Судьба (…) приводит в движение одно посредством другого,
сближает вещи самые отдаленные и переплетает события,
казалось бы, ничего общего друг с другом не имеющие,
так что исход одного становится началом другого.
Плутарх
Эта фраза Плутарха настолько точно выражает чувства, которые владели мною по завершении сбора материалов для этого рассказа, что лучшего эпиграфа я не мог и пожелать. А началось все с того, что, поддавшись настоятельным уговорам жены, заручившись ее обещанием помощи, я приступил к разбору документов покойного отца – работе, от которой под различными поводами отлынивал около 3 лет. Работа шла бойко, пока в папке с перепиской под № 119 я не обнаружил письмо из Москвы от Киры Иосифовны Гиоевой, датированное 10.10. 1977 г. Письмо было написано за 3 месяца до ее гибели, о чем рукой отца сделана следующая запись: «Трагически погибла 8.01. 1978. Поэтому я не успел продолжить переписку для выполнения ее просьбы». А просьба заключалась в поиске и уточнении некоторых данных, касавшихся ее родственников по материнской линии.
Начиналось письмо так:
«Дорогой Миша! Поскольку ты историк, думаю, для тебя будет интересно узнать о том, что я состою в близком родстве (по линии моей матери) с очень известным в революционном русском движении человеком – знаменитым народовольцем, большим другом К. Маркса и Фридриха Энгельса, первым переводчиком «Капитала» на русский язык – Лопатиным Германом Александровичем ».
Поскольку Кира Иосифовна была одной из наиболее ярких фигур, с которыми мне довелось встречаться в детстве, а также помня об искренней и взаимной привязанности ее к моей матери, я решил в меру возможностей выполнить ее последнюю просьбу, освещая вопросы в той последовательности, в которой они поставлены в письме.
Отцом Киры Иосифовны был первый образованный человек из фамилии Джиоевых, уроженец аула Регах Нарского прихода, Джиоев Дахцико Гаджиевич, по документам Иосиф Георгиевич Гиоев (1855 – 1907).
Именно с его легкой руки большая часть Джиоевых стала в документах употреблять фамилию Гиоевы. После окончания церковно-приходской школы Дахцико нанялся помощником в геологоразведочную партию. Смышленый, уважительный парень полюбился гео-логам и с удовольствием принял их предложение поехать в Санкт-Петербург для продолжения учебы. Дахцико блестяще воспользовался предоставленной ему уникальной возможностью. В 1884 году с отличием окончив Петербургский химико-технологический институт, Иосиф дослужился до звания генерала тяги Его Императорского Величества. В годы обучения К. Л. Хетагурова в Петербурге встречался с ним на собраниях землячества, помогал материально. Затем Дахцико помог поэту избежать высылки за пределы Кавказа, воспользовавшись хорошими отношениями с генерал-лейтенантом П. И. Томичем из Министерства внутренних дел, сложившимися во время совместной службы на Кавказе (в 1876 году Петр Иванович Томич был назначен главным инспектором Военно-Грузинской дороги). И.Г. Гиоев руководил рядом крупных дорожно-строительных объектов на Северном Кавказе и Закавказье, курировал проект постройки Военно-Осетинской дороги. Умер в городе Батуми, похоронен в приделе Осетинской церкви во Владикавказе.
Мать Киры Иосифовны – Мария Александровна – происходила из старинной дворянской фамилии Лопатиных – Лиловых.
«Мой дедушка – Лилов Александр Ильич – был директором мужской гимназии в Тифлисе, и Герман Александрович несколько раз скрывался в его доме». К.И.
Лилов Александр Ильич (1832—1890) — педагог и писатель, происходил из духовного сословия. Образование получил в Нижегородской духовной семинарии, затем учился в казанской академии, был в ней бакалавром. Потом работал учителем, инспектором и, наконец, директором тифлисской мужской гимназии. Самая крупная из ученых работ А. Лилова «О так называемой Кирилловской книге» и сегодня является одним из ценных пособий по истории раскола Русской православной церкви. В журнале «Православный Собеседник» напечатано несколько исследований А. Лилова по истории Юго-западной России, а также его описание соловецкой библиотеки. А. Лиловым был издан учебник для сов-местного изучения русского и латинского языков (1876).
