К 75-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ
Ирина Гуржибекова
ПАМЯТИ ТАЙМУРАЗА ХАДЖЕТЫ
ОН И НЫНЧЕ «ЛЕТИТ НАД ГОРАМИ»
Ему исполнилось бы 75. Но несправедливость судьбы отняла его у нас гораздо раньше. Остались строки, полные и огня, и печали, и радости. Остались родные и друзья. И, конечно же, осталась его Родина, его Осетия, которая может и должна воздать ему должное – не наградами, не славословием, а трепетной памятью.
Мы не сидели с ним ни за чашкой чая, ни за стаканом пива; не читали стихи в одной аудитории; но все, что он являл в журналах, газетах, книгах, – никогда не оставляло меня равнодушной. Да какое там равнодушие – это было восхищение Горцем и Человеком, солидным, почти пятидесятилетним мужчиной – и одновременно юношей с горящим сердцем, и, конечно, – Поэтом: «Как мир ни велик, ни широк, Он виден мне с горного склона».
Вот взяла в руки сборник стихов «Голос молчания», и сильно порадовало меня совпадение наших с ним мыслей. Ведь я писала когда-то: « Говорят, говорят… Помолчите мгновенье. Есть в молчании правда и есть вдохновенье. И оно нам – как в зной утоление жажды. Говорите веками – смолчите… однажды». Правда, читая Таймураза, так и хочется крикнуть: Не молчи, Поэт, говори, делись сокровенным так, как ты умеешь! Рази гордыню и бесчестье и воспевай любовь и чистоту души!
Это ж надо было родиться двум таким удивительным братьям – Нафи и Таймуразу, братьям не только по крови, но и по поэзии, по отношению к людям, к жизни… Не менее удивительна и сестра их – Клава, бережно собирающая в тома драгоценные строки, издающая их, дабы и старшее, и молодое поколение еще и еще раз уверились, что «смерти у творчества нет, как нет у таланта старости». Вот и сейчас выходит, спасибо Клаве и всем, кто ей помог, полное собрание сочинений Таймураза.
А когда листаю изданную через десять лет после его кончины книгу Юлии Кочиевой (составитель) «Ардхæ-рæны зарæг», поражаюсь, сколько разных, великих и не очень, молодых и пожилых – журналистов, писателей, читателей говорят о нем не только как об Осетине, Поэте, но и о Друге, Провидце, Философе… Правильно подметил В. Гобозов: «Он на своем поэтическом скакуне летел над горами, ущельями и скалами Осетии».
Энергия, сила мысли, какой-то внутренний полет – это Таймураз. Наверное, права была я, когда писала: «Что ж ты так завистлив, белый свет? Лишь родится истинный поэт, как торопишь ты его с уходом». Вслушайтесь в названия сборников: «Голос молчания», «Голос кремня», «Голос ветра»… Он и шептал, и кричал, уговаривал и возмущался, где-то смущался, но неизменно призывал увидеть красоту и неповторимость в каждом уголке его любимого края.
Он сказал: «Огромное бушующее море не справится с нежностью белой чайки». Все верно. Никакое бушующее, страшное в своей необратимости время не справится с нашей верностью таланту, нашей памятью о Таймуразе Хаджеты. Повторяю: Поэте и Человеке.
ДУГЬОН БÆХ
Анцади æфсæн дзывырыл хуымы.
Кады сæрыл иста хæхты дугь…
Ауæзт донау, удхайраг цъысымы
Сæр ныттилы – бандзыг и йæ хурх.
Хуры тынау, гагуытæ æмырæй
Фестьæлфынц йæ цæстыты къуырфы.
Тугхъæлæс кæны фæсус мыр-мырæй,
Стонг хуыррыттæй ауæдзмæ хуыфы.
Хызт уыди йæ уæздан буар ехсæй,
Хус тæлмытæй хъулон у ныр та, –
Идоны дзыгьал-мыгъултæ фесты, –
У сæ мысын амонды мыртау.
Изæр хицау сау хамут куы сисы,
Рог ыскафы: къахы айст – хъазар,
Фæлæ иунæг байраг дæр нæ исы
Йемæ фæзы дугькæныны бар.
Схæцы та, æрвæрдынау, гæппытыл, –
Хъуамæ, сонтау, ног хъæумæ тæха.
Ыскъæты æвзист саргъы гоппытæ
Фесдæры йæ дойныйæ цæххау.
СКАКУН-ИНОХОДЕЦ
Он сохой железной пашет поле.
Скачки славы – память замела.
Головой трясет он поневоле:
Онемела шея, затекла.
Но глаза блестят лучами солнца,
Обегая вспаханный покров.
Ржанием и хрипом отдается
В голосе клокочущая кровь.
