Если убрать из пейзажа все признаки человеческой цивилизации – а здесь есть и пейзажи без всяких признаков оной – то… вы оказываетесь на другой планете. Это не просмотр фикшн-фильма или интернет-игра, это – реальность. Голые, лишенные растительности холмы и невысокие горы – серые, серо-зеленые, желтые, серебристые, красноватые. Скалы фантастической конфигурации: сфинксы, стремящиеся в небо изогнутые башни, летящие по земле паруса, гладкие площадки для взлета неземных летательных аппаратов, лица окаменевших великанов с настежь открытыми глазами и орущими ртами – кто их заколдовал?!.
Созерцать все это впервые – нет, не страшно, но ты непроизвольно вдыхаешь воздух и не можешь выдохнуть – ты не на Земле. Это другая планета.
Январь. Поездка из зимы в лето
Лето было сложным. Отдохнуть мы не успели, поэтому решено было поехать к солнышку уже в январе. А где в Европе зимой солнечно? Правильно, на юге Испании.
Быстро собрались, сели в машину и поехали нашим привычным альпийским маршрутом через нидерландскую провинцию Лимбург, бельгийский Льеж, полубельгийский-полулюксембургский Мартеланж (тут мы всегда заправляемся), французские города Метц, Нанси, Дижон, Лион, Валанс. За Валансом дорога увела от Альп вправо – к юго-восточным испанским берегам.
В Испании мне сразу стало неудобно, как и во многих южных странах: в кафе и на автостоянках люди как-то странно на меня посматривали. Ласковые улыбки сменялись на их лицах сначала недоумением, потом холодом или даже презрением. На лицах как бы читалось: «как же так, ее бледный северный спутник уверенно изъясняется на испанском, а она, по виду типичная эспаньола, или лопочет на варварском наречии или говорит на английском»? Ну не говорить же всем, войдя в кафе или в гостиницу «Yo soy rusa*» – первую фразу на испанском, выученную от отчаяния. До сих пор, услышав мой английский в Испании, французские туристы начинают ко мне обращаться на французском. А я лишь пару фраз сказать могу. Да уж, тяжело жить в Европе, владея всего лишь тремя языками, надо знать, как минимум, пять.
С каждой сотней километров в сторону испанского юга теплеет. Странный здесь январь: небо цвета лазурита, солнце светит и даже греет, оливы шелестят плотными неувядаемыми листиками, апельсины оранжево подмигивают из-под своих пышных шевелюр, полевые придорожные цветочки приветливо машут стебельками. Зеленая трава под ногами на стоянках. Хорошо! Еще недавно здесь было плюс восемнадцать, сейчас плюс пять. Холодный северный ветер увязался за нами и дует внаглую – постараемся его отцепить. Интересно, удастся ли искупаться в Средиземном море?..
О пользе незнания испанского языка
Мое незнание испанского языка сослужило добрую службу – в дороге нас пытались обокрасть, причем, весьма элегантно. Мы остановились на очередной стоянке, чтобы выпить кофе. Выпили, возвращаемся к машине и видим спущенное колесо. Левое заднее. Янрик, спешащий приехать к месту назначения до заката солнца, немедленно раздражается и начинает абстрактно ругаться: то ли на колесо, то ли на злую судьбу. Открывает машину в поисках домкрата, находит и приседает над колесом. Обе дверцы нашей малолитражки открыты. Как из-под земли вырастают два испанца, хлопочут лицами – показывают интерес к ситуации, и тут же один из них начинает что-то говорить и как-то странно пытается развернуть меня спиной к Янрику и машине. Вообще-то так в Европе, да и во всем мире не принято, чтобы тебя за плечи хватали незнакомцы. Впрочем, события последней давности в Германии этот стереотип разрушили, но подошедшие явно не «понаехавшие» арабы. Ничего не понимая, инстинктивно пытаюсь высвободить плечо. Боковым зрением вижу, как второй мужчина наклонился над дверью справа и, догадавшись, кричу: «Janrik, ze stelen! (Янрик, воруют!). Янрик поднимается с земли, я делаю шаг вперед, хромая (болит нога), вижу: второй улепетывает за угол стоянки с моей потертой дорожной сумкой. Молнией проносится мысль:» как же догоню вора с больной ногой?» Ору по-русски: «А ну стой, гад!» и вижу: «гад» бросает недоукраденную сумку на асфальт…
И снова в голове молнией проносится мысль: в машине у моего сидения еще и рабочий компьютер, где «все-мое-ношу-с-собой»: новые стихи, рассказы, записи, фотографии. Подбираю сумку, проверяю: все ли на месте: кошелек, документы, ключи. Вроде все. И компьютер не украден, слава Богу, пронесло…
Позже я узнала от живущих в Испании русских, о традициях местных воров-профессионалов, «пасущих», в основном, иностранцев. Профессионалы орудуют на стоянках, высматривают через стекла, что в машине есть ценного, прокалывают колесо – всегда самое дальнее от намеченной добычи, дожидаются реакции хозяев и окружают их. Хватают за плечи, разворачивают от подельника – чтобы тот не попал в поле зрения потенциального потерпевшего и заговаривают зубы: внушают, к примеру, что напротив есть гараж, в котором, дескать, помогут сменить колесо. Понятно, что колеса на автостоянках редко меняют. Хозяин кафе предложил нам вызвать полицию и составить протокол. Прождав полчаса впустую, Янрик поменял колесо сам и мы покатили в сторону Мохакара, где нас ждала съемная квартира. Нет, не буду я пока учить испанский, пожалуй.
Мохакар
На северном склоне невысоких местных гор (они называются Сьерра Кабрера), живет своей тихой жизнью маленький городок.
Мохакар, точнее Мохакар Пуэбло* издали похож на аккуратную кучку сахара-рафинада – дома-кубики конусообразно карабкаются на гору. Мохакар – это много моря, ветра и солнца. Это сероватый вулканический песок с камнями, каждый из которых произведение искусства самого талантливого художника на свете – Природы. Мохакар вблизи – это белые лица домов и домиков, прилепившихся ласточкиными гнездами к высокой скале и обведенные синим томные окна-глаза. Мохакар – это величественный католический храм Санта-Мария, перестроенный из старой арабской мечети, непомерно большой для маленькой площади. Это апельсиновые деревья на улицах – гуляй, свободно срывай плоды с ветки и ешь – ничего тебе за это не будет. Это узенькие улочки с котами и кошками, сидящими у своих порогов и молча разговаривающих друг с другом, много маленьких кафе с неторопливыми и спокойными посетителями. Туристов почти не видно: зима, не сезон.
Мохакар – это невероятная, выгнутая линзой панорама города, за ней – панорама пейзажа, бесконечный горизонт. Стоя на смотровой площадке приходится поворачиваться не только головой, а и всем телом, чтобы увидеть все, что она открывает. На смотровую площадку поднимает лифт, как бы с первого этажа скалы на второй – в этих краях подобные элеваторы не редкость.
Местные жители поговаривают, что в окрестностях Мохакара родился великий мультипликатор Уолт Дисней. Местная легенда гласит, что настоящей матерью Диснея была местная уроженка по имени Исабель. После гибели любимого, от которого был зачат внебрачный сын, Исабель уехала в Америку к брату, где и скончалась. Осиротевшего мальчика взяли к себе соседи брата Исабель – Элиас и Флора Дисней, они же дали ребенку новое имя, под которым он впоследствии и прославился. В эту легенду стоит поверить – алмерийка с генами передала сыну сказочность и загадочность старого Мохакара, а Уолт Дисней невероятно похож на местных мужчин, просто как две капли воды! На первой же площади при въезде в город стоит памятник женщине, разделившей судьбу настоящей матери Уолта Диснея и многих своих соотечественниц. В конце девятнадцатого – начале двадцатого века Андалусия, да и вся Испания переживала экономический упадок. Крайняя бедность ударила прежде всего по женщинам. Женщины из самых низких социальных слоев и те, кому не повезло: разведенки, матери-одиночки были вынуждены бежать в Америку – искать любую работу: идти в прислуги, наниматься уборщицами, с самых малооплачиваемых работ выбиваться в люди – как кому повезет. Памятник изображает бедно одетую женщину-работницу: одна нога все еще в старой дырявой эспадрилье*, другая приподнята – женщина успела снять вторую, чтобы отшвырнуть изношенную в лохмотья обувь перед отъездом – как нищету, как невыносимое прошлое.
Символ городка – человек, несущий радугу. Его изображение было впервые обнаружено в пещерах, находящихся у алмерийского городка Велес Бланко и оно относится ко временам неолита. Для города оно стало символом удачи, защитой от бед. Его растиражировали на домах и магазинах, на сувенирах и орнаментах тканей. Раньше женщины Мохакара, тщательно вычистив и вымыв дом, вывешивали над дверью этот древний символ, и, похоже, они защитились не только от бытовой грязи, а и от бедствий на века. Здесь нет ни пыли ни луж, только чистые камни, обдуваемые соленым морским ветром, да белые стены.
Особенный дом в Мохакаре
Есть в Мохакаре необычный музей «Casa de la Canana». Слово «canana» означает , как ни странно, «патронаш». Это не музей, а вполне себе жилой дом, с обстановкой более чем столетней давности. Владельцами дома оказались …москвичи. Сергей Кофанов и его жена Юлия перебрались в Алмерийю пять лет назад, выучили испанский язык, купили в Мохакаре старый городской дом и устроили в нем музей. На втором этаже расположены офис музея и жилые комнаты, а на первом этаже и в патио (внутреннем дворике) новые хозяева воспроизвели обстановку конца 19 – начала 20 веков. Для начала они прослушали ряд лекций местного профессора-этнографа, живущего неподалеку, в городе Вера. Прочитали книги по этнографии. Потом организовали ремонт. Полы выкладывали плиткой, с узорами вековой давности – сейчас такая производится в Испании. Укрепили старые потолки с аутентичными балками, не дав их уничтожить особо рьяной ремонтной компании. Стены выбелили белой краской, сохранив там, где это было уместно, естественную фактуру на штукатурке: вмятины и шершавость. Встроенную мебель и те немногие предметы, что остались от прежних владельцев, отреставрировали. В результате тщательных поисков на сайтах, рынках, в антикварных магазинах и лавочках, Сергей и Юлия обзавелись старинной мебелью, посудой, лампами и уютным текстилем. Гардины и шторы им достались просто так – раньше в доме жили торговцы декоративным полотном и в шкафах оказалось немало рулонов с тканями. Раздобыли даже древнее радио фирмы «Филипс» – «ключ к миру», как гласит не менее древняя испанская реклама, пришпиленная кнопками к деревянной дощечке на стене, рядом с аппаратом. Чего только нет в доме…Старые кружева (выглядят как новые) и коклюшки для их плетения. Вышивка, натянутая на пяльцы. Очень старая швейная машинка и антикварные ножницы, лоскутные одеяла в спальнях, чайная и столовая посуда. Лампы, настольные и потолочные, картины, газета «Бюллетень Барселоны», бог знает, какого лохматого года и потому с облохмаченными временем краями… На кухне и в подсобке-кладовке: ручная мельница, стеклянные и керамические бутыли, кухонная утварь – алюминиевая, эмалированная, медная, весы, сита, горшки, чайник с лихо изогнутым носиком образца двадцать пятого года прошлого века. Настоящая дровяная плита с трубой, выходящей наружу – чудо техники 20-х годов прошлого века.
