ФАНТАСТИЧЕСКИЕ РАССКАЗЫ
ЛОДЫРИ
Младший программист Кай Шебер был гением.
Нет, он не одаривал человечество новыми продвинутыми играми или программными оболочками. Не сочинял в свободное от работы время стихи и прозу. Не снимал кино на любительскую камеру и даже не пел, закрывшись в ванной. Для всего этого он был слишком ленив. Просто фантастически ленив. Возможно даже, он был самым ленивым человеком на планете. Но он гениально скрывал свою сущность.
Вот и сейчас, накручивая километры по коридорам Стокгольмского Института Кибернетики, Кай предусмотрительно захватил с собой пухлую папку, на которой крупными буквами было начертано: «Квартальный отчет».
– Салют! – сделала ему ручкой Гунилла, знакомая девушка-практикантка, и, завидев папку, сочувственно вздохнула.
– Господин Шебер, приветствую! – это завотделом Петерссон; сегодня он даже притормозил, чтобы пожать Каю руку, хотя обычно проносился мимо, не здороваясь.
В папке, впрочем, имела место пара-тройка потертых журналов для мужчин. Не то чтобы Кай увлекался подобными изданиями, но, забытые кем-то в его лаборатории журналы придавали папке необходимый объем.
На ходу Кай решал, как убить оставшееся до конца рабочего дня время. В столовую не сунешься – он уже отобедал, причем, дважды. В институтскую библиотеку тоже – закрыта на переучет. Поскольку промчаться в пятый раз по тем же самым коридорам для лодыря его уровня было непрофессионально, оставался последний вариант – курилка. Там можно запросто проторчать оставшиеся часы, поочередно травя анекдоты с научными светилами разной величины, вот только Кай не курил и с трудом переносил, когда курили рядом. Но не идти же работать, в конце концов! Так что других вариантов не оставалось.
И тут… Бросив взгляд в сторону, Кай обнаружил, что дверь в лабораторию 64-М была чуть приоткрыта.
«Странно, – подумал он, – ведь туда уже давно никто не заглядывает. Наверно, уборщица, уходя, забыла закрыть помещение».
Кай был не из тех, кто воровато оглядывается перед тем как совершить что-нибудь героическое. Нет-нет! Выставив перед собой папку, он решительно направился к двери лаборатории. Открыл ее. Вошел. И плотно закрыл за собой.
Год назад об эксперименте, проводящемся здесь, были написаны сотни восторженных статей, причем в изданиях всех континентов. И, стоит признать, дела в лаборатории творились серьезные: на десяти самых современных компьютерах была установлена программа, разработанная профессором Мумбергом, и программа эта должна была-таки научить компьютеры мыслить. «Труд создал из обезьяны человека, – говорил профессор. – Значит, мы должны загрузить компьютеры такими заданиями, которые позволят им в процессе работы развить искусственный интеллект». Компьютеры натужно загудели и принялись решать логические и этические задачи, отвечать на тесты и т.д. Вначале от мониторов не отрывали взгляды десятки специалистов, журналистов и просто зевак, пробившихся в Институт благодаря знакомствам, но потом… дни сменялись неделями, недели месяцами, а машины и не думали проявлять признаки разума. Задачи, конечно, решались, с тестами тоже проблем не возникало. Но веяло от всего этого стопудовой логикой и не было даже миллиграмма того безумия, которое, как ни странно, мы и определяем как разум.
Столпотворение возле компьютеров прекратилось – журналисты кинулись искать новые сенсации, сотрудников по одному распределили в соседние отделы, а прославившийся в одночасье профессор Мумберг улетел читать лекции в Америку. Вот только компьютеры, теперь уже без надзора, продолжали выполнять возложенную на них работу. Ведь официально никто не прерывал эксперимент. Но, как шутили в курилке: «Погудят век-другой – глядишь, и шнур, как хвост, отвалится, и жесткий диск, как спина, распрямится. Мартышка тоже не сразу в человека превратилась».
Впрочем, до всей этой истории Каю не было никакого дела. Он не верил в искусственный разум, как не верил в телекинез, летающие тарелки и лечебные силы филиппинских врачей. Повторимся, все, что ему требовалось – это убить пару часов, оставшихся до конца рабочего дня. И Кай извлек из кармана рабочего халата диск с игрой «Око за око», скачанной из Сети пару дней назад. Зубодробительный экшен, запрещенный в Америке и большей части стран Европы, – это как раз то, что надо. Сунул диск в привод DVD ближайшего компьютера и включил монитор.
