Вита ПШЕНИЧНАЯ. “Безумно страшно за Россию…”

ЭССЕ

Памяти Ю.В.Д.

Изначально я не планировала (да и вряд ли я когда-нибудь этому научусь), с чего буду начинать этот материал, какую из тем выберу главной, чтобы вновь и вновь возвращаться к ней. Мне почему-то было важнее понять первопричину, приведшую человека к черте жизни и решившего переступить эту черту подобно сотням, если не тысячам других – безвестных и именитых, юных и взрослых, талантливых и не очень, но достойных права на жизнь. И все-таки отказавшихся от нее.

21 ноября 2016 года был обычный, ничем не примечательный день. Единственное, что не равняло его с остальными – дата: 25 лет со дня смерти Юлии Друниной. В 2011 году, в 20-летие со дня трагедии несколько печатных и сетевых журналов отозвались на нее, дату, с искренней, светлой грустью, в 2016-м вспомнили разве что литературные порталы. И сегодня я нет-нет да задумаюсь: а как в этом году, ведь 2019-й – год 95-летия со дня рождения Юлии Друниной.

Когда по странному, тончайшему своему душевному устройству ты с ранних лет воспринимаешь уходы чужих людей как своих родных, внутри тебя каждый раз рушится практически все. Когда тебе едва за двадцать, и ты пока еще не можешь – нечем и некем! – зацепиться за жизнь, а на твоих глазах на куски разваливается страна, в которой ты вырос и которую успел полюбить, внутри тебя стремительно вызревает почва для трагедии. У многих, и я не исключение, не получилось ее избежать, а на восстановление (увы, никогда не бывающее полным) и самообретение потребовалось время.

Для тех, кто прошел войну и дожил до новых дней новой России, перемены, произошедшие с ней и в ней, пусть и представлялись поначалу чем-то долгожданным и, несомненно, правильным, тем не менее, оказались тяжелейшим испытанием, безжалостно выбросившим их на еще одну, куда более жестокую, длящуюся и поныне, необъявленную войну, а кого и вовсе – на обочину жизни. Кому как «повезло». Но как же хотелось Света!.. Он ведь казался почти явственным… Почти.

* * *

«Главное, что я узнал, что есть на свете Большая любовь. Такая, что случается раз в сто лет. И для одного из миллионов. И это в моей жизни случилось. То ты так полюбила, я так полюбил. Я люблю тебя до самого твоего последнего хрипа, все твои недостатки, ей-богу, я их обожаю. Пойми, моя такая дорогая, я еще «развивающаяся страна» – и буду возле тебя становиться лучше, бережнее к тебе, к нашей любви… ты – мой дом на земле…»¹. Признаюсь, было трудно сдержать волнение, когда я читала строки письма, написанного человеком, «прошедшим войну, тюрьму и лагерь, разменявшим восьмой десяток лет…»². Почему-то долгое время я была уверена, что война, обжигая и раня, хоть и закаляет сердце и характер человека, но навсегда оставляет его после себя на невидимой точке невозврата – невозврата чувств. То, что именно человеческие чувства – нежность, вера, любовь – дают недюжинные силы и вымывают из души накопившуюся грязь, понимается позже, с приобретением опыта жизни. Еще и еще раз возвращаясь к строчкам письма, я ловила себя на мысли, что, наверное, каждая женщина всю жизнь ждет слов, которые были обращены к ней, единственной… Тех слов, которые были призваны уберечь в самую трудную минуту. Но не уберегли…

* * *

Творчество Юлии Друниной глубоко автобиографично, впрочем, как творчество многих русских (хотя здесь правильнее сказать – советских) поэтов. Две ключевые темы стихов, как пронзительный аккорд из двух нот, сопутствовали ей на протяжении всей жизни: война и любовь. Одна – калеча тело и закаляя волю, вторая – исцеляя разум и оберегая душу. Вот они, горькие повороты девичьей юной судьбы: «Я пришла из школы в блиндажи сырые, / От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать».., «Какие сны я на войне смотрела – / Какие удивительные сны! / И просыпалась не от артобстрела – / Я просыпалась лишь от тишины…», «На ничьей земле пылают танки, / Удалось дожить до темноты… / Умоляю: «Лишние портянки / И белье сдавайте на бинты…». И там же, на войне, случилась первая любовь: «…Любимые нас целовали в траншее, / Любимые нам перед боем клялись. / Чумазые, тощие, мы хорошели / И верили: это на целую жизнь…». Верили, что вера, как оберег, сохранит их и от пули, и от плена. «На фронте она ничем не болела, даже не простужалась…» (здесь и ниже – из воспоминаний поэтессы Т. К.³). Почему? – что тут додумывать? Экстренная мобилизация всех внутренних ресурсов человека дает на первых порах поистине фантастические результаты. Зато потом… «В послевоенные годы на многих фронтовиков нахлынули болезни. У Друниной открылось хроническое воспаление легких, началась жуткая бессонница…».

