Так сложилось, что среди моих друзей оказалось много художников. Это особая порода людей. Одно то, что они по-своему воспринимают окружающий мир, уже о многом говорит. Помимо природного дара они отличаются дружелюбием и отвагой. Недаром практически все наши художники принимали активное участие в защите Отечества. (Кстати, нечто подобное наблюдалось в Абхазии и Грузии). Кроме того, у этих творческих натур есть одно серьезное преимущество перед окружающими – у них есть мастерские, которые используются как салоны для проведения досуга, при этом никому не мешая. И это все в атмосфере богемности.
Художники бывают разные. Одни много и успешно работают, другие рождают свои творения в муках. Одни любят дарить свои картины, а другие расстаются со своими произведениями в терзаниях. Долгие годы тесного общения с живописцами, скульпторами, графиками и иже с ними привело к тому, что у меня скопилось достаточно оригинальных работ, чтобы назвать это собрание малой галереей. Для меня она была ценнее многих музейных коллекций. Несколько картин висят дома и поныне, но большая часть находилась на работе, была развешана на стенах моего рабочего кабинета, где приходилось проводить основное время суток. Как известно, в августе 2008 года одним из первых под обстрел попало здание Парламента. Оно полностью выгорело, в том числе и мой кабинет. Огнем были уничтожены ценнейшие архивы, собрание фотографий, вся библиотека и моя галерея современной осетинской живописи. Общая потеря не поддается оценке. Когда горечь утраты несколько улеглась, было принято решение хотя бы рассказать об этих навсегда потерянных творениях.
Начало, по всей видимости, было положено картиной Хсара (так он сам пишет свое имя) Гассиева. С ним я познакомился в середине 70-х, и сразу был допущен в его мастерскую. Его по праву считают патриархом своего цеха. Его влияние ощутили почти все сов-ременные осетинские художники. Работал тогда он много, иногда сутками. При этом одаривал своими работами всех тех, кого считал достойными этого. Это как отдавать щенков и котят в хорошие руки. Картины Хсара есть почти у всех цхинвальцев его поколения.
Большая часть картин этого автора находится у меня дома, а одна оказались на работе. Попала она ко мне несколько неожиданно. Одно из посещений мастерской Мастера пришлось на генеральную уборку, когда безжалостно уничтожались все черновики и эскизы. От экзекуции удалось спасти только одну работу. Это была акварель, выполненная в голубых тонах. Я назвал ее «Голубой коник». Собственно, она и изображала понуро стоящего коня. Как-то, значительно позже, сам Хсар заглянул ко мне в кабинет. Увидев свою работу – очень удивился. Сказал, что сейчас так нарисовать уже не сможет. Тут же достал блокнот и стал перерисовывать свой же набросок.
Наш главный акварелист, лауреат премии им. К. Хетагурова, которую он, к великому сожалению, не успел получить, Мурат Шавлохов подарил мне две великолепные акварели. Одна относилась к ленинградскому периоду творчества, и на ней был изображен небольшой горбатый мостик. Другая – представляла собой большой букет цветов в вазе. На моей стене это было самым ярким пятном и производило впечатление на эмоциональных дам.
Ушанг Козаев за последние годы своей жизни стал обладателем всех возможных званий и премий. Он был непременным участником всех значимых показов наших мастеров. Во время событий 1991-1992 годов Ушанг являлся не только самым активным участником боев, но и продолжал писать. Тогда его мастерская находилась на углу Исака и Октябрьской. Довелось заскочить к нему в часы затишья. Картин было великое множество, и они поражали своим многоцветьем. Я, не спрося хозяина, выбрал себе громадное полотно, выполненное в желтых тонах. Отдавал ее Ушанг с большой неохотой, говорил, что она еще не завершена. Но я настоял на своем. Картина называлась «Мой сосед Павлик». Все приходящие, ко мне прежде всего, интересовались: а где, собственно, сам Павлик? Приходилось объяснять, что Павлик зашел за дом, который угадывался в цветовом пятне. Позже, когда Ушанга стали выселять из мастерской или он был недоволен нашим руководством, он врывался ко мне в кабинет и требовал вернуть ему картину. Приходилось оправдываться, что я здесь ни при чем. Уж лучше бы я ее вернул автору.
Еще один наш ополченец, Ирбег Алборов – выпускник Тбилисской академии – всегда работает долго и тяжело. Но каждая завершенная картина становилась событием. Уже первая его серьезная работа «Саженцы» получила государственную премию Грузии. На мой пятидесятилетний юбилей он подарил мне одно из своих творений. На удивление, это была не живопись, а чеканка. Она представляла собой небольшую овальную пластину с изображением, которое я сразу назвал «Веселый Уастырджи».
Бывший комбатант, а ныне председатель Союза художников Тамерлан Цховребов трудится много, успешно в самых разных жанрах. Особенно он преуспел в изображении горных пейзажей. Именно из этой серии оказалось подаренное мне полотно.
Воевать, причем достаточно долго, пришлось и Валерию Ава-гимову. Это настоящий творческий многостаночник. Он не только рисует, но и пишет стихи, сочиняет песни, сам их исполняет, показывает фокусы. Мне он подарил несколько небольших пейзажей с изображением луны, деревьев, водоемов. Самое интересное, что писались они не кистью, а … пальцем. Собственно, сейчас и не до такого доходят.
