РАССКАЗЫ
ВЫРВАТЬСЯ ИЗ ОКРУЖЕНИЯ
…Вот колледж пылает,
а мальчики заперты в классе…
Фернандо Пессоа
Мы не грабили банк, и у нас с собой не было сумки денег, я и Рябой просто пришли в заброшенное село собирать джонджоли. Казалось бы, ничего криминального, но, братцы мои, нас застукали, и вышла жуткая перестрелка с убитыми и ранеными. Мало того, враги погнались за нами, и Рябой, вместо того чтобы бросить корзину и бежать налегке как старший, решил дать бой. И выбрал для обороны второй этаж недостроенного дома, хотя можно было закрепиться на первом оттуда, по крайней мере, проще слинять! А лестница, братцы мои, только снаружи.
Но уже поздняк метаться, потому что враги потихоньку окружают хату и, видно, решили взять нас живьем. Иначе они позвали бы гранатометчика, и тот мокрого места от нас не оставил бы. Впрочем, солдатик с трубой, может быть, уже на пути сюда или ждет приказа. В кино я не раз видел, как хорошие парни пытаются выбраться из западни, но, понимая, что конец близок, произносят душераздирающие монологи. Герои в фильмах умирают так красиво, что мне всегда хотелось оказаться на их месте, но в реале, братцы мои, это совсем другое кино. Жаль, Бесы нет с нами, втроем легче отбиваться. Впрочем, нет: зачем тащить друга на тонущий корабль? Пусть живет себе, хоть могилы наши потом будет убирать. Но я не хочу умирать!
В поисках выхода я ношусь по комнатам, и, судя по тому, как пули крошат шифер, которым закрыты оконные проемы, смерть совсем близко. Иногда, впрочем, я подкрадываюсь к дыре в шифере, откуда неплохой обзор, и даю короткую очередь по шевелящимся кустам. Я уже выкинул три пустых магазина, пристегнул к автомату последний полный и стреляю одиночными из экономии. Рябой же сидит на стуле перед дверным проемом и смотрит в оптический прицел на дорожную насыпь, которая возвышается над домом. По ней бежит голый по пояс, загорелый гранатометчик, он, видно, хочет залечь за кучей гравия и оттуда пальнуть по нам из РПГ. И тут, братцы мои, Рябой спускает курок, винтовка в его руке дергается, я вздрагиваю от выстрела, а парень падает лицом в лужу. В кино я в восторге от таких трюков, но сейчас мне хочется, чтобы парень быстренько вскочил на ноги и, пока Рябой перезаряжает винтовку, успел спрятаться за кучей гравия. Но он лежит и, похоже, никогда уже не встанет. Я умоляю Рябого:
– Надо делать ноги, пока они не пригнали БМП!
– Флаг тебе в руки, – говорит он с усмешкой.
– Ладно, посторонись.
Рябой откидывается на спинку стула, я выскакиваю на каменную, без перил лестницу, но шквал огня загоняет меня обратно.
– Ну как? – ехидно спрашивает Рябой и снова направляет дуло на дорогу с трупом в луже.
– Я здесь точно не останусь.
– Дай знать, если найдешь лазейку.
Я снова принимаюсь бегать по комнатам второго этажа, споты-каясь о мешки с окаменевшим цементом, лопаты, доски, ведра и прочую хрень, и обнаруживаю дверь в конце коридора, но она заперта. Я хватаю кирку и начинаю крошить дерево. Дверь слетает с петель, падает вниз, и, братцы мои, я вижу путь к свободе! Ура! Правда, вдоль проволочного забора, который тянется до самого обрыва над буйной после дождей Лиахвой, разрослась ежевика со жгучей крапивой. Солдатам оказалось слабо пройти сквозь нее, потому-то они и не смогли нас окружить. Можно рискнуть пере-махнуть через ограду по мне, лучше вырваться из ловушки с колючками в заднице, чем навсегда остаться здесь. Я бегу к Рябому и говорю, что нашел выход, давай вставай, я не шучу! Он берет корзину и медленно, будто нехотя, идет за мной. Я останавливаюсь у дверного проема и говорю:
– Гляди, надо только сигануть через забор и колючки!
– Да ты спятил, я не оставлю им джонджоли.
– Да черт с ними, потом еще нарвем, я твоей жене все объясню, она поймет!
– Ладно, ты прыгай, а я посмотрю.
Я перебрасываю через изгородь автомат, делаю несколько шагов назад, разгоняюсь, прыгаю и, братцы мои, падаю в самую гущу зарослей. Но я так разгорячен, что не чувствую боли и выбираюсь из кустов. Одежда свисает с меня ленточками. Я подбираю автомат и кричу Рябому:
– Эй, не тяни, кидай сюда винтовку и корзину!
Но Рябой уходит обратно в дом, а я принимаюсь вытаскивать из себя колючки. И тут до моего слуха доносится рев БМП, он все ближе и ближе. В проеме появляется Рябой с деревянной лестницей. Он неторопливо спускается по ней с корзиной джонджоли. Я немного остыл и уже чувствую боль от царапин и ожогов.
