* * *
Ты улетела…
Улей тела
Разбужен клокотаньем рифм.
Каллиграфический алиф
Пронзает блеск твоих олив.
Томятся Климт и Донателло…
И я с тебя срываю лиф
И восклицаю: «Это верно!»…
Юдифь над телом Олоферна.
Ты прежде голову мою,
Не отсеченную в бою,
Омой лиахвскою водою,
А после мирро этих скал
Пролей на олово виска,
Чтобы вселенская тоска
С Казбека шапкою седою
Могла сравняться в эти дни.
И нартской арфой помяни…
Ты стонешь музою моей,
Ты станешь музыкой моей,
Многоязыкой и мятежной.
И за Хребтом, и до Хребта
Пусть торжествует Красота
В эпоху глупости кромешной,
В той заметеленной и снежной
Стране, где жил один народ,
Что знал мой род и пил мой ронг…
…Все это лира мне лгала
В тот час, когда спускалась мгла
На город бедного Дзауга…
А обнаженная округа
Зимой холодною плыла
Над старым домом и над лугом.
* * *
А дальше так — меж Сциллой и Харибдой
Веди «Арго» мой правдою ли, кривдой,
Туда, где попираются каноны,
По золотому волосу Юноны.
Между Харибдой, Сциллою коварной
Перо скользит… и не о пляжах Варны
Чернила грезят, не о вкусе мидий,
А о Колхиде губ твоих, Колхиде
плеч. К чему мне плечи снятся,
Которые бретельками стеснятся?
Мидаграбина грохот еле слышен.
Нет мидий, нет Медеи. Ниже, ниже.
Ни слова о гетерах. Лучше дай
Набухший ирис, чувственный миндаль.
А дальше — препоясывая чресла
Предчувствую, что присно
будет пресно.
Что все не те и все не так, зане
Мне снятся губы, плечи снятся мне…
И… в точке, где сплетутся, так и знай,
Луна с каким-то нервом, — будет рай.
* * *
Касаться губ твоих, казаться
Невозмутимым и прямым.
Над белой простынью форзаца
Произношу: «Алиф. Лям. Мим».
Мой Владик тучами задавлен,
И в эту бурю, как назло,
Воспоминание о дальнем
Без спросу к сердцу подошло…
Ни стихотворцем и ни замом —
Наивным парнем в ГМИ,
Молчу пред уст твоих Сезамом,
Предчувствуя: «Они мои…»
Прости за славу, за катарсис,
За слово, за Москву, за баб…
Мечтал я гордым быть, как Дарси
И неподкупным, как Зобар…
Но синтаксис непредсказуем,
Поэтика предрешена.
Пью разобщенность наших судеб —
До дна мои стихи, до дна!..
Мой город тучами затянут,
Лишь солнце отторгает мглу…
Зачем же пушкинской Татьяной
Ты появилась на балу?..
Тебе не сделаться моею,
Но в эту бурю, в эту боль…
За все, за все, чем я владею,
Хочу с груди твоей камею,
И этот взор, и эту шею,
И эту глупую любовь…
«ДАРЬЯЛ»
Сияла лампа юности моей
Над городом, похожим на корабль,
Не знавший моря. Старый канделябр
Молчал, давно забывший воск ночей.
Я много думал, мало говорил.
Я молод был. Над городом парил
Тлетворный дым порывного застоя.
Ахматова глядела на часы…
Благословенье утренней росы
Не занимало моего покоя.
«Дарьял» тогда царил в сердцах повес,
Хотелось мне безудержных словес
И я глазел молитвенно на руны,
В которые дарьяльские сыны
Вплетали боль и память новизны,
Распятую вопросами Неруды.
Мне комплексы снискали славу, но
В ту пору было все предрешено…
Я был нелеп. Меня желала дура.
Роились рифмы про Владикавказ.
Но Бекуров садился за рассказ,
И продолжала быть литература.
* * *
И длится век, покуда длимся мы,
В зимы московской веруя прогнозы.
Я — рыцарь метафизики Спинозы…
Антагонист Аквинского Фомы.
Мир соткан из поэзии и лжи.
Но человек из лирики и прозы.
Не свадьбы расплетают девам косы,
А жизнь.
О, Сущий мой! Несущий мне печаль
И радость, и шафрановую шаль,
Заветно обнимающую плечи
одной,
Чьим взором ты меня обрек
На горестное иго этих строк,
Пошли мне вечность.
И Рай пошли мне, Вседарящий мой,
Не на земле, не летом и зимой,
А там, куда базальтовые своды
Указывают шапкой ледяной.
И там, куда герои из похода
Приходят после схватки огневой.
Возрадуйтесь же веку вопреки,
Стихи читая эти на рассвете,
Как праведники радуются смерти,
И как поэты новой ждут тоски.
* * *
Чадрой укройся, приоткрой чадру…
Блесни кровавым солнцем из-за мрака,
Сурьмою улиц, пеплом Зодиака,
Рукой моей, скользящей по бедру.
Перу дозволь писать твои шаги
По сцене, по судьбе моей. Солги,
Что нет имен до моего и после,
Что нет глагола более Любви…
Произноси меня в стихах и в форсе,
Провозгласи меня. Благослови.
И я не роз обман тебе воздвигну —
Ужели мне воздастся по делам?
Миндальным веткам, горлицам, стволам
Плакучих ив, я не слагаю гимнов.
Но тополю, ступням твоим — смогу,
Не лгут в любви. — И часто я не лгу.
За камфорных ночей цветущий лавр,
Где маятник души моей двутавр
Качает, колыбельно завывая,
Где вьюгу поит рана ножевая
Бессмертия, приди ко мне, как дар.
Как Божий дар, любовь моя живая.
