* * *
Ночь оглохла от скорбного бубна.
Ты хандрой, как проказой, больна.
Разведенка… Горда, неприступна –
Свыклась с платьем из черного льна.
Не колдунья, не божья невеста –
Ждешь нетрезвых лобзаний земли:
В бренной жизни достойного места
До сих пор для тебя не нашли.
Сколько мифов ты не развенчала,
Сколько слов не успела распять?!
Сколько слез у морского причала
Смоет с глаз твоих – черствая мать?
* * *
Дождливый май. Прохладная весна.
Наждачным ветром праведность разбита.
Невзрачных дней сплошная белизна
Способна стать разносчицей бронхита.
Строг и навязчив сладострастный бред
Дурных пророчеств, сказанных не к месту.
И вздорный скальд, подследственный поэт
Готов с безбрачьем обвенчать невесту.
* * *
Молчаньем твоим обесточен –
Скорблю в новогоднюю ночь.
И сумрак московских обочин
Ничем мне не сможет помочь.
Не Дракула я, не Отелло,
Не мной обездвижен Эльбрус…
А впрочем, какое Вам дело –
Что любит Вас злой белорус?!
* * *
В окрестностях Джакарты,
Взбодрив судьбу штыком,
За жизнь сражался в карты
Тэрэлли с Левшуком.
Во вторник труп Тэрэлли
Швырнули в яму… Штук
Сто двадцать пять дуэлей
Смог выиграть Левшук.
Снабдил Господь талантом:
Шестерка, туз, валет…
Левшук крапленым картам
Сказать не сможет: «Нет!»
В палаццо иль в бедламе
Жизнь выдохнется… Где?!
В Джакарте, в Амстердаме,
В Твери, в Караганде!
* * *
Тусклый блеск ночного бра,
Кот мурлыкающий; склизкий
Канделябр из серебра;
Кружки, купленные в Минске.
Теплый плед, качалка; смех,
Раздразнившей водкой губы,
Расстрелявшей слово «грех»,
Соблазнительной Гекубы.
Жизнь бессонницей растре…
Растревожив – на рассвете
Скромно встретим в сентябре
Бунт на флагманском корвете.
Тварь, продрогшая насквозь,
Вряд ли смертного разбудит
Верой призрачной в авось,
В как-нибудь и в будь что будет.
* * *
Сентябрь – строптив и своеволен –
Водой сбив с древних колоколен
Пернатых хищников, – как спички,
Швыряет листья в электрички.
Он кверцитроном вздорным метит
Вагоны: в них – люд праздный едет:
Кто – разрыхлять, мотыжить грядки;
Кто – к падшей, взбалмошной солдатке;
Кто – расчехлив с судьбой-кидалой
Контракт, – вдоль жизни захудалой
Стремглав бежит из Аустерлица
В Кузьминки – скурвиться и спиться.
* * *
Несносен день, отравленный разлукой
С немолодой возлюбленной. Как зверь,
Насторожись, слащавых фраз не слухай.
Взбодрись! И – выбей запертую дверь.
Постыдно ждать вердиктов из Детройта.
Не лучше ль в час назревших перемен,
Сорвав печать с пожарного брандспойта,
Смыть макияж с продажных мизансцен?!
* * *
Жизнь непроста.
Смерть многогранна.
С верой в Христа
Спит Дона Анна.
Спит Командор.
Скромно и смело
Спят с давних пор
Гамлет, Отелло.
В гроб Дон Гуан
Снес васильковый,
Модный кафтан.
Для Казановы –
Дочка, жена,
Сваха, невеста –
Где-то нашла
Тихое место…
Сколько их, Бог,
Тех, кто из блюдца
Выпив, не смог
Утром проснуться?!
Выскоблив лбы
Жизненным стажем,
Скоро и – мы
Где-нибудь ляжем.
* * *
Смирившись с бурною судьбой,
Подкармливая жизнь разбоем,
Ты был в стране своей родной
То отщепенцем, то изгоем.
Разбилось зеркало… Портрет –
В слезах, в цветах. Без аллегорий
Тебя, подследственный поэт,
Свезут в ближайший крематорий
Все те, кем твой нескромный лоб
Еще вчера мог быть разрушен…
В России нужно сдохнуть – чтоб
Понять – кому и как ты нужен.
* * *
Бессонницей сбита подушка. Некстати
Рука потянулась к перу и к тетради.
Взъерошены волосы. Муза, как кОчет,
Глагольные рифмы средь ночи бормочет.
В гармонии с миром – то сверху, то снизу
Вибрирует, скачет, ползет по карнизу…
Тревожно сомкнув воспаленные вежды,
Жизнь вновь расцвела парусами надежды.
