РАССКАЗЫ
ПЕЛЬМЕШКИ
Помню, одним летним днем мы как обычно были в селе. Детей собралось много, поэтому следить за нами было трудно. Мы бегали по всему двору, залезали на деревья, крышу навеса. Моему дяде это не нравилось. Он то и дело пытался нас усмирить строгими выкриками. Но он не мог уделять нам больше пятнадцати секунд, так как чинил свой мотоцикл. Тетя периодически выходила из летней кухни, поглядывала на нас.
Тут я решил устроить соревнования по лазанию на крышу по столбу, как по канату. Голубой столб навеса был диаметром сантиметров двадцать и удобен для обхвата. На самом его верху, под черепицей, была проволока, скрепляющая каркас навеса. Победителем считался тот, кто смог забраться на крышу. Лезли по очереди, а когда пришел черед самого младшего, моего брата, он зацепил проволоку и порезал колено. В этот момент вышла тетя. Она перевязала коленку брата, а мне отвесила затрещину. Ругаться она не умела, не потому, что была мягка характером. Она прекрасно понимала, как следует разговаривать с детьми, мы всегда ее слушались. Тетя предложила интересную замену нашему занятию. Вместо лазания – перетягивание каната. В гараже нашлась подходящая по длине и прочности веревка; мы разделились на две команды, а так как младший брат из-за своей травмированной ноги должен был сидеть, его тетя объявила судьей. Я встал в самый конец. И мы начали. Нас было шестеро – по три на команду. Наши силы были равны, и поэтому напряжение нарастало. До последнего не было понятно, кто же одержит победу.
В ключевой момент я повернулся спиной к центру веревки и начал тянуть ее через плечо. Из-за своего положения я не мог видеть, что же происходило за спиной, кто брал верх. Но один момент натяжение веревки ослабло, а так как я этого не ожидал, изо всей силы влетел в наш голубой столб. Железный. Зубами. Все подбежали ко мне. Сначала показалось, что ничего страшного не случилось, не так уж это и больно. Но потом я почувствовал у себя во рту какой-то камешек и поспешил его выплюнуть. Как оказалось, это был один из моих передних зубов. А точнее – его половина. Ударом я отломил себе зуб. В этот момент выглянула тетя. Она не успела заметить произошедшего и позвала нас всех на кухню обедать.
Мне было одиннадцать, так что я был уже в курсе, как зубы выпадают и снова вырастают. И с полной уверенностью, что зуб отрастет, направился со всеми обедать.
На обед были мои любимые пельмени. Стол с горячими, буквально дымящимися порциями выглядел как вулканическая поверхность. Я уселся на стул, наколол на вилку пельмень и отправил в рот. Дальше все как оборвалось. Будто что-то ударило меня в лоб. В глазах почернело и даже полетели искры.
Открываю глаза – я лежу на полу, все окружили меня, глядя в недоумении. Подбежала тетя, подняла меня, стала расспрашивать. До сих пор помню ее лицо, когда она увидела недобор моих зубов.
В тот день я понял, что зубы бывают молочные, и они вы-падают, а на их месте вырастают постоянные. И их уже нужно беречь, потому что эти уже точно не отрастут. И так не только с зубами.
АНКЕТА ДЛЯ ДРУЗЕЙ
Девчонки любят много болтать, обсуждать все на свете. Чтобы было легче, они даже придумали заводить дневнички с анкетами, состоящими из интересующих их вопросов. Девочки нашего класса – не исключение.
Однажды одноклассник стащил такой дневничок у девчонки. И все мальчишки собрались на перемене в туалете изучить добычу. Вопросы были разные, например, «Какой твой любимый цвет?» и «Как зовут твоего домашнего питомца?». Я читал эти ответы и не понимал, почему им так интересно знать, что кто-то любит красный цвет, а кто-то зовет своего пса Рыжиком. Но как неожиданно мне было увидеть ответом на вопрос «Кто тебе нравится из мальчиков?» свое имя. Меня будто холодной водой окатили. «Только бы из одноклассников никто не заметил» – промелькнуло у меня в голове. И тут один из них как закричит: «Гляньте! Вот умора! Так ты уже жених!», – он ткнул в меня локтем и все принялись хохотать.
«Как она могла это написать? Получается, если это в анкете черным по белому написано, значит, об этом знают все девчонки из класса. Позор!» Тут, пока я призадумался, анкету начали перелистывать и искать именно тот злосчастный вопрос. И тут мое имя. Опять хохот. Третья анкета. И здесь та же история. Четвертая – без изменений.