Даже санузел, в который пускают туристов, и то – аутентичный: там стоит старинный умывальный столик с тазом. Над ним кран с холодной водой (теплую грели на плите). Здесь же примостилась крошечная ванная (на большую ванную воды не напасешься) с высокими бортами и обычной шторкой – в ней можно было принять душ, но только летом (зимой вода слишком холодная).
В подвальных помещениях воспроизведена обстановка сельского дома. Ведь дом в Мохакар – Пуэбло той поры был, в сущности, деревенским домом, со всеми его атрибутами: стойлами для домашнего скота: осла, козы, свиньи, насестом для курочек, яслями с сеном. С внутренним двором – патио, ничего общего не имеющим с современными его аналогами: патио для ленивых : лежаки для отдыха и цветочные горшки. Нет-нет, в то время внутренний дворик предназначался исключительно для работ: там месили цемент для кладки, стирали белье, резали свинью на мясо и колбасу, вялили хамон, давили виноград для вина и уксуса, сушили сено для скотины.
Проведя нас по дому, хозяева предложили попить чаю. Под наши восхищенные взгляды, Юлия поставила на стол сервиз 20 годов и положила на блюдца тонкие мельхиоровые ложечки того же времени. Настоящее рот-фронтовское «Птичье молоко» растрогало нас до слез. Мы почувствовали себя на гостеприимной московской кухне и – сами собой потекли задушевные разговоры земляков обо всем подряд…
Февраль. Деревня Лос-Лобос
Мохакарское жилье оказалось неоправданно дорогим, и мы переехали в деревню Лос Лобос, притулившейся на юго-восточном хребте Сьерра Альмагрера, небольшой горной цепи восьми километров длиной и полтора – шириной. Янрик определил возраст сьерры – ей 542-252 миллионов лет и она относится к эпохе Кембрия. Древнее тело сьерры пронизано минеральными жилами, богатыми серебром, свинцом, цинком, медью, железом, изредка – золотом. Драгоценные металлы здесь добывали с дохристианской эпохи, потом копи забрасывались. Потом снова открывались… например, в девятнадцатом веке. Вот что говорится в исторических хрониках: в 1839 году бедняк-куэвано (житель города Куэвас дел Альманзора) пришел в окрестности будущей деревни поохотиться на кроликов. Зоркий глаз охотника приметил необычные цветастые полоски в темной глине скал, которые навели его на мысль, что за ними должны быть полезные ископаемые. Он, разумеется, рассказал в городе о находке. Рассказом заинтересовались знатоки. Охотник не ошибся и у ручья – барранко дел Харосо – впервые был найден и описан очень красивый желтоватый минерал, названный «хароситом». А через год в Сьерра Альмагрера была открыта первая шахта – кроме харосита здесь было найдено серебро – темная глина первый признак гнездящегося в ней серебра. Во второй половине девятнадцатого века добыча серебра пошла полным ходом – так, на подъезде к шахтам Харосо, возле устья самого сухого участка русла речушки Рамбла де лас Коналехас, возникло село Лос Лобос. Со всей Испании сюда потянулись безработные, а также искатели приключений, жаждущие быстрой наживы. Постепенно добыча серебра начала сходить на нет – старые технические приспособления уже не могли оправдать себя – она становилась все более дорогостоящей. Шахты оказались заброшенными вплоть до 1943 года. Во время Второй мировой войны, по решению Франко, в них снова начали добывать серебро. Вложили в производство деньги, построили дома для рабочих. И снова со всей Испании в окрестности городов Куэвас дел Алманзора, Вильярикос потянулись безработные в поисках лучшей доли и искатели быстрой наживы. Все это продолжалось недолго – до 1960 года. Серебро и даже золото в местных скалах все еще водятся, но добыча его встанет в сумму большую, чем та, которую за них можно будет выручить.
Вдоль заброшенных шахт, а их здесь более ста, можно прогуляться. Все они относятся к индустриальным монументам страны и охраняются хунтой Андалусии. Только гулять надо осмотрительно, бывали случаи, когда туристы падали в шахты, заросшие травой и ломали шеи.
В девятнадцатом веке руду вытаскивали из-под земли в ведрах с помощью осликов, вертящих колеса, на которые наматывались веревки. А то и без осликов, вручную тягали. Правительство Франко модернизировало добычу серебра, закупив паровые машины. Рядом с шахтами стояли плавильные печи, в которых руду отделяли от драгоценных металлов – теперь их не увидишь (вывезены). Зато можно увидеть английскую паровую машину марки Reading Iron Works, изготовленную в семидесятых годах 19 столетия и действующую вплоть до шестидесятых годов – до полного заката рудного дела в сьерре. Здесь же стоят каменные цистерны, в которых запасали дождевую воду для паровых агрегатов в не щедром на небесную и любую пресную влагу климате. Кругом торчат живописные руины построек – дымовые трубы паровиков, входы в шахты в виде небольших домиков, остатки домов рабочих. Если пройтись маршрутом добытчиков серебра, то можно легко найти отработанный шлак – оплавленные ребристые черные камни.
Если разрушенные дома никому не мешают и вместо них ничего не собираются строить, то их в Альмерии не сносят. На окраинах деревни много живописных руин: бывшие комнаты зарастают репейником, кактусами, травами. Возле одного из домов растет засохший кактус в виде самурая с мечом. Самурай сделал резкий выпад ногой и замахнулся, как бы предупреждая: «no pasaran”– «к дому не подпущу»! Каждой руине – по такому бы охраннику! Стены старых крестьянских домов складывали из плоских кусков скал, перекладывая их цементом. Внутри и снаружи штукатурили, а окна закрывали деревянными ставнями, которые красили чаще всего в голубой цвет – вечный цвет испанского неба.
Есть в деревне и знаменитые андалусские дома-пещеры. Рынок недвижимости ими не изобилует – хозяева не спешат их продавать. Каждый пещерный дом уникален и не похож на своих собратьев. Собственно, весь дом – это пристройка к пещере или пещерам, в комнатах всегда прохладно и кондиционер не нужен, что немаловажно в жарком климате. Температура зимой и летом стабильна – 25 градусов – оптимальная для человеческого организма. Окна в таких комнатах либо выходят на противоположную пещере сторону, либо отсутствуют. Штукатурка там весьма своеобразная, потому что сделать стены геометрическими и гладкими невозможно: пещерные стены закруглены и фактурны, оштукатурены по возможности, и выкрашены белой краской. Полы выровнены и выложены плиткой, как и в обычных альмерийских домах и квартирах. Подобные дома ценятся высоко, потому что на юге Испании нет отопления. То есть совсем нет – климат слишком теплый. Каждый выкручивается как может: кто-то закупает напольные электрорадиаторы, кто-то цепляет на стену настенные, а кто-то включает кондиционеры на плюс. Последнее – дорого, электричество здесь очень и очень не дешевое – дороже чем в Нидерландах.
В пещерном доме мы однажды побывали – у знакомого англичанина. Роберт, шофер по профессии, возил в Альмерию из Англии мебель (здесь целая английская колония, об этом позже) . Понял, что ему здесь нравится, уговорил свою жену продать недвижимость в Англии и купить небольшой дом-пещеру. Их дом находится отдельно от деревни, но не так и далеко от «центрального района» нашего населенного пункта, на скале. В нем всего три комнаты – довольно большая гостиная, соединенная с кухней и две спальни. Гостиная находится посередине дома, спальни слева и справа. Все комнаты смежные – по-другому в скальных домах не бывает. Вход в одну из спаленок ведет через ванную, в ванной комнате – джакузи. Гостиная соединена с закрытой верандой, к веранде хозяева пристроили перголу, чтобы пить чай на открытом воздухе.
Название деревни относится к девятнадцатому веку. Когда здесь образовались шахты, рабочим надо было что-то есть. Предприимчивые братья из семьи Лос Лобос – уроженцы Куэвас-дел-Алманзора открыли столовую и назвали ее «У дядюшки Лобос». Той столовой давно нет, в деревне работают два современных кафе, а название столовой перекочевало в название населенного пункта, числом жителей в 250 человек – деревня не маленькая по местным понятиям.
Чтобы понять город или, скажем, какую-то местность, нужно обязательно сходить: на рынок, на центральную площадь и на окраину, в баню, и обязательно в церковь на службу.
В деревне мы живем недолго, но уже огляделись. Рынка в нашей деревне нет, но иногда разъезжают мини-грузовички, с которых крестьяне продают картошку, помидоры, кабачки, тыквы. Грузовички очень медленно едут по деревне и из машины доноситься магнитофонная запись, монотонно и громко-раскатисто объявляющая о продаже тех или иных овощей. Я очень соскучилась по русской церкви. Ближайшая ортодоксальная церковь, но не русская, а греческая – в городе Альмерия, столице нашей провинции. Ехать туда – девяносто километров. А настоящий русский приход только в Торревьехе, куда добираться уже вдвое дольше, около 180 километров в одну сторону.
В наше деревне есть католическая церковь-крошка. Службы проходят раз в две недели. Приход маленький: сюда приходят, в основном, старушки, женщины и дети. Священник выглядит натуральным индейцем, видимо, южноамериканец по происхождению. Молодой, смуглый до почти черноты, оттопыренные крупные уши, блестящие карие глаза с характерным миндалевидным разрезом. Говорит громко, внятно, страстно и много. Не понимаю ничего, а испаноговорящий Янрик ловит отдельные слова – акустика из рук вон плохая – и сообщает мне шепотом, что в испанском языке есть отдельный глагол «просить» особо уважительной формы. Когда просят о чем-то самого Иисуса, то употребляют не глагол «pedir» a глагол «rogar» « Rogamos el Seсor…» – «Просим Господа нашего» – известное словосочетание в испанской молитве.
