ИМЯ ЕЕ
Бросит в лицо:
Ничего обо мне не знаешь!
Тем беззащитней точеный изгиб плеча.
И проступает в привычных чертах иная,
имя ее – Печаль.
Шепчет:
Обманешься вновь…
Но ты веришь слепо
в каждое чудо, которое не сбылось.
Комната полнится звоном ее браслетов,
медным теплом волос.
И забываешь про все, растворяясь в танце
недо-касаний,
незавершенных фраз.
Ночь расцветает угольным померанцем
и разделяет вас
на меланхолию скрипки и страсть кимвала,
чувственность яви и отрешенность сна.
Бьется в груди неутолимо-алым
имя ее –
Весна.
НЕИЗУМРУДНЫЙ ГОРОД
Элли сегодня в красном,
помада – в тон.
В интерьере – ампир,
в гардеробе – Louis Vuitton.
За окном – осенний удушливый полумрак.
Тренд ноября – интроверсия, гранж и сплин,
На журнальном столике Бэйлис и кокаин.
Элли хочет проснуться,
да только не знает – как…
Она в меру гламурна – виниры и Wonderbra.
Дочитала Коэльо, решила не умирать.
Звонок телефона:
– Гудвин? Ну, здравствуй, милый.
У меня? Все прекрасно…
/пока что есть силы врать/
Я настолько смела, что не помню свое “вчера”,
И “сегодня” мое с отрешенным лицом дебила.
У меня ж ни мозгов, ни сердца – типичный фрик.
Молодые любовники, ботокс и fashion week.
/я давно потеряла себя, доверяя стилистам/
Dolce Vita – любое желание на раз-два!
Бахнешь виски, и сразу так хочется…
волшебства.
/но сама себе сказка, в которой ни грана смысла/
Жизнь – арена.
Не суть – Колизей или Дю Солей.
С каждым выпитым днем я циничней, трезвей и злей.
/снится наш Изумрудный Город… проклятый фатум!/
Я иду по дороге из желтого кирпича
И как будто еще не поздно – успеть… начать.
/но мертва. Словно Припять, влюбленная в мирный атом/
Жить с соломой в башке – разве этого мы хотели?
Биться тряпочным сердцем
в нескладном железном теле?
Милый Гудвин, ведь даже мечты мы берем в trade in…
Мы отбросы, себя возомнившие первым сортом,
Наши фото в Инсте – безжизненны, как Post mortem.
/в идеале – уйти не дожившими до седин/
А в ответ:
– Не накручивай… завтра поговорим.
И гудки короткие в трубке – один… два… три.
Ртутным светом за окнами скалятся фонари.
Чувство предзимья – кромешный,
беззвучный крик.
/Ну, здравствуй, bad trip/
Все чудеса отправятся в вечный бан.
Элли умрет.
Проснется.
Пойдет ва-банк.
Изумрудной тоской заполняя пространство комнат.
От несбывшихся грез – не придумано панацей,
Неизлечима – проклятье и самоцель.
Элли рисует снег…
Ни о чем не помнит.
CARPE DIEM
Обернись…
и смотри сквозь меня,
как день
вереницей горящих лодок скользит во тьму.
Встретишь пророка в будничной суете –
не верь ему.
Сколько тех глаз –
отчаянных и живых,
кануло в бездну…
выцвело в злую стынь.
Время меняет память, снимает швы,
ждешь подаянья –
но руки его пусты.
В раны дорог оседает дневная пыль…
Низкое солнце красит в густую медь.
Серой волною – поет на ветру ковыль,
О чем жалеть?..
Сколько той музыки – ловим сквозь шум помех.
Искры созвучия – каждый в себе несет.
Запах костров и вереска…
детский смех…
И это все –
что бы хотелось помнить, когда твой след
скроет под снегом…
смоет дождей вода.
Обернись…
И смотри сквозь закат,
но меня здесь нет.
и не было никогда.
