РАССКАЗ
Виссарион, семидесятилетний мужик, выглядел на все сто. Не в смысле прекрасно, а в смысле лет. Жил он очень скучной и однообразной жизнью. Все свободное время, которое занимало у него почти весь день, он упивался своим самогоном. Не было у него ни друзей, ни жены, ни детей, ни каких-либо родственников. И вот в один прекрасный, летний и солнечный день он умер. Событие, конечно, печальное, но день был действительно замечательный. Да и речь вовсе не об усопшем, а о его соседе, Ярославе или Ярике, как называл его уже покойный теперь Виссарион. Ярик был не молод, выглядел как старинный портрет юноши. Он был высокого роста, носил густые усы и бороду, которые скрывали его худое лицо: светлые, сердитые зеленые глаза были очень необычными, его правый глаз был на четверть синий. Именно Ярик обратил внимание на то, что Виссарион уже пару дней не выгоняет скот на пастбище и сам не выходит из дома. Ярик своей хромой походкой направился к Виссариону. На стук никто не ответил. Ярик толкнул скрипящую калитку. Во дворе стоял самогонный аппарат, сосуды были переполнены напитком, и он стекал прямо на землю. Ярик переступил порог этого полуразрушенного дома, который, казалось, покинули даже крысы. Он прошел в прихожую и почувствовал запах сырости и скотины, которая, судя по звукам, находилась за соседней стеной. Ярик вдохнул воздух поглубже и различил среди этих привычных запахов беспокоящий, приторно сладкий и тошнотворный аромат разлагающегося трупа. Он прошел дальше, в комнату, и увидел Виссариона. Тот лежал на полу, окаменевший и синий до черноты. Над лицом его роились большие зеленые мухи. Мертвые глаза смотрели прямо и слепо перед собой – в то небытие, из которого он появился и которое вновь сомкнулось над ним. Рядом лежали его карманные часы. Ярик поднял их и открыл, они были старые, стекло треснутое, время на них застыло, только секундная стрелка судорожно дергалась на месте. Оценив их бесполезность, он хотел положить обратно, но сунул их себе в карман. Ярик накрыл труп простыней и пошел дальше осматривать дом. Его влекло не то чтобы любопытство – просто почти за двадцать лет жизни по соседству он практически ничего не знал о Виссарионе. На захламленном письменном столе лежали фотографии. Ярик не сразу узнал в улыбающемся молодом человеке, обнимающем беременную женщину, Виссариона. Счастливая молодая семья. Фотография была сделана, по-видимому, в той же самой комнате, где лежало сейчас тело. Ярик выдвинул шкафчик. Внимание привлекла газета с заголовком «единственный врач общей практики поселка…», другая часть ее была накрытая книгами. Ярик вытащил газету и увидел Виссариона с его женой. Он забросил газету обратно, и в эту минуту в его голове проскользнуло безмолвное воспоминание о том, как когда-то он заболел воспалением легких и отказался ехать в больницу, а Виссарион, несмотря на свое презрение к нему, все же поставил его на ноги. Но Ярик не был ему благодарен. Ведь он тогда надеялся сдохнуть. Похороны Ярик взял на себя. Пришло все село, то есть один Ярик. Они с Виссарионом были единственными жителями этого захолустья. Люди его давно покинули, перебрались в город. Ярик потоптался по огороду с лопатой в руках, выбирая подходящее место. Наконец он воткнул лопату в землю. Затем огляделся вокруг себя. В конце огорода, в зарослях, что служили забором, виднелся деревянный крест. Подойдя поближе, он увидел поросшую травой могилу. Он прочитал имя, вырезанное на скромном надгробии: Ксения. Ярик почему-то сразу понял, что это та самая женщина с фотографии, жена Виссариона. Теперь понятно, почему Виссарион не покинул село вместе со всеми, подумал Ярик, но убедиться в правильности своей догадки ему уже никогда не удастся. Ярик стал копать рядом. Солнце двигалось к закату. Окаменевшего, непослушного Виссариона Ярик волоком, на одеяле, тащил к могиле. Сил на траурные речи уже не было.