Когда надо вставать по чину, мы встаем. Молюсь про себя по-русски и перекрещиваю себя по-православному. В конце службы все пожимают друг другу руки и улыбаются. Приветливая девочка лет десяти, с плетенкой в руке обходит прихожан и каждый кидает в плетенку свою лепту – монетку. Купюры класть некому – приход небогатый. И в самом конце службы все становятся в очередь к священнику и служке, чтобы причаститься – получить облатку из пресного теста. И мы берем и едим. Вина не полагается.
После службы деревенские сразу не расходятся, женщины стоят в церковном дворе, что-то обсуждают, качают коляски, дети бегают вокруг. Андалузски говорят быстро, хриплыми низкими голосами, стирая последние согласные в словах. Местные не скажут «буэнас диас», а скажут: «буэно диа». Смеркается. Церковь ярко и резко белеет в потемках, а над крышей, застряв в листве большим апельсином, светится фонарь.
Наша деревня находится на самой северной окраине самой южной испанской провинции Альмерия самого крупного испанского автономного сообщества Андалусии. Неподалеку от нас проходит незримая граница с Мурсией, другим испанским регионом.
Деревня не у моря, на пляж приходится ездить. Возвращаясь домой с морских берегов, мы каждый раз проезжали мимо странного монумента и какого-то цветастого щита. Любопытствуя, мы как-то притормозили у дороги, чтобы разглядеть щит. Вышли на небольшую аккуратную площадку со скамейкой, высаженными кустами олеандра, парой деревьев и наконец-то разглядели предмет нашего интереса. На одной стороне щита изображен герб Андалусии, с надписью «Andalucнa por sн, para Espaсa y la Humanidad», что значит: «Андалусия для себя, для Испании и Человечества». На гербе изображены те самые Геркулесовы столпы из Гибралтарского пролива, воспетые Александром Городницким, а еще раньше древними греками, и сам Геркулес, укротивший двух львов – тот, что слева, мирно протягивает лапу, а тот что справа, прижался к земле, выражая всем своим видом покорность. На другой стороне – герб района и города Cuevas del Almanzora (буквальный перевод района и райцентра: Пещеры (реки) Альманзоры), к которому мы относимся. На этом гербе текут ярко-синие воды реки Альманзоры, к слову сказать, давно не существующей – разобрана по трубам на ирригационные системы), средневековая крепость – сердце города, и зеленые ростки чего-то съедобного – район сельскохозяйственный.
Странный монумент – не что иное, как асфальтоукладочная машина. Мы догадались, что это памятник эпохе, а именно рабочим-дорожникам, проложившим в этой первозданной природной красоте серпантинные дороги и мосты. Альмерийю, слава Богу, минула бурная урбанизация побережий восьмидесятых годов. Именно тогда безобразные коробки гостиниц и местных небоскребов изуродовали Коста Бланка и Коста-Брава. Насмотревшись на собственных рук дело, испанцы сделали выводы и Альмерию, которую случилось застраивать на десяток лет позже, покрывали комплексами и домами не выше, чем двух-rpeu этажными, причем чаще двух, чем трех. Тогда же начали прокладывать новые дороги, вырубая их в скалах. Езда по этим дорогам – эстетическое наслаждение! Скалы меняют цвет в зависимости от времени суток, и кроме того, они изготовлены Господом Богом из разного материала: сланца, песчаника, спекшейся глины. Пир красок какой-то и это в единственной в Европе пустыне и полупустыне… Блестящие, как бы омытые водой и матовые, слоистые, торчащие во все стороны острыми углами и округлые, цельной породы; цвета асфальта, охры, розоватые, почти черные, бурые, лиловые, кирпично-оранжевые – все это альмерийские скалы. Кристаллы гипса сияют под солнцем как бриллианты, бьют в глаза светом, отраженным от граней… Смотришь на них первородным младенческим зрением, как будто только что появился на свет и впервые увидел мир…
Февраль. Вильярикос. Про рынки и не только
Ближайший к нашей деревне полу-рыбацкий-полу-туристический городок – называется Вильярикос, что в переводе означает «Богатое село». Это спокойное уютное место получило свое название еще в дохристианскую эпоху – здесь находились серебряные копи и здесь же чеканились монеты, которыми полководец карфагенян Ганнибал щедро оплачивал труды своих наемников, осаждавших Рим. Теперь это просто порт, просто пляжи золотого песка, крики чаек, ветерок и розы, растущие в палисадниках в любое время года. А все-таки интересно заглянуть в биографию Ганнибала и представить его развивающийся военный плащ и быструю походку. Ведь он ходил по этим улицам…
В современном Вильрикосе по воскресениям работает рынок. С рынками в нашем регионе все очень просто: они бывают каждый день, но в разных городках – одни и те же продавцы кочуют по кругу.
Чем же здесь торгуют? На лотках – альмерийские сыры: овечьи, козьи и из коровьего молока. Свежей рыбы почему-то нет (только в магазинах), зато есть сильно соленая по-испански рыба, буквально обложенная солью и сухая. Готовые к употреблению маринованный тунец и мелкая рыбешка – это все тапас, закуски. Соленую сухую рыбу испанские хозяйки вымачивают в воде и готовят(говорят, вкусно!), но мы не умеем до сих пор – это слишком специфическое древнее блюдо испанских мореходов. Огромные окорока вяленой ветчины – хамона – свиные ноги, подвешенные за копыта, колбасы, сало, что совсем уж неожиданно. Сало неплохое на вкус, но с белорусским, украинским или российским не сравнить, проигрывает в пользу нашего. Овощи, фрукты – в изобилии и они роскошны – крупные, зрелые плоды. Гранаты по 32 цента за килограмм – невиданная дешевизна: они тут растут. Спелая хурма, апельсины, мандарины, лимоны – с веточками и листьями, прямо с деревьев. Помидоры-огурцы на любой вкус и кошелек. Перцы, баклажаны, несколько видов кабачков, кудрявая петрушка, пучки базилика, укропа, который можно купить только на рынках (в супермаркетах его почему-то не продают).
Развалы специй, любых. Сушеные травы. Многие узнаваемы: липа, шалфей, ромашка. Экзотические ароматные рассыпные чаи с дурманящими названиями: Гранада, Сон Андалусии, Принцесса Андалусии. Мы покупаем сразу несколько пакетиков – себе и на подарки. В чаях самые разные добавки: бергамот, цедра лимона, апельсина, какие-то неопознанные ярко-синие лепестки.
Сваренное вручную мыло всех расцветок, с любыми натуральными добавками: кусочками лайма, киви, ягод, копры кокоса. Перебираю почти все бруски, нюхаю и с удовольствием покупаю несколько душистых кусочков. Хозяйка товара отрезает их на специальном металлическом лотке широким ножом-гильотинкой – он представляет собой металлический, острозаточенный лист. Мед, кремы, мази-притирки, ароматические масла, гирлянды сушеного перца и чеснока, на разные манеры связанные.
И мой самый любимый лоток – необъятно-длинный, на целую базарную улицу – с оливками! Мы живем в оливковом раю и андалусское оливковое масло считается самым вкусным и качественным в Испании. И вот мы идем и пробуем, пробуем… берем по оливке из небольших стеклянных чашек с рассолом…наши головы запрокидываются к небу, мы жмуримся от удовольствия. Чего здесь только нет! Оливки черные крупные, черные как смоль, сине-черные, фиолетовые, черные миниатюрные, величиной с бутоны каперсов; зеленые, ярко-зеленые, желтоватые, начиненные тунцом, миндалем, чесноком, морковкой, сладким перцем, анчоусами…Острые, кислые, с косточками, пустотелые без косточек на любой вкус. Андалусийцы маринуют не только оливки, а и очищенный чеснок, перцы, корнишоны, лук, зеленые помидоры (которые я не ела со времен распада СССР). Выбираем два сорта оливок и зеленые помидоры (заранее предвкушаю вкус, знакомый с детства). Корнишоны маринуются совсем крошечными – размером с детский мизинец. Еще маринуют маленькие, только что вылупившиеся из плодоножек баклажаны. Их маринуют с добавлением томатного сока и паприкой, это неописуемая вкуснятина! Всю жизнь я думала что каперсы – это такие маленькие горошинки из маленьких баночек, которые продаются в супермаркетах. А вот и нет! В баночках сидят нераспустившиеся цветочные бутоны. Испанцы выращивают каперсы размером с крупные оливки – ягоды каперсника и маринуют их, а также бутоны, и даже веточки каперсов с распустившимися цветочками и колючками – все растение идет в кулинарное дело. Каперсник это куст. Маринованные колючки куста мы ели, они мягкие, очень вкусные и обладают целебными свойствами: лечат от диареи. Так объяснили испанцы и у нас была возможность проверить это на себе. Испанцы рассказали, что свежие каперсы лечат гипертонию – в этом случае их экстрагируют. А крупные каперсы маринуют с длинными хвостиками – очень удобно есть. Попав впервые на рынок, я так увлеклась рядами с маринадами, что попыталась вытащить из одной из бочек каперс за длинный хвостик – попробовать на вкус. Хвостик торчал высоко, я подхватила его пальцами , не задев ничего другого и не затронув поверхности рассола. Зоркий глаз продавщицы заметил мое несанкционированное действо, а суровый окрик навсегда отучил хватать что-то из бочек. Если что-то приглянулось, надо попросить продавца – это «что-то» обязательно дадут попробовать.
А вот ряд с цукатами, опять-таки местного приготовления. Торгуют экзотическими видами, например, цукатами из цветков кактуса и вяленой вишней (вишня здесь считается экзотикой, – не ее климат). Берем по чуть-чуть, на пробу – они не очень сладкие, скорее кисло-сладкие.
Закупив провизию, мыло и чаи, отправляемся в кафе – на рынке их несколько. Места под солнцем за столиками на террасах заняты – стоит «ужасный» холод, всего +13, а обычная дневная температура в январе-феврале +18-20 градусов. Садимся в тени и заказываем горячий шоколад с чуррос – сладкой выпечкой из заварного теста, в виде колбасок, посыпанных сахарной пудрой.