– Где ты ее взял? – спрашиваю Рябого в досаде, выдергивая колючку из-под нижней губы.
– Ты про лестницу? – Нашел.
– Что ж ты молчал?
– А ты не спрашивал.
Очутившись внизу, он кладет драгоценную ношу на землю, подбирает выбитую мной дверь, кидает ее на заросли ежевики и идет по ней как по мосту. Уже с безопасного расстояния мы смотрим на пылающий дом…
* * *
Мы чудом выбрались из окружения, и, после выпавших на нашу долю тяжких испытаний, неплохо бы по домам разойтись. Но Рябой, братцы мои, никак не может успокоиться и говорит: смотри-ка, солдаты думают, что мы все еще в доме, окружили его и потеряли всякую осторожность, у тебя как с патронами? Один неполный магазин, говорю и продолжаю щуриться на дымящийся особняк, из которого мы только что удрали, но, лопни мои глаза, зеленых человечков вокруг не засек. Кстати, у меня плохое зрение: минус три с половиной, однако надеть очки не решаюсь, потому что крутые парни с огненным взором презирают близоруких ботанов. Приходится притворяться: вижу пятерых, да они совсем как дурачки суетятся, очень неосторожно с их стороны…
А Рябой размышляет вслух, его закадровый голос раздражает, а планы – пугают меня: надо перейти на другой берег, спрятаться вон за теми кучами гравия в карьере, тогда мы окажемся за спиной солдат и перебьем всех! Только бы патронами разжиться. Я робко предлагаю сходить к Бесе, который недавно хвастал, будто выменял вино на боеприпасы у военных. Ладно, давай к нему, говорит Рябой, хватая корзину с джонджоли, и мы бежим прочь из села. У родника, однако, мы делаем привал, утоляем жажду и, освежившись, дергаем дальше.
Минут через десять я стучусь в дверь дома Бесы, а Рябой усаживается на лавку во дворике. Беса открывает и, увидев мою, разодранную в колючках одежду, испуганно спрашивает: что случилось, ты не ранен, брат? Со мной все в порядке, говорю, а вот с патронами беда, кончились, можешь дать нам хоть сколько-нибудь?
– Конечно, да вы проходите, может, вина холодного?
– Спасибо, нет, мы очень спешим, слышишь пальбу, нам туда.
– А можно мне с вами, Таме?
Я оглядываюсь на Рябого как на командира, тот милостиво разрешает. Беса просит обождать, исчезает и выходит к нам в разгрузочном жилете с автоматом и со вскрытым цинком патронов в руках. Он торжественно ставит его на круглый пластмассовый столик под тутовником, и мы с Рябым набиваем карманы пачками патронов.
Уже втроем мы спешим к другому берегу, чтоб оттуда, из засады, расстрелять в спину вражеских солдат, как вдруг Беса останавливается и подбирает с дороги раздавленную иссохшую лягушку. Он смотрит на нее, как Гамлет на череп Йорика, и бормочет: я вижу эту лягушку здесь уже несколько лет, и с каждым годом она становится все тоньше и суше, но когда-то она была живая, и я наверняка слышал ее пение в хоре с другими. Может, она была рок-певицей и спешила на свой концерт, и какой-то гад нарочно наступил на бедняжку и раздавил. Мы все умрем, и чем я буду отличаться от этой лягушки? Тем ли, что надо мной будут плакать родители – на войне я вряд ли переживу их, а кто знает, какие чувства испытывали родные лягушки, узнав про ее гибель. Должно быть они раздувались от горя и лопались, как шарики. Нет, я не хочу превращать живых людей в мертвых лягушек, идите сами, я возвращаюсь домой.
Да ты обкурился, что ли, спрашиваю Бесу, но он безмолвный, как дух, разворачивается и уходит. Уговаривать его нет смысла, и я бегу за Рябым.
Мы перебираемся через деревянный мост на другой берег и сквозь заросли ивняка крадемся к карьеру. Корзину с джонджоли Рябой аккуратно ставит на большой плоский камень, снимает с себя рубашку и накрывает сверху, чтобы ветер не засыпал цветки песком. После этого мы бежим к куче гравия, прячемся за ней и готовим оружие к бою.
А за рекой, братцы мои, горит дом, и, судя по крикам и стрельбе, солдаты все еще думают, что мы находимся внутри. Рябой начинает палить из винтовки. Отстрелявшись, он перезаряжает оружие и говорит, что завалил двоих, один вон в траве под орешником лежит, другой в кустах, сейчас их начнут вытаскивать, так что не зевай, Таме. Я щурю глаза, но, кроме догорающего дома и дыма над ним, ничего не вижу, а Рябой уже кричит, и, братцы мои, более страшного голоса я никогда еще не слышал:
– Стреляй, Таме, гляди, сколько их собралось у орешника! Ты заснул, что ли, черт тебя подери!
Я не понимаю, куда жарить, но тем не менее даю несколько очередей просто так, наудачу, и Рябой осыпает меня бранью, и грудь моя разрывается от обиды. И тогда я открываю свою великую тайну:
– Не ори на меня! Я плохо вижу, у меня минус три с половиной!
