся охотниками из местного населения, а также из кавказских «азиатцев», ранее служивших в милиционных и иррегулярных частях; в ноябре 1892 г. она была преобразована в Туркменский конный (позже – конно-иррегулярный) дивизион. В этом формировании и проходил службу Торчинов. Однако большую часть времени он исполнял должность ординарца при генерале Алексее Куропаткине, который с 1890 по 1898 год являлся начальником Закаспийской области и командующим войсками в ней. Известный русский писатель и путешественник Евгений Марков, побывавший в 1892 году в Туркмении, вспоминал, как встреченный им в одном из караван-сараев Мерва «разговорчивый казак из осетин, служащий в качестве джигита при генерале Куропаткине», расхваливал достоинства текинских лошадей, поведав между прочим, что «свел троичку к себе домой, на Терек, как в отпуск ездил».
Едва ли выбор Куропаткина, сделавшего своим многолетним бессменным ординарцем уроженца Осетии, можно считать случайным – прошедший со Скобелевым и русско-турецкую войну, и экспедицию в Ахал-Теке, он не раз видел осетин в деле и мог по достоинству оценить их лучшие качества.
В октябре 1901 г. Торчинов, уже награжденный званием юнкера милиции, был произведен в прапорщики милиции, а в марте 1902-го по домашним обстоятельствам уволен от службы с мундиром. При этом он по-прежнему состоял при генерале Куропаткине, занявшем к тому времени пост военного министра, и весной-летом 1903 года сопровождал своего начальника в ходе его инспекционной поездки в Приамурский военный округ и Маньчжурию, а также официального визита в Японию, где в числе других чинов свиты Куропаткина имел честь быть представленным японскому императору.
А менее чем через год Бицко Торчинову вновь пришлось оказаться на Дальнем Востоке и встретиться с японцами, теперь уже на поле боя – 7 февраля 1904 г. На Куропаткина было возложено командование Маньчжурской армией, сформированной для ведения войны с Японией, и уже 12 февраля Торчинов был возвращен на военную службу, определен в Туркменский конно-иррегулярный дивизион с прикомандированием к Уссурийскому казачьему полку и назначен в распоряжение командующего армией (в октябре 1904 г. Куропаткин стал главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, действующими против Японии, оставаясь в этой должности до начала марта следующего года).
Немало сведений об ординарческих буднях Бицко Торчинова сохранилось на страницах печатных изданий. Вот, например, сухие строки из подготовленного уже после войны по поручению Куропаткина отчета о сражении на реке Шахэ в сентябре-октябре 1904 года: «Поручик Туркменского дивизиона Бицко Торчинов, посланный Командующим армией разведать, что происходит близ сопки “с деревом”, отправился с несколькими казаками и пограничниками конвоя к дер. Сахеян. Здесь в 4-м часу утра он нашел перемешанных людей частей 22-й пех. дивизии. На северных склонах сопки была та же картина: склоны были усеяны людьми разных полков, беспорядочно перемешанных. Продвигаясь далее, поручик Торчинов часов около 4-х утра 4-го октября со своими людьми достиг вершины сопки “с деревом”. Там в это время не было ни наших, ни японцев. Около самого дерева лежал труп капитана Ягодкина, а далее на южных склонах лежали трупы японцев и стрелков 36-го В.-С. стр. полка. Поручик Торчинов спустился к дер. Ялузань и здесь наткнулся на партию японцев, с которыми затеял перестрелку».
Данный эпизод (в более красочном изложении) отражен и в известном очерке «Бицко Торчинов – осетин», который по горячим следам напечатали многие газеты:
«Торчинов приехал на сопку, смотрел страшную картину поля чести, эту траншею трупов, проехал вперед за линию наших цепей и вдруг попал под огонь двух японских рот. Он, нимало не смущаясь, поскакал на них со своими семью амурскими казаками, и роты, потрясенные еще ночным боем, стали отступать от неистовой атаки Торчинова. Отойдя к деревне, они оправились и встретили казаков жестоким огнем. Пришлось отступать. В это время под одним из казаков была убита лошадь. Казак спрыгнул с нее и пошел пешком… Это увидал Торчинов и остановился, несмотря на сильный огонь. “Седло! – закричал он казаку. – Зачем бросаешь седло! Возьми его с собою!” И он заставил казака забрать седло и только тогда отошел к сопке…»
Начинался же очерк словами: «Он делил с главнокомандующим все походы, был при нем везде, и, если понадобится, этот верный и преданный человек грудью заслонит главнокомандующего от вражьих пуль. Прямой, искренний, честный – он был лучшим представителем рыцарского племени осетин. Ему ничего не нужно: ни чинов, ни наград, ни орденов; он живет славою, подвигами главнокомандующего, которому он отдал и тело свое, и свою душу. Среднего роста, чудно сложенный, гибкий и ловкий, сильный и смелый, он ничего не боялся».