* * *
Над колыбелью зыбкой –
Оранжевое солнце.
Взгляни на жизнь с улыбкой,
Достойной стихотворца.
С судьбой смирись, как с небом:
Средь распрей бытовых
Господь блаженных хлебом
Подкармливать привык.
Твой мозг в тени черешен
Тревожит стук копыт?..
Не так уж мир безгрешен,
Чтоб ты был им забыт.
* * *
Был дерзок я, как уркаган.
В бескровной схватке с вами –
Краснел, хватался за наган…
Мог землю грызть зубами.
От криков собственных оглох –
Неистовствовал… Следом –
Раскрасил стихотворный слог
Прекрасным черным цветом.
Вам трудно мне не сострадать?
Бог – в помощь! Рифмы эти
Грудной братве талдычит мать,
Весь день горланят дети.
Мой стих сильнее топора,
Страшней клыков вампира…
Довольно! Полночь. Спать пора.
Раскурим – трубку мира?!
* * *
В Рождественскую ночь, сквозь пелену печали
Пытаясь разглядеть второстепенный сон,
Нас как бы невзначай друг с другом обвенчали
Превратности судьбы. Очередной сезон
Закончился не так, как мыслилось когда-то…
Мы – прочное звено подследственной толпы.
Мы не обречены: хоть мы не влились в стадо –
Природа не спешит разгладить наши лбы.
Нас предпочла вражда обьятьям Афродиты.
В грядущий год опять не нам баклуши бить.
Мы – загнанные псы. Нас грозное – «иди ты!»
От сволочной судьбы не сможет защитить.
* * *
Сдув пыль с нательного креста,
Мечтаешь ты сыграть – Христа?!
Опомнись! Ты анфас и в профиль –
Готовый к бою, Мефистофель.
Угомонись! Встряхнись! Без пауз
Вновь над тобой горланит Фауст.
Твоим притворным клятвам рада,
Комедиант, – роль Герострата.
Тартюф, Нерон, Шпигельский, Квази…
Как много в жизни яркой мрази!
Зачем тебе, сдув пыль с креста,
Играть – распятого Христа?!
* * *
Клокочет злость – к счастливцу молодому,
С которым ты в пургу, в буран, в метель
Лыжню протопчешь к собственному дому,
Разделишь хлеб и брачную постель.
Жизнь не столкнет нас с ним при абордаже.
Под гром чужих, блистательных побед –
Привык, в пропахшем кровью камуфляже,
В оглоблях спать сто тридцать девять лет.
* * *
Ночь бьется грудью об карниз.
В обшарпанной восьмиэтажке
Не Петр, не Виктор, не Борис
Коньяк пьет из литровой фляжки.
«Свершилось! Львы – разведены.
Ты – здесь. Она – везде, как птица». –
Шесть дней талдычат со стены,
В портреты втиснутые лица.
* * *
Так это – все?! А где – под грохот сбруи –
Проклятья, ласки, слезы, поцелуи?
Где монолог: «Как долго, в самом деле,
Должна я ждать тебя в своей постели?!»
Где взрыв эмоций? Где – ответь мне быстро –
Французской водки полная канистра?..
Постель согрев, ждешь агнца, Клеопатра?
Помру – сегодня. Ты погибнешь завтра.
* * *
Жизнь распластала катаракта
Псевдодозволенности… Мгла
Вдоль развороченного тракта
С вакханкой взбалмошной легла.
Взлохматил ноздри воздух дерзкий:
Взрастив терпимость к батогам,
Москва – раздвинув занавески –
Нездешним молится богам.
* * *
Отцу Вячеславу Степановичу
Не придешь ты больше в гости за полночь гулять.
Будешь тихо на погосте сном глубоким спать.
Жил без племени, без рода. Выскоблила – бровь
В пятьдесят четыре года – горлом хлынув – кровь.
Не придешь ты больше в гости за полночь гулять.
Будешь тихо на погосте сном глубоким спать.
Жизнь вливает водку в раны… Ах, ты Боже мой!
Хоть какой; смурной ли, пьяный, но вернись домой.
* * *
Жизнь обескровлена и зла,
Как голос к Богу вопиющий.
С утра гремят колокола,
Дохнуло плесенью. Из гущи
Косноязычной, злой орды
Звучат воинственные оды.
И мы беспамятством горды –
В объятьях вспыхнувшей свободы.
Свободы от… свободы для
Разноречивых, лживых сплетен:
«Прогнило днище корабля.
Костюм безденежьем изъеден».
Кресты, хоругви, образа
Следят, предвидя перемены –
Чтоб в застекленные глаза
Не просочился яд измены.