– Чего? – Рябой оборачивается и смотрит на меня с нескрываемым презрением. – Так что ты тут делаешь? Давай дуй отсюда! И чтобы духу твоего здесь не было!
– Ты кому это говоришь? – я встаю и понимаю, что сейчас совершу нечто ужасное. – Сегодня я дважды спасал твой зад от смерти, и, вместо спасибо, ты орешь на меня?! Сам иди на хрен! Понял?
Я выхожу из-за кучи гравия, останавливаюсь перед корзиной с джонджоли и пинаю ее с такой силой, что она переворачивается в воздухе и цветки сыплются на песок…
ЗЕЛЕНАЯ «ВОСЬМЕРКА»
Уау, Анна приехала, дошли наконец-то до Бога мои молитвы. Милая, как ты могла бросить на целых два года человека, безумно тебя любящего? Мне было известно, что ты в Москве, но где там искать тебя, город-то немаленький. Никто не знал твоего адреса, даже твой родственник Беса, или все-таки он был в курсе, но помалкивал. Хотя сейчас это уже не имеет никакого значения. Знаешь, я соблазнил твою рыжую подружку, напоил ее вином, но она не сдала тебя, просто вырубилась. Так что не верь ей, если она начнет рассказывать тебе про меня гадости. У нее, кстати, триппер, она и Бесу, твоего троюродного брата, заразила. А я каждый вечер приходил в парк, откуда виден твой дом, надеясь увидеть в окнах свет, и всякий раз натыкался взглядом на темные стекла с изображением убывающего или растущего месяца.
Я не мог оторвать взгляда от Анны, а она, в невообразимо откровенных джинсовых шортах, стояла на балконе и, облокотившись на перила, переговаривалась со своей рыжей подругой. Я подумал, что Анна, возможно, просто галлюцинация, у меня уже было такое, и решил проверить, реальная она или воображаемая.
Я пролез в кусты самшита, закурил и, не сводя глаз с балкона, медленно стал тушить на руке сигарету. Мне было больно, но я улыбался, потому что Анна не растворилась в воздухе, как табачный дым с запахом паленой шерсти и горелого мяса…
* * *
Зеленая «восьмерка» не спеша приближалась к автозаправке…
Обычная бензоколонка у села Мамисантубан превратилась в обменный пункт между двумя враждующими сторонами. По сути, это был черный рынок, люди приезжали сюда, чтобы купить продукты, оружие, наркотики, одежду. Здесь велись переговоры о выкупе или обмене пленными, и с этой же заправки можно было махнуть в Грузию проведать родственников или продать обесцененную войной квартиру. Правда, не все возвращались обратно, многие до сих пор считаются без вести пропавшими.
Зеленая «восьмерка» проехала мимо небольшого покатого поля, за которым виднелись крыши домов села Мамисантубан. И, развернувшись у бензоколонки, остановилась возле сада, огороженного проволочной сеткой. К машине подошла женщина с сумкой и спросила водителя:
– Вы не в Тбилиси едете?
– Вы не ошиблись, калбатоно. У меня как раз сидят два клиента, вы будете третьей, обещаю, что дорога будет веселой.
* * *
Мать уехала во Владикавказ, а мы с Бесой, воспользовавшись ее отсутствием, сгоняли на малый базар, купили там большой кусок желтого вонючего сыра, горячих лепешек, зелени и грибов.
Домой мы вернулись на машине знакомых мародеров, по дороге я предложил им кутнуть вместе с нами. Но они, сославшись на неотложные дела, вежливо отказались. Мы пожелали им удачи и, томимые жаждой, кинулись домой, быстренько раскидали жратву по тарелкам, сели за стол и за день выдули двадцатилитровую бутыль вина. Я устал от пьянства, очень жалел, что поел грибов, да и гость раздражал своими призывами к мщению, дескать, мы должны наказать ублюдков, иначе какие мы горцы? Я говорил ему: остынь, мы, конечно, убьем насильников, но знаешь, у меня есть идея получше, озвучил бы, да боюсь задеть твои чувства.
– Валяй, Таме, но учти: если начнешь гнать пургу, дам тебе в пятак.
Беса сжал в руке стакан с такой силой, что он лопнул, вино расплескалось, и на белой скатерти образовалось красное пятно. Потом бац об свою голову бутылку с минералкой и усыпал закуску мелким битым стеклом. У нас такими фокусами младенца не удивишь, но я сделал вид, будто очень напуган, и попросил Бесу остановиться. Однако тот не внял мольбе и продолжал тянуться к маминому любимому кувшину, и я решил спасти старинную, доставшуюся от деда, пузатую емкость.
– Беса, оставь в покое кувшин, слушай сюда! Один из этих ублюдков – отец будущего ребенка, а значит, твой родственник. Предлагаю выкрасть его и женить на твоей тетке.
– Верно! – Беса на радостях наполнил стакан вином, заставил меня выпить и съесть грибов на закуску.