Мне никогда еще не было так стыдно. Подумать только: все девочки из моего класса влюбились в меня. Это сейчас я понимаю, что мальчики мне завидовали, а тогда мне хотелось отмотать время назад и отнять анкету, чтобы никто ничего не узнал. Я подумал, а вдруг это девичий заговор против меня. Но за что? Кого-кого, а девочек я никогда не обижал.
Униженный и расстроенный, я вышел из туалета. В коридоре, как и всегда, носились младшеклассники. А я шел, шаркая ногами и опустив голову, и думал, что с этим всем делать, как дальше жить. В классе мне хотелось закрыться от всех. Я сел за свою парту, сложил руки на столе, а голову положил на руки. Несколько девочек стояли возле парты позади меня и что-то бурно обсуждали, учительница сидела за столом и проверяла какие-то тетрадки. Перемена еще не закончилась. Тут в класс вошла та самая хозяйка дневничка с анкетами. Лоб у меня как будто загорелся. Мне казалось, что я должен сейчас что-то сделать, иначе взорвусь, но я не знал, что. Она прошла мимо и остановилась спиной ко мне. Уже не в силах сидеть, я встал и толкнул ее в спину. Она упала. Наверное, я никогда не забуду ее взгляд. Она посмотрела на меня в недоумении, широко раскрыв глаза.
Даже повзрослев, мы не говорили об этом случае. Но я знал, что она помнила. Она всегда помнила этот момент и не понимала, зачем я это сделал. Наверное, долго гадала, пытаясь объяснить себе мой поступок, возможно, даже искала причину в себе. На самом деле, тогда я был просто глуп.
Это мелочь, ничего не значащая, но я до сих пор жалею, что так поступил, что позволил эмоциям управлять мной. И всю жизнь буду помнить.
ЗАБОР
Мы переехали в небольшой дом в пригороде. Соседей было мало, так как дома только строились и лишь немногие уже были заселены. То были пожилые люди, купившие домик под дачу, а семей с детьми проживало еще меньше. Рядом с нами, в доме еще старой постройки, жил один мужчина. Он всегда выглядел угрюмо, разговаривал с соседями только по делу, не проводил вечера на скамейке у ворот, беседуя с другими. Где он работал, я не знал, но был уверен, что это была скучная и тяжелая работа, видя, как он уставший и еще более угрюмый возвращается домой в шестом часу. А выходные он проводил под своей машиной, весь в масле и с черными руками, либо не выходил из дома вообще. У него никогда не гостили дети, не устраивались вечерние посиделки с друзьями, от чего он казался мне еще более странным. Я не понимал, как мои родители, да и все соседи общались с ним обычно, будто он ничем не отличался от них. Будто я один замечал эти странности за ним.
Как-то раз в воскресенье утром он вышел красить свой дощатый забор. И, прокрашивая каждую доску, не меняя своего хмурого выражения лица, провел у него весь день. На следующее утро, отправляясь в школу, я глядел на этот темно-зеленый забор и даже заметил, что он выглядит симпатичнее, чем раньше. Вернувшись из школы, я переоделся и, не успев пообедать, вышел во двор гулять. Меня манил этот забор.
Я подошел к нему, чтобы коснуться. Густо нанесенная краска была приятна на ощупь. Тут моя рука набрела на комок – сгусток краски. Я не мог не соскрести его.
Среди инструментов, оставшихся после ремонта, я нашел шпатель. Отдирая комок, я не мог остановиться и принялся колупать всю доску настолько, насколько мне позволял мой рост. В этот момент я думал: «Ничего… Еще покрасит. Он все равно плохой человек».
На следующий день я повторил проделанное накануне с другой доской. И на третий день тоже. Я уже ясно осознавал, что делаю это намеренно. На пятый день доски, обезображенные мной, были закрашены. Но без капли смятения я продолжил заниматься своим делом. Я чувствовал, что поступаю правильно, наказывая этого человека, как герой из комиксов, очищающий улицы своего города от бандитов и негодяев.
Где-то через неделю я увидел, как сосед зашел к нам во двор, к нему вышел папа. Они стояли и разговаривали, и, кажется, я догадывался, о чем. Затем оба направились к крыльцу. Заглянув в дом, папа окликнул меня. По моему телу прошла дрожь, и я почувствовал легкий холод. В миг я понял, что все, что творил, было не благородством, а хулиганством, будто я себя только оправдывал.
