ПО ДОРОГЕ ДОМОЙ
Осень дождалась: «Ваш выход!». Снова
потянуло сыростью и тленом.
Вечер вороватыми ветрами
оголил сады. Мороз по венам.
И дорог коварные ухабы
в свете одиноких фар уставших.
Надо бы добраться, то-то рады
будут старики мои!.. Погасший
день свернётся листиком кленовым
на крыльце, скрипящем свои байки,
близоруких окон свет неровный,
как лоскут протершейся фуфайки…
Так знакомы запахи и звуки,
так помедлить хочется порою:
осень, дождь, оконце, двери, руки,
сладко пахнущие хлебом и судьбою.
ЧИТАЯ Дж. ДЖОЙСА
Небо – зеркало потаённого –
обезьянничаешь, пьёшь мою боль,
хохочешь в глаза одиночеством,
плюёшь прямо в душу дождём.
Голубоглазая гадина,
хочешь попробовать это?!
Камнем заткну твоих ртов
пересуды – на!..
Небо осыпалось крошевом
Моих несносимых отчаяний,
и я раскололся на миллионы
смертей,
усыпав собою всю землю…
Господи, что я наделал,
Кого я убил – себя или небо,
или небо в себе, или?..
ЗИМНЕЕ ИЛИ ПОСЛЕДНИЙ ТРАМВАЙ
Выморочила изморозь белоснежную нежить,
выстрочило сердце непонятную шалость смыслов:
нежность по городам и весям
вестницею бродяжьего великолепия мается,
скребётся в продрогшие души,
побирается нищенкой,
каликой перехожим – от порога к порогу.
Но всюду едино – глухие затворы молчанья.
Не медли в надежде, беги от замёрзших скорее
туда, где закатное солнце
баюкает нежно младенца – дальний лес за холмами.
Уходи! Видишь, здесь не до тебя людям – грезят…
Изморозью сердец изойдёт последний трамвай
в сонное подреберье зимы.
ВДОХНОВЕНИЕ
Так прозрачно так нежно
румянится утро зарёю апрельской
так пританцовывает
разбрасывая ветви верб
набухающие откровением
Стою оглушённая музыкой ожидания
новой неисполнимости
непроговариваемого
вдохновения
молчальницы
БЕССОНИЦА
…И сколько лет ещё травить
в себе постыдную усталость?..
Как горестно безмолвно плыть
к причалам, позабывшим радость!
Как убаюкивает хмарь
бессониц ждущее отточье…
Как сиротливо этой ночью
глядит в моё окно фонарь…
БЕЛАЯ ПТИЦА
Там, где звёздный конвой провожает меня
До ворот воспалённого голоса плоти,
По периметру боли себя волоча
Замыкаю пространство на сорванной ноте.
Нет, не плач, только песня простуженных дней
Будоражит февральское жгучее небо
Ненасытным огнём голубых фонарей
Страшно в душу глядящих сквозь саваны снега.
И по белому чёрными точка – тире
Напророчат года неизбежность разлуки,
Что сиделкою, нанятой кем-то ко мне,
На груди моей скрестит покорные руки.
И оскалом звериным ощерится тьма,
Когда вынесут вон – без надежды на память.
Только гулкое эхо последнего дня
Будет дробью шагов уходящего маять…
Это будет весной, когда стают снега,
Ручейки побегут в догонялки по полю:
Поцелует меня в чёрный лоб тишина
И отпустит навек белой птицей на волю.
ВЕСЕННЯЯ СЧИТАЛОЧКА
Живу как все – мозолисто и трудно.
Считаю лет пожухлое добро.
Через окно косится тяжело
Голодный ворон, хитрый и угрюмый.
Крадёт зерно, клюёт сердито мякиш,
Для птах оставленные мной.
Их па-де-де на сцене крыш изящны,
Им ныне не до сытости земной.
Парят, щебечут, будто вовсе нет
апрельского цедящего дождя.
И что им голод, что им холода,
Когда вокруг весны кардебалет?
Но блекнет день. Листами в долгий ящик
Сложу свои невзгоды и года.
И что мне ворон, чёрный глаз косящий,
Когда во мне опять поёт весна?
РОДНОЕ
Ах, ты, улочка-пересмешница-
Покосившихся хаток рядки,
Да побитые грозами вешними
За околицею цветки.
Занаивится по-девичьему
Незабудковое житьё…
Не сорвать – любоваться ситцами,
беспечальной весны жнивьём.
Златовласое поле пенится,
Будто дальнего неба лоскут…
Здесь по-детски наивно верится,
Будто любят тебя и ждут,
Будто жизнь не услада гиблая,
А сердечной молитвы пост…
Ах, земля моя, сердцу милая,
Принимай меня на погост!