– Рожать в пятьдесят не всякая сможет. А тетка уже на девятом месяце. Погоди-ка, а как мы узнаем папашу, их ведь было трое в зеленой «восьмерке»!
– Да пофиг, мы заставим сыграть всех в русскую рулетку. Кто останется жив, тот и отец.
– Здорово придумал! Дай-ка я тебя расцелую!
– Эй, отвали, не надо меня слюнявить!
– Я же чисто по-братски.
– Ладно, слушай сюда, бестолочь: мы наденем женские платья, сбреем щетину, накрасимся помадой поярче, будем как приманки – понимаешь мою мысль?
– Хорошая идея, но нельзя ли провернуть это дельце как-то по-мужски? Мы ведь горцы а не какие-нибудь пидоры!
– Беса, давай-ка без этого гребаного пафоса, и потом среди горцев тоже попадаются пидоры…
* * *
Внезапно меня скрутило, я бросился в туалет, прихватив с собой автомат. И по дороге в сортир неясные подозрения сплелись в одну жесткую, как ремень из крокодильей кожи, мысль: Беса отравил меня! Он хочет взять себе мое оружие — свое он заложил, когда мы лечились от триппера. Хитро придумал, гад, никому и в голову не придет, что это убийство, все будут думать, что я отравился. Беса прекрасно знал, что я не ем грибов, тем более закатанных в банку какой-то грязной бабой с рынка. Сам он даже не прикоснулся к этим «мухоморам», которые называл с ухмылкой шампиньонами, зато заставил меня жрать. Для верности подсыпал в мой стакан с вином битого стекла, я-то, дурак, не сразу догадался, почему он бьет об свою башку бутылки. Пожалуй, на этот раз мне не отвертеться от смерти, а Беса возьмет мой автомат и один пойдет на выгодное дело. Одна только зеленая «восьмерка» стоит больше тысячи баксов, чуваки внутри, надо полагать, тоже не с пустыми карманами сидят, чай, баблом набиты, плюс стволы заморские. Ну ничего, я сделаю так, что оружие не будет стрелять, и Беса сам попадет в ловушку. Я уселся поудобнее на толчке, разобрал оружие, вынул боек, положил в карман, затем снова собрал его, вернулся в комнату и хотел сзади заехать Бесе по башке прикладом, но промазал, упал, и меня вырвало на мамин любимый палас.
* * *
В палату вошел врач в забрызганном кровью халате и спросил меня, как самочувствие.
– Получше, спасибо, тошнота прошла, не рвет и в туалет не так часто тянет.
– Ну вот и хорошо, – улыбнулся заклинатель змей, – сейчас велю медсестре поставить тебе капельницу. Слушай, док, я из-за грибов попал сюда или как?
– Скорей это было алкогольное отравление, ну и сопутствующие войне стрессы…
В дверях появился увешанный оружием Беса, поздоровался за руку с врачом и предложил ему дунуть.
– А дурь-то хорошая?
– Просто убийственная! – Беса закатил глаза.
– Подожди меня, пожалуйста, тут, я завершу обход, – сказал бодро доктор, подкатил к старику, выслушал жалобы, обещал и ему поставить капельницу, кивнул нам: дескать, я скоро вернусь, и вылетел из палаты.
Беса устроился у меня в ногах и стал рассказывать про то, как вчера он с Анной пошел в Мамисантубан. Они выбрали участок за полем поближе к бензоколонке, он спрятался за орехом и в бинокль смотрел на трассу, а приманка Анна в сексуальных шортиках долбала тяпкой землю. Мародер Филин, тот самый, что застукал свою жену с любовником и застрелил обоих, заметил Анну. Он клюнул, подплыл к огороду, хотел перемахнуть через забор, но зацепился одеждой за края сетки и застрял. Тогда же на дороге появилась зеленая «восьмерка». Все произошло быстро: машина съехала с трассы и остановилась у забора, на котором вместо чучела болтался человек. Беса решил, что пора брать насильников в плен, но Филин оказался проворнее и стал палить из пистолета в зеленую «восьмерку». Из машины тоже стали жарить, и мародер задергался на заборе. Когда Беса выбежал из засады, все, кроме Анны, были мертвы. У нее, конечно, был шок, ну да ничего, пройдет, сама как-никак напросилась.
Беса положил на мою кровать трофеи: новый короткоствольный автомат и пистолет мародера Филина.
Мне представилось, как Беса выскакивает из засады, берет на мушку машину и кричит: руки вверх! Но ему невдомек, что автомат без бойка, зато у чувака в зеленой «восьмерке» со стволом все в порядке, и он начинает палить. Беса падает мертвый, а трое обросших мужчин вылезают из автомобиля и хватают Анну.
– Беса, прости меня!
– За что тебя прощать? Все нормально, у тебя был понос, ты немного похудел, но скоро поправишься!
– Нет, я не про это, ты ведь знаешь, что у меня мания преследования, мне нельзя пить, накуриваться и жрать грибы!
Беса подвинул ко мне трофеи, вынул из кармана лимонку и сунул мне в руку, как ребенку погремушку:
– Возьми, мне это уже не нужно.
