Наталья КУЛИЧЕНКО. Мне даровано право быть лишь в стихах..

Отпущены мне, отверженной,

В.Григорьева

Поэзия – это код, шифр, нужный и понятный далеко не каждому, а только «посвященным». И этот код, конечно, не самоцель, поэзия не шарада, а инструмент познания окружающего мира… Автор (самостоятельный, зрелый, интересный) ведет нас СВОЕЙ дорогой, к каким-то своим открытиям, создавая при этом свой, небывалый ранее код. Но новизна этого кода вовсе не означает, что нужно весь старый мир поэзии «разрушить до основанья, а затем…». Нет, поэзия – это еще и мостик, по которому автор ведет нас (и сам идет на наших глазах) с привычной твердой почвы поэтического миропонимания, основанного многими поколениями предшественников, – в свой персональный уникальный мир, творимый и открываемый перед нами каждым истинным поэтом.

(Из Интернета)

«Тяжело было решиться на издание этой книги… Прошло 11 лет со дня смерти Валерии, но жгучая боль по-прежнему живет в моем сердце. Это небольшое творческое наследие, которое оставила после себя моя дочь, и будет лучшей памятью о ней. Ее ровесникам, рожденным в конце 70-х годов XX века, будет интересно узнать, о чем мечтала Валерия, что ей удалось и чего не удалось осуществить», – так написала в предисловии к этой пронзительно-искренней книге стихов и прозы Валерии Григорьевой «Я последнюю песню проплачу…» (Владикавказ, ИПЦ «Литера» ИП Цопановой А.Ю., 2018) составитель сборника, ее мама Таисия Филипповна Григорьева – известная владикавказская поэтесса, член Российского союза профессиональных литераторов. И, предваряя стихи и прозу Леры, Таисия Филипповна, обращаясь к ней, к ее светлой памяти, напишет:

Ты явись хоть раз мне, девочка родная,

У рябины гроздья – красное вино…

Ей, девочке Лере, родившейся в 1978 году во Владикавказе, было отпущено всего 28 лет земной жизни – но жизни такой яркой, что лучи ее теперь уже небесной звездочки будут еще долго освещать нам дорогу. Ей могло бы исполниться сорок в этом году – однако навсегда останется 28…

Она окончила школу №30, затем филологический факультет СОГУ им. К.Л. Хетагурова, прекрасно знала не только русский, но и английский язык, свободно читала в подлиннике английских и американских классиков. Любила и тонко чувствовала поэтическое слово, воспитанная на лучших образцах поэзии М. Цветаевой, А. Блока, В. Высоцкого, И. Бродского. Писала не только стихи и рассказы, но и пробовала себя в журналистике. Ее очень тепло принял и с охотой публиковал ее стихи главный редактор журнала «Дарьял» Руслан Тотров – в книге есть его статья под названием «О Валерии…», где можно прочесть такие строки: «… поэтам, если они поэты не по случаю, а по сути, свойственно видеть то, что недоступно взгляду других. Жизнь поэта, как правило, не укладывается в прописанные обществом рамки…» Да, она и сама это знала – и писала: «Оставаясь меж вами белой вороной, заглушаю стихами попсовый ритм…»

В сборник вошли фотографии Валерии разных лет, ее поэтические произведения, несколько рассказов, статьи и заметки, а также записи из личного дневника: мечты о будущем, рассуждения о жизни, переживания и муки первой любви – красивой, сильной, пылкой, дающей силы и, в то же самое время, лишающей этой силы, не дающей жить и дышать – потому что, увы, безответной…

И в стихотворениях Леры, и в ее дневниковых записях очень много боли, горечи, отчаяния и одиночества – великого и вселенского: «Одиночество – это гнездовое слово в этом синонимическом ряду», – это ее слова. Кем она хотела стать? – «Я хочу быть писателем. Я боюсь, что буду писателем, еще больше боюсь, что – посредственным, неоригинальным, непризнанным. Самое страшное разочарование, самый сокрушительный удар, который когда-либо нанесет мне Судьба и Небо – удар по моему писательскому дарованию…» А чуть позже она напишет: «Хочется создать эпопею из жизни России 90-х годов ХХ века. Титанический, неимоверно колоссальный труд. Нет, это безумие! Мне не под силу… Кто я?»