Двоюродный дед Киры Иосифовны Герман Александрович Лопатин родился 5 января 1845 года в Нижнем Новгороде в семье потомственного дворянина, действительного статского советника Александра Никоновича Лопатина (1815–1888) и Софьи Ивановны Лопатиной (урожденной Крыловой), двоюродной сестры великого баснописца. Александр Никонович служил в Ставропольской окружной Казенной палате, дослужился до председательского кресла и до чина действительного статского советника. Он с усмешкой вспоминал школьные годы: «Когда я поступил в школу, меня аттестовали так: “Способности хорошие, поведение хорошее, успехи слабые и плохие”. – А я в генералы вышел». – Казенная палата ведала сбором налогов прямых и косвенных. Это сулило доходы прямые и «косвенные». Однако Александр Никонович довольствовался жалованьем. Он любил цитировать святого Тимона Афинского: «Человек может стать честным в любое, даже самое скверное время». За безупречную службу А.Н. Лопатин был награжден орденами св. Владимира и св. Станислава. Он был одним из создателей первого в губернии союза потребителей. Во время русско-турецкой войны 1878-1879 годов являлся товарищем (заместителем) председателя Ставропольского отделения Красного Креста. Благодаря такой позиции коллеги, хотя и кланялись в пояс, но не любили своего начальника, как и многие в городе. Исключением был директор гимназии Неверов, которому и по должности, и по имени – Януарий – следовало веять холодом, а у Лопатиных все расцветали: «Нынче Май Михалыч пожалует». Александр Никонович восхищался его талантами: «Надо же, идеалист и вместе практик!» После чаепития, когда Лопатин старший с Неверовым удалялись в кабинет, Януарий Михайлович кивком приглашал Германа с собой. Пытливый гимназист мог часами слушать их беседы о столпах русской демократии и литературы. Именно Неверов оказал влияние на формирование революционера Германа Лопатина. Тот самый Неверов, о котором в 1893г. Коста Хетагуров напишет:
«Мы шли за ним доверчиво и смело,
Забыв вражду исконную и месть,
Он нас учил ценить иное дело
И понимать иначе долг и честь…»
Януарий Михайлович Неверов – уроженец села Верякуши Ардатовского уезда Нижегородской губернии. Судьба уготовила ему безрадостное детство и юность. Отец, – сын местного протоиерея, занимался частной адвокатурой, мать – внебрачная дочь помещика. Родители постоянно ссорились. В результате травмы, полученной матерью во время беременности при одной из домашних ссор, Януарий родился слепым на один глаз. Грамоте его научила… дворовая крестьянка деда. А далее он – самоучкой! – овладел тремя языками и игрой на фортепьяно. По настоянию матери мальчика отправили в Арзамасское уездное училище. Каникулы Януарий часто проводил в деревне Дивеево Нижегородской губернии, где встречался со схимником Серафимом Саровским, укрепившим в нем глубокое религиозное чувство. Приехав в 1827 году в Москву, 16 летний, провинциальный юноша за год подготовился к экзамену и поступил на словесный факультет Московского университета, который с отличием окончил со степенью кандидата филологических наук. Одновременно с Неверовым в Московском университете учились Белинский, Лермонтов, Герцен, Огарев, Станкевич, Гончаров! Общаясь с университетской молодежью, он посещал литературные вечера, концерты. В 1831 году возник организованный Станкевичем литературно-философский кружок, сыгравший большую роль в идейной жизни России. Неверов стал его активным участником. В острых дискуссиях формировалось гуманистическое мировоззрение передовых людей России, закладывались основы будущих перемен. По состоянию здоровья в 1850 году Неверов переводится в Ставрополь в должности директора мужской классической гимназии. Во время его руководства гимназия стала одним из лучших учебных заведений в России. Эту гимназию в 1861 году окончил с золотой медалью Герман Лопатин, а в 1871 учеником Неверова стал К. Л. Хетагуров, тепло вспоминавший время учебы и своих преподавателей. Кстати, когда Коста впервые приехал в Ставрополь, то нашел первый приют у Лопатиных на улице Властовской (ныне Маршала Жукова). И лишь потом он поселился в доме художника Смирнова, где сейчас размещена мемориальная экспозиция.