– Ты решил свинтить отсюда? – я положил гранату на матрас рядом с трофеями и накрыл арсенал одеялом.
– Меня пригласили в Москву на выставку, постараюсь остаться там.
Мы немного помолчали, потом я все-таки не выдержал и спросил:
– Как же Анна согласилась пойти с тобой на такое дело?
– Ты был в больнице, мне хотелось поделится еще с кем-то, я и зашел к ней. Она налила мне виски, угостила пирогом. Я рассказал ей про план, который ты придумал. И ей захотелось со мной на дело.
– Беса, только честно: ты ее трахнул?
– Ты спятил: она же моя троюродная сестра!
– Брось, она тебе седьмая вода на киселе, – я горько усмехнулся. – На Анне были такие шорты, что на нее клюнул даже мародер Филин, а у него, говорят, не стоял, потому-то жена и пошла налево.
– Еще раз скажешь про Анну такое, и я зубы тебе выбью!
Беса подскочил и, похоже, собрался дать мне в морду. Я выдернул из-под простыни автомат, навел на него и крикнул:
– Отвали, пока я не выбил из твоей башки мозги!
Губы Бесы скривились:
– Сначала проверь, на месте ли боек, – он дернул к выходу, в дверях его уже поджидал врач, и пол заскрипел под их шагами в коридоре. Я еще немного полежал в кровати, потом подбежал к окну, посмотрел вниз и увидел перед корпусом больницы зеленую без лобового стекла «восьмерку». Внутри смеялись, и тут до моего слуха донесся голос Анны: ну пожалуйста, не надо так шутить, я сейчас поднимусь к нему. Я весь затрясся от радости, и плевать мне было на то, что Беса показал из окошка машины фак.
ОХОТНИК ЗА ГОЛОВАМИ
Между гор и долин
Едет рыцарь один,
Никого ему в мире не надо.
Он все едет вперед,
Он все песню поет,
Он замыслил найти Эльдорадо.
Эдгар Аллан По
Пора рассказать правду, будь что будет, может, он простит – столько лет прошло.
– …Худой Бакке, царствие ему небесное, работал тогда в магазине «Фарн», продавал стройматериалы. Но покупателей было меньше, чем желающих поиграть на деньги, «Фарн» был нашим казино: мы собирались в подсобке с дровяной печкой, которая никогда не топилась, даже зимой в морозы, и рубились в карты.
– Погоди, ты про какой «Фарн» говоришь? – спросил Беса, рыгнув пламенем. Он сожрал кучу острых крылышек и теперь тушил пожар в желудке колой со льдом.
Девушка, одетая в черное с розовым, с подносом в руках и пирсингом в носу и губах, остановилась возле нас, оглядываясь в поисках свободного места, но в предновогодние дни в обжорках торгцентра была жуткая толчея. Мы с Бесой полчаса ждали, когда освободится столик.
– Про стеклянный магазин возле церкви, – я макал в сырный соус горячую хрустящую картошку и, обжигаясь, ел.
– А, помню, – Беса отодвинул от себя пустой картонный стакан и мял в пальцах соломинку. – До Худого Бакке в «Фарне» работал твой брат?
Я утвердительно кивнул:
– Точно.
– А Важа был директором?
– Да.
– Важа – мой двоюродный брат, – Беса многозначительно посмотрел на меня: если бы я сейчас заговорил о Бараке Обаме, он бы и его признал своим родственником, Беса – человек, которому все люди братья.
– Он привозил Барсу кости, играл с ним.
– Опять врет: Барс был огромной свирепой кавказской овчаркой и никого, кроме хозяина, не признавал, он Важу-душку сожрал бы вместе с косточками.
– Так тоскую по Барсу… С тех пор, как я сошелся с Юлей, пес приходит в мои сны: как будто мы вместе гуляем по большому парку и разговариваем. Я ему жалуюсь на Юлю, а он дает советы, как поставить ее на место…
Я, едва не подавился картошкой, а Беса, в благородном желании помочь, принялся хлопать по моей больной спине жилистой разрисованной рукой и чуть не вышиб из меня дух. Отдышавшись, я вытер лицо салфеткой и сказал:
– Важа азартный, но добрый, столько раз выручал меня и брата. Как-то я выиграл у него десять штук и забрал деньги, хотя должен был ему пятнадцать тысяч…
– Ты аморальный тип, – Беса с серьгой в ухе и татуировкой на шее улыбнулся дьявольски красиво и, встретившись взглядом с телкой в черном с розовым, пригласил ее сесть за наш стол.
Подвалила уборщица в темно-красной униформе и стала убирать наш стол. Я прикрыл руками остатки картошки и вожделенный стакан колы водоизмещением в ноль пять литра, чтобы глупая не смахнула их в корзину для мусора. Девушка-эмо поставила свой поднос на наш опустевший, протертый грязной тряпкой столик. Беса вежливо подвинул стул, и та, поблагодарив, уселась. Я же, стараясь не смотреть на черно-розовую эмо, продолжил, но уже по-осетински, чтобы соседка не грела свои уши в тоннелях:
– Как-то в «Фарн» зашел бородатый чувак в кепке-бейсболке, с рюкзаком и в берцах. В тот день мне опять везло и я решил соскочить пока фортуна не повернулась спиной, но так просто, сам понимаешь, нельзя свалить. Важа, чтоб отыграться, бился бы со мной до утра, он и магазин поставил бы на кон вместе с Худым Бакке, который встал и подошел к бородатому клиенту. Тот спросил консервов и хлеба, но Бакке мог предложить ему только арматуру, а вот у меня имелись кой-какие припасы.