Как нужно жить? Лера это знала твердо: «Брать себя в руки и не кланяться в ноги – никому и никогда, выходить маленькой победительницей в битве с самой собой – со своей слабостью, своей глупостью и мечтательностью».

Чего ей хотелось в ее 20 лет? – «Я хочу снова быть ребенком. Как легко им быть!»

А кем видела себя в будущем? – «Я хочу быть переводчиком. Я хочу знать европейские языки. Я буду их знать».

И была первая и она же последняя любовь, и были страницы дневника, которому она поверяла всю свою душевную муку и тоску по счастью: «Как бы я хотела раствориться в тебе, уйти в тебя, смотреть столько, сколько я хочу, все смотреть в тебя, убежать в тебя, слиться с тобой, соединиться… Знаешь, это даже не столько невозможно и недостижимо, сколько смешно, нелепо и абсурдно – быть вместе. Ха! Бред! Очередной вздор!… И уйти нельзя, и приблизиться страшно. Вот и гаснут огоньки в нас… Я понимаю, что, конечно, буду и смогу еще любить других. Но чувства не повторяются. Они не могут быть идентичны. Их нельзя сличать. Нельзя сличать то, что было до, и то, что будет после. И то, что есть сейчас. А сейчас – это Ты». Да, Он был везде – но рядом с нею Его, самого нужного, самого желанного – не было. И снова в строчки стихов и прозы ложилось постылое одиночество: «Одиночествую по Кафке»… И закрадывались мысли о смерти: «Что, в сущности, смерть? Что она? Если я живу вечным одиночеством, болью и тоской! Для меня она желанная…» И вот из этой муки – рождалась Поэзия:

Обреченные вдвоем на молчание,

Оттого, что не для нас звон венчания…

Глубокое, сильное, всепоглощающее чувство выпадает на долю далеко не каждого человека, а только того, чья душа способна принять, вместить, сохранить этот бесценный дар – чтобы потом отдать его нам – уже стихами…

… Не ждала, что бесстраш/ст-но и верно,

Управляя иглой виртуозно.

Обращаясь – стихами – к любимому снова и снова, продолжала плакать безмолвно – ими же:

Я Тебе стихи вышивала

корнцангом.