ПАМЯТИ ОТЦА К. М. ЦАГОЛОВА
Здесь время остановилось,
Здесь памяти листопад,
Здесь мёртвые надмогильно
О нежности говорят
Проросшей из них травою,
Вьюнами оплывших свеч
И раннею сединою,
И хрупкостью детских плеч…
В далёком буранном прошлом
Всё стёрлось… всё стыть да стыд…
Как горестно и истошно
Октябрь над землёй горит,
Вменяя живым виною,
Отравой былых обид
Беспамятство душ… Какою
Тоской листопад звучит!
Калекой, колени сбившим,
По-нищенски день ползёт
К погостам, к любимым бывшим,
Которых никто не ждёт…
И – совести вечный данник –
Хмелеет от слёз закат…
Подушно запомнить нам бы –
Лампадка и листопад.
ПОЭТИЧЕСКАЯ АКВАРЕЛЬ ИЛИ ВЕСНА В ЖЕЛЕЗКЕ
Прощальный зов хиреющей зимы
ещё звучит натужными ветрами,
сереет снег под быстрыми шагами
замёрзших встречных. Всполохи весны
тревожат червоточинами марта,
пьянеющих на островках асфальта
следами отболевшей тишины.
То вкривь, то вкось, то вовсе – поперёк
утюжит память мятые покровы –
былых сюжетов редкие обновы,
в которые рядится жизнь. И вот
надеждой осенённый городок,
меня вскормивший запахами вербы
и первоцветом утреннего неба,
как кАлика улыбчивый бредёт.
И верным псом, весёлым и шальным,
кружит весна, заигрывая с ним.
ЖАЛОБА
Живу, надрываю сердце,
до срока сгорая,
всласть горькую пью,
меццо-сопрано Ваше не чая.
Но нашего прошлого пение,
зачем ты, надолго ль
в моё сумасшедшее
долготерпение –
памятливо и больно?
Иду, побитый о стены
собственного бессилия –
к постылому «надо!» Вены
взрываются в теле:
единственное Ваше
прощающее касание,
которое как воздух висельнику,
опустошённому покаянием!
Ладаном. Бисером чистых нот
летят переливы голоса…
Я – Каиновой жалобой – у ног
Убитого Авеля распростёрся.
АМБИВАЛЕНТНОСТЬ
Ну, здравствуй, Луна, здравствуй!
Всё бы тебе висеть
над городом сонным и старым,
стеречь домов покосившихся медь.
Петь
или выть до чёртиков хочется –
так бесприютно кругом, тоскливо.
В лужах простуженных плещется ночь,
торопливо
стирает усталых шагов эхо, штопает
шёпотом переулков судьбы прорехи – дурёха,
ещё бы подула в трубу водосточную.
Плохо,
когда вместо песни – вой.
Постой!
Перестань утюжить изнанку потерь!
Верь:
скоро рассвет, асанна – рассвету!
Эту Луну, как конфету,
съем, стану счастливой и светлой,
полной и круглой, как Солнце!
Буду лучиться и петь,
разбрызгивая утро радугой –
по небу вприпрыжку, вприсядку –
звенеть
колокольцами в окна –
радовать!
Ну, здравствуй, Луна, здравствуй.
Ты не устала висеть?
БЕЗ МЕЛОДИИ
Победившие смерть побеждённой листвой опадают,
время гонит их прочь с оголённых и ржавых ветвей,
ветер памяти хлябко с октябрьским сплином мешает,
злое варево века травит спящие соки корней.
Чёрный выжженный двор в недопетом мотиве схоронит
всё, что сердцу невмочь пережить, переплавить в металл.
Жги, мой дворник, листву – усталое сердце не дрогнет; –
это только тоска по тому, кто судьбою не стал.
В заоконье октябрь в водосточные трубы подует
и прольётся на землю тяжёлою каплей дождя.
Плачь, мой злой музыкант, тебя же никто не осудит
за нечаянный блюз так бездарно прожитого дня.
Завтра выпадет снег, хрустко будет знобить и искриться,
завтра новый апрель намечтает над крышами сны,
завтра лето пройдёт, и высокие белые птицы
далеко полетят, в те края, где родятся стихи.
Им на крылья закат набросает по строчке напевной
и отправит назад – вопреки всем законам земли.
Видишь, птицы летят в твою осень надеждой последней?
Видишь, бедное сердце, нетленные знаки любви?
Так играй, музыкант, выводи сумасшедшие фуги,
выжигай душу мне среднерусской весёлой тоской!
Будет ветер швырять в мои окна кленовые листья разлуки,
Будет всё как всегда: рождение – битва – покой.
