1
Вызов пришел под утро. Лана нашарила на полу у кровати визор и надела на голову. Визор тихо загудел, легкое покалывание потекло вниз. Перед глазами выдвинулась панель, в правом ухе раздался голос Андрия:
– Сбой нулевого сюжета, код красный. Лови досье.
На панели визора развернулось досье. Лана читала быстро, перескакивая через строчки и выхватывая главное.
«Колыванов Дмитрий Александрович… Не был… Не привлекался… Не участвовал… В секте переписочников не состоял… К нулевому сюжету лоялен… Индекс креативности – средний…»
Лана одевалась, собирая с пола разбросанную одежду. Таких вот тихих, ничем не привлекающих к себе внимание она опасалась больше всего.
Спросила:
– Территория сбоя? Динамика?
Андрий отправил ей на визор карту.
– ВДНХ. Резко увеличилась в размерах, сейчас стабильна.
– Спасибо, что не Кремль.
Андрий промолчал. Территория сбоя в любой момент могла расшириться и поглотить центр, а там – Непогребенный, Генералиссимус, Железный. Последний сбой сюжета, с которым они работали, включал их всех, а также звероящеров, устроивших кладку под Кутафьей башней.
Лифт вынес Лану на крышу небоскреба. Там уже ждал вертолет. Она забралась внутрь, кивнула пилоту. Они тут же взлетели. Вертолет обогнул темную, без единого огня, громаду небоскреба Око и полетел на восток. Небо впереди зеленело, город же внизу почивал в темноте.
Лана вернулась к досье и нашла то, что ее беспокоило.
«Колыванов Дмитрий Александрович. Выпускник Литературного института, отделение – проза».
– Андрий, он выпускник. Почему он не с нами?
Тот ответил с небольшой заминкой.
– По данным контроллеров, соавторство предлагали, отказался.
– Публикации были?
– Нет.
Лучше бы были. Было бы понятно, с чем предстоит работать.
Внизу проплыл Белорусский вокзал, возле него на железнодорожных путях ржавели поезда. Площадь перед вокзалом была заполнена брошенными автомобилями, на другой стороне стояла крошечная старообрядческая церковь в окружении бывших бизнес-центров. Город был практически пуст, улицы зарастали деревьями, оставленные в квартирах вещи растаскивали мародеры.
Согласно нулевому сюжету, после аномалии, накрывшей город, Москва была необитаема. Жителей, в первую очередь детей, вывезли. В городе оставались только сотрудники Штрих-бюро и сопутствующих подразделений. Они базировались в небоскребах Москва-Сити и следили, чтобы в город не проникли извне. На деле же они следили за теми, кто остался в городе. Кто не захотел или не смог уехать. А также за теми, кому уехать не разрешили.
Вертолет чуть развернулся и взял курс на Останкинскую башню, поблескивающую в лучах утреннего солнца.
– Я его знаю, – сказала Лана, когда они прилетели и начали снижаться. – Он с моего выпуска.
– Я в курсе, – ровно ответил Андрий. – Поэтому тебя и вызвал. Работай по стандартной схеме.
Лана кивнула.
Сквозь панель визора было видно, что ВДНХ накрыло куполом, размытым и радужным, как бензиновое пятно на воде. Территорию уже оцепили, в воздухе и на земле то тут, то там виднелись металлические дроны.
Вертолет приземлился в опасной близости от сбоя, у арки главного входа.
– У меня дочь, – вдруг прокричал пилот, перекрикивая гул двигателей. – Помогите. Ведь вы можете помочь!
– Пункт 4.7, – не глядя на него, ровно сказала Лана. – Запрещено разговаривать с корректором Штрих-бюро рядом со сбоем нулевого сюжета. В чужой сюжет захотел?
Выпрыгнула наружу. В спину ударила волна сжатого воздуха, вертолет стартовал вверх.
За аркой главного входа клубился туман и метались неясные тени, арка ждала, распахнув полукругом объятия. Лана пошла к ней мимо покосившихся фонарей, мимо гниющей, поскрипывающей на ветру новогодней декорации.
Стянула с головы визор, готовясь впервые за долгое время смотреть собственными глазами. И следующим шагом вошла в чужой сюжет.