Возвращаясь с рынка домой увидели справа странные дома, вроде жилые… Решили подъехать осмотреть. Пыльная извилистая дорога привела к строениям, которые как мы поняли позже, можно увидеть во многих документальных фильмах о горнодобытчиках Алмерии. Дома относятся ко времени Франко и были обитаемы до приблизительно 1960 года. Их не трогают – они стоят воплощением памятника эпохе и состояние их для почтенного возраста совсем неплохое. Но то, что издалека казалось обитаемым, выглядит вблизи по-другому. В комнатах гуляет ветер, все что можно было вынести – унитазы, умывальники, местный люд давно вынес. Остались водопроводные системы, в которых давно нет воды, остатки кафельной плитки на бывших кухнях и в душевых комнатах, старые громоздкие плиты без конфорок(они-то кому понадобились?), образца середины двадцатого века, лестницы, заваленные горами мусора. Если включить воображение, то можно, обнулив время до шестидесятых, увидеть давно не существующую бытовую технику, даже потрогать царапины или щербинки на холодильнике, ощутить холод кранов и кафельной плитки (это можно и в реале), услышать как в эмалированную чугунную раковину мягко падает капля воды… и – прокрутить перед глазами фильм – уж больно живыми, хоть и запущенными донельзя выглядят декорации. Рабочие возвращаются из шахт, уставшие, голодные. Снимают тяжелые пыльные башмаки со шнурками, пропотевшую одежду. Идут в душевую, моются, стирают в тазиках самое необходимое куском коричневого хозяйственного мыла (а может у них и центрифуги были? – стиральные машины тех времен – ну, хотя бы одна человек на десять, и даже стиральный порошок – в те времена он уже был в употреблении). Вытираются досуха, выходят из душа, развешивают на стульях мокрые полотенца, переодеваются.
Обед происходит недалеко от шахт – или работодатели привозят, или в деревне, рядом с шахтами, открыта столовая, как в Лос Лобосе. Обеды в Испании плотные – с обязательным супом, салатом, основным блюдом и чашкой кофе. Работенка, однако, не из легких и вечером снова хочется есть. Из громоздких холодильников с пухлыми дверцами – длинную ручку, растущую снизу вверх, нужно потянуть на себя – вынимается нехитрая еда: хлеб, колбаса или хамон, сыр, оливки, яйца, сало. Дверца холодильника хлопает. На чугунной сковороде скоро шкворчит сало, разбрасывая жгучие брызги, поверх него разбиваются яйца… А еще в холодильнике обязательно стоит початая бутылка рьохи. Вино льется в стакан весело и легко, так же легко – залпом – выпивается до еды. Второй стакан – после еды. В кухне (или в комнатах?) за столом ведутся беседы, люди делятся новостями, шутят. Кто-то читает письма, полученные из дома. Играют в домино (эта игра до сих пор популярна в Алмерийе). А кое-кто играет на гитаре и, возможно, поет…
…сегодня между домами привольно растет высокая сорная трава, кустарник, растут финиковые деревья. Шесть десятков лет пролетели-промелькнули, как один день. Как короткий доку-ментальный фильм.
Молодежь приходит сюда развлекаться, покрывая старые стены граффити. В проходе между двумя домами мы обнаружили щит с надписью: «Самый легкий день был вчера» и каждое слово горчит как бутон каперса, только что снятого с ветки.
Март. Пещеры у реки Альманзоры
Административно мы относимся к городу Куэвас дель Альманзора. «Пещеры у реки Альмназоры» – так можно перевести название. Там много музеев, но главных достопримечательностей две: пещеры на окраине города, в которых когда-то обитали люди и замок-крепость 16 века: Кастильо дель Маркес де лос Велес. В старые пещеры мы не полезли – они высоко в отвесных скалах, и, если честно, я не поняла, как туда залазили жильцы – на веревочных лестницах, что ли? Ms, тогда они все рождались эквилибристами. Мы постояли с пещерами рядом и осмотрели их внешне, а вот замок обошли снаружи и внутри. Он очень красив, внутри его стен растут апельсиновые деревья. Апельсины падают на брусчатку и никто их не собирает. Оранжевые шары валяются вперемешку со старыми пушечными ядрами… Еще внутри растет финиковая пальма, и, похоже, урожай созрел. Попробовали финики с ветки, они оказались не только съедобными, но и вкусными.
В крепости находится самый крупный в городе художественный музей и, почему-то, полицейский участок.
Крепость существует с самого начала 16 века и заложил ее первый из маркизов де Лос Велес – Педро Фахардо, в 1503 году, во времена правления католического короля Фернандо да Арагона. Король обязал маркиза поменять свое поместье в Картахене на ряд поместий: Велес Рубио, Велес Бланко, Велес Бланко, Лас Куэвас и Ла Портилья. Реконкиста в то время закончилась несколько лет назад, но положение города было небезопасным, на него с удовольствием нападали берберские пираты – уж больно заброшенным был этот уголок Алмерии. Маркиз взялся за работу и построил крупное, хорошо укрепленное сооружение, в котором располагался полк солдат, пушки, запасы оружия, воды, провианта. И он сам, разумеется, со своими двумя женами. Несмотря на высоко расположенные узкие и зарешеченные окна, внутри, в бывших жилых помещениях довольно уютно – толстые стены предохраняют от жары летом и от холода зимой. В обширном дворе крепости расположен довольно крупный летний театр и там, в теплые сезоны идут представления.
Но самая интересная часть замка это музей Антонио Мануэля Кампой. Об этом необычном куэвано надо рассказать особо. «Мальчик, родом из маленького городка», как он любил себя называть, родился 16 ноября 1924 года в Куэвас дель Альманзора. С малолетства он демонстрировал явные артистические наклонности, а с 20 лет у него завязались глубокая дружба с одним из представителей культурного и артистического движения, зародившегося в столице провинция Алмерийя в 1946 году – «Движения Индалиано», Хесузом Персивалем, и с тех пор их свяжет нерушимая дружба.
Превратившись за короткий срок в одного из самых выдающихся членов алмерийского движения Индалиано, Кампой переезжает в Мадрид в 1945 году. Его бурно развивающийся талант требовал более полного раскрытия, а послевоенная испанская столица отличалась самой богатой культурной жизнью. Там он поступает в обучение к Евгению де Орсу, писателю. Философу и журналисту. Кампой изучает литературу и философию и много путешествует по Испании, Европе и Америке. Плодами путешествий и неустанного чтения стали около 50 блестяще написанных очерков и книг, таких как : «Путешествие по Испании», «Оглядываясь вокруг», «Северная Америка глазами птицы». Одновременно Кампой изучает искусство и становится одним из лучших искусствоведов Испании. Позже он напишет великолепные монографии об испанских и европейских художниках: о Редонделе, Беньямине Паленсия, Вела Занетти, Варгасе Руис, Мануэле Баэса. Его интересуют не только художники современности, но и великие мастера прошлого и он напишет книги о жизни и творчестве Веласкеса и Мурильо. Этот человек, казалось, работает 24 часа в сутки – его творческое наследие огромно. За свою жизнь Кампой собрал фантастическую коллекцию картин и скульптур, главным образом, художников – его современников, но и довольно много полотен мастеров прошлого. Свою коллекцию он завещал родному городу и с тех пор она радует местных жителей и туристов. Для городка в 14500 человек коллекция велика и сказочно богата. Если вы пройдетесь по залам старинной крепости, то увидите работы Салазара, Молина Албентоса, Хасито Игуэраса, Энрике Падиаля, Беньямина Паленсия. Вы увидите работы Гойи, Пикассо. В крепости есть отдельный зал офортов Гойи, изданных ограниченным тиражом всего в 500 экземпляров, снабженных комментариями самого Кампоя.
Городок красивый, но фасады домов надо ремонтировать. Даже с карниза ахунтамьенто(муниципалитета) штукатурка сыпется, что довольно странно – строение в хорошем состоянии. Перед зданием – памятник Хосе Муньос и Бахо де Менгибару. Жителя Аликанте, бизнесмена и филантропа Хосе Муньоса, прозвали «Героем милосердия» за то, что он отдал два миллиона реалов – огромные по тем временам деньги – на нужды пострадавших от наводнения 1879 года. Памятник ему стоит в городах: Аликанте, Мурсия , Орихуэла и Куэвас дел Альманзора. Все эти города объявили его приемным сыном. Девизом филантропа были слова: «Сначала помоги, потом молись» – довольно смелое изречение для католической Испании!
На клумбах цветут огромные цикламены – розовые, малиновые белые. Журчит фонтан – и это в феврале… Бабушки выгуливают младенцев в колясках, иногда присаживаясь на лавочки. Бабушки стараются зачерпнуть солнечного света и тепла, садятся под солнцем, избегая тени. Чуть пониже муниципалитета высится огромная церковь, с трудом втиснутая в узкие улочки центра.
Левее церкви стоит удивительный дом, выложенный майоликой от фундамента и до крыши. Мы долго стояли перед домом и рассматривали керамические глазурованные плитки, как мы поняли, начала двадцатого века. На многих из них сцены из «Дон Кихота». На иных – барышни, одетые по моде столетней давности, на фоне морского берега. Птички, цветы, пейзажи, не всегда испанские. Слово «майолика», кстати, испанского происхождения, хотя считается, что его придумали итальянцы в 14 веке. На самом деле, майолика существует столько, сколько существует человеческая цивилизация и была известна еще в древнем Египте. В Средние века майолика попала в Испанию из Мавритании, а в Италию – из Испании, откуда ее привозили через остров Мальорка – отсюда произрастает ее привычное современному уху название.
В Куэвасе есть еще музеи, например, религиозный, потом, этнографический… Правда, ни в одном из них, кроме главного – художественного, мы пока не были – они все работают по испанскому расписанию. Это значит – с утра и до часу дня. Потом везде следует перерыв, который заканчивается в 16.00. А с четырех часов дня музеи открыты, в лучшем случае до 18.00. Надо как-то вписаться в рабочие часы культурных заведений, а это не так-то просто: утром всегда есть что делать дома. А мы как-то незадачливо приезжаем: то в понедельник, когда все закрыто, то в выходные, когда музеи открыты до часу дня и больше не работают… Идем по улицам, рассматриваем роскошные мраморные парадные, пороги. Взгляд останавливают серый полосатый мрамор в парадных – рисунок натурального камня похож на бамбук и многие двери, заслуживающие особого внимания. Двери, дверные ручки, стукалки, не повторяющие одна другую, даже если они соседствуют на дверях – все это памятники 19 века – местного «серебряного» века.
В Куэвас дел Альманзора есть чудесное кафе-мороженое – heladeria). Чего там только нет – мороженое любое, пирожные, конфеты ручного изготовления, шербеты, гранисада (сорт замороженной сладкой воды в виде измельченного льда) и много-много сортов кофе. День был теплый и мы заказали кофе-гляссе – я его с детства не пила. Вкус у него оказался не такой, как во времена моего детства – слишком много мороженого, мало кофе и почему-то добавлена гранисада – масса измельченного льда. На мой вкус напиток чересчур сладкий, спасибо, что не жирный – мне удалось вовремя остановить бармена, уже занесшего над бокалом ложку со взбитыми сливками. В другом кафе на другой день попробовали молочный коктейль(здесь его называют “batido” – взбитый), снова не то – приторный. Бокал поливается изнутри сиропом и, опять-таки, слишком много ванильного мороженого. Теперь прошу барменов делать гляссе по индивидуальному заказу: никакого сиропа, взбитых сливок и гранисады и – как можно меньше ванильного мороженого.
