ЗНАК
Будет знак – ощутилось под вечер.
И ударила ночью метель.
И ее заоконные речи
Волновали нарядную ель.
Утро грянуло. Выдохлась вьюга.
Знак ли это, понять не могу:
Две вороны – два черных испуга
На отчаянно белом снегу.
ЯНВАРЬ
Вид из окна – как продолженье дремы.
И столбик замер около нуля.
И все еще вникаем не во все мы;
не просыхаем вплоть до февраля.
Желается, чтоб год прошел иначе –
не вызывал лишь судорожный вздох…
Но даже в неожиданной удаче
очередной мерещится подвох.
А тут и жизнь на то, что утаила,
новейший свет нечаянно прольет.
И станет ясно, что происходило,
и что, скорей всего, произойдет.
ДОМ
Там нет еще ни кошек, ни подушек,
Ни запаха теперешних Петрушек,
Ни тайных встреч, ни кухонных боев,
Ни той, что наливают до краев.
Ключи вручат… И распахнутся двери.
И понесутся первые потери.
И врежутся серьезные замки.
Где ветер жил – завоют сквозняки.
И, воздуха свободное движенье
Преобразив в шумы и копошенье,
Жизнь закипит (сбываются мечты)
В заполненных ячейках пустоты…
Никто не застрахован от износа.
Дом занедужит и дождется сноса.
А перед тем, как состоится снос,
Решится расселения вопрос.
Земля вздохнет… Но времена жестоки:
Возникнут вновь прорабы, трубы, блоки.
И воздуха свободное движе…
На цокольном прервется этаже.
ФАНТОМ
При неверном свете ночи
Жизнь становится короче,
И возводится строка
В ранг последнего глотка.
День строку переиначит,
Потому что с красной начат,
И – ночному не родня
Свет всезнающего дня.
ДАНТЕСЫ
Захватывает дух от кутежей;
Слепят огни и – плечи баронессы…
Не жалуем докучливых мужей
И обожаем ветреные пьесы…
Галантны и блистательно-пусты.
И потому их разум не заносчив.
А нас уже заносит на холсты.
Роняют рифмы болдинские рощи…
Не дремлют кавалеры из европ:
Всколышется молва, как муть в колодце,
И вскоре чернореченский сугроб
Услужливой метелью наметется.
Замрут непримиримые курки.
Мелькнуть успеет та, что промелькнула.
И холодом, сжимающим виски,
Дохнет из предугаданного дула.
………………………………..
Былое мстит. И, годы теребя
Вблизи непроницаемой завесы,
Спасенья ищем от самих себя…
И в Петербург являются Дантесы.
СТАРОЖИЛ
Была усадьба там, где дуб стоит.
Не гаснет жизнь в его дремучих жилах.
Лишь Яузы ему приятен вид;
на все сердит, чего понять не в силах.
Каким он чистым воздухом дышал!
Какие слышал сбивчивые тайны!
Наверное, магический кристалл
бывал не чужд речам необычайным…
Он триста лет менял свой гардероб,
и был приютом мелочи певучей.
Мог видеть коронованных особ
и – как французы надвигались тучей.
И звук сирен досаду не будил:
привержен был лишь цокающим нотам
хозяин зримых лошадиных сил,
не тех еще, укрытых под капотом.
В трехсотый раз октябрь его раздел.
Он виден весь, и вид его печален.
О сколько же ненастий претерпел
ровесник обновляемых развалин!
Здесь и на тех такая же печать,
кому уже перевалило за сто…
И рядом с ним приятно помолчать
и пожалеть, о чем жалел нечасто.
Представить, как иные из предтеч
шальных времен им так же любовались…
И здесь же мог своим глаголом жечь
сердца – что, как никем, воспламенялись.
ЧИТАЯ АДАМОВИЧА
(«Одиночество и свобода»)
Хорошо бы и нам удержаться в седле,
хорошо бы
не пенять на судьбу,
на излишне воинственный век,
не лелеять свою
и чужой не донашивать злобы,
чтобы, если когда-то
раскидистым станет побег, –
кто б ни рылся в былом,
чья бы воля чего ни искала б,
в сочинениях наших
найти не пришлось никому
«ни притворства, ни позы,
ни лжи, ни кокетства, ни жалоб», –
как писалось о Блоке,
в Париже,
полвека тому.
БУРЯ
Как только обостряются обиды –
Так значит солнце пятнами пошло.
Суровые сподвижницы Фемиды –
И те глазами ищут помело.
И те уже, конечно же, на грани,
Кому знаком геомагнитный страх.
Уже не счесть коротких замыканий
В легковоспламеняемых сердцах…
Но та же вспышка добавляет пылу
Глаголам хилым, струнам чумовым…
И только кровь, подвластная светилу,
Темнеет от бессилья перед ним.
ЕЩЕ НЕ ВЕЧЕР
Все проще обед, все роскошней изжога.
Уже не пылит, а пылится дорога.
Хвастливую песнь не поют тормоза.
Уже не скользит, а сползает слеза.
Не греют ни лавры уже, ни лампасы,
Ни чьих-то продвинутых муз выкрутасы.
Не бьется в силках длинноногая дичь.
К полету готов судьбоносный кирпич…
Все так. Но все так же легка и крылата,
Хотя уходила и в пятки когда-то…
Телес и раздумий избыточный вес
Взлетать не препятствует ей до небес.