Многие ученики Неверова стали профессорами, академиками, просветителями. Из стен Ставропольской гимназии вышли историк А. Трачевский, востоковеды К. Патканов, Г. Кананов, журналист и писатель А. Кешев, академик, основатель научной школы прикладной теории упругости А. Динник и другие. К концу 1878 года здоровье Неверова резко ухудшилось, он почти потерял зрение и был вынужден подать в отставку. Александр II, присвоивший ему титул тайного советника, предложил должность сенатора. Но Неверов отказался, сославшись на то, что недостаточно хорошо знает законы. Тогда император назначил его членом Совета Министерства народного просвещения. В 2006 году Министерством образования Ставропольского края были учреждены Неверовские педагогические чтения, а это значит, что дело просветителя живет.
В 1861 году Герман Лопатин в возрасте 17 лет переехал в Петербург и поступил на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета, где с головой окунулся в водоворот бурной студенческой жизни. Он сблизился с революционно настроенными студентами «ишутинцами», однако актив-ного участия в революционной деятельности не принимал, так как не разделял их взглядов.
В 1866 году Лопатин окончил университет. Остался жить в Санкт-Петербурге, от научной и служебной карьеры от-казался. В 1866 году он впервые был заключен на два месяца под стражу в Петропавловскую крепость в ходе широкой кампании арестов, последовавшей за покушением революционера-террориста Д. Каракозова, двоюродного брата M.А. Ишутина, на императора Александра II. Герман Лопатин не был сторонником тактики индивидуального террора и считал, что убийство царя не может послужить толчком для побуждения народа к социальной революции. После 2 месяцев заточения в Невской куртине Петропавловской крепости, будучи освобожденным за отсутствием улик, Герман написал диссертацию, которую признали превосходной. В1867 году ему единогласно присвоили степень кандидата университета. Но карьера по-прежнему не прельщала Лопатина. В то время Джузеппе Гарибальди поднял итальянцев на борьбу с папским Римом за свободу и объединение Италии. Волонтеры со всего мира собирались под знамена Гарибальди, и Лопатин тоже решил посвятить себя этой борьбе. В ноябре 1867 года Герман нелегально выехал в Италию, однако и тут его ждало разочарование – он опоздал, – папские войска при поддержке французской армии разбили гарибальдийцев под Ментаной. Раненный Джузеппе был схвачен и сослан на остров Капрера.
Разочарованный, усталый и оборванный, без средств, Лопатин покинул Флоренцию и пешком отправился в Ниццу для встречи с Герценом, в надежде обрести какую-либо ясность в мыслях перед возвращением на родину. В доме Герцена молодой человек встретил теплый и радостный прием.
– О, – сказал Александр Иванович, – да мы с вами одного поля ягоды: я тоже кандидат университета. И тоже выученик физико-математического.
После рассказа о походе Лопатина под знамена Гарибальди, тронутый революционным порывом молодого земляка, Герцен вспомнил слова Байрона, написанные полвека назад: «Если нет возможности бороться за свободу у себя дома, борись за дом соседа». Говорили много о России, о делах, о людях, зашел разговор о Чернышевском, некоторые доводы которого Герман воспринимал критически. По ходу беседы молодому революционеру многое становилось ясным и понятным, не так как в Петербурге, впервые он почувствовал свою причастность к большому делу, ради которого стоило бороться и жить. В конце беседы он заверил, что на родине есть люди, готовые сделать все, чтобы вернуть России ее великого гражданина. На этом разговор о Чернышевском был закончен, а Герман дал себе зарок осуществить мечту А.И. Герцена. Александр Иванович высоко оценил проект Лопатина об изучении народного хозяйства, экономики России, предпосылок будущей революции.
