Повышенный интерес к материалам кобанской археологической культуры Кавказа, имевший место со времени обнаружения Верхнекобанского могильника и публикации первых находок способствовал широкому изучению и стимулировал раскопки новых кобанских памятников и ввод их материалов в научный оборот. Однако это же повышенное внимание к памятникам кобанской культуры имело и негативную сторону. Ажиотаж вокруг «кобанских древностей» стимулировал массовые грабительские раскопки могильников Кобани и широкую продажу выдернутых из археологического контекста внекомплексных находок частным лицам, организациям, российским и иностранным музеям. Извлеченный из захоронений без фото и графической фиксации, разрозненный, часто даже без указания на точное место обнаружения этот погребальный инвентарь в виде красивых «древностей» в это время продавался и перепродавался. Примечательны, в данном плане свидетельства современников и исследователей – кавказоведов. По данным А. П. Мошинского «В конце XIX века были обнаружены и в значительной степени ограблены дигорские могильники… у сел Галиат, Камунта, Кумбулта, Лезгор и Донифарс»… Материалы кобанской культуры VII-IV вв. до н.э. в достаточно большом количестве происходят из уничтоженного Б. Дзелиховым могильника Фаскау, расположенного в селе Галиат в верховьях реки Сонгутидон» [5, с. 8; 7, с. 24]. Описывая случаи грабительских раскопок в западной части горной Осетии А. П. Мошинский особенно выделяет деятельность жителя села Камунта Бегизара Дзелихова, которому принадлежит «пальма первенства в грабеже древних памятников» Дигории. «Смешанные коллекции из ограбленных дигорских могильников заполнили музеи мира. Только в Государственном историческом музее коллекция вещей, купленных у Б. Дзелихова, составляет около четырех тысяч предметов» [5, с. 8]. Информацию о разграблении местными жителями могильников в Дигории приводит и академик Вс. Ф. Миллер в своем очерке «В горах Осетии», описывая свою поездку в горную Осетию летом 1880 года. В сел. Камунта, уже зная о массовом грабеже обширного могильника, расположенного у этого села, Вселовод Федорович осведомился у местных жителей, «нет ли вновь выкопанных старых вещей. Оказалось, что есть, но немного. Мне принесли глиняный кувшин, сердоликовые бусы, пряжку бронзовую и три железных топорика. Конечно, это было мною куплено [3, с. 348]. И далее ученый пишет: «За принесенный мне в Камунта череп я предложил отыскавшему его абаз (20 коп.), но он вместо денег попросил несколько приемов хинина, который им очень трудно достать» [3, с. 367-368].
Одним из обширных, интересных памятников кобанской культуры, разделившим печальную судьбу выявленных и в массе своей разграбленных в конце 19 – самом начале 20 вв. могильников Осетии-Иристона, является некрополь Верхняя Рутха, иногда называемый в специальной литературе Кумбулта, Хоргон и Стыр Царциат. Некрополь находился в Дигорском ущелье, в верховьях р. Урух в высокогорной части современного Ирафского района РСО-Алания, близ с. Кумбулта, на мысу, носящем название Верхняя Рутха.
Первые раскопки археологами были проведены здесь в 80-х гг. 19 в. экспедициями К. И. Ольшевского и в особенности В. И. Долбежева. Благодаря им были определены особенности погребального обряда, могильных сооружений, получен исключительный по своим художественным качествам и научной ценности погребальный инвентарь.
Позднее, уже в советское время, в 1937, 1938 и 1940 гг. экспедицией Государственного исторического музея, Института истории материальной культуры АН СССР при участии «…Северо-осетинских научных учреждений» под общим руководством Е. И. Крупнова, были проведены, по всей видимости, наиболее масштабные научные раскопки этого интересного памятника с целью найти и исследовать нетронутые захоронения. За три полевых сезона объединенной экспедицией под руководством Е. И. Крупнова «была вскрыта площадь более, чем в 400 кв. м., иногда на глубину до трех метров» [2, с. 218].
Непотревоженных захоронений обнаружить не удалось, но по топографическим, стратиграфическим и другим признакам Е. И. Крупнов выделил в процессе раскопок 20 комплексов, которые он рассматривал как «остатки отдельных могильных инвентарей, некогда разрушенных и ограбленных могил…включая и один клад бронзовых вещей» [2, с. 218].
