Аслан КУБАЛОВ. Рок-н-ролл перламутровых пломб

НОЯБРЬ

Лягушка с бородавкой на лице
На лысом льве удобно примостилась,
Сложила руки в свадебном венце,
Позируя недарвинскую милость.

Пытает свой в заплатах организм
Похмельный с воскресенья инквизитор,
Желается ему до слез из линз
Произнести хотя бы «композитор»

Союз пернатых к снегу поредел
И, получив последнюю зарплату,
К весне оставил кассу не у дел
И воробьев, пришедших тут же к мату.

Советует цветным карандашам
Быть проще их собрат простой, и твердым.
Рай-ветер раздает по шалашам
Влюбленным и доверчиво негордым.

Копченые колбасы чахлых труб
Рвут пафос геометрий недонебья,
Опричник-дождь, белея к ночи, груб:
Всех граждан крыш сметая до отребья.

Скукоженная повесть башмаков,
Как шея молодящейся старухи,
Сдувает из межоконных оков
Затеянную кому хитрой мухи.

Натурщицу, – зеленую красу,
Последний стоик-лист отправит в небыль,
Туда, где на заре в седьмом часу
Откроет тайну цифр седьмое небо.
2016 г.

* * *
В стельку трезвый за пьяным столом
Неходячих седых пилигримов,
Обнимаю русалку с веслом
За три франка и восемь сантимов.

Справа чин со своим чинарем
В аксиомной монтажной карьере,
Слева башня с кривым звонарем
Правят угол в прямом адюльтере.

На тройных подбородках тату
Вожделенных когда-то регалий
Наполняют в бокалы тщету
Самостийных подстольных баталий.

Рок-н-ролл перламутровых пломб,
Сиплый блюз желтоватых коронок,
Нестоличный стоический тромб
Рвется сам из голов в заголовок.

Санитар самолюбий больных,
Белый птах тихо каркает в клети
О незрелищном хлебе иных
Всем несклонным к подобной диете.

Алфавит начинается с «е»
Отпевают кого-то на ринге,
Где Цензура сменила белье:
Панталоны с начесом на стринги.

Что я делаю тут, не понять
Тамаде и его побратимам,
Предлагая застолье принять
За три франка и восемь сантимов.

Не пришелся мой ветреный сан,
И не здешняя мелочь в кармане,
На нее я куплю круассан
За углом, там, где небо в тумане.
2016 г.

УЛИЦА

По теории соотносительности
Вероятного с невероятным
Слышу сполохи ясной действительности,
Вижу скорую поступь медлительности
Необъятных просторов к объятным.

Все прочитано, видено, сказано,
Едкой содой цинизма пропитано…
Воевать – невоеннообязанно,
Почивать – понаветно отказано,
А взывать по счетам – невоспитанно.

Путь-дорога, скатерть дырявая,
В день сурка вглубь котомки уложится,
В ней и солнце в баранку скукожится,
Дурь-молва не догонит, слюнявая,
Плюнет в спину, да тем обезбожится.

Томный скрип заоконного тополя
Тишине не мешает созвучием
С рваным сердцем, что только отштопали,
С горсткой страждущих, что не похлопали
По плечу неслучайного случая.

В то, что верилось, так-таки верится,
В то, что верится, так-таки сбудется,
С вероятностью не соизмерится,
А действительность – все еще деревце
Где-то в центре медлительной улицы.

Расписал эту улицу в длительность
Полувека с лихвой цвета внятного,
Растоптал бездорожную мнительность,
Разорвал опостылую зрительность,
Большинству театрально понятного.

Флаг приспущен, ладонь покаянная
В его чреве никем нарисована,
Полотно к полотну самотканное
И последняя тайна незваная
С занебесьем с никем согласована.
август 2016 г.

МАКИ

На алом полотне прилягу, не усну
Молве о маках неприглядной в пику,
О вечном мимоходом чуть взгрустну,
Продавшему за грош прозрачность блику.

О тихих черепашьих поездах
И шумных в них сорочьих незнакомцах
Со сказами о чудо-городах
И редкостных над ними диво-солнцах.

О братьях по армейскому родству,
И юных навсегда, и тех, кто выжил,
О запахе, когда пожгут листву,
О звуке от страниц попрелых книжек.

Вершинах, на которых не бывал,
Равнинах, по которым не скитался,
О том, как пережив девятый вал,
Десятого уже не опасался.

О выцвете суливших век чернил
На теле, повидавшем все, бумаги,
О тех, кто обелял или чернил,
Несущих одинаковые флаги.

Из алых маков наплету венки,
Раздам всем одиноким и забытым,
Зажгу им вдоль тропинок огоньки
К краям обетованным необжитым.

А в полночь, отдохнув на полотне,
С остатком грусти в узелке наплечном,
Пойду на силуэт в родном окне,
Дарованном когда-то кем-то вечным.
2018 г.