Упоминается постоянный спутник Куропаткина и в другой публикации, повествующей о Шахэйском сражении: «…раздалось противное, все ускоряющееся и усиливающееся шипение тяжелого снаряда и – пам!! – облако черного дыма взвилось в нескольких саженях от командующего… Командующий армией переехал на другую сопку, возвышающуюся над этой. Здесь, возле двух серых каменных утесов, завернувшись в бурку, сидел он и тихо говорил со своим начальником штаба и генерал-квартирмейстером. Казаки принесли несколько снопов чумизной соломы и подпоручик милиции, осетин Торчинов, распоряжался на случай, если бы командующий вздумал отдохнуть. На полугоре казаки и пограничники разводили огонь, чтобы вскипятить чай».
Неизгладимое впечатление произвел Бицко на американского военного корреспондента Фредерика Маккормика, записавшего свои воспоминания о встречах с русским главнокомандующим и сопровождавшими его офицерами в Ляояне, где находилась штаб-квартира Маньчжурской армии: «Колоритнее всех был кавказец – личный охранник и ординарец генерала Куропаткина, в своем долгополом коричневом домотканом сюртуке, с наградами скобелевских времен, в заломленной на затылок каракулевой шапке, с роскошной кавказской саблей, кинжалом и нарядными напатронниками».
Высокого кавказца в темной черкеске и папахе рядом с Куропаткиным можно заметить на многих снимках, сделанных на маньчжурском театре военных действий.
За отличия в делах против японцев Бицко Торчинов был произведен в чин подпоручика милиции, а затем – в чин поручика милиции, и пожалован орденом Св. Равноапостольного Князя Владимира 4-й степени с мечами и бантом. После окончания войны он продолжил службу, будучи зачислен вновь в Туркменский конно-иррегулярный дивизион, откуда был уволен с мундиром и с пенсией в апреле 1909 г. – через месяц с небольшим после выхода в отставку Егора Жантиева (и так же, как и последний, «за болезнью»).
Несмотря на то, что служба его проходила вдали от дома, Бицко Торчинов не забывал родное селение, где пользовался заслуженным уважением. В частности, еще в 1907 году, когда Тулатовское общество приговором постановило «в память благополучного избавления от покушения на жизнь Особы Его Императорского Величества Государя Императора устроить мечеть», земляки избрали Торчинова в состав комитета по сбору средств на строительство; нужную сумму собрали за год, и в 1909 году мечеть была построена. Позже, уже в отставке, Бицко Галлауович сделался почетным блюстителем и попечителем Тулатовского начального училища.
Вступление России в мировую войну побудило отставного поручика милиции, которому было уже за пятьдесят, немедленно предложить свои услуги армии и Отечеству. Еще не закончился август 1914-го, как он по собственному ходатайству был определен на службу – первоначально приказом главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта в Осетинский конный дивизион, с прикомандированием к 12-му Донскому казачьему полку. Но военный министр не утвердил это определение, поскольку зачисление офицеров милиции в части регулярной кавалерии не допускалось. Около полутора лет Торчинов провел в войсках Юго-Западного фронта, побывав за это время и в Киеве, и в занятой русской армией Галиции, при военном генерал-губернаторе.
А вскоре военные пути-дороги вновь свели его с генералом Куропаткиным, назначенным в феврале 1916 г. командовать армиями Северного фронта. Вначале Торчинов был прикомандирован к его штабу в качестве обер-офицера связи, а летом того же года последовал за своим давним начальником в Среднюю Азию, на этот раз в Ташкент, где Куропаткин вступил в должности Туркестанского генерал-губернатора и командующего войсками Туркестанского военного округа. Остававшийся в его распоряжении Торчинов был определен в Текинский (бывший Туркменский) конный полк, развернутый в начале войны из того самого Туркменского конного дивизиона, где Бицко прослужил столько лет. Произошло это всего лишь пару месяцев спустя после того, как с полком распрощался его старый боевой товарищ Егор Жантиев.