Интерес к могильнику Верхняя Рутха в среде научного сообщества не ослабевал и в следующие десятилетия. В 1971 г. территорию могильника посетили с целью археологических разведок ленинградские и московские исследователи Л. Г. Нечаева, В. В. Кривицкий и Н. Л. Членова. В 1974 г. этой же группой исследователей на территории могильника при разведке средневековых склепов на глубине свыше 1 м от современной поверхности был обнаружен золистый слой толщиной до 40 см с кальцинированными человеческими костями, обломками украшений, керамики кобанского времени. Примечательно, что этот слой залегал на обожженной скальной основе. По мнению Л. Г. Нечаевой, В. В. Кривицкого и Н. Л. Членовой, ими была обнаружена и исследована коллективная гробница – «крематорий» [6, с. 209-210].
Еще один тип гробниц на этом могильнике был выявлен раскопками экспедиции А. П. Мошинского в 1985-1986 гг. Они представляли собой квадратные грунтовые ямы, заглубленные в материковую глину, со стенами, надстроенными камнем. Все 4 гробницы, исследованные А. П. Мошинским, были потревожены, внутри сохранились лишь кремированные останки людей и керамическая посуда [4, с. 80].
Датируется памятник, на основе специальных исследований А. П. Мошинского и В. И. Козенковой, от середины 2 тыс. до н.э. – до середины 1 тыс. до н.э. [5, с. 80; 1, с. 148]. Эти даты подтверждаются и материалами Верхнекобанского, Тлийского, Галиатского и других могильников, нашими раскопками в Зарамагской котловине (Адайдонский некрополь), а также для раннего этапа – перекрестными датами могильников Нули и Квасатали и др.
Высокохудожественные украшения, предметы вооружения, выполненные из бронзы и железа хорошего качества, аксессуары костюма и т.д. из захоронений в Верхней Рутхе не только в массовом порядке поступали в фонды Государственного Эрмитажа и Государственного исторического музея в Москве, но и в заграничные музеи. В частности, наиболее многочисленная коллекция погребального инвентаря Рутхинского могильника в количестве более 2000 предметов была продана в 1903 г. за 4000 рублей Берлинскому музею древней истории. В эту «коллекцию» входили в большинстве своем известные уже по материалам из Рутхи, хранящимся в ГИМе и Эрмитаже, следующие категории погребального инвентаря: оружие (топоры, навершия булав, наконечники копий, наконечники дротиков, кинжалы, ножи); орудия труда (шилья, серп, пряслица); принадлежности конской узды (удила, псалии, пектораль, колокольчики, бляхи для украшения ремней); украшения и аксессуары костюма (булавки, фибулы, поясные пряжки, подвески, привески, серьги, браслеты, гривны, пуговицы) и др. Сравнительный анализ этих артефактов с материалами наших раскопок в Зарамагской котловине на Адайдонском могильнике показал в подавляющей массе аналогичность погребального инвентаря этих двух интересных памятников. Аналогичны и даты бытования могильников. Как и Адайдон, В. Рутха проходит все стадии бытования кобанской культуры: от периода Кобан 1 (илл. 1) – до позднекобанского времени (период Кобан 4), через фазу классической Кобани (илл. 3).
