Предгорья Северного Кавказа в границах со-временной Республики Северная Осетия-Алания в эпоху поздней бронзы – раннего железа были на-селены племенами – носителями кобанской археологической культуры.
Располагаясь между «метрополией» (горная зона Центрального Кавказа) и соседними инокультурными массивами (племена юга современной России, Северного Причерноморья, Приднепровья и др.) кобанское население предгорно-равнинной полосы Северной Осетии в определенной степени выступало в роли контактной среды между ними. С этим, а также с зонально-географическим фактором связаны некоторые особенности материальной культуры памятников кобанской культуры рассматриваемого субрегиона.
В исследовании данного вопроса важную роль играют обширные материалы Эльхотовского некро-поля кобанской культуры. Памятник открыт в 1996 г. отрядом археологических разведок Института истории и археологии РСО-А (начальник отряда В.[Х.] Т. Чшиев). Раскопки памятника производились с 1996 по 2005 г. Эльхотовским отрядом Архео-логической экспедиции Института истории и археологии РСО-Алания, возглавляемым автором работы.
Также для прояснения рассматриваемой тематики большое значение имеют материалы остальных известных на сегодня памятников предгорно-равнинной части РСО-Алания: Змейское, Среднеурухское, Комсомольское, Эльхоткомское, Гизельдонское, Карагасыобау, Николаевское, Дур-Дур-5 (Кауат), Блин-Гора 1, Моздокское и Чернореченское поселения, а также артефакты Николаевского, Заманкульского, Моздокского, Змейского и Комаровского могильников (рис. 1).
Благодаря своему расположению – между «метрополией» кобанской культуры – высокогорья Центрального Кавказа и территориями, населенными племенами скифо-савроматского культурного круга, памятники кобанской культуры предгорно-равнинной части Северной Осетии в определенной степени выполняли роль контактной зоны. Несмотря на перспективность данного района в плане археологического исследования, планомерная работа по обобщению и анализу материалов памятников кобанской культуры рассматриваемого субрегиона ранее не проводилась, что предполагает актуальность исследования. Анализируемые и вводимые автором в научный оборот археологические материалы позволяют заполнить лакуну, образовавшуюся для исследования памятников эпохи поздней бронзы – раннего железа предгорий Северной Осетии.
Плодотворное исследование кобанской культуры началось со времени открытия в последней трети 19 века известного Верхнекобанского могильника, давшего название новой археологической культуре. Вскоре после открытия Верхнекобанского (Кобанского) могильника начались работы по выявлению и изучению памятников новой самобытной культуры Кавказа. Огромную роль в этом процессе сыграла большая, часто подвижническая работа, проделанная учеными русской археологической школы – А.С. и П.С. Уваровыми, Г.Д. Филимоновым, В.И. Долбежевым, В.Б. Антоновичем, А.А. Бобринским и другими.
Подчеркнем, однако, что на фоне успешного научного ис-следования материалов кобанской культуры в целом, территория предгорной части Северной Осетии резко выделялась слабым специальным исследованием. В 30-х гг. 20 в. А.А. Иессеном и Б.Б. Пиотровским были раскопаны 4 погребения Моздокского могильника. В 1954 г. В.П. Любиным было выявлено Верхне-санибанское (Гизельдонское) поселение; 1957 г. – Д.В. Деопиком и Е.И. Крупновым произведены раскопки Змейского поселения; 1965 гг. – В.А. Кузнецовым открыты Николаевское поселение и одноименный могильник. В 1970 г. им же раскопано одно погребение Заманкульского могильника. В 1970 г. Т.Б. Тургиевым были раскопаны 13 грунтовых погребений Николаевского могильника, выявленного ранее В.А. Кузнецовым. В этом же году М.П. Аб-рамовой были исследованы 10 погребений Комаровского могильника. В 2013 г. М.А. Бакушевым выявлен и исследован новейший Змейский могильник кобанской культуры.
ИСТОРИОГРАФИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ ПАМЯТНИКОВ
КОБАНСКОЙ КУЛЬТУРЫ
ПРЕДГОРНО-РАВНИННОЙ ЧАСТИ СЕВЕРНОЙ ОСЕТИИ
Кобанская археологическая культура получила свое название от с. Верхний Кобан Тагаурского общества Северной Осетии, близ которого в 1869 г. был открыт обширный некрополь, который стал известен позднее в научных кругах под названием «Уаллаг Кобан», «Верхнекобанский могильник», «Кобанский могильник». Первые разрозненные находки предметов археологической культуры, названной впоследствии кобанской, были сделаны в Баксанском ущелье Кабардино-Балкарии, в районе р. Аргун в Чечне и близ с. Казбеги, в середине – последней трети 19 века. (Филимонов, 1878, с. 33–34).
В отличие от этих отдельных находок, смытые весенним разливом р. Гизельдон в 1869 г. многочисленные великолепные по исполнению бронзовые предметы из Верхнего Кобана сразу привлекли к себе внимание многих исследователей. Находки были собраны жителем с. Верхний Кобан Хабошем (Дударыко) Кануковым, на землях которого, собственно и располагался, как оказалось, этот погребальный памятник, и в 1881 г., представлены вниманию делегатов V Всероссийского Археологического съезда, про-ходившего в Тифлисе. Коллекция артефактов, собранная Х. Кануковым, произвела неизгладимое впечатление на делегатов съезда, коими были не только представители ведущих научных учреждений и сообществ Российской Империи, но и многочисленные зарубежные гости, после чего материалы кобанской культуры стали активно входить в научный оборот российской и мировой археологической науки.
Вскоре после открытия Верхнекобанского могильника начались работы по выявлению и изучению памятников новой самобытной культуры Кавказа. Огромную роль в этом процессе сыграла большая, часто подвижническая работа, проделанная учеными русской археологической школы – Алексеем Сергеевичем и Прасковьей Сергеевной Уваровыми, Георгием Дмитриевичем Филимоновым, Василием Ивановичем Долбежевым, Владимиром Бонифациевичем Антоновичем, Александром Алексеевичем Бобринским и другими (Уваров, 1887; Уварова, 1900; Антонович, 1882; Филимонов, 1878; Долбежев, 1888; Миллер, 1888).
В 1900 г. увидела свет монография почетного члена Московского археологического общества графини П. С. Уваровой «Могильники Северного Кавказа». Монография была итогом четвертьвековой истории изучения археологии Северного Кавказа и первым крупным изданием о кобанской культуре на русском языке. Используя результаты трудов Георгия Дмитриевича Филимонова, Владимира Бонифациевича Антоновича, Константина Ивановича Ольшевского, Эрнста Шантра, Рудольфа Вирхова, Александра Алексеевича Бобринского, Василия Ивановича Долбежева и многих других, а главное – результаты своих и А.С. Уварова разведок и раскопок, П.С. Уварова впервые опубликовала обширные материалы по археологии поздней бронзы – раннего железа Северного Кавказа и, отчасти, Закавказья. В этом же издании ею был опубликован большой фактологический материал из Верхнекобанского могильника. Кроме подробных описаний памятников, предметов археологии, их анализа, публикации в этом труде великолепных иллюстраций – рисунков, литографий, фотографий, Прасковья Сергеевна предложила в нем и свою датировку кобанской культуры, а также установила типологию одного из главных атрибутов культуры – кобанского парадно-боевого бронзового топора.
Однако основные вопросы изучения кобанской культуры были поставлены и стали успешно решаться уже в советскую и постсоветскую эпоху. Проблемы абсолютной и относительной хронологии, территории распространения, происхождения, развития и позднейшей трансформации культуры, взаимоотношения племен кобанской культуры с культурами киммерийско-скифского мира и смежными кавказскими и закавказскими племенами, кобанское искусство и технология производств, эти и многие другие вопросы стали предметом глубоких исследований таких ученых – археологов как А.А. Иессен, Б.Б. Пиотровский, Е.И. Крупнов, Б.А. Куфтин, А.П. Круглов, А.А. Миллер, О.А. Артамонова-Полтавцева, Б.В. Те-хов, А.Х. Сланов, В.И. Козенкова, О.М. Джапаридзе, Е.П. Алексеева, Р.М. Абрамишвили, Р.М. Мунчаев, В.И. Марковин, В.Б. Виноградов, И.М. Чеченов, Т.Б. Барцева, Н.Н. Терехова, С.Л. Дударев, Ю.Н. Воронов, В.Б. Ковалевская, В.В. Кривицкий, Л.Н. Панцхава, Я.В. Доманский, В.Г. Котович, О.М. Давудов, А.П. Мошинский, А.Ю. Скаков, В.М. Батчаев, В.Г. Петренко, А.Б. Белинский, Г.Н.Вольная (Керцева), Т.Н. Нераденко, Ю.А. Прокопенко и ряда других.