До конца года Бицко Торчинов успел получить очередной чин штабс-капитана милиции, а также орден Св. Станислава 2-й степени («за отлично-ревностную службу и особые труды, вызванные обстоятельствами текущей войны»).
* * *
Третий герой нашего повествования Хаджимусса Дзугаев в силу своего возраста не мог поучаствовать в русско-турецкой войне 1877–1878 годов – когда она началась, ему еще не минуло и двенадцати. Однако и на его долю походов и сражений хватило с избытком, тем более что он, как и Жантиев с Торчиновым, никогда не уклонялся от испытаний, напротив, сам искал с ними встречи.
Родился Хаджимусса в 1865 году, в селении Ардонском, в семье крестьянина Гиссо Дзугаева. Судя по всему, с малых лет его отличала деятельная натура, не чуждая риска; подростком он даже успел угодить на полтора месяца в тюрьму. Тем не менее, повзрослев, Хаджимусса не пошел по кривой дорожке, посвятив свою жизнь службе Отечеству на военном поприще. Что и неудивительно – с давних пор многие уроженцы Ардона избирали для себя воинскую стезю; недаром автор очерка «В плоскостной Осетии» Александр Андреев, передавая свой разговор с братьями Хорановыми, приводит слова одного из них, сказанные об ардонцах: «Погоны ведь для них, как для детей, – все. И они никак не могут понять никакой другой службы, кроме военной».
С уходом в прошлое Терско-Горского конно-иррегулярного полка, в состав которого входил Осетинский дивизион, история осетинских национальных формирований в русской армии не закончилась. В течение первых нескольких лет после введения в 1887 году воинской повинности на Кавказе осетины Терской области подлежали призыву в полки Терского казачьего войска. В 1-м Сунженско-Владикавказском казачьем полку для них была образована особая команда, впоследствии послужившая основой для создания регулярной кавалерийской части – Осетинского конного дивизиона; в нее-то и поступил охотником в январе 1889 г. Хаджимусса Дзугаев.
Срок действительной службы до перечисления в запас для отбывающих воинскую повинность осетин, как и для казаков, составлял три года. Дзугаев же изъявил желание остаться на сверхсрочной службе, проведя в полку в числе «прикомандированных всадников из туземцев» почти восемь лет и покинув его лишь осенью 1896 года, заслужив к этому времени своим усердием и поведением чин урядника. Дома он, впрочем, пробыл недолго – в скором будущем его ожидали дальний путь, неведомый край и первая война.
В 1897 году для обеспечения безопасности строительства Китайско-Восточной железной дороги была создана охранная стража, в которую набирали добровольцев, главным образом льготных казаков и запасных нижних чинов. В октябре того же года первые пять сотен стражников с Терека, Кубани и Урала убыли на Дальний Восток, в Маньчжурию; среди них был и Хаджимусса Дзугаев.
Охранная стража КВЖД не относилась ни к армии, ни к пограничной страже, тем не менее именно в ее рядах Хаджимусса принял боевое крещение. В конце 1899 года в Китае вспыхнуло восстание ихэтуаней, провозгласивших своей целью изгнание из страны всех иностранцев. Нападениям подверглось и русское население Маньчжурии, в том числе строители и служащие железной дороги и их семьи. Охранной страже довелось принять на себя первый удар, вступив в противостояние с восставшими и поддержавшей их китайской армией, а затем участвовать совместно с подошедшими русскими войсками во всех делах и экспедициях кампании до ее победного завершения. Дзугаев, назначенный в конвой главного начальника охранной стражи – полковника Александра Гернгросса, проявил себя с лучшей стороны, подтверждением чему стал знак отличия Военного ордена Св. Георгия 4-й степени (за бой 9 июля 1900 г. у деревни Тун-чен-дзы); через несколько лет, уже в 1905 году, его наградили за китайский поход и вторым георгиевским крестом – 3-й степени. Кроме того, за отличия в делах против китайцев он был вначале произведен в вахмистры, чуть позже по представлению начальства переименован в зауряд-прапорщики и допущен к исполнению младшей офицерской должности, а в декабре 1902 г. получил и чин прапорщика милиции. К этому времени Хаджимусса уже находился на Кавказе; до увольнения он успел еще несколько месяцев послужить в образованном в начале 1901 года из охранной стражи КВЖД Заамурском округе отдельного корпуса пограничной стражи, передавая свой опыт новобранцам.