Он удары плети принимает,
Испещрен рубцами с двух сторон.
Словно звуки счастья, вспоминает
Дорогой уздечки перезвон.
В ночь, расставшись с хомутом неволи,
Он танцует – ветер и огонь!
Вызова на скачки в ровном поле
Ни один не принимает конь.
Он один, как радуга, играет,
И в аул несется, как стрела.
И тайком в конюшне припадает
К ржавым лукам знатного седла.
ГОРÆТАДЖЫ САГЬÆС
Мæ тых фæуы, кæны мæ рыст уæззаудæр…
Мæ тæлтæг митыл царды адæг рацыд.
Зæры бон ма фыдæнхъæлау – йæ балцæй,
Мæн сайынц хохаг сау дымгæйы пъатæ.
Æз а горæтмæ цардагур æрцыдтæн,
Ныр нал– цæрынæн,
Нал – мæлынæн, оххай! –
Мæнмæ-иу каст, лæгау лæгæн йæ зынтæ
Хуымæтæджы… Цы йæ бафтауа тохыл?!
Фæцу – æрцæр ма дзыллæйы гуылфæнты,
Æмæ дын уа фæрныг лæджы ном, бартæ:
Рæдау-уæзбын, тызмæг, мæ хур, сæрæн у,
Æндæр фылдæр ис хорз адæмтæ царды!..
Уыдысты уыдон сонт лæджы ныхæстæ,–
Нæ тæрсы уæныг урс ихыл кæлынæй…
Æз а горæтмæ цардагур æрцыдтæн,
Æздæхын ныр мæ рох къæсмæ –
Мæлынмæ!
РАЗМЫШЛЕНИЯ ГОРОДСКОГО ЧЕЛОВЕКА
Скудеет жизнь, а боль остра, как будто
Соха судьбы прошла во весь упор.
Я старый путник, ищущий приюта.
Меня во сне целует ветер с гор.
Искал я счастья в городе, а ныне
Для жизни и для смерти стал негож.
Я думал: “Нипочем беда мужчине!”
Я был юнцом. А что с юнца возьмешь!
Я думал жить спокойно и красиво,
Чтоб обрести и славу, и права.
Добро лениво, зло нетерпеливо,
А в мире больше все-таки добра.
Не знает жеребенок, что опасно
По льду через реку перебегать.
Искал я счастья в городе напрасно
И возвращаюсь в горы – умирать.
ÆНАФОНЫ УАЗÆГ
Æхсæв та нæ сау зæххыл æрфидар, –
Уазал дымгæ къутæрты нымбæхст…
Къæвда уары. Рудзынг хойы чидæр,
Ракæсын, – нæ ары никæй цæст.
Гъей, ды чи дæ? Кæд йæ уисын бæхыл
Аргьæуттæй мæ сабидугфæци, –
Мæн хæрзамонд нал хъæуы нæ зæххыл,
Мидæмæ, – мæ гомзæвæт, мæ цин!
Кæд, мыййаг, æвзонгады æвдисæн –
Рохуарзты зæрин бæлон фæзынд,–
Æз мæ къух мæ иунæг цардыл исын, –
Мидæмæ! Мæ хъизæмар, мæ зын!
Æви та йæ раууатæй, йæ мæстæй
Рабалц и мæ хурхæтæн – мæ сих,
О, ныууадз, мæхицæй дæр фæлмæст дæн,
Айс мæ уæдтæргай куыдзау дæхи!
Гъе фæлæ, кæд хоныс мæн дæ фæдыл,
Уæд, мæ бон, дæу дардмæ уыны цæст…
О, нæ, хатыр! Нал цæгьды дæ фæндыр, –
Федзæрæг дæуæн, мæ хур, мæ къæс!
НЕПРОШЕНЫЙ ГОСТЬ
В эту ночь как никогда темно.
Где-то дождь идет, и дождь все ближе.
Кто-то постучал в мое окно,
Выхожу – и никого не вижу.
«Эй, ты кто?» Не друг ли детских лет
Прискакал сюда на хворостине?..
Что за радость! Заходи, мой свет!
Ты сегодня легок на помине.
Или ты свидетель юных лет –
Первый голубок любви?.. Однако
Я махнул рукой: тебя ведь нет!
Убирайся сам себе вослед!
Вон из моего двора, собака!
Лезет гость ко мне через забор.
Это смерть ко мне дорогу ищет!
Прочь, косая!.. Опустел мой двор
Для тебя. Коса твоя не свищет.
* * *
Цымæ ныр та кæй аргьуаны зæд дæ?
Цы лæг дæм кувы зоныгуыл, фæсусæй?