Павлик Кочиев рано ушел из жизни. Однажды, после какого-то застолья, я вызвался его проводить, хотя жил он далеко, на дворе лил дождь, было грязно и зябко. В качестве компенсации потребовал любую картину на выбор. Приближаясь к дому заметил, что мой спутник стал странным образом трезветь и скучнеть. Причина объяснилась позднее. Картинами была завалена одна из комнат дома. Хозяин полагал, что я как дилетант выберу самую большую из них, в богатой раме. Я выбрал небольшой пейзаж, написанный на картоне, чем несказанно обрадовал автора. Картина называлась «Осенний мотив».
Еще один костаевский лауреат, театральный художник Роланд Чочиев подарил мне картину, относящуюся к самаркандскому периоду его творчества. Ее, кстати, успел сфотографировать его сын, проживающий в России. С его другими картинами случилась странная вещь. Во время первой войны Роланд вывез их в Пригородный район Северной Осетии и поместил в сарае какого-то дома. И сейчас никто не знает, где их искать…
Была в моей коллекции картина большого художника, прекрасного педагога и великого энтузиаста и организатора Лаврентия Касоева. Мне лично больше нравятся его городские пейзажи. Эта как раз и представляла эту серию.
После первой войны удалось вырваться во Владикавказ. В один из вечеров друзья сказали, что хотят познакомить меня с молодым, но очень талантливым художником. Мастерская его находилась где-то за Русским театром. Молодым человеком оказался Юрий Абисалов – тогда мало кому известный начинающий творец. Его картины сразу вызвали восторг, а в одну я влюбился с первого взгляда. Картина была прибита гвоздями к стене. На ней были изображены два дерущихся петуха – один белый, а другой – красный. Я сразу заявил, что без этой картины не уйду. Автору явно этого не хотелось. Но я был гость, к тому же из воюющей Южной Осетии. Судьба картины была решена.
Художником был и муж моей двоюродной сестры Сергей Танклаев. От него в наследство остался небольшой офорт, названный «Гонец» …
Часто заходил ко мне Роланд Хетагуров – большой оригинал и энтузиаст. Цель его визитов всегда была одна: как помочь детям – его подопечным и соседским. Что-то удалось сделать. В знак благодарности и сотрудничества Роланд подарил мне виртуозно выполненную уменьшенную копию осетинской арбы. Но в основном он, конечно, был фантазер. Из всего увиденного он представлял нечто большее. В результате из любой каменели или корешка вызревало нечто. В один раз он полностью оформил своими руками весь Большой парк Цхинвала. Но он также сгинул, как и духовой оркестр послевоенных времен.
Неведомым образом попала ко мне зарисовка – одна из работ Валана (Алана) Харебова, которую он лично мне не дарил, но ее успел, – учитывая философскую натуру автора – это было отношение к трагедии сизифовых терзаний.
Не могу не сказать о самых близких мне (по крови?) составляющих моего собрания. Моей тетей по материнской линии являлась известный художник Ольга Малтызова. Она, в принципе, является тем, кто возродил национальное прикладное искусство. Она занималась керамикой, ковроткачеством, росписью, золотым шитьем, работала с деревом и металлом. Из всего этого обилия я, пожалуй, был одним из самых первых дарополучателей. Но и здесь я понес потери …
Был в моей коллекции и вовсе необычный экспонат. Он являл собой некий амфоровидный сосуд. Даритель его – мой лучший друг Гиви Кочиев – утверждал, что это из раскопок близ Владикавказа, датируемый II веком до нашей эры. В данном случае запись дрогнувшей рукой – это не память сгоревшему раритету, а безмерная тоска по несвоевременному покинувшему меня другу.
Эту историю о потерях в разных тонах и перед разными собеседниками произносил не раз. Цель была одна: возродить из пепла все потерянное. Реакция на мои призывы оказывалась разная. Ушанг Козаев и Тамерлан Цховребов сразу согласились с моей идеей. При этом объявили, что для моей экспозиции готовят особое полотно. Ушанга с нами уже нет, а Тамик никуда не денется…
Ирбег Алборов вместо своей погибшей чеканки даровал нашей конторе целую серию прекрасных графических работ, посвященных Нартовскому эпосу. Вдова Мурата Цховребова сама предложила мне на выбор одну из оставшихся работ акварельного классика.
Были и пополнения, не входящие в каталог. Скажем, большое полотно большого друга моих сыновей Инала Джуссоева. Могу сказать о двух приобретенных на аукционе работах. Одна – моего дальнего родственника и сына лучшего осетинского орнаменталиста Бориса Багаева – Олега. Другая приобретена на аукционе детских рисунков. Плюс к ним еще и шарж на меня самого, который исполнил еще один наш самородок – Сослан Алборов, и мой же карандашный портрет от доктора исторических наук Руслана Дзаттиаты. Творчество моей внучки Аланы тоже присутствует. Правда, оно возраста ее недотрехлетия. Но, поскольку до ее шестилетия ничего более шедеврального не произошло, экспозиция сохраняется.
А вот на ее наполнение очень и очень продолжаю надеяться…