Так, в 1930–1950-е гг. вопросы кобанской культуры разрабатывались представителями советской школы исследователей в лице А.А. Иессена, Е.И. Крупнова, А.П. Круглова, А. А. Миллера, О.А. Артамоновой-Полтавцевой, Е.П. Алексеевой, Б.В. Техова. В частности, в трудах Александра Александровича Иессена большое внимание уделено вопросам металлургии древних племен Северного Кавказа, появлению и развитию уздечных наборов «новочеркасского типа», рассмотрены проблемы культурных связей Северного Причерноморья и Предкавказья с Балканским полу-островом и Эгеидой, Приуральем, Ираном. Исследования А.А. Иес-сена имеют важное значение для периодизации и хронологии кавказских материалов эпохи ранней и средней бронзы. Ис-следователь впервые в кавказоведении вводит в своих трудах понятие «металлургический очаг», обосновывает самостоятельность развития Прикубанского и Кобанского металлургических очагов, рассматривает вопросы взаимоотношений кавказских племен с племенами киммерийцев и скифов Украины и Предкавказья, связи Кавказа с древними культурами Передней Азии и Ближнего Востока. В 1933 – 36 гг. А.А. Иессеном, совместно с Б.Б. Пиотровским, был выявлен и исследован Моздокский могильник – важный памятник равнинной зоны центрального варианта кобанской культуры (Иессен, 1935; 1941; 1951; 1953; 1954; 1956).
Труды Андрея Павловича Круглова посвящены изучению археологических памятников Северо-Восточного и Северо-Западного Кавказа эпохи энеолита, ранней и средней бронзы, раннего железа (Каякент, Джемикент, Хорочой, Белгатой, Дарго, Долинское поселение, Нальчикский могильник и др.). Особое внимание А.П. Круг-лов уделял древнейшим оседлым земледельческо-скотоводческим бытовым памятникам региона эпохи III – II тыс. до н.э. А.П. Круглов стоял у истоков исследования каякентско-хорочоевской археологической культуры, внес большой вклад в исследование ее генезиса и развития. Также в работе ученого рассмотрены предскифские памятники Северо-Восточного Кавказа, в частности, раскопанный им могильник у с. Хорочой (Круглов, 1937; 1941; 1956; 1958; Круглов, Подгаецкий, 1941).
Александру Александровичу Миллеру принадлежит важная роль по организации в ГАИМК в 1923 г. специальной Северо-Кавказской археологической экспедиции. Под руководством А.А. Миллера экспедиция осуществила важные исследования на территории Кабардино-Балкарии. В частности, были исследованы такие памятники эпохи энеолита и бронзы как Агубековское поселение, Нальчикский могильник, Долинское поселение. В работах А.А. Миллера обобщается опыт археологического изучения древностей Северного Кавказа, преимущественно, его западной части, ставятся и решаются проблемы исторической характеристики местных памятников материальной культуры, их датировки и периодизации (Миллер, 1932; 1933).
Важнейшее значение в деле открытия, изучения, интерпретации древностей Северного Кавказа занимают труды Евгения Игнатьевича Крупнова (Крупнов, 1940; 1948; 1951 а; 1951 б; 1952; 1957; 1960; 1965; 1969; Деопик, Крупнов, 1961). В 1960 г. вышла в свет монография Е. И. Крупнова «Древняя история Северного Кавказа», которая является наиболее всеобъемлющим, после работы П.С. Уваровой 1900 г., обобщающим изданием, посвященным археологии Се-верного Кавказа и, в первую очередь, кобанской культуре. В книгу вошли не только материалы, полученные в процессе раскопок самого Е.И. Крупнова, в том числе такого интересного памятника как Змейское поселение, но и весь пласт накопленного к концу 1950-х – началу 1960-х гг. материала кобанской культуры. Е.И. Крупнову принадлежит и первая наиболее обоснованная схема разделения ареала кобанской культуры на локальные варианты и группы. В этом же труде Е.И. Крупновым была предложена наиболее проработанная и обоснованная хронология и периодизация кобанской археологической культуры. Впервые Е.И. Крупновым были введены в научный оборот материалы многих новых памятников, проведен анализ добытого материала. Была предложена картография памятников не только кобанской культуры, но и важных для сравнения других археологических объектов – курганов, могильников и т.д. Это обобщающее исследование стало базовым для многих последующих поколений исследователей кобанской культуры. В контексте нашего исследования важно то, что это был один из немногочисленных трудов, в котором были представлены и подвергнуты исследованию некоторые памятники кобанской культуры предгорной зоны Северной Осетии.