В Куэвасе, рядом с крепостью, то есть совсем в центре, стоит современное строение на обрывистой скале, похожее на замок. Нас потянуло его осмотреть. Комплекс всего лишь на пять-шесть домов построен элегантно, с выдумкой: закругленные галереи при входе в комплекс, террасы с чудесной панорамой, внешнее освещение домов, декоративная испанская бело-синяя мозаика, сидения-диваны у домов, общее барбекю. Но запущено все невероятно… В барбекю навален мусор. На дальней террасе снова мусор и какой-то дырявый грязный матрас. Лампочки в галереях вырваны с цоколями. Водопроводные краны, выведенные наружу домов протекают. Краны и раковины снаружи дома – распространенная фишка в Альмерии : мыть обувь, овощи, стирать купальники и рабочую робу вне дома удобно, грязь и песок в комнаты не заносятся, здесь же можно и развесить белье: на открытом альмерийском воздухе оно стремительно сохнет: не успел развесить, как можно снимать. Жильцы стильного, но запущенного донельзя замка – по преимуществу сенегальцы, черные как гуталин. Все они эмигранты – сельскохозяйственные рабочие. В Куэвасе, как и везде в Испании, много и жадно строили, в расчете на туристов, иностранцев, скупающих собственность, или на зажиточных испанцев из крупных городов, желающих прикупить второе жилье неподалеку от моря – «замок» с великолепной панорамой города с террасы был построен на людей, прямо скажем, не бедных. Строители получали баснословные барыши, пока вся их «малина» не накрылась с наступлением кризиса 2007-2008 годов. Элитные дома, такие как захламленный «замок», пришлось отдавать в наем социальщикам и полевым рабочим. Испанцы, как правило, не говорят по-английски, а вот с сенегальцами мне удалось найти общий язык. Они работают в парниках и на полях – здесь их множество: Альмерия кормит всю Европу овощами, салатом и цитрусовыми. Живут сенегальцы в Испании из экономических соображений: жизнь здесь полегче, чем на родине. А Куэвас всего в восьми километрах от пляжа: хоть и тяжело гнуть спину на полях, а живительное море вот оно, рядом – всегда можно добраться до пляжа и искупаться.
Кто-кто в домике живет?
Когда мы впервые попали в Альмерию, нас поразили картины, напоминающие Америку до отмены рабства в 1862 году. Понятно, что «картины» хлопковых американских полей, на которых работали рабы, мы видели виртуально – на страницах «Хижины дяди Тома», и все же мы долго протирали глаза… На полях работают черные –пречерные сенегальцы, а на набережных курортных поселков и городков сидят белые, по преимуществу, англичане, и ничего не делают… Ну, ровным счетом, ничего. Все как в девятнадцатом веке, неоколониализм какой-то… Англичане пьют пиво, вино, настоящий английский сидр, привозимый специально для них в бочках (поставляются в кафе) и в банках (поставляются в супермаркеты) из Британии, едят, слушают настоящую английскую музыку, гуляют. Общаются друг с другом от души – в Альмерии поселилась и разрослась довольно крупная английская колония. Англичане – не сенегальцы, они представители совсем иной эмиграции. Мы не знаем, когда сюда «понаехали» первые англичане-первооткрыватели дешевой южно-испанской жизни, потянув за собой друзей, родственников, знакомых… Прельщала дешевизна продуктов, ресторанов, и особенно – жилья, тепло и сухость солнечного климата. Ехали разные люди: здоровые и не очень, больные-хроники и неизлечимо больные, инвалиды и спортсмены, молодежь и пенсионеры, представители, в основном, среднего класса и творческая интеллигенция. Чаще всего люди пенсионного возраста. Многие из них астматики и люди с больными суставами – эти болезни проходят там, где сухо и тепло. Многие продавали свое единственное жилье в Англии, чтобы на вырученные деньги купить квартиру или дом и поселиться здесь навечно. Так поступил и наш новый знакомец Роберт. Вот таким образом в этих краях начали появляться английские и ирландские пабы, английские специализированные магазины и супермаркеты, агентства по торговле недвижимостью, конторы с английскими нотариусами и – бескрайние площадки для игры в гольф. Игра в гольф в Англии дорогое удовольствие: там приходится гораздо дороже платить, чтобы сыграть партию, климат дождлив и сыграешь далеко не всегда. Испанцы англичан недолюбливают: последние злоупотребляют спиртным и зачастую падают в ресторанах, как говорится «мордой в салат» – не фигурально, а буквально: мы свидетели подобных сцен. Не все англичане зажиточны или достойно «опенсионены», здесь обитает и работающая прослойка – менеджеры, присяжные переводчики, риелторы, торговцы на рынках, даже подсобные рабочие в ресторанах и кафе и уборщицы. Почему бы и нет? – любая работа почетна.
Мы живем в урбанизации – это небольшой жилой комплекс на тридцать две квартиры. Многие квартиры пустуют. Мы приезжаем-уезжаем, живем в Испании непостоянно, но наперечет знаем наших немногочисленных соседей, живущих здесь и никуда особенно не уезжающих. Это исключительно англичане, люди пенсионного возраста. Живут они как-то странно. На море не ездят или почти не выезжают. Целыми днями сидят в кафе – в нашей деревне три распивочных пункта: «Carpe Diem» («Лови свой день»), «Parochia» («Приход») и бар на окраине деревни “El Control”. Пьют наши соседи-англичане, не скажу что много, скорее немного – просто общаются. С нами, русско-голландской парой, они любезны, но не более того. Все попытки сблизиться и завязать приятельские отношения, мягко пресекаются. Однажды я (без Янрика) подсела к столику в кафе, за которым сидели соседи, заказала стакан сидра и завела вежливый разговор ни о чем. Англичане быстро встали и направились в другой бар, объяснив это сложившейся в компании традицией: «дескать, ходим по кругу, из одного бара в другой, затем в третий, затем снова в первый». На самом деле они не захотели сидеть за столиком с иностранкой – свидетелем их сугубо английских бесед. А вот когда мы изредка заходим в кафе с Янриком, голландцем по происхождению, то бишь, западным европейцем – почти своим, нас терпят и даже разговаривают с нами. Темы бесед самые простые, скорее обмен информацией с вновь прибывшими: достопримечательности региона, особенности местной и английской кухонь, политика – ну как же без нее. Янрик политизирован, я – нет. Янрик задает вопросы по брекситу, представители среднего английского класса однозначно качают головами: «Нет, не хотим». Жизнь в Англии стала однозначно дороже, хуже, труднее. Среди наших соседей – семейные пары, вполне благополучные, но много и одиноких людей с не сложившейся личной судьбой.
Голландцев и немцев в Альмерийе мало. Голландская колония обитает в Малаге, это в 285 километрах от нашего жилья. Лишь однажды мы встретили местную голландку, молоденькую владелицу кафе в Гарруче и она очень обрадовалась, услышав родную речь, льющуюся из моих уст, пусть и с русским акцентом. Она переехала сюда с мужем и детьми и они открыли кафе – жить на что-то нужно, а с предпринимательской жилкой у пары все в порядке. Что именно привело их в Альмерию, женщина не рассказала. Мы и не спрашивали: если бы захотела , поведала бы сама.
Французы приезжают сюда на ваканции, отпуска им обходятся дешевле, чем на родине. Молодежь часто приезжает в караванах – для стоянок под них, как правило, выгораживается кусок пляжа. В этих улиточных домиках есть все, что нужно для каникулярного житья: спальня, крошечная кухонька, туалет и душ. Отдыхающие привозят с собой велосипеды, лодки, рыболовные снасти – предметы для хобби и спорта.
Моих соотечественников немного, но хватает. Все, в основном, из города Волгограда или из близлежащих к нему городов. Несколько скучная однотонность происхождения, вернее, географическая точка исхода русско-альмерийской эмиграции прозрачна: в нелегкие девяностые годы эмиграция из России по принципу «бежать, куда глаза глядят» резко возросла. Волгоградские первопроходцы некогда приехали в этот благословенный край , зацепились, устроившись на работу, а посетив родину впервые после эмиграции, не позабыли рассказать о своем благоприобретенном счастье друзьям и знакомым.
Март. Из супермаркета – к Маркесу
Шестого марта мы возвращались из супермаркета в нашу деревню.
Уговорила Янрика заехать в городок Антас, где мы пока не были. Заехали. Городок, расположенный в чаше среди гор, оказался очень красивым, чистеньким, компактным. Вышли из машины, пошли по залитым солнечным светом улицам, наслаждаясь погожим весенним деньком. Почти сразу попали на миниатюрную центральную площадь с небольшим собором, внутри собора идет ремонт. Из широких дверей вышел рабочий с тачкой, направляясь к грузовику на площади, заметил нас и улыбнулся во все лицо: «Ола!». Мы заулыбались в ответ. Справа от площади дома резко уходят вниз террасами – местность вокруг гористая. Над обрывом стоит дом с террасой, на нее вышла пожилая женщина – собрать выстиранное белье. Небо над ней такое же выстиранное, как ее белье, свежее, синее, а в нем перекатывается пушистый и щедрый золотой шар солнца. Пошли дальше, обогнув площадь . Свернули на вымощенную булыжником, плавно изгибающуюся узкую улицу, а дальше – на нас рухнула какая-то неестественная тишина. На улицах никого нет, город как вымер Вот еще один храм, плотно обнимаемый домами, двери открыты… Внутри полумрак, крутая и узкая мраморная лестница ведет наверх к органу, на стене – подвесная мраморная чаша для святой воды – кропильница. Капли оглушительно падают в чашу. Единственный звук в замершем безлюдном городе… Ни души. Выходим из церкви, снова ни души. Ни людей, ни собак, ни хотя бы кошки…
И вдруг …нет, этого не может быть! – слышим русскую речь! Оборачиваемся, нет, то была не галлюцинация: по пустынной улице бодро шагают две мои соотечественницы и разговаривают.
– Здравствуйте, – приветствую их радостно.
– Здравствуйте, – отвечают и все трое дружно смеемся. Обе женщины оказались Олями: одна, понятное дело, из Волгограда, другая с Украины, из, теперь уже бывшего, Днепропетровска, а ныне – города Днепр. Обе замужем за испанцами, имеют детей, зарабатывают частными уборками.