– За Россию держись до последней возможности и возвращайся в Россию при первой возможности, – напутствовал он Германа. Это была их первая и последняя встреча. Умер Герцен в Париже 9 (21) января 1870 года.
По возвращении в Санкт-Петербург Г. Лопатин вместе с Феликсом Вадимовичем Волховским (1846–1914) создает революционное «Рублевое общество» для изучения экономики страны, быта народа, его способности восприятия идей социализма, а также распространения революционной литературы среди крестьян. «Рублевым» общество было названо потому, что вступительный взнос в него равнялся 1 рублю. За эту деятельность в январе 1868 года Г. Лопатин был арестован и провел 8 месяцев в Петропавловской крепости, на воротах которой какой-то отчаянный шутник написал: «Здесь временно помещается Петербургский университет». Из заключения следственной комиссии следовало, что: «Следственная комиссия по делам политическим, высочайше утвержденная, не располагает достаточными основаниями для возбуждения судебного преследования, однако располагает достаточными основаниями для административного, внесудебного. Первое предпочтительнее. Посему надлежит продолжить разыскания, продлив меру пресечения, что никоим образом нельзя счесть несообразным с эпохой милости и правды, ибо арестованным дозволено чтение не только литературы духовной, но и светской: чрезвычайно полезной «Коммерческой энциклопедии» и чрезвычайно занимательного трактата «О комплектовании кавалеристских полков лошадьми». За недостаточностью улик тюремное заключение было заменено ссылкой в Ставрополь. С 1869 года ссыльный Герман Лопатин становится чиновником для особых поручений при местном губернаторе. В местной библиотеке занимается общественно-просветительской деятельностью с учащейся молодежью и изучает труды Карла Маркса. В том же году его снова арестовывают. По нелепой случайности его письмо обнаруживают у одного из товарищей, арестованного по «Нечаевскому делу». Лопатин был помещен под арест в гарнизонной гауптвахте, откуда бежал. Несколько дней скрывался в мазанке отставного солдата-кавказца Кузьмы Косого, а когда ретивости у местных жандармов поубавилось, доскакал верхом до Ростова на Дону, где, не торгуясь, продал коня и поездом выехал в Петербург. Под стук колес в голове рождались планы, неутолимая жажда действия переполняла душу. Сразу же по прибытии он помчался в «скит», так Герман с товарищами называли тесную квартирку Михаила Негрескула на 14 линии Васильевского острова. Здесь его ждали неприятные новости. Худенькая, изможденная, на второй половине беременности Машенька Негрескул сообщила, что мужа, который ненавидел Нечаева, заточили в Петропавловскую крепость по делу этого мерзавца. За каждое свидание плац-майор вымогает по 25 рублей, а у Миши обострилась чахотка. Тревожные новости приходили и из Вологодской губернии, где в уездном городе Кадников отбывал ссылку отец Машеньки – Лавров П.Л..
Лавров (Миртов) Петр Лаврович (1823–1900), полковник артиллерии, профессор, математик, философ, публицист, один из идеологов народничества, родился в селе Мелехове Великолукского уезда Псковской губернии в дворянской семье. В конце 50-х – начале 60-х годов Лавров активно участвовал в общественной жизни страны. В 1861–1863 гг. он возглавлял издание «Энциклопедического словаря, составленного русскими учеными и литераторами» и являлся негласным редактором журнала «Заграничный вестник». В 1866 году Лавров был арестован по обвинению в распространении «вредных идей» и по приговору военного суда сослан под надзор полиции в Вологодскую губернию.