– Беса, клянусь, я этих моджахедов, или как они себя называют, уважал, считал их героями. И если они оказывались в нашем городе транзитом и плутали по улицам, не зная в какую сторону идти, я вызывался помочь и провожал аж до самой границы Грузии. Они благодарили меня, даже пытались заплатить, но я отказывался от мзды и желал им удачи. Но после того, что они сделали в Беслане… – картошка кончилась, не успев остыть, я вытер чистой салфеткой руки, губы, всунул соломинку в бумажный стакан и наполнил рот прохладной сладкой колой.
– Ты решил стать охотником за головами террористов? – Беса понимающе кивнул.
– Можно и так сказать. Короче, бородатый чувак в кепке, поняв, что жратвы в «Фарне» не купить, вышел. Бакке вернулся возмущенный: «Если бы я не был пацифист, клянусь, забил бы арматурой этого подонка! Как они вообще смеют ходить по нашей земле после Беслана?!»
Мы с Важой переглянулись, ведь Худого Бакке не так просто было вывести из себя. А тот совсем разошелся: швырнул карты на стол, вскочил и давай метать громы и молнии, потом остановился возле меня, длинный, как дон Кихот, и говорит – разве он не твой клиент?
Мне только того и надо было, отличный предлог смыться с деньгами. Я вытащил из кармана револьвер, проверил барабан, наполнил пустые гнезда патронами тридцать восьмого калибра и выбежал из «Фарна». Важа, помню, крикнул вдогонку: эй, поосторожнее, на нем может быть пояс! Плевать, я был в выигрыше. Я догнал незнакомца с рюкзаком и увязался за ним. А тот, перейдя старый мост, взял курс в Мамисантубани – видно, хорошо ориентировался в нашем городе. У Худого Бакке, если помнишь, был нюх на плохих парней. И если тип в кепке не убивал детей в бесланской школе, то наверняка пролил кровь в другом месте или готовился это сделать. Револьвер я переложил в карман ветровки и, обхватив ладонью рукоятку пушки, указательным пальцем поглаживал спусковой крючок, большим взвел курок. Все варианты в голове были уже прокручены, при форсмажорных обстоятельствах я собирался палить из кармана. Я вообразил себя героем вестерна. Бородатый парень почувствовал слежку и прибавил шагу, я не отставал, и, когда мы проходили мимо твоего дома, он неожиданно сошел с дороги и проскочил в приоткрытую дверь ворот. Послышалось грозное рычание. Мне вдруг стало жаль незнакомца, я решил спасти его от Барса и стал орать: Беса, выходи, принимай гостя!
– Мы с Юлей как раз поехали в Прис покупать вино, – вздохнул Беса. – Но даже там был слышен взрыв. Вернулись домой, смотрю: ворота повалены, веранды нет, а на дереве вместо яблок куски пса, человека и пустая кобура. Наверное, во время схватки Барс вцепился в глотку террористу, и тот, прежде чем сдохнуть, привел в действие пояс шахида. – Беса перекрестился. – Хорошо, нас не оказалось дома. Знаешь, Юля влюбилась в эту старинную веранду, обустроила ее, свила для нас уютное гнездышко, я еще перетащил туда тахту, и она целыми днями валялась на ней с книжкой и с бокалом вина…
Боковым зрением я заметил, как девушка склонилась над своим подносом и заговорила по-осетински:
– Сволочи вы, убийцы! Как вам не стыдно?
Беса встал и кивнул мне: дескать, пошли отсюда. По дороге к метро он говорил про то, какие эмоциональные люди эти эмо, но среди них есть и предприимчивые: она ведь могла прямо за столом вскрыть себе вены, а потом обвинить нас в домогательстве. С ним такое уже случалось, смеясь, он вспоминал одну такую историю. Я шел рядом, под ботинками хлюпала слякоть, уже Новый год скоро, а в Москве нет снега – досада. Но как же все-таки рассказать моему другу детства, что это я убил его любимую собаку, разрушил отчий дом?