На уровне подсознания всплывает интересная ассоциация – ведь я сегодня прочитала на фэйс буке, что…
«А ему бы понравились», – подумалось. – «Очутиться в испанской глухомани, попасть в незнакомый город, идти по совершенно безлюдной и пустой улице и вдруг услышать за спиной родную речь и увидеть двух соотечественниц с зеркальными именами! Ему, Габриэлю Маркесу. Ведь у него сегодня, шестого марта, день рождения!». Пикантность ситуации усилилась в моем, уже сознании – тем, что я недавно прочитала книгу «Двенадцать рассказов-странников» Маркеса и основной вывод, сделанный мной при чтении крепко засел в мозгу: он умел, как никто так ювелирно сварить шов между реальностью и вымыслом, что этот шов не ощущается в ткани текста. И вымысел воспринимается реальностью. Рацио в отключке. Так что же именно со мной произошло в Антасе: вымысел самой судьбы или все-таки Маркеса?
Поэты Альмерии
В Испании любят поэтов. Даже в нашем приморском захолустье им ставят памятники, создают музеи в их честь, стихи их печатают на сахарных пакетиках для кафе и ресторанов.
Куэвас дель Альманзора – родина поэта и барда Альвареса Сотомайора. Здесь установлен его бюст, есть музей в центре города, который, правда, был наглухо закрыт, когда мы к нему подошли, но мы обязательно узнаем расписание и еще вернемся туда.
На постаменте памятника выбиты строки из обращения поэта к согражданам: «Рыцари Полей (именно так, с заглавных букв), всю мою жизнь я пел для бедняков, воспевая труд землепашца». Раньше в Испании поэт должен быть играть на каком-нибудь музыкальном инструменте и петь, а не только писать и читать стихи. Сотомайор пел свои стихи.
Вот отрывок из его поэмы:
«…и вот почему я криком,
шершавым, как листья ежевики,
иссохшим, как комья земли,
тоскующих по речным водам,
швыряю ноты в пустоту
дикой мелодии
с привкусом гор.
Что есть прекраснее плодородных земель? –
это скалистые горы и поля
моей Алмерийи!»
(перевод мой)
В прибрежном городке, расположенном неподалеку от Куэвас, Гарруче, есть еще один бюст – слепому поэту Антонио Сервантесу, написавшему книгу «Песни моей родины» на диалекте долины реки Альманзоры. Рожденный слепым, Сервантес выучился хорошо играть на гитаре и сочинять стихи. Он писал на локальном диалекте провинции Альмерия: языке крестьян района Бахо Альманзора и стал первым крупным поэтом своей родины. Он прославился книгой стихов «Песни моего народа», изданной и представленной в Мадриде в 1909 году литератором Антонио Зазайя. Слепой Гарручо (именно так его прозвали) писал антивоенные стихи, посвященные жертвам войны в Африке, гражданские стихи в защиту испанского народа. Где и когда умер, неизвестно… Примерно в 1950 году его следы теряются где-то в Алжире. Памятник поставлен жителями Гарручи через пятьдесят лет после предполагаемой смерти поэта и это правильно: словами талантливого слепца на всю Испанию заговорили альмерийские крестьяне и рыбаки, стеклодувы и прачки, повара и портовые рабочие, горшечники и торговцы, и говор их остался в веках.
На другой набережной, в городке Карбонерас, можно увидеть мраморную скульптуру. Рыбак борется с огромной рыбой-меч, а на постаменте пришпилена доска со строфой поэта Антонио Мачадо:
«Когда придет время последней дороги
В той лодке, в которой уже не вернусь,
Я голый и босый в нее заберусь,
Как дьявол морской или странник убогий».
(перевод Елены Чертковой)
Однажды, погуляв по залитому солнцем Куэвас дель Альманзора, зашли в кафе согреться и выпить по чашечке «кортадо» – горячего кофе со сгущенным молоком. Беру в руки пакетик сахара, а на нем – снова стихи, поэтессы Аны Родригес: «a los cincuenta, no se puede ser inocente, o eres tonto mala gente», что значит: «В пятьдесят лет ты не можешь быть невинным, если только ты не дурак и не сумасшедший».
Вот тебе и провинция у моря…
Апрель. Нихар. День рождения
Праздновать мой день рождения мы двинулись в город Нихар. Он довольно далеко от нас, примерно в 50 километрах. Поехали, предвкушая хождения по улицам древнего арабского города и попутного заглядывания в магазины ручных изделий. Многочисленные сайты наобещали нам великое разнообразие товаров в лавках мастеров гончарного и ткацкого ремесел. Нам очень хотелось прикупить плошки в кухню и коврики в спальню. Такие, знаете, домотканые, плотные, из хлопковой неряшливой пряжи, с торчащими во все стороны нитками и кисточками по бокам, но такими уютными, пушистыми и теплыми под ступней. Алмерийцы красят пряжу в разные, чаще пастельные цвета, и плетут их полосатыми.
Не тут-то было! В Нихаре все магазины и лавочки в несезон работают только до двух часов, и то не каждый день. Апрель – еще не сезон. Что за странное место – Алмерийя! Туристы есть и в не сезонное время. Туристы хотят посмотреть, пощупать, прицениться, купить, а – все закрыто наглухо.
Зато церковь Марии де ла Энкарнасьон была открыта. Храм внутри выглядел сурово: голый серый камень без штукатурки, зато красивый резной алтарь и много статуй Христа и Марии. Самая красивая статуя Божьей матери стоит между двух окон, в полукруглой пристройке, справа. Она одета в роскошное бархатное платье, вышитое руками местных мастериц, склоненную ее голову украшает корона. Маленький Иисус на ее руках одет с иголочки – в белое кружевное платьице, и тоже коронован. В храме было тихо. В окно слева скреблась инжирная ветка, с молодыми зелеными листьями.
Опустили руки в чашу со святой водой в атриуме, перекрестились (каждый по-своему), вышли их храма и побрели по извилистым улицам наверх, потом направо. Мавританский городок Нихар, с населением менее пятнадцати тысяч жителей, расположен на возвышении довольно большой площади природного парка Кабо да Гата. Хотя «гата» означает по-испански кошка, парк назван согласно камню «агат» (название должно звучать на самом деле «Кабо да агата»), которого здесь, очевидно, хватает (мы его пока не находили). Нихар считается одним из самых впечатляющих малых городов даже не Андалусии, а всей Испании. Мне пока трудно понять, так ли это на самом деле, но архитектура отличается от архитектуры близлежащих городов. Город очень арабский: сахарные кубики домов, уложенные один на другой, плоские, без привычных испанских заграждений, крыши – сваливайся себе на здоровье. Кривые улочки повторяют рельефы скал. Дворы расположены часто ниже верхних жилых комнат, спускаются в них по ступенькам с улицы или из верхних комнат. В таких домах, в самом низу, вровень с внутренними двориками, оборудуют спальни, чтобы было не так жарко спать, а наверху – кухни, столовые, прихожие, выход на улицу. В деревянных дверях сверху прорезана крупная форточка: дверь открывать необязательно, можно просто посмотреть, кто пришел. Одна из таких форточек была распахнута. Я сунула, было, туда нос и увидела улыбающееся лицо парня на фоне патио – верхнего дворика. Ага, дверь с улицы еще не входная дверь в дом. На керамических плитах патио-дворика – то же что и везде: горшки с цветами, в основном, кактусами. Кактусы в Альмерие, кстати, не местного происхождения, завезли их сюда те же мавританцы, из Северной Африки.
Дошли до края городка – там крутой обрыв и потрясающий вид на сьерру. Внизу, цепляясь за скалу, растет мимоза. Сильный ветер трепал цыплячьего цвета ветки и разносил по воздуху знакомый запах мимозовой пудры-пыльцы.
Повернули назад и увидели кошек. Много и разных: испуганных и любопытных, убегающих от нас и, наоборот, бесстрашно подбегающих и что-то мяукающих. Погладили одну особенно любопытную и разговорчивую особу. Разогнулись и улыбнулись: на доме висит табличка: «переулок Кошачий».
В центре города, на Рыночной площади (это официальное ее название) – источник с очень вкусной и сладкой водой. Он существует с 1859 года, рядом с муниципалитетом. Попили воды, поблагодарили центральный район Нихара за впечатления и отправились на окраину города в парк кактусов. В парке нас поджидали необычные кактусы и невиданные деревья. Там растет, например, сейба, из плодов которой получают капок – альтернативу хлопка. Ствол сейбы усеян крепкими острыми шипами, а с веток свисают крупные овальные плоды-коробочки. Созревая, коробочки открываются и из них показываются белые шелковистые волокна капока.
Кактусный парк – частный. Его разбил и засадил необычными растениями Хонни, ученый-лимонолог из Австрии, поселившийся в Нихаре. Лимонология – раздел биологии, наука о физических, химических и биологических аспектах озер и других пресных водоемов. Хонни всю жизнь изучал водные растения, а в Испании занялся прямо противоположным – растениями пустыни: кактусами и экзотическим и африканскими деревьями.
Мы разговорились с Хонни, слово за слово, вы знаете, как это бывает, и тут выяснилось, что… он тоже родился в мой день. Праздновал свой день Хонни весьма своеобразно: готовился к встрече оркестра из Австрии.
А потом мы отправились на праздничный обед в поселок Аква Амарга. Столик в рыбном ресторане был заказа на двоих. Я выбрала свою самую любимую еду: огромного морского рака с рисом. Панцирных люблю самозабвенно, хотя ем их редко. Сначала нам принесли салат с тунцом и маленькими круглыми сладкими помидорками, хлебцы с баклажанной икрой (вкуснее бывает только на нашей кухне), и бутылку белого галисийского вина. Руки мои болели, поэтому Янрик щипцами отделял вкусное рачье мясо от панциря и подкладывал мне на тарелку. Десерта не хотелось и мы ограничились кофе бон-бон. Интересный факт: то, что в Ава Амарга называют кофе бон-бон, во всей Испании, к примеру, считается кортадо: подают его в маленьких стаканчиках, наливая на дно концентрированное молоко, затем сверху – крепкий кофе с пенкой. Ну, пусть везде будет кортадо, а здесь бон-бон, главное – вкусно!
В апреле все еще холодно, дует холодный сильный ветер, температура днем редко выше 14-16 градусов. А должна быть давно 25. По-моему, «невозможно жаркий» климат Испании – россказни, ничего общего с реальностью не имеющие. Холод, холод, холод, и местами небольшие дожди. Надо было в Африку эмигрировать…
Санта семана
Санта семана – святая неделя по-испански – началась в этом году 21 апреля. Ну и неделька выдалась! Во-первых, с середины недели ежедневно льет дождь и на улице сыро, как в стране сыра, из которой мы сбежали при первой возможности, но в которой как раз сейчас тепло и сухо (спрашивается, зачем уехали?). Во-вторых, многие знакомые нам дороги перекрыты – в испанских реках вдруг появилось много воды цвета кофе с молоком и она кое-где переливается через проезжую часть. Здесь, на юге Андалусии, нет рек в нашем понимании, а есть сухие, пропеченные солнцем русла. Испанцы не могут позволить драгоценной пресной влаге просто так выливаться в море – она разбирается для полива полей и бытовые нужды. Для этого строятся дамбы и создаются большие искусственные резервуары. Землю на поля распахивают с каждым годом все больше и активнее, очень скоро воды может не хватить всем и каждому, поэтому андалузцы озабочены строительством опреснителей.