После возвращения на родину Дзугаев некоторое время служил в Терской постоянной милиции, однако когда началась война с Японией, уже через несколько дней оставил службу «по домашним обстоятельствам» и вновь выехал на Дальний Восток.
Прибывшего на место в марте 1904 г. Дзугаева, вероятно, с учетом его происхождения, первоначально определили в летучий конный отряд подполковника Мадритова, где была сформирована Кавказская сотня, укомплектованная большей частью осетинами-добровольцами. Но к тому времени отряд Мадритова уже выступил в свой знаменитый рейд в Корею, откуда вернулся лишь в конце мая. Не привыкшему сидеть без дела офицеру-кавказцу командование нашло иное применение – в апреле он был прикомандирован для исполнения обязанностей ординарца к полевому штабу Маньчжурской армии, возглавляемому генералом Владимиром Сахаровым, и сразу окунулся в гущу событий. В очерке «Бицко Торчинов – осетин» есть пара строк и о нем: «Известие о занятии Путиловской сопки и взятии нами японских орудий пришло в главную квартиру поздно ночью 4-го октября. Первым узнал об этом осетин, прапорщик милиции Дзугаев, состоящий при начальнике полевого штаба. Он сейчас же помчался туда и к утру привез с сопки несколько ружей, погнутый штык, а главное, массу рассказов и впечатлений».
А вот отрывок из рассказа о поездке главнокомандующего генерала Куропаткина в Симучен, опубликованного в «Вестнике Маньчжурской армии»: «За перевалом дорога лучше. Она идет песчаными берегами реки. Здесь Командующий армией идет временами галопом. Осетины, прапорщики милиции, состоящие при нем и при его начальнике штаба, весело джигитуют. Солнце, жаркий день, прихотливые изгибы реки, чудная декорация гор после долгого сиденья в поле их ободрили и развеселили…» К слову, оба прапорщика-осетина – Бицко Торчинов и Хаджимусса Дзугаев – к концу года были уже подпоручиками милиции, причем производство их в этот чин было утверждено одним Высочайшим приказом.
Чуть ранее Дзугаев был награжден орденом Св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» – за сражение при Шахэ, в котором получил контузию.
«Бравый подпоручик милиции Дзюгаев», находившийся в то время при штабе 1-го Сибирского армейского корпуса (командовал корпусом генерал Гернгросс – бывший главный начальник охранной стражи КВЖД), несколько раз упомянут и в очерке Ивана Шахновского о Мукденских боях, в котором описываются события февраля 1905 года:
«Но вот скачет ординарец с донесением от полковника Леша, и все внимание обращено к нему, к вестнику радости или печали. Верховой нижний чин, подъехав к группе устремившихся к нему офицеров, передает одному из них крошечный конвертик. Последний быстро вручается генералу, который, распечатав его, внятно читает: “Занял деревню Чуанванге, выбив неприятеля штыками. Взяли испорченный пулемет и оружие, брошенное бежавшим противником”.
Все облегченно вздыхают, некоторые радостно крестятся, произнося “слава Богу”.
Бой разгорается. Залпы орудий доносятся справа, слева и с поля впереди лежащей местности. Количество разрывов увеличивается. Дзюгаеву поручается отправиться к Лешу с приказанием.
– Корреспондент, – обращается ко мне Дзюгаев, – если ны боишься, страха если твоя душа ны имеет, поедем со мной туда… – И он указывает рукой на северо-запад, откуда доносится ружейная трескотня и ритмическое тарахтенье пулеметов.