Нет, правды он никогда не узнает: на самом деле мне надоело гнаться за незнакомцем, я уже хотел свинтить и заняться своими делами, если бы бородатый клиент не занервничал и не вбежал во двор дома Бесы. Это-то и сбило меня с толку, ведь, как ни крути, я подвел человека, может быть, совершенно невинного, под клыки свирепой кавказской овчарки. И я позвал Бесу, но тот не отзывался. Тогда я тоже проскользнул в ворота и увидел, как Барс с остатком цепи кинулся на бородача, но тот, опытный, умудрился всунуть в пасть огромной собаки руку, другой он пытался вытащить из кобуры под мышкой пистолет. Ну и нюх у Худого Бакке! Я незаметно подошел вплотную к борющимся Мцыри и Барсу и, коснувшись дулом револьвера головы террориста, спустил курок. Тот упал на землю. Барс пришел в себя, теперь у него в пасти вместо руки террориста клокотала злоба. Он прыгнул, но я успел застрелить его. Надо было срочно заметать следы: ведь Беса так любил своего питомца. Перво-наперво я вытащил из кобуры ствол, потом по привычке обшарил карманы убитого, но нашел только сникерс и сто баксов, зато в рюкзаке оказались тротиловые шашки и гранаты. Я вынул одну, отошел назад, за ворота, сорвал кольцо и, подкатив лимонку к рюкзаку, спрятался за липой.
ПОЛИГОН
Случилось это аккурат перед войной в 2004-м. Меня как ветерана назначили командиром расчета зенитного орудия. Несколько дней я отмечал это знаменательное событие, пока однажды комбат не отвез меня на своем джипе в Прис, где проходили учения, вернее, стрельба по мишеням. Ополченцы осваивали стрельбу из автоматов, пулеметов, автоматических гранатометов, РПГ, СПГ и «Фаготов». Среди командиров я заметил главнокомандующего, то бишь президента. Помню, сердце мое екнуло от какого-то неясного предчувствия, и я решил слинять домой. Я стал пятиться к кустам, но комбат схватил меня за руку и потащил за собой наверх, к зенитке. Дура наша с двумя спаренными стволами была выше мишеней метров на сто, а, может, двести. В общем, пока я карабкался к месту своей дислокации, остатки араки вышли из меня вместе с потом. Я совершенно протрезвел и даже вспомнил, как стрелять из орудия. Весь расчет был на месте, и комбат принялся объяснять, какую задачу мы должны выполнить, чтобы начальство осталось довольно.
– Все очень просто, – говорил он, размахивая портативной рацией. – Я жду сигнала из штаба. Как только он поступит, я крикну «огонь!» и Таме даст очередь из зенитки. Потом вы сядете на ГАЗ-66, и Зеленоглазый развезет вас по домам, понятно?
И тут возле нас разорвался снаряд, за ним второй, третий, четвертый. Ребята все попадали на траву, а я спрыгнул в окоп, где стояла зенитка, и впечатался в угол, словно меня лягнула лошадь. Но еще в воздухе я смекнул, что по нам бьют из автоматического гранатомета, потому-то взрывы были такие слабые и частые.
– Эй! – крикнул я. – Как вы там, живы?
– Мы целы! – отвечал кто-то из расчета. – Ты-то сам как, Таме?
– В окопе сижу. Дуйте все сюда!
– Нет, там мокро, а тут трава сухая и солнышко!
– У кого там рация, скажите этим тварям, что они стреляют по своим!
– Уже сообщили! Таме, угадай-ка, кто нас хочет убить?
– Кто?
– Сам президент!
– Эй, у кого там бинокль, глянь-ка, что делается внизу!
– Сейчас, только из кустов выберусь… Атас, президенту дали РПГ, и он целится в нас, ублюдок! Таме, по-братски, разверни зенитку и долбани его!
– Не делай этого! – заорал комбат. – И я вас всех представлю к наградам!
– Награды оставь себе, а нам выдай зарплату на два месяца вперед! – шумел расчет. – Иначе кранты твоему президенту! Таме, скажи ему, у нас дома жрать нечего!
– Разворачиваю стволы! – на самом деле меня трясло от смеха. – Молитесь за душу главнокомандующего, ибо он попадет сейчас в ад!
– Оммен!
– Считайте, что зарплата у вас в кармане! – истерил комбат. – А президент хороший, у него просто брат вор!
Тут поднялся такой мат, что зенитка покраснела от смущения, я тоже добавил свои пять копеек, потом вошел в раж и уже вовсю драл глотку, пока прямо надо мной не разорвался снаряд. Я накрыл голову руками и пригнулся к земле, точно плакучая ива. Но, поняв, что снаряды не осколочные, расслабился и стал смотреть на фейерверк над стволами зенитки. Вреда от разрывов было не больше, чем от молний во время грозы, и все же был страх, что какой-нибудь снаряд попадет в меня, и над чем тогда будут плакать моя старушка мать, любовница и жена?
Прошло еще какое-то время, президенту, видно, надоело стрелять, или до него дошло наконец, что он тупоголовый мазила, и он отбыл со сворой своих шавок.
Потом комбат подошел к окопу с рацией и сказал, чтобы я готовился к стрельбе…
РЕКВИЕМ ПО УШЕДШИМ
В начале осени Беса явился во двор пятой школы навестить друзей. Он брел от одного памятника к другому, держа в руке початую бутылку водки, рассматривал рисунки на черном камне, щурясь читал надписи. Если покойник оказывался знакомым, Беса останавливался, разговаривал с ним, выливал немного водки на землю, бормотал «рухсаг у» (света тебе), потом делал глоток и, пошатываясь, подгребал к следующей могиле.