А в-третьих, накануне католической Пасхи у нас отключили воду. На сутки. Наша деревенька получает воду от соседней деревни посредством …шланга. Нет, чтобы под землей вырыть траншею и сделать нормальный водопровод, «построенный еще рабами Рима». Римские рабы над жителями Лос Лобоса посмеялись бы. И вот из-за разлива местных рек шлангу пришел капут. Мы конечно, позвонили в компанию, где нас «порадовали»: сказали, что шланг проходит по руслу реки и рабочие не могут зайти в нее, пока вода не схлынет. Интересно, что в нашей деревне, в отличие от других альмерийских населенных пунктов, есть живая речушка – вода в ней всегда по щиколотку.
Питьевую воду мы закупили в супермаркете, а техническую – посуду помыть, туалет слить… набирали ведром из бассейна. Местная экзотика: по воду к бассейну. В наш бассейн весьма кстати успели налить водички – как раз перед наводнением.
На следующий день воду все-таки дали. Янрик сбегал на рамблу посмотреть на уровень воды и увидел, что в ней лежит новый шланг, а рядом, в том же русле изрядно обмелевшей реки валяются еще четыре, «капутных» и никто их не убирает.
Мне вспомнилась далекая родина… Кишинев с постоянно отключенной водой или с не выключенной – ржавой, еле текущей из крана, пластиковыми канистрами на кухнях, допотопными водопроводными трубами, вечными траншеями на улицах, трубами под ногами, о которые вечно спотыкаешься, анекдотами про кишиневское радио и такая ностальгия навалилась… Все же водопровод, хоть и старый, но был в столице Молдавии – под землей проложенный, как полагается.
Напротив живущий сосед – англичанин Род рассказал удивительное: при наводнении 2012 году наш ручеек (где воды, в лучшем случае, по щиколотку) разлился в мощную реку и понес к деревенскому старому – каменному, между прочим – мосту, кустарники, вырванные потоками воды пни и огромные деревья корнями кверху. И… мост не выдержав напора древесной тяжести, рухнул. Мы бы не поверили рассказу, но сами видели остатки моста и даже ходили по ним из центра деревни – до загородки, под которой обрыв. В деревне был построен новый мост.
Город Орлы
К православной Пасхе мы особо не готовились, если не считать тщательной уборки квартиры и мытья окон. Куличей не пекли, яиц не красили. Мы просто поехали в приморский Бguilas –город Орлы, над которым всегда ясное высокое небо, где много золотых пляжей, густо-синее море, кофейни на набережной, а безмятежность разлита в воздухе и ею, как божией благодатью, можно пропитаться насквозь.
Мы зашли в море, сняв обувь и подвернув джинсы, поздоровались с ним, море радостно лизнуло нас, мы засмеялись и выскочили из волны с мокрыми джинсами и полами пальто. На пляже дети играли в футбол, взрослые – в jeu de boule (на пляже оборудованы площадки для игры).
Прошлись по набережной, выпили по чашке кофе. Потом подались в центр города и услышали звуки духовых инструментов. Яркую испанскую мелодию выводили медные трубы, им дробно вторили барабаны, музыка внезапно замолкала, потом снова затейливо вилась над главной площадью города. Захотелось плакать и я не сумела остановить слез. Припарковались и увидели шествие. Оказывается, 8 апреля в городе праздновали День Лурдской Божьей Матери, покровительницы больных. Впереди процессии шел оркестр – подростки в униформах. За ними двигалась статуя Божьей Матери. Процессию замыкали люди, среди которых было много нездоровых людей и инвалидов в креслах, катимых родственниками. Пошли и мы, точнее сказать, побрели.
Каноническую белую статую с синим поясом и четками, несли, по традиции, медсестры в белых головных уборах, платьях, таких же белых чулках и туфлях. Статую установили на носилки, окружили живыми белыми розами и голубыми незабудками. Медсестры двигались неестественно медленно, крошечными шажками, а носилки, по виду, были нелегкими. Впереди процессии и по бокам ее шли мужчины с шестами-подставками которыми время от времени приподнимали статую, чтобы разгрузить женщин. Как мы поняли, процессия вышла из центрального городского храма святого Иосифа, обогнула площадь по кругу и постепенно возвращалась в тот же храм.
А вечер 8 апреля провели в Куэвас-дель-Альманзора, в аутентичном испанском кафе La Canadas, уплетая караколес (улиток, тушеных в винно-ореховом соусе) и поджаренную на гриле баранину. Всю эту роскошь запивали красным вином. И вглядывались в висящие на стенах кафе выцветшие черно-белые фотографии 60-х годов, когда в Альманзоре еще была вода, а я была маленькой и жила далеко от этих мест.
Май. Концерт симфонической музыки. Табернас
Вы когда-нибудь бывали на концерте симфонической музыки под открытым небом?
Впервые я побывала на таком у Хонни, владельца кактусового сада, в Нихаре – он устраивает концерты на открытой площадке в своем парке почти круглый год.
Зрители в майках и шортах в погожий майский денек сидели под открытым небом, многие под зонтами – спасались от солнца, лично для меня не такого уж и жаркого. Кое-кто, набрав в перерыве еды и напитков, ел и пил во время выступления музыкантов – этого я одобрить никак не могу. Иные танцевали у сцены под классическую музыку. В парке кактусов играли музыканты из Австрии и местные оркестранты из местного городка Кариатиц. Исполняли Чайковского «Танец маленьких лебедей», Моцарта «Маленькая ночная серенада», вальсы Штрауса, испанских композиторов и даже знаменитую «койотовскую» мелодию Эннио Морриконе из «Хороший, плохой, злой».
…В Альмерии, как в Греции есть все и даже больше – есть даже единственная в Европе пустыня и собственный Голливуд. Там построен целый американский городок стопятидесятилетней давности. С пятидесятые по восьмидесятые годы именно в Табернасе снимали спагетти-вестерны, например «Хороший, плохой, злой» ( «The good, the bad and the ugly» – 1966) Серджио Леоне с Клинтом Иствудом и знаменитые и очень мной любимые «Нефтедобытчицы» – («Les Pйtroleuses» – 1971) – Кристиана Жака с Б. Бардо и К. Кардинале. Помните военный госпиталь, сооруженный на американском юге неподалеку от линии фронта из «Хорошего, плохого, злого»? Так вот он был сооружен в натуральных декорациях – альмерийских пещерах.
«Равнина, где нет ничего, кроме бесконечности» – так говорил об этом месте» Серджио Леоне. Я с ним не согласна. Тут есть еще и горы, точь в точь похожие на техасские. Ну, зачем, скажите мне, ехать в далекую Америку, если натурная съемка получается абсолютно американская? Здесь вырос целый город – Форт Браво, с салунами 200-летней давности, гостиницами с почти аутентичной мебелью эпохи Линкольна, банки, магазины, склады, конюшни, загоны для лошадей, солдатские казармы и контора шерифа. Есть даже виселица, церковь и мексиканский дворик с фонтаном. Здесь можно почувствовать себя героем или героиней вестерна: покататься на дилижансе, посмотреть инсценировку (жаль, что на испанском языке, которого пока не знаю), сидя на ступенях салуна в качестве зрителя, затыкая уши от выстрелов из кольтов «настоящих» ковбоев. Правда, все эти крутые шоу, под музыку Эннио Морриконе, между прочим, происходят по расписанию (мы успели). В салуне танцуют канкан, но как-то не аутентично: мы видели на сцене только двух девушек, задирающих юбки и демонстрирующих исподнее. Неужели в Альмерийе не хватает танцовщиц? Или на исподнем белье образца 19 века экономят?
Дико-западный киношный город надо срочно реставрировать: дома трясут дранкой, штукатурка сыпется, оконные проемы тоскуют по стеклам, мебель внутри порыта толстым слоем пыли. Но бетономешалка, машины со стройматериалами, снующие туда-сюда рабочие обнадеживают.
Неподалеку от Форта Браво построены индейские вигвамы. И в этой же местности отстроены еще два кинематографических городка – Вестерн Леоне и Мини-Голливуд, мимо которых мы со свистом проехали, не сообразив, что они – тоже вполне себе декорации с богатой историей. Ничего, в Таберанс мы еще вернемся, благо он километрах в пятидесяти от нашей деревни.
Июнь. Плетеные корзины пляжа Косидорес
Проехав всего 10 километров от нашего дома на север, вы попадете на пляж Косидорес. Испанское слово cocedores означает «варильщики». Но на языке местных жителей обозначает процесс вымачивания эспарто в соленой воде, как бы холодную варку. Эспарто – это ковыль, который здесь когда-то собирали на дюнах, обрезали и вымачивали в море для придания эластичности и последующего плетения самых что ни на есть бытовых изделий: корзин, традиционных альмерийских сандалий-эспартильяс, женских, охотничьих и пастушьих сумок, оплеток для винных и масличных бутылей, больших сумок-мешков, которые перекидывали через спины ослов и мулов, чтобы перевозить в них товар на рынки, гигантские авоськи для сена, которые таскали по горам те же вьючные животные.
От промысла остались пустые пещеры, в которых когда-то жили люди, да камни на мелководье, выложенные полукругом – внутри самодельной ограды мочили сырье. А теперь здесь плещутся малыши и загородка стала гораздо ниже.
Если взобраться на холм над пляжем и зайти в одно из двух кафе – то что справа, то можно попасть на выставку, посвященную промысловикам. В основном, это фотографии послевоенного времени и изделия из эспарто: самые настоящие сумки, туфли, бутыли в разных оплетках. Узловатые коричневые пальцы тружеников на фотографиях напоминают узелковую вязь прочной травы в изделиях-экспонатах. Выставка на пляже – дань уважения отцам, дедам и традиционному ремеслу Альмерии.