Дæ сонт буар æм йæ сагьæссаг зæлтæм
Цы цæстытæ, цы æнгуылдзтæ фæхъусынц?
Кæй цинаг у мæ тæргай уды зын,
Зæрин æнгуырыл чи аззад, кæй нæлгæф?
Мæнмæ кæсы, цыма цъæх арвы бын
Ныры онг дæр дæуæй улæфы уæлдæф.
Æмæ æхсæв, куы ссæуы уд хъуырмæ,
Йæ рафт-бафтæй куы нал фенцайы зæрдæ,
Мæ базыл уæд фæагурын, куырмау,
Дæ дзыккуты сæлæф зæйтæ мæ тæвдæй.
* * *
Чьей святыни стала ты богиней?
Чьим глухим молитвам внемлешь ты?
Чьи глаза и руки ловят ныне
Звуки твоей гордой наготы?
Кто блажен, вкусив чужого хлеба?
Кто избранник рыбки золотой?
Кажется, что синий купол неба
Дышит, переполненный тобой.
По ночам душа моя в смятеньи,
Сердце надрывается от слез.
Я ищу отчаянно в постели
Черные лавины твоих кос.
* * *
Мæ мæлæт уайы иу хуызы мæ цæстыл:
Хæхбæсты мит хæмпус пакъуытау уары,
Чыртæ-чыртæй сындæг-сындæг нæ къæсыл
Кæнынц æмбырдтæ сау дарæсы адæм.
Уым алкæмæн ысси мæ хъысмæт койаг.
Къуырфдзæст зæронд ус даргъ хъарæг ивазы.
Æмæ, дæуæн æнæзонгæ сылгоймаг,
Ныддæлгом ис мæ чырыны тæрвазыл.
Уæнтæхаудæй æрбынат кодтай къуымы,
Дæ тæвд рустыл къуыбар цæссыг ызгьæлы.
Мæрддзыгойтæ нымайынц дæу фысымыл,
Мæ зæронд фыд дæу дард хæстæг æнхъæлы.
Æмæ дæ рыстыл ничи тыхсы уæгьды.
Æдзæм хъуырдухæн не ‘мбары æгас ком.
Æрмæст зыны, дæ сусæгмыр уынæргьдмæ
Куыд ныррухс вæййы мард лæгæн йæ цæсгом.
* * *
Я вижу смерть свою: она все ближе…
В горах тяжелый, мокрый снег завис.
Село притихло, лай собачий слышен.
У сумрачного дома с плоской крышей
В одежде черной люди собрались.
Всяк славословит о моей судьбе.
Старухи причитают как попало.
И женщина, далекая тебе,
У изголовья моего упала.
Понурясь, ты глядишь из темноты,
Слеза в глазах мерцает одиноко.
Все думают: хозяйка – это ты,
А мой отец – родня, но издалека.
Утешить скорбь твою никто не мог,
Безмолвных мук никто не замечает.
И только видно: на твой тайный вздох
Как лед, лицо покойника сияет.
СОЛЬВЕИГ
А. Ахматовайæн
Сæдæ азы мæм иу горæты
æнхъæлмæ кæсы иу сылгоймаг.
Назим Хикмет
Хæхты уадтымыгь миттæ хæссы.
Хъæу– æгуыппæг, зæрдæйау… Зонын, –
Уый дæ цæстыты арвæй кæсы
Мæй æнкъардæй, Сольвейг.
Уæлдæф, доны кæсагау, – лæгьз,
Тавы йе ‘рмттæ, мæнау, дæ рустыл.
У дæ сонт хъуыды царды фæрæз, –
Сомбон рухсæй уа хъуамæ рухсдæр!
Бæрзы цонгыл та ног цъар – дзыгьуыр,
Цъиры зæххæй йæхицæн сойаг…
Амонд?.. Раджы куы сахуыр дæ ды
Уый фæстаг уысмыл, Сольвейг.
Хæхты зымæг рæсугьд у, фæлмæн, –
Уæд цы уапдзæг ныккæндзæн уагæр!
Удсæрибар ды радтай мæнæн,
Æз – æвæрæзы уавæр…
Уый нæ уарзт у æгæрон æмæ
У нæ цин та æрмæстдæр сомваг…
Нал ыздæхын нæ къæсмæ, хъæмæ,
Фæлæ ма рох кæ мæн, Сольвейг!..
СОЛЬВЕЙГ
Сто лет в одном городе
Ждет меня одна женщина.
Н. Хикмет
Белым вихрем метель пронеслась,
Сердце сжалось, как будто от боли.
Небесами распахнутых глаз
Смотрит в душу мне милая Сольвейг.
Ветер скользкий, тугой, как форель,
Губ коснется сухих и горячих.