«Задание некорректно!» – высветилась и тут же погасла надпись, после чего на экране запрыгали какие-то сложные графики – компьютер продолжил саморазвиваться.
– Отказался сыграть в «Око за око»! – опешил Кай. Он почесал затылок и вынес приговор: – Ну ты и кретин!
После чего сунул диск в привод следующего компьютера.
«Задание некорректно!» – вспыхнула знакомая надпись.
– Дебил! – определился Кай.
«Задание некорректно!.. Задание некорректно!..» – ответили третий и четвертый компьютеры.
И в ответ получили точные и смачные эпитеты.
«Задание некорректно!..» – пятый, шестой, седьмой…
Кай и здесь не остался в долгу.
«Задание некорректно!..»
Тут Кай заметил, что количество известных ему ругательств не так уж и велико. Однако он напрягся и нашел-таки достойный ответ восьмому и девятому компьютерам.
«Задание некорректно!» – вспыхнуло в десятый раз.
Выдохшийся Кай на этот раз только махнул рукой и уже хотел было выключить монитор и двинуть в курилку, когда ненавистная надпись вдруг пропала, а вместо графиков на экране появился огромный ободранный кулак и надпись: «Загрузка игры».
Кай удовлетворенно хмыкнул и придвинул к компьютеру стул.
Тут взвыла сирена. И через минуту лаборатория 64-М оказалось забита сотрудниками Института всех мастей и рангов. Насмерть перепуганный Кай попробовал, как говорится, сделать ноги, но ему не дали.
* * *
Вот, собственно, и вся история. Прокомментировать ее мы попросили профессора Мумберга, который вынужден был срочно вернуться в Институт Кибернетики. Он сделал это кратко и уложился в три пункта:
«1. Сирена взвыла, потому что компьютер №10 принял нелогичное, а, следовательно, «разумное», решение. Искусственный интеллект был создан. Что и определила специальная программа.
2. Как выявило подробное расследование, проведенное под моим непосредственным руководством, причиной зарождения искусственного интеллекта стала обычная лень. Компьютеру №10 надоело решать задачи, и предложение сыграть в игру «Око за око» явилось тем кремнем, что выбило искру сознания. Что до остальных компьютеров – то девять «трудоголиков» работают до сих пор и, судя по всему, обречены остаться «мартышками».
3. Предположения, что именно лень породила разум, высказывались и раньше, но все больше не учеными, а разными чудаками, и как-то неуверенно, я бы сказал – застенчиво. Однако в свете последних событий, похоже, придется пересмотреть наши взгляды на эволюцию человека».
* * *
И последнее. То, о чем умолчал профессор. Программист Кай Шебер получил Нобелевскую премию. Да, именно он. За вклад и все такое…
Впрочем, мы еще в начале этой истории предупреждали, что Кай гений.
ГДЕ-ТО НА МАРСЕ
Станция геологов оказалась заброшенной. Освещение не работало, пришлось включить ручные фонари, в их свете Конума и Мартенс разглядели узкие, заваленные сломанной мебелью помещения. Продовольственный склад, обнаруженный на подземном уровне, был пуст. Единственное, чем удалось поживиться – несколько канистр с горючим, оставленных кем-то возле химической лаборатории.
Они вытащили канистры наружу и загрузили их в вездеход.
– Пора возвращаться, – сказал Конума. – Делать здесь больше нечего.
Мартенс вывел пульверизатором на стальной двери станции свои инициалы и дату. Потом полез в вездеход. Конума уже разогревал двигатель. Они сняли защитные шлемы – под ними обнаружились потные, усталые лица.
– Третья станция, – сказал Мартенс, – и никого.
– Все давно на Земле, – ответил Конума.
– Не могут быть все на Земле, – вздохнул Мартенс. – «Юпитер-М» забрал тысячу, максимум – тысячу сто поселенцев, а на Марсе до Глобального Кризиса было более двух тысяч человек. Где остальные?
– На южном полюсе… – отрезал Конума.