Ее поэзия – это и вдохновение, и шаманство, и особая химия, и экстаз, и душевное обнажение, и истошный крик, и, безусловно, искра Божья. В большинстве ее стихотворений чувствуется напряженная работа мысли и чувства и художественный позыв к труду души читателя. Ее слово – большое и глубокое. Богатый словарный запас помогает ей создавать яркие, зримые образы, легко и просто общаться с читателями. Она обладает высокой техникой стихосложения: здесь и сильные рифмы, и четкий ритм, и разнообразные художественно-выразительные средства. Но все-таки поэзия – не в этом. Поэзия, по большому счету, не в технике, не в образности – она возникает как удар в солнечное сплетение, когда слушаешь какие-то строки, от которых – внезапно, вдруг! – начинают бежать мурашки по спине. И – наворачиваются слезы, и – как будто не хватает воздуха, и хочется еще и еще раз – перечитать и переслушать эти строки, в которых «душа оставалась всеми заброшенной», и помогало выжить только «врачевание бегом от самой себя». А потом – благодаря автору – насладиться такой яркой картинкой обычного дня: «… зовет, грассируя – гундося, болонку дряхлая еврейка; стригут газон, как по линейке; сипят бродяги на скамейках; дымят на корточках делоны; открыты окна и балконы всем взорам, солнцу, мухам, птахам; раскинув рукава, рубаха готова в небо улететь…» И мысленно увидеть, как, «от рождения тиком страдая, время тикает, затихая, затекая за шкаф, за панель, утека – утекая к соседке, ее обтека – обтекая приватный отсек…» – оно снова и снова, вместе с автором строк, погружается «в абсурдность и горемычность», на что равнодушный «мир все глядел, вращаясь подшофе». Она, Валерия, такая юная, уже понимает: «Плохое только и помнится. Плохое и помнится только. Плохое в памяти – ломтями, хорошее – дольками». Обращаясь к самой себе, говорит: «Мне б отважиться жить, как все, да нутро от озноба ежится. Но душа от судорог корчится: ведь придется забросить творчество. Ведь придется предать одиночество. Ведь придется продать отечество – свое отчество. Но не хочется. И не можется. Значит, жизнь и не сложится? Нет, не сложится…» Валерия видит и знает, что «соблюсти свою моральную стерильность в век абсурдов – нагноений – наркоманов невозможно, так же, как и стильность усмотреть в обличье домиков саманных» . А еще ей, юной девушке, уже открывается то, что порой не видим даже мы, умудренные опытом взрослые: «И мир останется лживым, – он останется лживым, красивым, банальным, фаль-в-шивым…», а этим самым миром, в котором давно уж «отцвели хризантемные нежности. Лепестками опали с губ» в наше время «инфантильности правит кажимость»… И от осознания этого – хочется вместе с Валерией тоже заплакать прямо «в солнцезакат» и прочувствовать, как «обожженность во мне болит» – и от этой боли и невыносимой безысходности ее – «полоснуть на миг криком тишь»!

Лирическая героиня Валерии чрезвычайно чувствительна и ранима, она тяжело переживает грубость и лживость обыденности.

Ее стихам присущи напряженная экспрессия, конфликтность – и в то же время гармоничная слитность бытия земного и личного. Обычный ход ее поэтической мысли – это установление некой духовной параллели между жизнью души и жизнью окружающего мира. Вся художественная ткань книги являет читателю прежде всего силу человеческого духа, вечно стремящегося куда-то – часто даже вопреки невозможности достичь поставленной цели. Перед нами автор, чья индивидуальность неоспорима, видна невооруженным глазом, а это большая редкость. По ее стихам нельзя скользить, как по гладкому льду катка – они цепляют каждой своей строкой, стопорят, заставляют вчитываться, вглядываться в читаемое – и поражаться глубине увиденного. Стихи-исповеди, стихи-покаяния, стихи-предчувствия и предсказания… Валерия Григорьева в полной мере обладает тем самым, что величают поэтическим мастерством – это образование, начитанность, осведомленность в мировой истории, в целом, и в истории литературы и искусства, в частности, и реалиях их сегодняшнего дня, а еще это – огромная самостоятельная работа по осознанию и упорядочиванию всего массива полученных знаний в соответствии со своими личными предпочтениями. И, безусловно, авторские озарения и свежесть рифм и лексики, и мастерское владение словом, и богатая образность, и употребление своих, персональных неологизмов.

Интересны и необычны ее рассказы и статьи, выходившие под псевдонимами Валентина Неюдашкина, Твентин Карантин, Шэр Ш. Ла-фамова: «200 лет неодиночества», «Мужские страхи», «Искусство играть в куклы», «Не бросайте камни в одиночество», «Рекламный ролик (о) любви», «Тривиальное чтиво», «Гороскоп от Святого Валентина».

Доминирующая черта всех произведений сборника – это высокая духовность, духовный поиск, напряженная работы мысли и чувства, что уже дало безусловное право поэту Валерии Григорьевой занять свое достойное место в нашей российской литературе. Как страшно это произносить – ПОСМЕРТНО…

Я последнюю песню проплачу,

Чтобы в крике не замереть…