2
Из года в год новогоднюю Москву украшали по принципу – больше огней и гирлянд, больше елок, больше световых инсталляций. И это работало, на душе становилось празднично и радостно. На Никольской, что вела от Лубянки к Красной площади, над прохожими сияли мириады огней, словно Млечный путь спустился с небес, чтобы искриться над головами. У Большого театра сияли громадные маски, здание ЦУМа было усыпано блестками и перевязано кокетливым красным бантом, как подарочная коробка. От площади Революции до Манежной все было уставлено нарядными павильонами, в которых продавали глинтвейн и пряники, матрешек и шапки-ушанки. У памятника Жукову стояла высоченна елка, от верхушки которой расходились во все стороны гирлянды, образуя исполинский сияющий шатер. В сыром воздухе плыл дразнящий аромат шашлыка и блинов, зимняя Москва дышала теплом и благодушной сытостью.
Лена проходила по праздничному центру весь день и была в том состоянии, когда от усталости яркость впечатлений стерлась, но этого не осознаешь и подгоняешь себя, чтобы вернуть остроту и свежесть восприятия. Глинтвейн оказался кислым, колоритный трдельник – пресным, шашлык – дорогим. Усталой ей казалось, что она видит истинное лицо Москвы – тут было шумно, богато, неоправданно дорого и зачастую невкусно. Вместе с тем Лена была уверена, что ей еще по силам зайти в ГУМ и посмотреть фонтан, выставку новогодних елок и недавно восстановленный исторический туалет.
В тот павильон она зашла спонтанно. Привлекло не название, не нарядное украшение из еловых ветвей и золотых шаров. Привлекла тишина, которая существовала внутри, тишина и шелест переворачиваемых страниц. Обстановка в павильоне имитировала гостиную, на полу лежал потертый ковер, продавец сидел в кресле и пара таких же кресел ожидала рядом. Вдоль стен стояли шкафы с книгами, Лена зацепила взглядом крупную книгу с названием, написанным золотыми буквами – «Московские хроники».
– Желаете что-то посмотреть? – спросил продавец, разглядывая ее внимательными глазами.
Лена неопределенно пожала плечами.
Продавец уже протягивал ей резной сундучок.
– Оставьте здесь то, от чего хотите избавиться.
Лена опустила руку в карман и вытащила лист, сложенный вчетверо и исписанный мелким неразборчивым почерком.
«Нет, нет, – подумала Лана. – Еще раз».
Лена опустила руку в карман – и это вновь был исписанный лист, на этот раз вырванный из школьной тетради в клетку.
«Ладно, пусть так», – решила Лана.
Она опустила лист в сундучок.
– Подумайте о месте, в котором хотите оказаться, – произнес он. – Чего вы ждете от того места, отдыха или развлечений? Или это важная ступень вашего жизненного пути?
Под его убаюкивающий голос она прошла к двери – не той, через которую вошла. Переступила порог, шагая на следующий виток сюжета.
3
График московской командировки был как обычно плотным, и когда встречу в Телецентре внезапно передвинули на два часа, Елена только обрадовалась. Она уже подъезжала к ВДНХ, погода была прекрасной, летней и яркой, но без духоты, неожиданное окно в расписании позволяло прогуляться. Елена отпустила машину с водителем и полюбовалась памятником Рабочему и Колхознице. Вознесенный на крышу специально для него построенного павильона, памятник обрел новую жизнь. На высоте, обдуваемые вечным ветром, стальные и решительные Рабочий и Колхозница устремлялись в лучшее будущее, дорогу в которое прокладывали своими трудами, и уже неважно, под какими знаменами они шли. Елена видела прежде всего памятник устремленности и вере в свои силы, и это было созвучно ей самой, приехавшей в Москву по работе, из-за работы, для работы – работать.
Центральная аллея ВДНХ ее приятно поразила. Прежде это было пустое неуютное пространство, унылый путь от арки главного входа до павильона номер один, за которым скрывалась главная награда для посетителей ВДНХ – искрящийся радужными брызгами фонтан с расположенными по кругу золотыми девушками, которых невозможно было сосчитать. Теперь же за аркой встречали березы. Березы, и клумбы с разными сортами роз, и деревья, и кустарники, и массивные тумбы с фонтанами – это был не сад и не парк, это была искусная работа ландшафтных дизайнеров, превративших пустоту в променад, по которому приятно и легко идти сотням человек одновременно, не чувствуя себя зажатыми в толпе. А еще – розы пахли розами, и было удивительно чувствовать ароматы цветов в центре Москвы.