Вездеход взревел, дернулся и по рыжим булыжникам полез прочь от двух пологих холмов, между которыми располагалась станция. Ее куполообразный контур быстро пропал в сгущающихся сумерках. Конума и Мартенс какое-то время бесцельно смотрели перед собой на дорогу. Впрочем, дороги не было, просто через каждые двести метров на камнях была намалевана двухсторонняя люминесцирующая стрелка. До станции «Энтони», куда они возвращались, проделав большой круг по пустыне, оставалось менее двадцати километров.
– Или на северном полюсе, – неожиданно продолжил Конума. – К чему гадать?.. – Японец вздохнул. – На базе возле Большого Сырта точно осталось семьдесят человек. Мне удалось с ними связаться, пока функционировала связь. Но до них не добраться – четыре тысячи километров. Да ты, Петер, сам все знаешь… А этим геологам просто повезло. Похоже, одна из пассажирских капсул с «Юпитер-М» приземлилась здесь неподалеку и всех забрала.
– Мы-то как ее прозевали? – подал голос Мартенс.
– Песчаная буря, – напомнил Конума. – Связи не было две недели. Дело здесь обычное…
– Они могли бы подождать, – глаза Мартенса сверкнули, – до конца бури.
– Могли бы, но не подождали, – сказал Конума. – Их можно понять. «Юпитер-М» и так ушел перегруженный. Поселенцы с Каллисто, поселенцы с Титана, да наших – около тысячи. На всех все равно не хватило бы мест… Вот кончится Глобальный Кризис, и тогда нас заберут… наверное.
– А когда он кончится?
– Откуда я знаю. Лет через тридцать-сорок. На Земле сейчас дела плохи.
– Пустой разговор, – ответил Мартенс.
– Пустой, – согласился Конума. – Но почему бы не помечтать?
– Да я не о том. Весь разговор пустой. Сколько за последние полгода обо всем этом сказано. А что толку?
Конума не ответил. Вездеход продолжал загребать и пережевывать гусеницами камни. Мартенс сунул в проигрыватель подвернувшийся компакт-диск и откинулся в кресле. Из динамиков полилась птичья трель, но расслабиться не получилось. Конума неожиданно сбавил скорость, потом остановил вездеход. Мартенс с удивлением глянул на него.
– Что? Опять двигатель?
Японец неопределенно пожал плечами и стал надевать шлем.
– Ты мне поможешь?
– Помогу. – Мартенс выключил проигрыватель, повертел в руках свой шлем, тоже надел его. – Надеюсь, ничего серьезного…
Они вылезли из вездехода.
От вечерних сумерек не осталось и следа, снаружи была ночь. Свет от фар вездехода двумя широкими столбами уходил во мрак и терялся в пустыне. В небе сиял только что взошедший Фобос.
– Дело дрянь, – сказал Конума. – Гусеницы порвались.
– Где? – удивился Мартенс. – Да все в порядке…
Он не договорил. Фиолетовый луч бластера проворно чиркнул по гусеницам – сначала по левой, потом по правой. Титановые траки с глухим звоном упали на камни.
Мартенс обернулся. Конума резко отступил на шаг и навел на своего товарища бластер.
– Конума… – выдохнул Мартенс. – Да ты с ума сошел!
– Не спеши с выводами, – возразил Конума, – я нормален. Мои действия продиктованы логикой и только ей. Если ты успокоишься и не станешь хвататься за свой бластер, который я все равно заранее разрядил, то я, конечно же, мотивирую свой поступок.
– Вот урод! – завопил Мартенс. – Он мотивирует! Загубил вездеход и обещает все логично обосновать… Как мы домой доберемся?
– Пешком, – ответил Конума, продолжая целиться в напарника. – До станции осталось шестнадцать километров. За ночь можно управиться.
– Издеваешься? Кислорода в скафандрах хватит не более чем на полтора часа. Нам не дойти.
– Повторяю, прекрати крик и послушай меня. – Конума был само спокойствие.
Мартенс замолчал – ничего другого ему не оставалось. Конума опустил бластер и какое-то время смотрел в ту сторону, куда они только что ехали. Свет фар выхватывал из тьмы бесконечные красноватые камни.
– Постараюсь быть кратким, – сказал он. – На станции «Энтони» сейчас живут семь человек. Супруги Вебер – они не в счет. Супруги Симонян – они тоже не в счет. Габи Ваффеншмидт – интересная и, главное, свободная девушка. Ты, Петер. И я. Вот об этой троице нам и предстоит разговор. Тебе нравится Габи?