В этом году весна припозднилась. Местные говорят, что в море можно купаться уже в апреле. В мае – всегда. Не верится как-то – нынче холодно и мы зашли в море только в начале июня. Вода чистая, прозрачная, а в ней плавают сонмы рыбок! В кармане вязаной кофты нашлась засохшая хлебная горбушка. Взяла я ее, решив рыбок покормить (разумеется сняв кофту и надев купальник), размочила сухарь в морской воде, и тут началось такое!.. рыбы – большие, мелкие и всякая совсем уж мелочь рыбячья наперегонки устремились из всей бухты ко мне. Выпрыгивая из воды, хватали крошки чуть ли не из рук, тыкались носами в ноги и живот, доводя меня до щекотного смеха, я даже могла их гладить. Только что не щебетали как воробьи, прикормленные постоянными едоками в чуррерии. По-моему, они щебетали бесшумно. Какое же это было наслаждение: наблюдать за их кульбитами и чувствовать себя дрессировщицей рыб!
Июль, август
Эти два месяца мы пока проводим в Голландии или в Москве – в Альмерие слишком жарко…
Сентябрь. Картины и музыка
Вернувшись в Альмерию, мы решили приобщиться к культурной жизни региона и поехали в Агилас – город Орлы – на концерт симфонической музыки. Музыку этого жанра вживую слушаем редко, прямо неудобно признаваться. Не сказать, чтобы я совсем уж дикая была: раньше слушала симфоническую музыку на виниловых пластинках: в родительском доме была радиола «Ригонда», а потом, на очередной подростковый день рождения мне преподнесли роскошный подарок – стереофон «Вегу».
Я как-то больше люблю оперу, балет – там есть сюжеты, действия, артисты, а в опере еще и то, что я люблю больше всего на свете – слова. Но концерт тоже хорошо: музыка хороша и необычна тем, что она говорит обо всем без слов, волнует и очищает.
Поездка на концерт понравилась нам уже до самого концерта.
Во-первых, поразила форма и белизна концертного зала имени принцессы Елены. Построенное на набережной у самого моря, оно вогнуто вовнутрь, совсем неправильной и несимметричной формы – в виде скалы, омываемой волнами.
Во-вторых, на первом этаже есть прекрасное кафе, где варят хороший кофе и вдобавок – выставочный зал, где нас ожидал сюрприз: картины и рисунки испанских и не только – художников. Там оказались рисунки Дали, Пикассо, Миро, Шагала и Энди Уорхолла. Другие художники были нам незнакомы, но многое из неведомого понравилось: испанцы рисуют густо, насыщенно-энергично, не так, как сдержанные голландцы, а по-другому. Яркие природные краски, не замутненные серым. Оно и понятно – здесь совсем другое небо и много солнца.
Насладившись кофе и созерцанием полотен Дали с Пикассо, отправились в зал, который к нашему удивлению, оказался набит битком, хотя в Агиласе живут всего лишь 35 тысяч человек, а вокруг – совсем небольшие населенные пункты, в одном из которых поселились мы. В этот раз музыку исполнял оркестр из Альмерии (местная столица называется также как и регион) Оркестранты – молодые люди, каждому на вид лет по 25-30, все в черных фраках, барышни в черных брючках и таких же пиджаках. Играли хорошо, а муж мой понимает толк в музыке (я гораздо меньше). В первой части сыграли Третий концерт Бетховена для фортепьяно с оркестром, а во второй Девятую симфонию Дворжака. На бис исполнили испанскую музыку, отличающуюся от северной точно так же, как изобразительное искусство: много извилистых и чувственных испанских национальных мелодий в стиле фламенко.
В антракте слушателям наливали шампанское, да еще и нескольких сортов и раздавали вкусные шоколадные конфеты с орехами! Ешь и пей сколько хочешь и – бесплатно! Нигде и никогда не видела такое количество шампанского на накрытых столах. Непьющим наливали минералку и фанту с колой. На такие музыкальные вечера мы готовы ходить хоть пешком и ежедневно, благо не очень и далеко: город, в котором есть прекрасный концертный зал всего лишь в двадцати пяти километрах от Лос Лобоса.
Октябрь. Альмерия – столица Альмерии
Наконец-то мы сподобились съездить в Алмерию, столицу нашей провинции. Как назло, начался неслабый дождь и задул холодный непререкаемый норд-ост, похоже, арктический, сбивающий с ног. Штормовой ветер быстро разогнал горожан, улицы опустели, а мы мужественно начали карабкаться в крепость Алькасаба. Крепость эта старинная, заложена как оборонительное сооружение еще в 10 веке первым андалусийским халифом Абд-ар-Рахманом. О мощи и богатстве испано-арабского халифата мы сразу догадались, взглянув на размеры и оригинальное расположение крепости – она занимает три с половиной квадратных километра и когда стоишь наверху в одной – главной , пятигранной (углы закруглены) части крепости – то через долину между двумя старыми скалами, больше похожими на холмы, видна вторая, менее туристическая часть. Между двумя частями пролегает стена с пешим проходом и башенками по краям. В башенках, понятное дело, бойницы. Стены Альксабы украшены двойными зубцами – они похожи на коренные зубы корнями вверх. Интересная метафора – прошлое, уходящее корнями прямо в небо!
Нижние, скажем так, «городские»(потому что вход в них ведет прямо с городской улицы) , целиком восстановленные и переделанные части крепости выглядят дворцом. Немудрено: пусть не сразу, а чуть позже, но она стала резиденцией андалусского халифата. С улицы нужно долго идти по ступеням (их слишком много), затем попадаешь в одни двойные ворота, снова довольно долго идешь по ступеням – о, строители! – спасибо за перила! – у входа в следующие, немыслимо широкие ворота (не двойные, не тройные даже, а какие-то пятерные по толщине) созерцаешь расколотые и целые пушечные ядра, колодцы с питьевой когда-то водой, высоченное членистоногое растение, похожее на тощий кактус, карабкающееся из земли на самый верх и отчаянно цепляющееся за край стены. В следующих арочных воротах, похожих на комнату, можно посидеть в спасительной тени (сегодня она не актуальна – на дворе зимний сезон) – по двум сторонам оборудованы каменные скамейки. Затем попадаешь в… сады. Роскошные! – с деревьями, кусами и цветами, каналами, фонтанами, в которых беззаботно плавают золотые рыбки. Раньше, на месте прекрасных восточных садов располагался военный лагерь. Из мусульманских застроек сохранились только колодцы Халифа, они отгорожены решеткой. Так вышло, потому что крепость построена в сейсмоопасной зоне (за год и мы успели пережить легкое землетрясение). Самый верхний уровень был возведен пятью веками позже – уже католиками, в самом конце реконкисты. Думаю иногда: почему слово звучит так странно: «реконкиста», а не просто: «конкиста» – завоевание. Эта часть Испании принадлежала арабам с 10 века, а до того кому угодно, только не испанцам. Римлянам, грекам, карфагенянами, финикийцам… Так вот самый верхний уровень был отстроен испанцами для военных нужд. В 1489 году. А последнего арабского властителя – как раз с территории бывшего Гренадского Эмирата изгнали через три года – в 1492… Как водится повсюду в Андалусии, после реконкисты мечеть, построенная на территории крепости арабами, была переделана в католический собор – в Альмерие много таких.
Не прошли мы и мимо Археологического музея, самого крупного в провинции и наполненного настоящими сокровищами.
Там мы с энтузиазмом ходили из зала в зал, наблюдая как одна цивилизация андалусского Приморья сменяла другую: римская, финикийская, мавританская. Тысячелетней давности изготовления великолепные керамические вазы, той же седой древности стеклянные пузырьки для парфюмерии извлечены из загробного мира и больше не служат своим покойным владельцам. В этих местах хоронили в скальных пещерках – здесь их в избытке. А раз земля не давила ни на тела, ни на имущество, то и вещи сохранялись идеально. Золотые серьги в виде толстых колец, браслетик с бирюзой на тонкое женское запястье, костяной миниатюрный амулет в виде фиги (так и написано: «фига», понятно, что от сглаза), и еще амулеты, по форме – копия египетских, также охраняющих от дурного глаза. Острохвостые амфоры для вина. А само вино делали так же как молдаване (процесс наблюдала на родине): сначала месили босыми ногами виноградные гроздья в чанах. Оно бродило на дворе, в тепле, потом его сливали через специальное отверстие в подобие глиняного стола, очевидно с фильтром. Примерно такое же вино мы пьем здесь и сейчас, покупая его на рынке и оно напоминает домашнее вино моей родины: терпкое, со вкусом виноградных кисловатых усиков и быстро пьянит.
Под стеклом лежит диплом военного древнеримской армии – на металлической табличке. Третий век от рождения Христова, эпоха принципата. А вот кусок стены с мозаикой. Еще в те времена тиражировали образ человека, несущего радугу над головой – символ защиты дома и семьи. Тог самого человечка, увиденного нами впервые в Мохакаре… Фрагменты скульптур из мрамора, которого в избытке в горах, многие скульптуры сохранились без рук, ка к Венера Милосская… И кости человеческие, много детских скелетиков – целый зал. Тут же рассказ о том, что до шестилетнего возраста выживали только 25 процентов детей, чаще всего они умирали от анемии, неправильного питания. Это здесь-то – в солнечном краю, где растут апельсины и лимоны, гранаты и виноград, финики и инжир! Последнее производит гнетущее впечатление – не хотелось бы, чтобы потомки выставляли нас в таком виде в музеях будущего.
Ну а город мы не посмотрели как следует, по улицам ходить было невозможно. Сбежав из крепости под проливным дождем, плюхнулись в машину и поехали в центр города искать кафе и парковку. Напившись горячего карахильо* мы отправились домой, в деревню.
Ноябрь. Отъезд
Всему приходит конец, рано или поздно. Альмерия влюбила нас в себя с первого взгляда и уезжать из нее не хотелось. Дорогими сердцу оказались и комья сухой земли на полях, и мелкая красная и желтая песчаная пыль на дорогах, и даже драный полиэтилен на их обочинах, о котором телевизионщики снимают репортажи. Ничего не поделаешь – в жарком гористом климате покрывать теплицы стеклом нерентабельно – вот и покрывают полиэтиленом, с легкостью сдираемом морскими штормовыми ветрами. Правительство организует волонтеров, волонтеры убирают полиэтилен, иначе он может далеко залететь – например, в море, которое не растворяет, а только отравляется им… Любимыми и дорогими оказались кактусы – живые и засохшие, когда-то привезенные сюда из Африки и вцепившиеся в эту землю всеми своими длинными извилистыми корнями. И финиковые пальмы, и совсем свеженькие эмигранты – банановые деревья, которые, оказывается, совсем не деревья, и даже не кусты, а многолетняя трава. И у кактусов, и у бананов, и у пальм есть свой срок земной жизни… Даже у альмерийских камней и скал, у моря и вод… Что же сетовать на срок, вышедший после года счастливой жизни здесь?.. Но мы еще вернемся.
*карахильо – кофе с ромом.