Как бы ни хотела Елена идти пешком, времени не хватало, и она воспользовалась канатной дорогой. Стеклянные кабины неспешно плыли вперед, позволяя насладиться видами ВДНХ с высоты. Прильнув к стеклу, Елена разглядывала фонтан Каменный цветок – в солнечном свете и водяных брызгах фонтан был сочным цветовым пятном на не то чтобы приглушенной палитре аллеи, нет. Но на фоне Каменного цветка павильоны, каждый по-своему уникальный, отступали на второй план. Исполинскими самоцветами и каменными гранатами, виноградом и золотыми осетрами фонтан говорил об изобилии и будущих тучных годах.
Канатная дорога принесла ее к Океанариуму. Елена купила кофе и пошла к павильону Космос. Посреди великолепия ВДНХ корабль Восток казался хрупкой игрушкой, детской моделькой, собранной из ткани и фанерных реек. Не торжественный, не позолоченный – скромный, серый и словно бы будничный.
– Словно полеты в космос для нас – обычное дело, – произнес остановившийся рядом с ней мужчина.
Елена ахнула и рассмеялась, узнав своего давнего друга.
– Как с языка снял!
Это был Дмитрий, ее давний друг с института, где они получили двадцать лет назад бестолковое и никому не нужное образование. Но все сложилось удачно для них обоих, Елена теперь топ-менеджер крупной компании, Дмитрий – успешный писатель, автор серии книг «Московские хроники». Все в конечном счете оказалось удачным для них, даже то, что на первом курсе они пережили неловкий короткий роман, из которого вышли друзьями.
Потому что несколько позже Дмитрий осознал, что гей.
«Не стоит, – подумала Лана. – Перебор».
Собеседник посмотрел удивленно, но смолчал.
Они шли вдоль яблоневого сада и памятника Мичурину.
– Творчество стало работой, работа превратилась в рутину, – рассказывал Дмитрий. – По контракту я должен еще две книги «Хроник», а я понятия не имею, о чем писать. Герои исчерпали себя, сам концепт исчерпал себя.
Елена выбросила в урну пустой стаканчик из-по кофе.
– Как думаешь, Толстой стал бы говорить «концепт»?
– Толстой бы пошел с мужиками в поле косить, а потом в дневнике написал бы, как славно поработал. Ему бы понравилось быть блогером.
Елена улыбнулась. Толстого они оба не любили с института той особенной нелюбовью, когда все знаешь о предмете своей нелюбви.
– Поехали на море, – предложил Дмитрий. – Яську твою возьмем.
– Яське уже восемнадцать, и меньше всего ей хочется ехать на море с мамой, – Елена заговорщически прищурилась. – У нас тут случилась первая любовь.
Дмитрий заинтересованно слушал, по его лицу было видно, что он перекладывает историю в сюжет и примеривает к своим книгам. Мать, ее давний друг и ее юная дочь, по-подростковому категоричная и по-детски открытая всему новому…
Дорожка сделала изгиб и повела их вдоль пруда. Поодаль стоял книжный павильон, словно бы потерянный вдали от центральных аллей. В окружении книг и журналов сидел продавец с внимательными глазами. Почудился знакомый шелест неспешно переворачиваемых страниц.
«Достаточно, – решила Лана. – Возврат к началу».
4
Проспект Мира стоял в вечной пробке. Раздраженная задержкой, Ленка выскочила из маршрутки и пошла к метро быстрым шагом, по раскисшему снегу, мимо утопающего в выхлопных газах памятника Рабочему и Колхознице. Памятник стоял у дороги на крошечном постаменте, и заметить его можно было, только уткнувшись в него носом.
Обширную территорию между метро и главным входом в ВДНХ Ленка не любила. Многолюдно, полно ротозеев, шатающихся туда-сюда приезжих и мошенников. Тут продавали с рук котят и пуховые платки, собирали мнимые пожертвования, предлагали прокатиться на лошади и купить предсказание. За аркой ВДНХ высилось аварийное колесо обозрения, которое никто не собирался сносить. В хаотично разбросанных по территории ВДНХ павильонах торговали всем подряд, от турецких шуб до китайских бус.
Ленка вытащила из сумки раскладушку Nokia, набрала номер.
– Дим, дело есть. Возьми Яську на недельку, мне в командировку надо. Какие гулянки, Дим? В Сургут! Нет, быстро не получится. Пока прилечу, пока ДК сниму, пока рекламу дам. Да, там очень нужны мои пищевые добавки! Кому-то же нужны твои дурацкие «Хроники». Я на добавках за одну поездку больше поднимаю, чем ты за год. Дим, какие деньги? Это же и твоя дочь тоже! Пообщаетесь, сводишь ее в парк, мороженое купишь. Ладно, сколько? Сколько-сколько?! Ладно, половину дам. Половину, и все! Все, пока, я в метро захожу.