– Конума, я не собираюсь…
Японец снова поднял бластер.
– У нас мало времени, Петер, – сказал он. – Кислород в скафандрах кончается. Если ты не ответишь на мой вопрос, я просто застрелю тебя и пойду к «Энтони» один.
Мартенс длинно и замысловато выругался.
– Тебе нравится Габи Ваффеншмидт? – повторил Конума.
– Ну, она довольно милая…
– Хорошо. И она нравится тебе настолько, что ты готов на ней жениться?
– Не думаю, что с этим стоит спешить…
– Почему? Ведь других девушек здесь все равно нет.
Сквозь стекло скафандра было видно, как Мартенс облизал пересохшие губы.
– В конце концов, это мое дело…
– Нет, Петер, наше! Я тоже заинтересованная сторона. На станции «Энтони» имеется одна свободная девушка и двое свободных мужчин. Габи явно отдает предпочтение тебе. Но если ты не собираешься на ней жениться, не лучше ли сообщить ей об этом – и у меня появится шанс.
– Конума, я не понял… У тебя жена в Токио.
Лицо японца находилось в тени, и было невозможно оценить его реакцию на эти слова. Какое-то время Конума молчал, потом ответил:
– Да, жена и две замечательные дочки. Но увижу я их очень нескоро, может быть, никогда. А мне только тридцать четыре. И я не собираюсь, как медведь в спячке, ближайшие сорок лет сосать лапу.
– И ты застрелишь меня, чтобы жениться на Габи?
– Нет, Петер, я застрелю тебя, если ты будешь проявлять несообразительность и тянуть время. Надеюсь, до этого не дойдет.
– Тогда выражайся яснее.
– Дуэль, – сказал Конума. – Я предлагаю дуэль. Это самый честный выход.
– Дуэль?
– Именно. Мне нравится Габи. Тебе, Петер, как я понял, тоже. Один из нас лишний, пусть дуэль решит – кто.
– Конума, ну ты и выдал! – Забыв про наведенное на него оружие, Мартенс расхохотался. – Вспомни какой сейчас век! Что за средневековые методы?
– Зря смеешься, Петер! – повысил голос Конума. – Какая разница, какой сейчас век, если мы, как бродяги, прочесываем Марс в поисках еды и всего, что плохо лежит. А о том, что сейчас творится на Земле – лучше вообще не вспоминать… Я все продумал заранее. Никаких дуэльных пистолетов или шпаг нам не понадобится. Сделаем так… Кислорода в баллонах хватит на полтора часа. Этого вполне достаточно, чтобы пройти в скафандрах еще четыре километра. А там в камнях рядом с очередной люминесцирующей стрелкой я спрятал запасной баллон. Кислорода в нем на сутки. Тот, кто успеет первым, заправит свой баллон, дойдет до «Энтони» и сообщит, что в результате аварии его напарник погиб в пустыне.
– Конума, ты действительно чокнутый.
– Пусть так, – неожиданно согласился японец. – Пусть я чокнутый, если тебе так хочется думать. Вот только, Петер, я бы мог стукнуть тебя бластером по затылку, а сам спокойно дойти до станции один. Однако я предлагаю тебе шанс получить и жизнь, и девушку, при этом сам рискуя потерять и то, и другое. Может, ты все-таки оценишь ситуацию реально и перестанешь тянуть время. Ведь до запасного баллона еще четыре километра.
Мартенс больше не смеялся. Он хорошо знал напарника – тот никогда не шутил. Значит, все сказанное японцем было для того действительно важным. И, похоже, ради этого важного Конума был готов на все.
– Ты прав в одном, тянуть не стоит… – сказал Мартенс. – Так где, говоришь, запасной баллон?
– Надо пройти двадцать стрелок. Я спрятал его слева, за обломком скалы…
Конума не договорил – Мартенс решительно двинулся на него. Японец отскочил в сторону и снова выставил бластер. Но Мартенс уже удалялся в пустыню. Он и не думал нападать. Он шел к баллону. Осознав это, Конума поспешил следом.