Разумеется, “душа моя страха имеет”, но признаться стыдно, и я принимаю предложение храброго кавказца…
Дзюгаев лихо скачет, поощряя и нас следовать за ним. Шагах в ста от деревни, где находился полковник Леш, опасность в значительной степени увеличивается. Пули буквально летают по всем направлениям, и только слышишь их свист, особый, кажущийся пением неведомой птички. Жужжанья не слышно, стало быть, рикошетов нет. Если пуля просвистела, значит, она уже далеко впереди».
Закончил войну Дзугаев, как и Бицко Торчинов, поручиком милиции (утверждение обоих в этом чине также датировано одним днем).
Вернувшись с Дальнего Востока, Хаджимусса вновь поступил на службу в Терскую постоянную милицию, откуда спустя некоторое время уволился по домашним обстоятельствам. К августу 1914 года, когда началась Первая мировая война, он уже был главой большого семейства – вместе с супругой, Надеждой Аккалаевой из селения Унал (с которой сочетался вторым браком), воспитывал пятерых дочерей: двенадцатилетнюю Елисавету, десятилетнюю Ангелину, семилетнюю Февронию, двухлетнюю Марию и младшую Веру, родившуюся только в 1913 году. Однако, подобно Егору Жантиеву и Бицко Торчинову, Дзугаев не смог усидеть у домашнего очага. 1 октября 1914 г. он был определен в службу в Осетинский конный дивизион; хотя определение это «в изъятие из закона» и утвердили, Дзугаев лишь числился в дивизионе, проведя почти всю войну ординарцем в частях, которыми командовал все тот же генерал Сахаров, «старый знакомый» Хаджимуссы еще со времен русско-японской, – в 11-м армейском корпусе, 11-й и Дунайской армиях, наконец, при штабе помощника главнокомандующего армиями Румынского фронта.
К концу 1917 года Дзугаев, начавший свою службу много позже Жантиева с Торчиновым, обошел их и по наградам, и по чинам. За время войны он был произведен в штабс-капитаны милиции, затем в капитаны милиции; за отличия в делах против неприятеля отмечен орденами Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом, Св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом и Св. Станислава 2-й степени с мечами, а также орденом Звезды Румынии с мечами степени кавалера.
* * *
…Среди работ Махарбека Туганова, написанных им для книги «Осетинские нартские сказания», есть иллюстрация к сказанию «Кому досталась черная лисица». На переднем плане трое могучих витязей, трое нартских богатырей – Урузмаг, Хамыц и Сослан – спорят из-за того, кому из них как наиболее достойному полагается подстреленная на охоте лиса (согласно легенде, чтобы разрешить спор, каждому предложили рассказать какую-нибудь быль из своей жизни – чья быль окажется чудеснее, тому и присудят добычу).
Эта величественная картина встает перед глазами, когда вспоминаешь о трех славных потомках нартов, неугомонных воинах-осетинах Егоре Жантиеве, Бицко Торчинове и Хаджимуссе Дзугаеве.
Каждый из них вступил в службу простым нижним чином, и первой наградой каждому стал «солдатский» георгиевский крест; каждый за отличия был произведен в офицеры милиции, удостоившись впоследствии боевых орденов; каждый прошел несколько войн, не прячась от вражеских пуль, снискав уважение товарищей по оружию и похвалу высшего начальства; о каждом написали современники в газетах, журналах и даже книгах, и, безусловно, каждый мог бы поведать не одну захватывающую быль о своих заслугах на полях сражений от запада до востока, от Балкан до Маньчжурии… Кому отдать предпочтение? Сдается, впрочем, что сами они едва ли стали бы задаваться подобным вопросом, а посему и нам не нужно делать нелегкий выбор. Достаточно вспомнить, что предсказал в 1915 году Гаппо Баев в своем обращении к ушедшим на фронт осетинам: «Родина с благодарностью помянет всех почивших в эту войну, а оставшиеся в живых воины будут гордостью своего народа».
«Гордость своего народа» – именно те слова, что как нельзя лучше подходят ко всем троим.
ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА
РГВИА. Ф. 165. Оп. 1. Д. 1928; Д. 1935; Ф. 400. Оп. 9. Д. 35570; Д. 35912; Д. 36237; Ф. 409. Оп. 1. Д. 94702; Ф. 487. Оп. 1. Д. 686; Ф. 846. Оп. 16. Д. 31323; Д. 31344; Ф. 1300. Оп. 1. Д. 966; Ф. 3639. Оп. 1. Д.2; Д. 3; Д. 18; Картотека бюро учета потерь в Первой мировой войне (офицеров и солдат). Ящик 4722-Ж; ящик 7402-С.
