РАССКАЗЫ
ТРАМВАИ И ГОРИЗОНТЫ
Говорят, невозможно прийти к горизонту, но я уверен, если долго идти по трамвайным путям, можно удариться головой о солнце. Вчера я опять платил за кредит. Самая легкая процедура в мире – отдаешь деньги, унизительно стоишь пять минут, получаешь квитанцию, уходишь. Так легко и так отвратительно. Я уверен, что в аду ужасно. Там поджигают ступни и бьют штыками в бедра. Но никто бы из грешников не сменил эту муку на улыбку милой девочки, выдающей вам бумажку об оплате. Ей невдомек, сколько жен ушло от мужей, сколько детей яростно трясут погремушкой, чтобы не слушать плач матери, сколько шей было сломано на веревке. Просто улыбка, полная любви и сострадания. Так улыбаются идиотам и старикам, которые ничего не слышат. К сожалению, я не старик.
– Это все ты! Твоя вина!
– Ну, прости, ты вышла замуж за неудачника!
– Ты и твоя родня проклятая!
– Ты на свою породу посмотри, лицемеры конченые!
Утром мне не нужен будильник. Но вечером нужна тишина. Я сижу за столом. Пальцы бьют по буквам. Вокруг меня семья. Яркий искусственный свет больно бьет по вискам, из телевизора старчески и нелепо шутит вечно молодой Галкин. Отец курит на кухне, у него есть бесконечные сигареты и нет работы. В городе мало вакансий для физиков-ядерщиков. А для сторожей их не существует вовсе. Мама пытается уснуть под шум телевизора. Тяжелый выдался день. Она у меня человек искусства. Человек театра. И не какой-то там захудалый актеришка или зализанный режиссер. Нет, мама стирает костюмы, приводит в порядок зал. Именно благодаря ей спектакль живет. «Мастер и Маргарита», «Сирано Де Бержерак», «Гроза» – мама приложила руку к любой постановке. Будь я проклят любыми богами, если это не так. Сестра мечтает о новом телефоне. Старый разбился, когда она с подружками бегала во дворе. Я об этом узнал с помощью детской азбуки Морзе. Долгая перестрелка глазами, загадочные вздохи, в конце концов вопрос:
– А когда у тебя зарплата?
– В следующем месяце. А что?
– Ничего.
– Скажи.
– Ничего.
– Скажи, говорю.
– Да ничего.
– Телефон?
– Да.
Весь этот диалог как будто выстучан пальцем по столу. Азбука Морзе, не иначе. Алине сложно сказать это вслух. Ей двенадцать, но она уже знает, что такое кризис, кредиты, «экспресс-финанс» и «деньги в долг». Надеемся, выучится на экономиста. А неделю назад она доставала с верхней полки шкафа мамины сережки. В них вроде было турецкое золото, а значит, папа пойдет к барыгам и выручит немного денег. А там недалеко и мороженое. Не спрашивайте, почему так получилось. Возможно, виноват один плохой день. Как у Алана Мура.
– Найди работу, наконец!
– А ты думаешь, я не ищу?!
– Как меня это достало!
– Ты всегда можешь уйти!
– Да пошел ты!
– Рот свой закрой!
Вы можете делать вид, что бесконечно счастливы. Вам, наверное, поверят. Но любой, даже самый хиленький волк, запросто сдует ваш домик, если вы никогда не затыкали друг другу рты. Наш еще держится. Не сдается. Фундамент положен прочно. Но иногда я слышу, как скрепят половицы и протекает крыша.
– Алина, не плачь.
– Да они вечно ругаются!
– Знаю, и что?
– Как и что?!
– Вот так. Ты не привыкла?
– Нет! Я устала! Устала!
– Я куплю тебе телефон!
– Да не нужен мне телефон!!!
Я не знаю, как работает метафизика, не знаю, как делятся атомы. Не удивительно, что как вылезать из дерьма, я тоже не знаю. Сегодня на город вновь упал ливень. Холодный, пугающий своим упорством. Я промок до нитки, но решил идти домой по трамвайным путям. Долго ковыляя, путая дорогу и жмурясь от холода, я открыл дверь дома и услышал. Отец и мама смеялись. Не знаю кто это сделал, может, проклятый Галкин.
– Ну, че там насчет телефона? – спросила Алина.
Я улыбнулся. Говорят, невозможно прийти к горизонту. Но я уверен, если долго идти по трамвайным путям, можно удариться головой о солнце.
У АСЛАНА ЕСТЬ СТВОЛ
Дождь бывает нескольких видов. Первый – осенний и тоскливый, полный воспоминаний о прошлом и мыслей о туманном будущем. В такие дожди все, будь то студенты, врачи, шиномонтажники, повара, все абсолютно ходят с задумчивым видом, полные изящества лондонских денди. Другой дождь – летний и счастливый, объединяющий и сплачивающий людей под навесами магазинов, вызывающий ухмылки, заставляющий относиться к нему как к милому ребенку-проказнику. А третий вид… просто дождь. Из ниоткуда. Серый, пустой и безмозглый. И не морось, и не ливень. Омерзение, да и только. Идет такой дождь во все времена года, порой даже в декабре. А сегодня он накрыл Владикавказ.