Я робко вышел к ним. Никогда я еще не видел соседа так близко. Впервые я мог разглядеть его лицо – вблизи оно казалось мягче, брови не так нахмурены, а губы не так сжаты. Теперь он мне казался не таким угрюмым и устрашающим, но по-прежнему страшно строгим. Сосед посмотрел на меня, и я знал, о чем сейчас пойдет речь.
– Зеленый – не лучший цвет для забора, не так ли?
– Нет, нормальный, – ответил я тихим голосом.
– Какой цвет посоветуешь?
– С-серый, – еще более робко пробормотал я.
– Хм… – он нахмурил брови, – пожалуй, интересное решение. Так и сделаю.
Мне было стыдно, но я не понимал, почему он не ругается, не злится, и даже наоборот – соглашается со мной.
– Может быть, ты поможешь нашему соседу покрасить забор? – вдруг вмешался папа.
– Помогу, – виновато произнес я.
– Вот спасибо! – радостно сказал сосед, он улыбнулся, и его лицо покрылось множеством морщинок. – Жду тебя завтра.
И отец направился его провожать. Я не понимал, зачем пере-крашивать забор, при чем здесь я?
На следующий день отец отвел меня к соседу, тот уже ждал меня с краской и кистями. Почти сразу мы принялись за работу. Он показывал мне, в каком направлении нужно красить, как макать, как прокрашивать сложные участки. Я привык к его добродушному выражению лица. Позже я уже не понимал, как мог недолюбливать его, совсем не зная, каков он? Как видел в нем злодея? А нужно было только узнать его поближе. Впервые я поменял мнение о человеке так быстро. Эту перемену я не могу забыть.
КАРАМЕЛЬКИ
Помнится, как-то раз у нас было три урока, домой я пришла рано. Мама была дома, сестра в школе. А я прибежала, вдохновленная идеей одноклассницы: она принесла карамельки из сахара, сделанные, по ее утверждению, ею самой. Впрочем, это было не так уж и сложно, весь процесс она описала мне на перемене, и я решила, что для первоклассницы это плевое дело.
А именно: нужно было взять ложку сахара, подержать ее над огнем, пока сахар не растает. Полученный сироп поместить на донышке перевернутого стакана, предварительно смазанного маслом, и ждать, когда сахарные медальки застынут, и можно лакомиться сладеньким.
Дома я бросила портфель в прихожей и как есть, в форме, забежала на кухню. Мама делала генеральную уборку и находилась в это время в гостиной. Она заметила мое появление, но решила не прерываться. Я позвала ее, мне очень хотелось поделиться с ней интересным рецептом, но в ответ услышала лишь: «Сейчас». А это значит, что она слишком занята и мне пора приступать к своему эксперименту самостоятельно.
Долго я с ложкой в руках смотрела на сахарницу, не решавшись начать. Но услышав звук пылесоса, я поняла, что мама будет еще не скоро, и моя рука будто под воздействием какой-то силы потянулась к столу. Я черпнула сахар. Стоп. Мне ведь надо зажечь плиту. Вот мама разозлится, думала я и вместе с тем доставала спичку из коробка. Признаться, задуманное мной удалось с третьего раза. Я поспешила к столу, где меня ждала моя ложка. Приставила табурет к плите, забралась на него вместе с прибором. Все, держу ложку. Все во мне трепетало. Я не могла сдержать улыбку, ведь была уверена, что все трудное позади, причем пройдено мной вполне успешно. Дело за малым – вылить сироп на стакан. А стакан же я не приготовила! А сахар уже закипал. Я обернулась к столу, пытаясь взглядом наткнуться на что-то вроде стакана, при этом продолжала держать ложку над огнем. Вдруг совершенно неожиданно я почувствовала адское жжение на запястье. Повернувшись к своей руке, я увидела на тыльной стороне ладони сироп, который уже застывал прямо у меня на руке. Мой крик оказался громче пылесоса и мама вбежала на кухню.
Руку под холодную струю воды. Мама пока не показывала злости. Она пыталась меня утешить, гладила по голове и говорила, что все будет хорошо. Но я знала: сейчас она обработает мне ожог, все придет в норму. Только тогда мама начнет ругаться, нельзя допустить, чтобы я еще что-нибудь натворила без нее. Но я и так это поняла, я и сама больше не хочу делать что-то без нее.
Сейчас я смотрю на свою правую руку, на тот шрам, и не могу забыть ту боль.