Ленка захлопнула телефон и бросила в сумку.
Толпа несла ее к метро. Около самого входа, возле киоска с театральными билетами, сидел старик, разложив на складном столике книги. Сквозняк от вентиляции метро шевелил страницы раскрытой книги.
«Еще раз возврат к началу», – подумала Лана.
5
Стихийно организованный рынок начинался сразу же у вестибюля метро. Торговые палатки стояли на тротуаре, плотно прижатые друг к другу, у многих был навес, одежда была развешена и разложена в несколько рядов, и прохожие двигались по узкому туннелю в окружении джинсов и кожаных курток, сапог и часов. Продавцы уверяли в качестве своего товара и в доказательство подносили огонек зажигалки к кожаным курткам. Покупатели приценивались, торговались и примеряли тут же, у палаток, на брошенной под ноги картонке, пока продавцы прикрывали их от мира занавеской. Где-то за палатками грузно разворачивались междугородние автобусы, на самовольно устроенных остановках ждали маршрутки с распахнутыми дверями, и гудели машины.
Елена Сергеевна шла вперед, плотно прижав сумку к боку локтем. Она прекрасно знала, что у самого входа покупают только глупцы. Нужно идти вглубь, где цены ниже, а продавцы сговорчивей.
За аркой, по левую руку, шумел парк аттракционов и крутилось новенькое колесо обозрения. И аттракционы, и колесо, и рынок появились тут в одночасье, выплеснулись, как вода из грязного ведра, заполонили ВДНХ и аллеи. Всюду торговали и торговали. Торговали в павильонах, закрыв портреты вождей, торговали в палатках, торговали на улице, просто поставив стул на землю или расстелив платок. Позолота осыпалась со статуй, павильоны ветшали, фонтаны забивались грязью. Лозунги прошлого сменились лозунгами настоящего, и все, что можно было залепить, залепили рекламой.
Придирчиво разглядывая, но не спрашивая цены, Елена Сергеевна дошла до корабля Восток. Торговые ряды тут сдавали позиции пельменным, шашлычным и рюмочным.
Елена Сергеевна огляделась, раздумывая, куда бы пойти, и к ней подскочил мужчина. Сунул в руки коробку и быстро заговорил:
– Поздравляю, вы выиграли приз из Америки! Помашите рукой вон туда, вас снимают для телевидения! Вы выиграли электрический чайник отличного качества и абсолютно бесплатно. Нужно только оплатить доставку, сущие пустяки. Вы посмотрите, посмотрите.
На свет из коробки действительно появился чайник, поодаль действительно топтался некто с камерой. Мужчина говорил и говорил, называя цену за доставку, несоразмерную цене за чайник.
Елена Сергеевна пихнула коробку обратно. Пригляделась и ахнула, узнавая сослуживца по институту.
– Дмитрий Александрович! Что же вы это – лохов ловите? – сказала, подбирая слова из современного лексикона.
Дмитрий Александрович упаковывал чайник в коробку и казался смущенным. Огрызнулся:
– Время такое, Елена Сергеевна, крутимся, как можем. Вы посмотрите лучше, что вокруг творится, всю страну разворовали.
Елена Сергеевна промолчала. Ответа на вопрос, оправдывает ли творящийся вокруг хаос подлость индивидуальную, у нее не было.
Ей хотелось уйти, но Дмитрий Александрович продолжил разговор:
– Ищите чего?
– Джинсы внучке, Яське. – Елена Сергеевна прижала сумку к боку.
Дмитрий Александрович взял коробку под мышку и предложил:
– Пойдемте, я вас провожу. Хорошая фирма, возит из Европы, а не как остальные от узкоглазых. Купите Яське настоящий Levis. Представляете, чего они вытворили недавно? Нарядили Рабочего и Колхозницу! Ему джинсы, ей – сарафан. И растяжку повесили: «Одели Рабочего, одели Колхозницу, оденем и вас – оптом и в розницу». Полдня провисела. Такой скандал был. Сам Лужков приезжал.
Около корабля Восток сидел на раскладном стуле старик, разложив на платке на земле книги, старые, потертые, со сбитыми уголками и треснутыми переплетами.
«Стоп», – подумала Лана, и окружающее замерло. Только шелест переворачиваемых страниц шуршал в ушах.