Ему просто хотелось поскорее все закончить. Да и вообще, Ярик был неразговорчив. Он сам позабыл звук своего голоса. Так он и закопал тело в тишине. Вернувшись домой, он занялся своим любимым делом: принялся точить косу – это был его способ медитации. Только теперь Ярик начал осознавать, что такое одиночество. Виссарион не был ему другом, встречались они редко, но мысль о том, что на другом конце села живет человек, пусть и абсолютно чужой, как-то облегчала существование. Теперь он стал единственным жителем села. Теперь он один, и в город ездить больше некому. Раньше Виссарион делал покупки и обменивал их с Яриком на сыр или молоко, что давала его корова. Сам Ярик никогда никуда не выезжал, даже если это было жизненно необходимо. Теперь он окончательно отрезан от внешнего мира. Ярик точил косу и вспоминал, как этот монотонный беспокоящий звук сводил Виссариона с ума, и он не раз прибегал к нему, ругаясь и проклиная. Ярик никак не реагировал, и, вдоволь накричавшись, Виссарион удалялся восвояси. Вот и неделю назад, невыносимый, режущий нервы скрежет нарушил трапезу Виссариона. Он хотел по привычке обматерить Ярослава и его косу, но сыр застрял у него в горле. Ирония заключалась в том, что и сыр был Ярика. Виссарион стал задыхаться. Думал, что умрет, но потом кое-как ему удалось откашляться. А умер он только через неделю, от инфаркта. Ярик отложил косу и принялся полоть грядки. В отличие от Виссариона, коренного сельского жителя, Ярик оказался здесь не потому, что любил сельскую жизнь. Одинокая жизнь в заброшенной деревне была его добровольным заточением. Он посвятил себя такому образу жизни, как другие посвящают себя служению Богу или госу-дарственной карьере. Поначалу он был на грани самоубийства. Но постепенно физический труд и жизнь на природе рассеяли смертоносные мысли. В труде он находил утешение и защиту от преследующих его воспоминаний. Так уже почти двадцать лет Ярик жил в этом селе, пустом и разрушенном, как его сердце.
Приближались могучие, необъятные тучи, словно океан поднялся в небо и вот-вот рухнет на землю. Прогремел гром. Ярик все еще полол грядки. Начался дождь. Он посмотрел на небо. Крупные капли падали на его густо заросшее, безразличное лицо. Ярик продолжил работу, хотя дождь усиливался. Весь мокрый, он вошел в дом. Крыша стала давать подтеки, прямо над его кроватью. Дом скрипел и пошатывался, будто деревянное судно в шторм, которое волны океана так и пытаются утащить на дно. Черные тучи еще сильнее окутали дневное небо, и стало почти темно. День перешел в ночь, которая показалась Ярику необычайно долгой. Утром Ярик вышел на улицу посмотреть на последствия вчерашнего бедствия. Весь огород был словно растоптан каким-то великаном. Значит, зима обещает быть голодной. Ярик начал наводить порядок. Чтобы починить крышу, ему пришлось провести несколько часов сидя на корточках — так, что спина и колени затекли и онемели. Закончив ремонт, он начал спускаться. Уже встав ногами на лестницу, Ярик увидел, что забыл чемодан с инструментами. Пытаясь дотянуться до него, он не удержался, и лестница откинулась назад. Он попытался ухватиться за что-нибудь. Ладони проскрипели по шиферу. Широкие от ужаса глаза наблюдали за тем, как крыша удаляется от него. Пробыв в воздухе несколько секунд, Ярик грохнулся на землю. Ночь. Тишина такая, будто оглох. Все вокруг скрыто во мраке. Лишь один огонек керосиновой лампы освещал Ярослава.