Ты мечтаешь: пусть нынче метель,
Завтра день будет звонче и ярче!
На березах веснушек не счесть,
Срок придет – зашумит белостволье,
В шуме том не о счастье ли весть?
Ты привыкла терять его , Сольвейг.
Да, зима нынче доброй была,
Но какой же весна эта станет?
Ты мне щедро свободу дала,
Взяв себе только боль и страданье.
Отзовется любви нашей грусть
В чьем-то свадебном шумном застолье
Я к тебе никогда не вернусь.
Ну, а ты не забудь меня, Сольвейг!
Перевод с осетинского Юрия Кузнецова
ХУЫЦАУ
Цы номыл ма дæм бакувон, Хуыцау?!.
Мæ мидзæрды куыд æнхъæл уыдтæн, афтæ
Дæ фæткы нæй рæстылдзурæг æгьдау, –
Дæ кувæндон лæджы æууæнкæй сафтид!
Ды дæр тыхы æвварс лæууæг ысдæ:
Цагъайраг дæ козбау дзырдтæй куы сдауы,
Уæд ын дæгау æрытауыс лыстæн,
Дæ зиуы та рæстаг лæгæн куыстæуы.
Фæкæныс ды дæ хин цагьарыл æлгъ,
Уæддæр дын у йæ рог ныхас æнцойдæр:
Йæ хъустæ – хъил, ысмудæн бырынкъ – цыргь,
Æрбаскъæры дæм, дугьон бæхтау, койтæ!..
Цы кæнон æз?.. Фæхæссæд мæ дæ рын,
Куы суон дæуæн æхсины лæг, дæ саг лæг!..
Æвæццæгæн, нæ цард æцæг у фын,
Лæджы фынтæй хуыздæр æмæ тæссагдæр…
Фæлæ мын радтай удыхосæн ды,
Дзæм-дзæмы донау, сфæлдыстады уаз цин.
Уый у мæ цард, мæ рухс катай, мæ дин,
Æмæ йын, рухсау, мацы хъом уæд мачи!
Нæ сыджыт у, мæ зæрдæйау, фæлмæн.
Мæ удæн – фаг, нæ мæ хъæуы дæ дзæнагт!
Æз ацы къæсы райгуырдтæн æмæ
Æрцæуæд ам мæ мæлæт!
БОГ
Коль почитают совесть за бесчестье,
В достоинство лишь наглость возводя,
То, видно, бог, не на своем ты месте,
Не надобно такого нам вождя.
Кто трудится и честно, и умело,
Тому не воздается по труду.
Зато льстецы повсюду лезут смело,
И сплетни повседневные в ходу.
Да, лесть удобна. Правда – неудобна.
Но я не стану разлучаться с ней…
Жизнь на земле, пожалуй, сну подобна,
Но только радостнее и грустней.
Всем сердцем я земле родимой предан,
Без горных круч мне доли не видать.
Здесь жил и умер мой далекий предок.
И мне здесь жить. И здесь мне умирать.
Перевод с осетипского Дмитрия УШАКОВА
* * *
Æрцæудзæн тагъд мæ цинвæндагæн, зонын,
Йæ кæрон,– цард мæнг у, фæлæ уæддæр
У йемыдзаг рæсугьд хъуыды, фæндтæй
Мæ уд, адзалæн дугъонау нæ комы.
Мæ цард цы уыд? – фæдисы хъæр, зындон.
Æви фæлитой амондæн – æмдзæрин,
Нæ мæ хъæуы мæрдтыбæсты сызгьæрин,
Ныррухс-иу мын кæ, сфæлдисæг, мæ бон,
Нырма мæн бирæ-бирæ ис хъуыддæгтæ,
Хæссынц æрхæндæг, цинтæ æви тас,
Нæрæмон зæрдæ уыдоныл фæлæууы…
Нæй рæстæгæн фæивгьуыйæн йæ фæткæй:
Æнæмæлæт, кæд мæ æмбарут раст,
Мæн сусæны цырен артау нæ хъæуы.
* * *
Прервется скоро светлый путь мой, знаю.
Ведь жизнь – обман, мираж, но все равно
В ней радостных надежд еще полно
И я судьбе своей не покоряюсь.
Чем жизнь была? – тревожным криком, адом,
Попутчицей ли призрачного счастья?
Ты день мой светом озари, Создатель –
Мне в царстве мертвых не нужны награды!
И путь свой продолжаю я опять,
Несет он боль, тревогу или радость –
Все, что дано – с готовностыо приму.
Бег времени не повернется вспять,
Но вечной жизни, я прошу понять,
Не нужно мне, как пламени в июле.
Перевод Фатимы Турмановой