– Чертова погода!
Урузмаг спешил на работу. Бежал. Укрывая голову от дождя папкой с бумагами, перескакивая через лужи, прямиком до дверей следственного отдела.
– Оу, Урыз, тебя начальник искал! – Каким-то чудом уже несколько дней подряд в начале рабочего дня Урузмагу встречался Бибо. Желтолицый, с квадратным носом и лысый, как причинное место подростка. Каждое утро. Бибо. Первым. Неделя выдалась исключительно поганая.
– Салам, Бибо, ты как?
– Да все нормально, ты слышал, че было? Вчера, короче, опера приезжают, привозят наркошу сюда, в хлам убитого, под герычем по ходу…
– Ладно, давай потом, к главному зайти надо, выйду, потрещим.
Истории Бибо всегда начинались с гениального: «Ты слышал, че было». Чайник сломался или теракт. Неважно. Главное, что ты не слышал. А сейчас услышишь.
Следователь поднялся по лестницам.
– Казбек Аланович!
– Салам, садись, хочу с тобой поговорить.
Казбек Аланович в начальниках недавно, но авторитет имел беспрекословный. Отчасти за хорошую службу, отчасти за пожилой для полицейского возраст. Человеком слыл честным. В скандалах никогда замечен не был. Усы, правда, слишком большие, но Бог ему судья.
– Давай без официоза, сразу к делу. Ты, говорят, парень умный, смышленый, и раскрываемость у тебя за последние месяцы хорошая. Не будем тянуть кота… в общем, я замолвил словечко наверху, тебя рассматривают на повышение, – голос у главного был вдумчивым и холодным, закаленным в допросах и приказах.
– Казбек Аланович…
– Ничего не говори, посмотри лучше, вот это как скачать себе?
Начальник протянул Урузмагу новенький IPhone.
– Ну, это надо в AppStore зайти, и через него.
– Сделай мне, дочка вчера подарила, я ничего не понимаю, как там работает.
Урузмаг закрыл дверь. В груди сладко заныло. На худом впалом лице заблестели глаза. Сейчас бы рвануть отмечать куда-нибудь! На природу, весь отдел взять, даже Казбека. Позвонить жене?
– Залина, ты на работе?
– Да, я немного занята, давай быстрее
– Чем ты так занята, что на мужа времени нет?
– У меня клиент ждет, пока я ему пломбу поставлю, ну давай быстрее!
– Меня повышают! Казбек сейчас сказал!
– Да не гони! Ты серьезно?!
– Вечером приду, расскажу!
– Нет, давай сейчас!
Все-все, работай! Пока!
Нет, звонить не нужно. Вечером. Все вечером. На этаже есть зеркало. Урузмаг взглянул на себя. Гладко выбритые щеки, аккуратная стрижка. Нос с горбинкой и тонкие губы. Поправить рубашку, вытянуться. Пока не нужно никому говорить. Но настроение отличное. Что там рассказывал Бибо?
– Короче, вчера опера привозят наркошу, в хлам убитого, но при этом дерзкий такой, в Октябрьском его забрали. Не орет, драться не лезет, но отвечает по-хамски. Я его спрашиваю – запрещенные вещества есть? Говорит нет, есть ствол, но вы его не найдете. Я поржал, потому что только что его обыскал. Он мне – не смейся, в натуре ствол есть. Я говорю, только что же тебя до трусов обшмонал, че ты мне заливаешь, наркоша? Плохо, говорит, шмонаешь, друг. Аслан, говорю, тебя же Аслан зовут? Да, говорит. Я говорю, Аслан, ты думаешь, я дебил? Да, кричит.
Дальше Бибо поведал о нынешнем состоянии Аслана. Оно не то чтобы безупречное, но неплохое. Бибо человек добрый, не изверг.
– В общем, в «обезьянник» его закинули. Че начальство сказало, Урыз?
Шикарный финал истории. Как всегда у Бибо. Но Урузмагу стало интересно. И тревожно. Хотя бы потому, что он тоже считал Бибо дебилом.
– Пойдем к нему.
– Что? Зачем?
– Пойдем, говорю.
Наркоман был одет в черные «найки» и носил густую черную бороду. Взгляд у него был отрешенный и безучастный. На глазу сиял фингал, над губой виднелись кровоподтеки.
– Бибо сказал, у тебя есть ствол.
– Не мог он так сказать.
– Почему?
– Он же не верит, что у меня есть ствол.
Голос расхумаренный, хриплый. Урузмаг смотрел на Аслана, и почему-то к горлу подкатывал комок.
– А у тебя есть?