Он сидел на крыльце и размышлял, всматриваясь в темноту, будто в небытие. Этот маленький, одинокий свет был подобен тому, что горел в его мрачной душе и благодаря которому он был все еще жив. Так проходила почти каждая его ночь. От больного зуба разболелась вся челюсть, будто нескончаемо в кость ввинчивался шуруп. Боль не отпускала его ни на секунду. Ярик ворочался, вставал, ходил, опять ложился, пытаясь как-то сбежать от этой боли, обмануть ее. Руки устали давить на челюсть, да и особо это не помогало. Ярик вышел в сарай за инструментами. Он достал молоток, покрутил его, отбросил. Покопавшись, нашел плоскогубцы. Холодное железо слегка коснулось поверхности зуба и Ярик отпрянул. Боль была такой, что в глазах потемнело. Ярик сжал покрепче плоскогубцы, брови нахмурились, глаза налились кровью, и на это время он обрел взгляд жестокого убийцы. Зажав плоскогубцами зуб, он стал тянуть, на помощь пришла вторая рука. То руки тянули голову вниз, то голова тянула руки вверх. Плоскогубцы соскакивали, он сжал их и начал наносить удары по больному зубу, от чего с хрустом откололись и несколько соседних. Разодрав щеку и десну, он выковырял больной зуб и упал на землю от усталости и боли. Кровь лилась, как вода из пробитой трубы. Он прикусил кончик языка, чтобы не потерять сознание, кое-как поднялся и вошел в дом. В кухне он откупорил бутыль и прополоскал рот самогоном, но не выплюнул его, а пропустил дальше в себя.
Утром Ярик ел сыр с молоком, стараясь пережевывать на здоровой стороне челюсти. Но получалось это редко, еда время от времени попадала на рану, и он то и дело вздрагивал. Так и не поев толком, Ярик вышел из дома и решительной походкой зашагал к Виссариону. Там он перевернул все вверх дном. В шкафу, в пиджаке Виссариона он нашел старую заначку, несколько тысяч рублей. Он положил их в карман, взял ключи от автомобиля, поймал на себе взгляды с фотографий. Счастливые лица, что были прежде, будто изменились. Ярик вышел к машине, скинул брезент. Он торопился, боялся, что может передумать. Машина завелась не сразу. Звук выхлопа прозвучал словно выстрел и заставил зарычать старый мотор «Победы». Асфальтная дорога разделяла ровные зеленые поля напополам. Тишину вокруг нарушал рев мотора белой «Победы». Ярик ехал быстро и пытался настроить радио. Посмотрев в зеркало заднего вида, он увидел стеклянные глаза бледного мужчины, сидящего на заднем сидении. Ярик вздрогнул, обернулся, там никого. Повернулся обратно. Посреди дороги стоял мальчик. Ярик сжал руль и ударил по тормозам, пытаясь свернуть на обочину. Машину понесло. Ярик кричал от страха и большого количества адреналина в крови. Колеса свистели на асфальте. Машина остановилась на краю кювета. Ярик выдохнул, руки по-прежнему мертвой хваткой держали руль. Дорога была пустой. Никого на ней не было. Только черные следы от шин на асфальте. Ярик развернул машину и поехал обратно. Ярик положил деньги и ключи в карман пиджака Виссариона и прикрыл дверцу шкафа.
Ветер гудел, свистел и раскачивал все вокруг. Еще больше тревожности добавлял колокол старой разрушенной церкви. Ярик загонял овец, его самого качало. Дом скрипел, шатался, бились со страшным стуком незапертые двери, и все это нагоняло тоску и тревогу. Было неприятное странное предчувствие, но, впрочем, оно было всегда, поэтому он старался не обращать на это внимание. Недосчитавшись одной овцы, Ярик взял ружье и отправился на поиски. Проходя мимо дома Виссариона, он на миг замер. Незапертые окна подрагивали от ветра, и, казалось, будто там кто-то есть. Ему стало жутко, и он поспешил прочь. Преодолевая подъемы и спуски, Ярик сопротивлялся ветру, что сыпал пыль в глаза и, словно бешеный пес, вцепившийся ему в загривок, трепал его то в одну, то в другую сторону. Такой ветер запросто мог сбросить в пропасть и овцу, и самого Ярика. Он обошел все места, куда обычно забредал его скот, и в отчаянии пошел дальше, куда овца явно не могла дойти. Смеркалось. Дорога была видна менее отчетливо, очертания казались смазанными. Ярик решил продолжить поиски назавтра и направился обратно. От недавней непогоды образовались оползни и расщелины. Ветер дул ему навстречу. Пытаясь преодолеть его, он подался вперед, но внезапно ветер оборвался и подул сзади, от чего Ярик свалился в глубокую расщелину в земле. Скатываясь вниз, будто в бездну, он уронил ружье и судорожно, сбивая пальцы в кровь, пытался за что-нибудь уцепиться.