Несмотря на то, что этот интересный памятник введен в научный оборот уже около 150 лет назад, тем не менее, его материалы и сегодня представляют большой интерес для нового взгляда на древнюю культуру Кавказа. Внимательный анализ инвентаря этого замечательного памятника позволил нам сделать, на наш взгляд, важное дополнение к обрядности Верхней Рутхи. В свое время в процессе работы с артефактами из Адайдонского могильника нам попадались предметы – оружие, украшения, аксессуары костюма – с многочисленными следами деформации. Первоначально эти повреждения нам представлялись следствием полученных в результате применения в боевых условиях ударов или разрушений, полученных естественным путем в результате смещения и давления на сопроводительный инвентарь покровных плит и валунов стенок гробниц, многовекового балласта из дресвы черного сланца и делювия и т. д. Однако более внимательное рассмотрение этих предметов, в том числе и с помощью приборов оптического увеличения, показало, что характер имеющихся повреждений исключает эти предположения, и повреждения нанесены намеренно и методично рукой человека. Таким образом, был зафиксирован новый, неизвестный ранее в памятниках кобанской культуры элемент обрядности – обряд намеренной порчи сопроводительного инвентаря при захоронении, или так называемый «обряд умерщвления предметов» [8, с. 23]. Этот обряд известен для ряда памятников как эпохи ранней бронзы, так и эпохи раннего Средневековья, в частности – в ряде катакомб аланской культуры 2–4/5 вв. н.э. Северного Кавказа. В материалах кобанской культуры он зафиксирован впервые. Приемы нанесения повреждений следующие: это затупление лезвия ударами твердого орудия (на кинжалах, ножах), косые насечки на режущей кромке предметов острым орудием или оружием (на наконечниках копий, дротиков, кинжалов), завальцовка (режущей кромки ножей и кинжалов), резкое изгибание предметов вооружения или их заостренных концов (кинжалы, копья) [илл. 4]. Рассмотрение инвентаря рутхинских погребений под этим углом зрения показало, что аналогичный характер повреждений присущ и ряду ранних материалов могильника Верхняя Рутха (илл. 4, 1- 3).
Эта особенность в обрядности ранних захоронений Адайдонского и Рутхинского некрополей позволяет провести еще одну очень важную параллель между памятниками Западной и Центральной Осетии – теперь уже в погребальном обряде. Для Рутхи показателен в данном плане бронзовый кинжал с черешковой рукоятью, на котором имеются более 30 поперечных насечек (илл. 3, 3) [9, с. 237]. Эти насечки нанесены намеренно рукой человека (как и на Адайдоне) и характерны, как отмечалось выше, для древнего обряда «умерщвления предметов», предназначенных для помещения в погребения в качестве погребального сопроводительного инвентаря. Кинжал аналогичной формы с такими же повреждениями был нами зафиксирован и среди ранних захоронений Адайдонского некрополя (илл. 3, 4). Кроме того, к таким же намеренно деформированным предметам вооружения, помещенным затем в рутхинские погребения, относятся два бронзовых наконечника копья, ныне хранящиеся в Берлинском музее древней истории (илл. 3, 1-2).
ЛИТЕРАТУРА
1. Козенкова В. И. Культурно-исторические процессы на Северном Кавказе в эпоху поздней бронзы и в раннем железном веке (Узловые проблемы происхождения и развития кобанской культуры). М.: – ИА РАН, 1996. – 162 с.
2. Крупнов Е. И. Древняя история Северного Кавказа. – М., 1960
3. Миллер В. Ф. В горах Осетии. Владикавказ, 1998.
4.Мошинский А. П. Исследования могильника Верхняя Рутха // Археологические открытия 1985 года. М., 1987.
5. Мошинский А. П. Древности горной Дигории VII–IV вв. до н.э.: систематизация и хронология: диссертация … канд. ист. наук: 07.00.06. М., 2004.
6. Нечаева Л. Г., Кривицкий В. В., Н. Л. Членова. Крематорий могильника Верхняя Рутха в Северной Осетии // XVI Крупновские чтения по археологии Северного Кавказа. Тезисы докладов. Ставрополь // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып. VIII. «Крупновские чтения: 1971–2006» / Гл. ред. А. Б. Белинский. – М.: Памятники исторической мысли, 2008. – С. 209–210.
7. Цуциев А. А. Академик Всеволод Миллер и галиатский писарь Илья Дзилихов (Из истории становления археологии в Осетии) // Родина. № 2. – М., 2011.
8. Чшиев В. Т. Обряд «умервщления» предметов в материалах Адайдонского некрополя // Вестник Владикавказского научного центра РАН / Отв. ред. Г. П. Селивестрова. № 3. – Владикавказ, 2021. С. 23–25.
9. Motzenbäcker I. 1996. Samlung Kossnierska. Bestandskataloge. Bang 3. Berlin: Museum für Vor – und Frühgeschichte, 1996. – 294 s.