– Есть. Веришь?
– Не знаю.
– Поверь.
– Покажи, поверю.
Бибо все это тоже не нравилось.
– Нет у ничего ничего, Урыз! Говорю тебе, я сам его шмонал!
Урузмаг молчал. Смотрел в глаза Аслану. Потом сказал:
– Ты, наркоша, на понт нас взять пытаешься.
– Нет, я правду говорю.
– Гонишь. В наглую. Пойдем, Бибо.
Уже через пару шагов раздался выстрел. Урузмагу пробило голову насквозь. Тело упало на холодную плитку. Второй выстрел. В живот. Бибо откинуло к стене. В отделе поднялся шум. Аслана расстреляли автоматной очередью прямо в «обезьяннике». И только Бибо на полу, закрывая глаза, думал:
– Сука, но как?
НОЧНЫЕ КВАРТИРЫ
Мы алкоголики не потому, что мы пьем.
Мы пьем, потому что мы алкоголики.
Гайто Газданов, «Ночные дороги»
Проезжая по городу в последнее время, я вижу огромные предвыборные афиши депутатов. Большие лица смотрят прямо на тебя. И рекламная компания хочет, чтобы ты им поверил. Скажу честно, я готов. Но при одном условии – снимите галстук, господа, давайте поговорим.
Я имею дурную привычку – курить вечером около дома. В то прекрасное время суток, когда солнце уже минуты две как уснуло, и в окнах загорается золотистый свет ламп. Даже сквозь жалюзи я могу с точностью представить, что же там происходит. Встаньте рядом, примите ставки, а позже я заберу все деньги из шляпы. Вон там, на четвертом, где свет едва искрится и отдает темно-синими тонами, тетя Нина снимает обувь с пьяного сына и пытается уложить на кровать. Движения привычны – крепко обхватить ногу Давида, но так, чтобы он не заметил. Слегка потянуть на себя. Все просто, на автоматизме. За пять лет любая научится. Он извивается и крепко ругается матом. Тетя Нина внимания не обращает, а только шепчет: «Тише, тише». Но скот не унимается, всем сердцем желает вырваться. Иногда он замахивается, требует, чтобы отцепилась. Тетя Нина смиренно улыбается и ждет. В комнате пахнет перегаром и потом. Непутевый сын успокоится минут через двадцать и крепко уснет. А в добром сердце матери, где-то глубоко внутри, вновь родится мысль – «Больше не просыпайся» и, ужаснувшись самой себе, она уйдет на кухню. Может, у них осталась водка?
Слышите крики? Это на втором. Только поженились. Он – консервативный хулиган-анархист, ему бы дружить с Буковски, но он о таком человеке не слышал. Ему изо дня в день до тюрьмы не хватает полшага. Так было всегда, сколько я помню. Когда нам было по двенадцать, Асик не брезговал воровать велосипеды. В шестнадцать он закурил. В двадцать – первый раз отмазали. И кто осудит? Он не попал в болото, он в нем родился. Я вижу Аслана каждый день в самых темных углах района. Мятая рубашка, перегар. Работай он в «Гугле» и имей миллионы – ничего бы не изменилось. Он всегда будет сидеть на углу, с телефоном в руке, пытаясь решить какие-то насущные проблемы. Как правило, деньги. Как исключение – признается в любви. Наверное, не жене, раз они там так ругаются. Завтра обязательно спрошу: «Салам, Аслан, как ты? Как жена?» И он, конечно, ответит, что все хорошо. Даже если она ушла.
20:00. Обычно в это время во двор заезжает черный джип. Это к Алисе. Она из другого подъезда, на пятом. Говорят, работает менеджером. Но кто его знает, она никогда не уточняла название организации, а нам и не надо. Вся из себя, Алиса представляет ту женскую судьбу, о которой люди боязливо шепчутся в коридорах. О матери, которая ушла из жизни, когда ей было четырнадцать. Об отце, которого никто никогда не видел. О бабушке, позже взявшей опеку над внучкой. А дальше обычная история из спального района – влюбилась, полюбила, использовали. Да так, что об этом узнали все сверстники. И это лишь первая волна. Улица, район, город. Так Флер-де-Лис превратилась в Эсмеральду. Конечно, с тех пор прошел не один год. Алиса умудрена жизнью, ее не назвать наивной девочкой. Но иногда я вижу, как она быстрым шагом, закрывая лицо, заходит в подъезд. Кидает мимолетное «привет» и прячется за дверью. Я уверен, черный джип сегодня появится. И каждый раз я искренне верю, что придет день, когда водитель на миг остановится у обочины и со словами «выйдешь за меня?» достанет маленькую бордовую коробку.
Все эти люди на плакатах видят то же, что и я. Их глаза прямо напротив моего дома. Но они молчат. Что ж, можно списать на шок. Мы вам поверим, но при одном условии – снимите галстук господа,
обнимите свой народ.