* * *
Уже через четверть часа Мартенс люто возненавидел тех, кто проложил дорогу по этим ужасным камням. Понятно, что кратчайший путь – это прямая, но могли бы намалевать стрелки немного южнее, где, если верить картам, каменистая пустыня сменялась песчаником. Несколько раз Мартенс спотыкался, дважды падал на колени, рискуя повредить скафандр. Довольно быстро свет фар перестал освещать дорогу – вездеход скрылся за высоким каменистым холмом. Пришлось включить ручной фонарь.
Конума отставал. То ли берег силы, то ли действительно не мог поспеть за более молодым товарищем.
Японец всегда нравился Мартенсу. Спокойствием, рассудительностью, нетривиальным взглядом на многие, казалось бы, устоявшиеся представления. Конума был старше на девять лет, но это не помешало им еще на Земле сблизиться и напроситься в одну команду. В свободное время они вместе колесили по Европе, потом Африке, неделю прожили в родном городе Мартенса Йоханнесбурге, на пару дней забрались даже в Антарктиду. Уже на Марсе с удовольствием смотрели одни и те же фильмы, подсовывали друг другу любимые книги, вместе тренировались в спортзале… И тут такой поворот.
Мартенс обернулся. Напарник отставал все больше. Конума почему-то не включил свой фонарь, и японца было сложно разглядеть в темноте. И как он ноги не разобьет? – подумал Мартенс и тут же сам запнулся об очередной камень. Более низкая, чем на Земле, сила тяжести смягчила падение, но правое колено заныло. Мартенс выругался, сквозь эластичную ткань скафандра потер колено – не помогло – и двинулся дальше. Позади осталась седьмая люминесцирующая стрелка, дышалось пока легко.
Габи. Милая Габи Ваффеншмидт. Гибкая черноглазая девушка из Южной Дакоты с непроизносимой немецкой фамилией, доставшейся ей по материнской линии. Отца, индейца сиу, она не помнила, он погиб на Луне еще до ее рождения, расписаться родители не успели. Больше всего она любила балет, но завалила экзамен по хореографии и пошла по стопам отца – стала космопроходцем.
Нравилась ли она Мартенсу? Нравился ли Мартенс ей? Наивный Конума! Мартенс сам не знал ответов на эти вопросы.
Взгляды Габи и Мартенса не совпадали практически во всем – вечерами, когда сотрудники станции «Энтони» собирались в баре, девушка яростно спорила с ним о литературе, философии, астрофизике. В глазах Габи плясали бесенята, она громила изящные теории Мартенса, громила с хорошим знанием как предмета в целом, так и множества частных деталей. Он краснел и разводил руками. Тогда она шла ему на помощь и находила серьезные доводы в пользу уже раскритикованных ею теорий, и когда Мартенс расправлял плечи, громила и их новой порцией невероятно оригинальных суждений.
И все же Мартенсу нравилось это общение. Где-то почти на уровне подсознания он то ли догадывался, то ли надеялся, что за яростными спорами скрыта не менее яростная мольба: заметь меня, Петер, вот она я здесь, не дура, совсем не дура, просто умница, так увидь во мне нечто большее, чем коллегу по работе и напарницу по теннису. Или, может быть, он все-таки ошибался?..
Десятая стрелка. Половина пути позади. Колено ноет так, что хочется выть на Луну. В данном случае, на Фобос. Оборачиваться Мартенсу не хотелось, он включил рацию и услышал ровное дыхание японца. Не похоже, чтобы Конума устал, значит, бережет силы. И рванет на последних метрах. Интересно, подумал Мартенс, а если мы выйдем к цели вместе? Наверное, будем вырывать друг у друга баллон и орать как придурки. Потом тот из нас, кто победит, у кого в руках окажется заветный баллон, размозжит им своему противнику шлем скафандра… Мартенс скривился: что за дрянь лезет в голову!
Он снова запнулся о камень, на этот раз устоял, только замахал руками, удерживая равновесие, и луч фонаря бешено заплясал по ночной пустыне.
– Ты в порядке? – в наушниках послышался голос японца.
– Дурацкий вопрос, – ответил Мартенс. – Я в пустыне, ночью, на Марсе, и до станции еще черт знает сколько километров. И все по твоей вине.
– Четырнадцать километров, – подсказал Конума. – Осталось меньше четырнадцати километров. А до баллона вообще рукой подать. Мы хорошо движемся.
– Хочешь поболтать?