Удар затылком обо что-то очень твердое он ощутил уже в темноте, достигнув дна, и потерял сознание.
Ярик лежал на земле, на дне расщелины. Наверху еще грозно завывал ветер. Ярик приоткрыл глаза и увидел перед собой ребенка, который недавно перекрыл ему дорогу. Позади него стоял тот мужчина с заднего сиденья «Победы». Он смотрел на Ярика широко открытыми стеклянными глазами, которые ничего не выражали, но вызывали ужас. Челюсть его безвольно свисала. Отец и сын, догадался Ярик. Их было сложно разглядеть в темноте, но чувства они вызывали неприятные. «Зачем вы меня мучаете, что вы хотите от меня?» — хотел он спросить их, но веки его отяжелели и сознание вновь погрузилось в небытие. Блеяние пропавшей овцы наконец пробилось сквозь глухую темноту сознания. Вот она, трется об него, как кошка. Наверное, так же, как и его, ее сбросил сюда ветер. Солнце было в зените, пекло как в печи. Голова гудела и раскалывалась от боли. Медленно поднеся руку к затылку, он ощутил пальцами густую, запекшуюся кровь вперемешку с грязью, прилипшей к волосам. Ярик попытался привстать. Все тело ныло и зудело, страшно болела рука. «Перелом», — подумал Ярик, разглядывая посиневшую и опухшую левую руку. От боли, страха, чувства вселенского одиночества и безысходности, Ярик издал истошный крик. Овечка испугалась и отпрыгнула. Вчерашний ветер разогнал все тучи, и солнцу ничего не мешало испепелять землю своими огненными лучами. Выбравшись кое-как из ямы, предварительно выбросив оттуда овцу, Ярик побрел по полю. Выглядел он как мертвец, восставший из своей могилы. Голова кружилась, щеки и живот впали, желудок будто переварил сам себя, слабость, боль и усталость давили на все его тело. Соленый пот стекал по грязным ссадинам на теле и доставлял дополнительные мучения. Ружье давило на плечо, ремень, на котором оно держалось, болтаясь, натирал кожу. Солнце нещадно припекало израненный затылок. Дом, как мираж, прорисовался вдалеке в дрожащем от зноя воздухе. Овца послушно семенила за ним. Добравшись до дома, он взял овцу за ноги, и перебросил ее через небольшой забор к остальным. Овца приземлилась набок с хриплым выдохом, встала и, издав «меее…», побрела к своим. Ярик промывал грязный затылок водой. Болело так, будто он поливал его кислотой. Медикаментов у него осталось мало, еще те, что дал ему Виссарион. Глубокий порез на руке он зашил, промыл самогоном и намотал на рану последние запасы бинта. Стояла душная ночь, было звездное небо, и луна мягким светом освещала землю. Ярик сидел на крыльце, прохладный ветер изредка приятно обдувал его. Глядя в темноту, он неспешно попивал холодное пиво из последних запасов Виссариона. Бутылка холодила его руку, и с каждым глотком чувствовалось, как прохладная жидкость проникает в каждую клетку организма, расслабляя тело. Он вспомнил Виссариона. Ему стало одновременно и грустно, и тепло. Ярик хотел пролить немного пива на землю, почтить память Виссариона, но пожалел, просто немного приподнял бутылку вверх и отпил. …Послышались чьи-то шаги. Ярик насторожился. Из темноты показались уже знакомые очертания ребенка, который держал за руку высокого мужчину в черном костюме покойника. Обувь на «мертвеце» была очень большого размера. Лицо бледное, с тем же ужасным, трупным безразличием в глазах. Ребенок кричал на Ярика и пытался вырваться, но мужчина, мертвец, держал его крепко, а сам стоял неподвижно. Раздался волчий вой. Ярик, вздрогнув, проснулся, разлил на себя прохладное пиво, он и не заметил, как уснул. Сердце Ярика бешено билось и пыталось вырваться из груди. Лицо перекосила гримаса ужаса. Ярик оглядывался и всматривался в темноту. Но не было никого. Лишь выли волки где-то вдалеке. Уснул Ярик лишь на рассвете. Ярик спустился в подвал. Одинокая лампа освещала его заросшее щетиной лицо. Продуктов почти не осталось. Ярик взял нож, отправился на скотный двор, вывел корову.