У каждого человека на площади было одно лицо – лицо автора.
6
Лана пошла к старику.
– Колыванов Дмитрий Александрович. Я корректор Штрих-бюро. Вы обвиняетесь в сбое нулевого сюжета.
Подняла вверх раскрытую ладонь, над пальцами закружилась голографическая эмблема Штрих-бюро.
Очертания старика поплыли, размываясь, и перед ней предстал Димка – таким, каким она запомнила его перед выпускным.
– Дим, ты что творишь? – вырвалось у нее.
Глупый вопрос. Творил он, как и все, кто срывался, свой собственный сюжет. Писал свои книги. Вот только после аномалии все, сотворенное таким образом, осуществлялось. Необязательно было даже водить ручкой по бумаге.
– Ленка… – в его взгляде появилось узнавание, – ты корректор?
– Я уполномочена… – Лана запнулась. Сюжет был не таким уж и диким. Москва будущего ей даже понравилась. – У меня есть право. Предложить тебе соавторство с нулевым сюжетом.
Димка усмехнулся:
– Нулевой сюжет – унылая тоска, созданная кучкой бездарностей. Выхолощенное пространство без воздуха и идеи. Нулевой сюжет по сути своей отрицает любую оригинальную мысль.
– Все вы так говорите, – устало произнесла Лана.
– Потому что это правда! Разве тебе самой это не надоело? Ходить только туда, куда позволено, думать только то, что разрешено? Не хочется взять и переписать все набело?
– Нулевой сюжет защищает большинство от сорвавшегося автора.
– Выходит, я сорвался, – он развел руками. – Пусть так. Я уже прожил десятки жизней – так, как хотел.
Лана прикусила губу.
– Мне жаль. Ты знал, что будет.
Димка рассмеялся:
– Ты мне ничего не сделаешь, корректор. Ты – в моем сюжете. Как бы ты его ни ломала, ты каждый раз приходишь сюда.
– Я уже все сделала, – пробормотала Лана. – Я тебя нашла.
Визор был всего лишь привычкой, данью сознанию, что цеплялось за материальное. Дублирующий и во многом превосходящий функции визора интерфейс был вживлен под кожу.
Лана сжала пальцы в кулак, отправляя сигнал дронам, что ожидали где-то извне под контролем Андрия. Механические и лишенные воображения, дроны без изменений входили в сюжет и били по автору, уничтожая. У дронов был один недостаток – они не могли отыскать автора среди десятков его отражений. Нужен был кто-то, кто скорректировал бы удар. Нужен был корректор.
– Мне жаль, – повторила Лана.
Шелест переворачиваемых страниц раздавался все громче, страницы переворачивались с грохотом, ускоряясь. Вскоре это стало нестерпимым. Лана зажмурилась.
А когда открыла глаза, все кончилось. Маленькое зимнее солнце плыло в облачном небе. За аркой главного входа виднелась пустынная центральная аллея, у обветшавшего павильона номер один высился остов забытой новогодней елки. Дроны деловито подбирали с земли растрепанные книги – все, что осталось от Колыванова Дмитрия Александровича.
В одной руке Лана по-прежнему держала визор, а в другой оказался листок бумаги, исписанный мелким почерком. Она развернула и прочитала.
Около заброшенного вестибюля метро ее ждал вертолет. На месте пилота оказался Андрий. Лана забралась на сиденье рядом. Димка был прав. Всем, кто обладал мало-мальскими способностями, хотелось создать свой сюжет. Ей порой казалось, что это лишь вопрос времени. И тогда аномалия развеется, и в брошенную Москву вернутся люди. Они найдут тут только дронов и книги, собранные в хранилищах Библиотеки Ленина.
– Пообещай мне, – сказала она Андрию, – что когда я сорвусь, корректировать мой сюжет будешь ты.
«Экая мелодрама, – подумала Лана. – Возврат».
В одной руке Лана по-прежнему держала визор, а в другой оказался листок бумаги, исписанный мелким почерком. Она надела визор и взглянула через выдвинувшуюся перед глазами панель. Листок осыпался под ноги.
Около заброшенного вестибюля метро ее ждал вертолет. На месте пилота оказался Андрий. Лана забралась на сиденье рядом.
Лицо Андрия под панелью визора казалось непроницаемым, но Лана была уверена, что он уловил колебания сюжета.
Вертолет поднялся в воздух, набрал высоту и полетел к небоскребам Москва-Сити.