Полный жажды действия, Герман мгновенно принял решение взяться за дело, которое в мыслях окрестил «практически невозможным». Обрядившись отставным офицером, надел дворянскую фуражечку с красным околышем и, прихватив ставропольское наследство – бурку, башлык и револьвер, отправился в путь. Из Питера в Москву, затем в Ярославль по железной дороге, затем лошадьми мимо Вологды до Кадникова – 4221/ 2 версты по кандальному тракту от Москвы. Чтобы сбить с толку ямщика, сначала заехал на постоялый двор, где снял «господский номер», заплатив за два дня вперед. И лишь потом отправился к жилищу П. Лаврова. Дверь отворил Петр Лаврович, увидев в облике гостя нечто военное, сухо осведомился о цели визита, но когда Герман представился и сообщил, что он от Мани и приехал за ним, Лавров преобразился, появился румянец, плечи расправились: – Согласен ехать хоть сию минуту! После того как обсудили план побега и заметания следов, Лопатин укоротил своему подопечному волосы и бороду. На постоялом дворе барин сказался больным и попросил не беспокоить. А вечером они уже мчались по заледенелому тракту. В дорогу Герман обрядил Лаврова в огромный медвежий тулуп, а лицо подвязал платком, спрятав бороду. Конспирация оказалась не лишней, в Грязновце, на ямской станции, при перемене лошадей беглецы столкнулись с жандармским полковником фон Мерклином, ненавидевшим Лаврова. Тот, не узнав Лаврова, прошел мимо, грохоча саблей, и лишь зло глянул в их сторону. По прибытии в Петербург Петр Лаврович остановился у друзей в Конногвардейском переулке. Все шло гладко, однако прекрасный план побега чуть не дал сбой – шла пасхальная неделя, присутствия закрылись, некому было поставить визу в паспорт. Пришлось ждать под Лугой дня, когда на «законном» основании, по заграничному паспорту Германа Лопатина, Петр Лавров, благополучно покинув Российскую империю, отбыл в Париж.
И Лопатин, несколько месяцев спустя получив себе паспорт на чужое имя, тоже эмигрировал в Париж. В начале лета 1870 года Герман приехал в Швейцарию для разоблачения «иезуитских» действий С.Г. Нечаева. Нечаев был одной из самых мрачных и отрицательных фигур в русском революционном движении второй половины XIX века. Создатель тайной организации «Народная расправа», сторонник самых крайних грязных и провокационных методов для достижения конечных целей революции, которую Нечаев понимал исключительно как разрушение всего прежнего гражданского порядка, всего образованного мира, всех законов, приличий, общепринятых условий. Методы мистификации и насилия, применявшиеся Нечаевым, подлое убийство студента Петровской Академии И. Иванова лишь за то, что он возмущался его диктаторскими замашками, превратили его как в глазах общественности, так и в глазах многих революционеров в «чудовище» и вызвали резкую реакцию отторжения в России. В то время как его товарищей судили в Петербурге, Нечаев сумел укрыться за границей. К суду было привлечено 79 человек, в том числе и люди, не имевшие к нечаевщине никакого отношения, как Г. Лопатин и М. Негрескул. Однако если на А.И. Герцена Нечаев произвел однозначно негативное впечатление, то М.А. Бакунин и Н.П. Огарев, попали под его влияние, приняв за правду его мистификации. В Цюрихе, под давлением неопровержимых доказательств, приведенных Г. Лопатиным, Нечаев сознался во всем. На следующий день Бакунин писал любезному другу Нечаеву: «Вы, мой милый друг, – и в этом состоит главная, громадная ошибка – Вы увлеклись системою Лойолы и Макиавелли: первый предлагал обратить в рабство целое человечество, другой создать могущественное государство, все равно монархическое или республиканское, так же народное рабство; влюбившись в полицейско-иезуитские начала и приемы, Вы вздумали основать на них свою собственную организацию, свою тайную коллективную силу, так сказать, душу, и душу всего Вашего общества. Прямые, резкие обвинения Лопатина были высказаны Вам в глаза тоном уверенности, которая не допускала даже возможности сомнения в истине его слов. Он торжествовал… Я не могу Вам выразить, мой милый друг, как мне было тяжело. Значит, все наше дело прониклось протухшею ложью, было основано на песке. Значит, Ваш Комитет – это Вы с хвостом из двух, 3–4 человек, Вам подчиненных или действующих, по крайней мере, под Вашим преобладающим влиянием. Значит, все дело, которому Вы так всецело отдали свою жизнь, лопнуло, рассеялось как дым вследствие ложного, глупого направления, вследствие Вашей иезуитской системы, развратившей Вас самих и еще больше Ваших друзей. Итак, я объявляю Вам решительно, что все до сих пор прочные отношения мои с Вами и Вашим делом разорваны».