– Если только ты не будешь обвинять меня во всех грехах. Ночь и пустыню я еще могу записать на свой счет, но на Марсе ты оказался не по моей вине.
Мартенс фыркнул.
– Остряк, – сказал он.
Конума промолчал.
– Почему ты не включишь фонарь? – спросил Мартенс.
– Фонарь только мешает. Потуши его, глаза быстро привыкнут.
– Я тогда вообще разобью ноги.
– Ты их и так уже разбил.
Мартенс остановился, потушил фонарь.
– Конума, – спросил он, – а что случится, если мы дойдем до баллона вместе? Ты об этом подумал?
– Это вряд ли, – сказал японец. – Ты совсем выдохся. За полкилометра до цели я легко обойду тебя и буду первым.
– А если все-таки первым дойду я?
– Значит, победишь ты. Не стоит, Петер, ждать от меня гадостей… Я подарю тебе свой бластер и пожелаю счастливого пути.
– Как у тебя все просто.
– Совсем не просто, Петер. Я полгода все обдумывал. Что только в голову не лезло, но дуэль, поверь мне, единственный достойный выход.
– Ох уж эти бабы, – сказал Мартенс. – Все только вокруг них и вертится. Даже здесь – на Марсе.
– А вокруг кого еще все должно вертеться?
Мартенс не ответил. Глаза начали привыкать к ночному мраку. Похоже, без фонаря действительно можно обойтись.
– Ладно, – вздохнул он, – рванем дальше. Так говоришь, ты будешь первым?
– Непременно.
– В нашей ситуации было бы просто дико пожелать тебе удачи, так что просто пошли.
– Пошли, – согласился японец, и ночная пустыня снова двинулась им навстречу.
Как и обещал, Конума пошел на обгон за полкилометра до цели. Он решительно ускорил шаг и за несколько минут вырвался вперед. Как ни старался Мартенс тоже прибавить скорости – не получилось, сбитые ноги давали о себе знать, да и дефицит кислорода с каждой минутой ощущался все сильней. Понимая, что в этой дикой гонке он уже проиграл, Мартенс устало плелся позади напарника – без цели, просто осознавая, что остановиться и сесть на камни было бы началом конца. На недавнего приятеля он больше не смотрел, все внимание уделяя дороге – вот еще шаг, вот еще! Когда же, вконец обессилив, остановился и поднял голову, то от удивления присвистнул и отчаянно завертел головой: японец исчез!
– Конума! – позвал Мартенс.
Молчание.
– Конума! Ты где?
В наушниках тихо потрескивали помехи.
– Конума!!!
Мартенс включил фонарь – луч нервно забегал по камням. Никого! Петер развернулся, но и позади высветились лишь бесконечные камни. И, забыв про усталость, Мартенс бросился вперед.
Японец не дошел до люминесцирующей стрелки каких-то двадцать метров – скорее всего, поскользнулся на камне, упал и расшиб голову. Он лежал в небольшой впадине на спине, раскинув руки, и в первое мгновение Мартенсу показалось, что Конума мертв. Он наклонился над телом напарника и вдруг отчетливо услышал в наушниках стон.
– Конума! – снова позвал Мартенс.
Но Конума лишь прошептал что-то неразборчивое и отключился. И тогда, уже задыхаясь, Мартенс рванул к двадцатой стрелке, где, если верить напарнику, был спрятан заветный баллон.
* * *
К станции “Энтони” полумертвый от усталости Петер Мартенс вышел через одиннадцать часов. На плечах он нес тело японца, в баллон которого закачал половину найденного кислорода. Об истинных причинах происшествия он никому не сказал ни слова.
Конума все еще оставался без сознания. Его поместили в лазарет. Габи Ваффеншмидт, взяв на себя обязанности медсестры, стала заботиться о нем. Она очень жалела несчастного, что, видимо, и пробудило в ней чувства. Через два с половиной месяца, когда Конума немного поправился, они объявили себя мужем и женой.
А еще через неделю Мартенс, забив под завязку отремонтированный вездеход продуктами и канистрами с горючим, двинул к Большому Сырту. Четыре тысячи километров на Марсе – практически непреодолимое расстояние, но кто знает…
Чтобы никого не беспокоить, он уезжал ночью. Проводить Мартенса вышел один Конума. Японец опустился на колени и поклонился вслед уходящему вездеходу. Но видели это лишь звезды и Фобос.