ЦГА РСО-А. Ф. 11. Оп. 62. Д. 1089; Ф. 199. Оп. 1. Д. 164; Ф. 224. Оп. 1. Д. 260.
Высочайшие приказы о чинах военных. 1901 (7 октября); 1902 (20 марта); 1904 (7 февраля, 12 февраля (дополнение), 5 апреля, 23 ноября); 1905 (13 марта); 1906 (3 марта, 17 июня, 23 декабря); 1907 (5 апреля); 1909 (17 апреля); 1914 (3 ноября); 1915 (6 апреля, 20 мая, 27 июля, 31 августа, 26 декабря); 1916 (6 февраля, 19 апреля, 20 мая, 7 июля, 22 июля, 25 августа, 11 сентября, 6 декабря (четвертое дополнение), 13 декабря).
Приказ армиям Юго-Западного фронта от 22 августа 1914 г. № 55.
Ведомость справок о судимости. Издание Министерства юстиции. Книга восьмая. СПб., 1880.
Посемейные списки населенных пунктов Владикавказского округа Терской области на 1886 год. Том 3. Владикавказ, 2014; Том 5. Владикавказ, 2017.
Вестник Маньчжурской армии. 1904. № 16. 1 июля.
Военный телеграф. Война. 1914. № 116 (36). 20 декабря.
Иллюстрированная летопись русско-японской войны. 1905. Выпуск XI.
Исторический вестник. 1903. № XCIII; 1912. № CXXIX.
Искры. 1915. № 1. 4 января.
Кавказ. 1907. № 118. 9 июня.
Летопись войны с Японией. 1904. № 33; 1905. № 70.
Русский инвалид. 1904. № 130. 16 июня; № 143. 2 июля; № 240. 3 ноября.
Терский календарь на 1911 год. Владикавказ, 1910.
Терский календарь на 1913 год. Владикавказ, 1912.
Всеподданнейший отчет о действиях военного министерства за 1887 год. СПб., 1889.
Всеподданнейший отчет о действиях военного министерства за 1890 год. СПб., 1892.
Военные действия в Китае. 1900-1901 гг. Часть 3. СПб., 1910.
Родословная книга владетельных домов. СПб., 1913.
Русско-японская война. Сборник военных статей. М., 1904.
Баев Г. В. Боевая служба осетин. Владикавказ, 1991.
Гайдуков В. М. О казаках, осетинах и дагестанцах. Рязань, 1914.
Гареев Д. А., Туганов Э. М. Махарбек Туганов. Литературное наследие. Орджоникидзе, 1977.
Квитка А. В. Дневник Забайкальского казачьего офицера. Русско-Японская война 1904-1905 гг. СПб., 1908.
Куропаткин А. Н. Завоевание Туркмении (Поход в Ахал-теке в 1880-1881 гг.). С очерком воен. действий в Средней Азии с 1839 по 1876 г. СПб., 1899.
Куропаткин А. Н. Ловча, Плевна и Шейново (из истории русско-турецкой войны 1877-1878 гг.). СПб., 1881.
Марков Е. Л. Россия в Средней Азии. Очерки путешествия по Закавказью, Туркмении, Бухаре, Самаркандской, Ташкентской и Ферганской областям, Каспийскому морю и Волге. Т. 1. СПб., 1901.
Немирович-Данченко В. И. Год войны. Т. 1. СПб., 1878.
Нилус Е. Х. Исторический обзор Китайской Восточной железной дороги. 1896-1923 гг. Т. 1. Харбин, 1923.
Отчет генерал-адъютанта Куропаткина. Т. 2. Сражение на р. Шахе в последних числах сентября и первых октября 1904 г. СПб., 1906.
Паренсов П. Д. Из прошлого. Воспоминания офицера Генерального штаба. СПб., 1901, 1904.
Шахновский И. К. Желтая туча (12 месяцев войны с Японией). Дневник корреспондента. М., 1905.
McCormick, F. The Tragedy Of Russia In Pacific Asia. New York, 1907. Vol. I.