В 1872 году правительство Швейцарии выдало Нечаева России как уголовного преступника. Умер он в тюрьме от асцита и цинги в 1882 году.
В Швейцарии Лопатин предпринимает безуспешную попытку сплотить русскую революционную эмиграцию. Разочарованный, он выехал в Париж. По прибытии он направился на улицу Шерш-Миди 47, где встретился с парижским представителем Генерального совета Интернационала Полем Лафаргом, мужем дочери К. Маркса, очаровательной Лауры, и отцом маленького Этьена, которого все называли Шнапсом или нежно – Шнаппи. За обедом Поль поинтересовался, какое вино предпочитает Герман, тот, совершенно не разбираясь в вине, с видом знатока ответил – Бордо, мьсе. Поль, разливая вино, заметил «Мой тесть утверждает – человек, не знающий толк в винах, не способен ни на что путное». После обеда, с рекомендательным письмом к Марксу в кармане, Герман распрощался с гостеприимным семейством. Надо было спешить в Лондон. Летом 1870 года он пересек Ла-Манш и остановился в курортном городке Брайтон. На малолюдном пляже Лопатин разделся и ринулся в воду, смывая усталость от ставропольской гауптвахты, поездки за Лавровым, гадкий осадок от суда над Нечаевым и разочарование душной, заплесневевшей швейцарской эмиграцией. В доме Маркса Германа встретили радушно, 25 летний русский богатырь пришелся по душе всем домочадцам. Отец семейства, прочтя письмо Лафарга, который характеризовал Германа: «Он хоть и русский, но не бакунинской стаи», по ходу беседы все больше проникался симпатией к Лопатину. Маркс, изучавший русский язык, назвал своими учебниками книгу А. Герцена «Тюрьма и ссылка» и Н. Флеровского (настоящее имя Вильгельм Вильгельмович Берви) «Положение рабочего класса в России» (1869). Работу Флеровского Маркс характеризовал как добросовестное исследование, убеждающее в неизбежности и близости грандиознейшей русской революции. Затем обсудили дела, Маркс доверил Лопатину перевод «Капитала» на русский язык. Герман, готовый тотчас приступить к работе, стал прощаться, его не отпускали, предлагали ночлег, но он решил, что это чересчур. – В этом доме тебя всегда ждет куверт, – сказала на прощание очаровательная хозяйка дома, снабжая Германа в дорогу увесистыми сэндвичами. Безотлагательно переехав в Лондон, занялся переводом, работа спорилась, а в сентябре 1870 года случилось еще одно знаменательное событие – он был введен в состав Генерального совета I Интернационала. Все складывалось хорошо, однако Лопатина угнетал факт пребывания в неволе Н.Г. Чернышевского, практически неизвестного просвещенной Европе. Герман стыдился не отсутствия переводов Чернышевского на немецкий, французский или английский языки, он стыдился политической смерти великого мыслителя, единственного человека, способного сплотить прогрессивные силы России. Надеясь на удачу, силу и ловкость, вдохновленный опытом вызволения из ссылки П. Лаврова, Лопатин решил в одиночку осуществить эту дерзкую акцию, которую они с Даниельсоном в шутку окрестили коммерческим проектом.
Окончание следует.