Глаза коровы, как глаза коровы, но Ярик увидел в них осознанность, страх, желание жить. Он понимал, насколько это глупые мысли, но чувство жалости его не покинуло. Ярик вымыл руки. Кровь спиралью стекала в раковину. Швы на руке раскрылись. На дворе мычит, возможно, от радости целая и невредимая корова. Ночь. Тишина. Лунный свет освещает пустую комнату. Ярик спит в своей кровати. В комнате появляется тот же ребенок, что и прежде, но с ножом в руке. Быстрыми ударами он бьет спящего Ярика. Нож бесшумно входит в его тело, и теплая кровь растекается по кровати. Позади ребенка стоят скорбящие женщины в черных траурных платках и печально кивают. Ярик проснулся весь мокрый. Тяжело дыша, сел на кровати. Страх измучил его до состояния безразличия. Светит солнце. Истощенный, израненный Ярик пас скот и вспоминал моменты своей прошлой жизни. Черная BMW подрезает грузовик, тот с трудом выруливает, давит на тормоз и сигналит. Из передней двери пассажирского сиденья выходит молодой, крепкий, красивый в белом плаще Ярик. Он подходит к фуре, крутит пальцем у виска, и показывает водителю, чтобы тот вышел из машины. Водитель что-то говорит, его не слышно, но по лицу понятно, что что-то грубое. Ярик пытается открыть дверь машины, но водитель фуры заперся. Теряя контроль от гнева, Ярик достает пистолет и всаживает в него несколько пуль. Водитель бьется в конвульсиях, его движения непонятны, он падает на руль, зажав сигнал. Ярик поднимается на подножку, чтобы открыть дверь машины и видит маленького, напуганного, в каплях крови на лице мальчика, сидящего рядом с водителем. Этот водитель тот самый «мертвец», что приходил к нему во сне вместе с сыном. Сигнал фуры и лицо этого мальчика в голове у Ярика, так что ему, беззубому, дряхлому, приходится затыкать уши и бить себя по голове, чтобы прогнать эти мысли. Он убил много людей. Так было с каждым, кто не нравился ему и его группировке, от которой, кроме дворовых баек, ничего теперь не осталось, а все ее участники давно лежат в земле. Пытаясь рассеять воспоминания, Ярик яростно выдохнул и вернулся ненадолго в реальность. Но мучительные воспоминая, взгляд ребенка и гудок фуры продолжали назойливо лезть в его голову. Ярик был в огороде. Он точил косу и казался немного успокоившимся. Раздался странный треск. Ярик резко повернулся на звук, продолжая монотонно точить. Напротив дома Ярика, в развалинах, молодой, спортивного вида парень с дымящейся сигаретой в уголке рта, и наблюдал за ним. Ворона издала «кар», Ярик резко остановился и посмотрел в противоположную сторону, откуда донеся звук. Незнакомец достал из кармана фотографию. На фотографии был франт в белом плаще, оскалившийся самоуверенной, наглой улыбкой. Парень сжал в кулак свою дрожащую руку. Он явно нервничал и был немного пьян. Остаток алкоголя во фляге он выпил залпом. Докурив сигарету, он подпалил фотографию и бросил ее догорать на землю. Монотонный звон железа заполнил пространство. Незнакомец держал автомат, лицо его покраснело, вены на лбу вылезли. Ярик перестал точить косу и обернулся. Он сразу узнал незнакомца по глазам. Это был тот самый ребенок, который приходил к нему в кошмарах вместе с «мертвецом». Тишина, даже ветер умолк, будто в страшном сне. В глазах незнакомца Ярик прочитал свой приговор. Ярик не ощущал страха, его сердце желало принять пулю. Он не верил в существование ада после смерти, но он знал наверняка, что ад существует при жизни. Парень сверлил его взглядом. Ярик опустил взгляд, покорно, как прощения, ожидая своей участи. Незнакомец опустил автомат. Подул ветер. Напряжение в глазах ослабло, и он ощутил облегчение. Ярик поднял голову, но незнакомца и след простыл. Ярик опустился на колени и, уткнувшись головой в землю, неожиданно для себя зарыдал. Пустое село. Разрушенные дома. Лишь монотонный звук натачиваемой косы нарушает покой окрестностей.