Сказать проще – иссякли запасы сил как душевных, так и физических, пополнить которые могла только полноценная жизнь, насыщенная яркими эмоциями и событиями.

И она возвращается в такую жизнь, поступив в литературный институт: «В ней удивительно совмещались застенчивость, подростковая угловатость и женственность, мужественность и ранимость, неприспособленность к быту и чувство достоинства»¹.

«Смешная, трогательная, наивная, бескомпромиссная, незаурядная, светлая…» – такие характеристики дал ей поэт Николай Старшинов.⁴

«Угодившая «из школы в блиндажи сырые», раненная и контуженная, она всегда считала себя счастливицей…» (Андрей Турков).

А ведь и впрямь – счастливица, – подумалось мне: пройти войну от начала до конца, состояться в творчестве, в материнстве, познать Любовь (только так, с большой буквы), быть востребованной… Как узнаваемы слагаемые человеческого счастья! И все же… надлом. Почему?..

Тогда, в 1990-м, наверное, многие знали, что она стала депутатом Верховного Совета СССР – это воспринималось органично: бывшая фронтовичка, поэт, прозаик, публицист, всем сердцем переживающая за Россию, она не могла оставаться в стороне. Однако немногим была известна истинная причина, которая побудила ее стать депутатом. Из ответа Юлии Друниной: «Единственное, что меня побудило это сделать, – желание защитить нашу армию, интересы и права участников Великой Отечественной войны»³.

Так совпало, что в конце 80-х – начале 90-х Россия оказалась в эпицентре огромных потрясений: от взрыва в Чернобыле до начала междоусобных локальных конфликтов – последствий чудовищных опытов и игр новоиспеченных политиков. Как тут оставаться равнодушным? Как оставаться «с краю», когда правда 1930-х годов во всей яви начинала проступать в воспоминаниях, в художественных произведениях, написанных на основе архивных данных, долгое время бывших под запретом?.. Выдержать такой мощный информационно-психологический пресс по силам далеко не каждому.

Из письма Юлии Друниной: «Теперь, узнав жестокую правду о второй – трагической, чудовищной, апокалипсической стороне жизни тридцатых годов, я (не примите это за красивые слова) порой искренне завидую тем сверстникам, кто не вернулся с войны, погиб за высокие идеалы, которые освещали наше отрочество, нашу юность и молодость…». Как больно и слово в слово перекликаются эти строки с давней записью из моего дневника: «Иногда я завидую тем, кто успел уйти, не вдохнув в себя эту гарь…», потому что хоть и не выпала на нашу долю война, и пороха мы не нюхали, но наши отрочество и юность тоже были пропитаны высокими идеалами, одним махом уничтоженными в девяностых, а многие новые «ценности» на поверку оказались пустышками.

И как страшно, даже, кажется, уже непоправимо верны слова Михаила Смородинова: «Вряд ли (ее – П.В.) стихи прозвучали бы сейчас. Ни в школах, ни в вузах, ни, тем более, в трудовых коллективах теперь стихи почти не читают. Обидно не из-за невозможности возврата поэтического бума, а за наше прогрессирующее духовное обнищание…».

Вот они, первопричины последнего шага: одиночество и невозможность в мирное время что-либо изменить к лучшему в стране, которую удалось защитить на войне: «…Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл…»³. Тыла после смерти Алексея Каплера не было, а 21 ноября 1991 года приближалось стремительно и неотвратимо, столь же неотвратимо приближая и для России судный час, который большинство из нас попросту не заметили бы, если бы не это стихотворение:

Судный час

Покрывается сердце инеем –

Не могу, не хочу смотреть!

* * *

Убивают не только люди, болезни или слова, убивает время, в котором не у всех получается жить. А мы и сегодня живем в нем, в этом мире – «передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями…», так и не изменившемся. Как живем и почему? Бог весть… Может быть, потому что когда-то, уходя навсегда, за нас помолилась Юлия Владимировна Друнина.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Строки из письма второго мужа Юлии Друниной, киносценариста Алексея Каплера.

² Материалы, заключенные в кавычки, частично взяты из нескольких Интернет-ресурсов, а также из ноябрьского номера «Комсомольской правды» от 25.11.2011.

³ Татьяна Кузовлева, поэт, близкая подруга Юлии Друниной.

⁴ Николай Старшинов, поэт, первый муж Юлии Друниной.