У памятника Мельсу Кочиеву он бросил якорь и произнес: привет, вот мы и встретились, дружище. Беса по-пьяному шумно вздохнул, присел на корточки и продолжал: прости, брат, в прошлый раз я не смог дойти до тебя, вырубился прямо на могиле Гамлета. Знаешь, что мне снилось? Будто я держал в руке маленького черта с большими рогами, и он ревел, как три медведя, до самого утра надрывался. Но это не важно, я ночевал здесь и до тебя и видел сны похлеще. Ты, я знаю, молчун, не любишь зря болтать, но согласись, что сам бы ни за что не получил гранатомета. Виталика благодари. Беса кивнул на памятник рядом. Он за тебя глотку драл, кричал, что вы служили вместе в армии и что ты великий гранатометчик. А командиры смеялись в ответ потому, что РПГ был на вес золота. Весь наш состав вступился за тебя, мы были уже силой, и спорить с нами стало опасно. И ты получил эту трубу и таскался с ней из боя в бой, пока не подбил два БРДМа в Гуджабаури. Это было круто, брат, и мы, твои друзья, страшно гордились тобой. Да что мы, весь город говорил о тебе как о герое. За твой мужской поступок, брат!
Беса поднес ко рту бутылку, сделал глоток и, занюхав рукавом джинсовой куртки, вспомнил о втором достойном поступке своего безмолвного друга.
Мельс махнул с отрядом добровольцев в Абхазию. И там попал в такой замес, что будь здоров. Сам Мельс не любил об этом говорить, хоть Беса и просил друга рассказать, как было дело. Беса даже напоил его хорошим вином, и тот, опьянев, совсем ушел в себя и в конце концов уснул за столом. После Андрейка рассказал про этот бой. Оказывается, цхинвальский отряд стоял у въезда в Гагру, а утром на него напали грузины. Впереди шли танки, позади пехота. Наши не ожидали такого и сначала дернули, но потом остановились, залегли и стали бить по пехоте из автоматов и пулеметов. По легенде, у Мельса была настоящая дуэль с передовым танком: Мельс выстрелил из РПГ, не попал да еще и выдал себя. Танк остановился, повернул в его сторону дуло, пальнул и превратил в пыль мешки с песком, за которыми тот прятался. Мельса, однако, не задело, он появился из белого облака, как привидение, при-целился и подбил танк. Атака захлебнулась, и грузины повернули обратно.
Андрейка Козаев сам, говорят, тоже отличился, он один захватил БРДМ. Но что стало с экипажем? Убил он их или они убежали? Андрейка вернулся из Абхазии совсем другим человеком, он будто повзрослел лет на двадцать, рассуждал как государственный муж. Он, кстати, тоже тут лежит. Аца Маргиев, бедняга, погиб в том бою. А от Петрова ничего не осталось, говорят, на него, раненого, наехал танк и кружился на нем, будто в вальсе.
Беса встал и начал прощаться: ну, я пойду, братишка, спасибо тому, кто присматривает за твоей могилкой, гляжу и у Виталика чисто, аж сердцу приятно, а вот к Эрику Кабулову никто не ходит. Я сейчас к нему потопаю, давненько у него не был, боюсь, как бы он опять не зарос.
Но, к удивлению Бесы, могила Эрика была убрана, мало того, кто-то положил к его памятнику букет цветов и бутылку шампанского. Беса расчувствовался, хлебнул водки, и тут к нему подбежал мальчишка и спросил:
– Дядя, а вы знали Эрика?
– Конечно знал, – ответил Беса дрогнувшим голосом. – Мы были друзья, воевали вместе.
– Моя сестра хочет поговорить с вами.
– Какая сестра? – Беса оглянулся по сторонам, пространство перед ним расплылось, будто он нырнул в Лиахву и открыл под водой глаза.
– Она вон там стоит, у забора, видите?
Пошатываясь, Беса побрел за мальчиком и остановился перед девушкой, одетой в желтое платье. Та протянула ему руку, Беса пожал ее своей потной ладонью и сглотнул подступивший к горлу тяжеленный горький ком.
– Здравствуйте, – сказала девушка. – Вы знали Эрика?
Беса не мог говорить, только кивнул.
– Мы с Эриком планировали свадьбу на сегодня.
Бутылка упала на землю, и почва под ногами жадно поглощала лившуюся из горлышка водку, пьянела и шатала опухшего от боли Бесу.
– А Эрик спел вам? – спросил мальчишка Бесу, не дождался ответа и, открыв щербатый рот, восторженно продолжал. – Он классно играл на гитаре, она теперь у нас дома лежит.
Беса и представить не мог Эрика с гитарой, его друг всегда ходил с пулеметом на плече.
– Эрик сочинил песню – реквием по ушедшим, – сказала девушка. – Но кто его споет? У вас случайно нет знакомых музыкантов?
Беса отрицательно мотнул головой и, опустив взгляд, смотрел на сгибающуюся под каплями травинку, хоть и не было дождя. В Цхинвал пришло бабье лето, и небо над городом было ясное.