В 1950-е годы начинается плодотворная работа в сфере кобанской археологии Б.В. Техова. Багратом Виссарионовичем были проведены масштабные раскопки уникального по богатству источников Тлийского могильника кобанской культуры в Республике Южная Осетия, а также некоторых других памятников эпохи поздней бронзы – раннего железа, расположенных на южных склонах Главного Кавказского хребта. В опубликованных по материалам раскопок обобщающих многочисленных научных трудах Б.В. Теховым были проработаны вопросы, связанные с характеристикой материалов кобанской культуры на территории Республики Южная Осетия, их датировкой и периодизацией. Существенное место в трудах Б.В. Техова отведено также проблемам культурной атрибуции югоосетинских материалов эпохи поздней бронзы – раннего железа и этноязыковой принадлежности оставивших их племен. Одна из основных заслуг исследователя состоит в том, что он доказал единство материалов Тли и Кобани, составляющих, таким образом, памятники северной и южной групп кобанской культуры (Техов 1957; 1974; 1977; 1981; 1985; 1988; 1996; 2000; 2001; 2002; 2006).
В работе Ольги Антоновны Артамоновой-Полтавцевой «Культура Северо-Восточного Кавказа в скифский период» были рассмотрены и обобщены материалы памятников Чечни и Дагестана эпохи раннего железа. В частности, исследовательницей были интерпретированы и введены в научный оборот материалы могильников Исти-Су, Ани – Ирзо и Байси-Ирзо (Артамонова-Полтавцева, 1950).
В трудах Евгении Павловны Алексеевой рассматриваются проблемы трансформации кобанской культуры Центрального Кавказа в позднейший период ее бытования, освещаются вопросы этнической и социально-экономической истории древнего и средне-векового населения Северо-Западного Кавказа (Алексеева, 1949; 1971). В частности, ее работа «Позднекобанская культура Центрального Кавказа» до сих пор остается единственным специальным крупным исследованием, посвященным проблемам изучения последнего этапа бытования кобанской культуры Кавказа (Алек-сеева, 1949).
Важнейшим этапом в исследовании интересующего нас суб-региона – предгорий Северной Осетии-Алании, являются фундаментальные археологические исследования на территории пред-горных районов Северо-Восточного и Северо-Западного Кавказа д. и. н. Валентины Ивановны Козенковой. Благодаря 50-летней научно-полевой работе ею была развита, вслед за Е.И. Крупновым, научная база концепции ареального членения кобанской культуры, важное место в которой занимала версия именно вертикального и географического единства памятников в рамках одной культуры. На основе этих исследований были сделаны важные авторские выводы о существовании специализации в металлообработке кобанских племен, выявлены особенности скотоводства и земледелия в разных природных зонах (Козенкова, 1969; 1977 а; 1977 б; 1981 а, 1981 б; 1982; 1989 а; 1989 б; 1996; 2008; 2013; 2016).
Благодаря раскопкам и научному анализу, В.И. Козенковой получены и интерпретированы материалы таких особо важных археологических памятников как Сержень-Юртовский комплекс (могильник и поселение), изучены яркие материалы Пседахского и Кескемского могильников, Бамутского поселения, Терезинского могильника, и других памятников. В ее Сводах по археологии кобанской культуры, были детально исследованы топография поселений, формы и конструкция жилищ, сыгравшие важную роль в исследовании социальной структуры и элементов хозяйственной деятельности кобанских племен (Козенкова, 1977 б; 1989 а). В результате исследований В.И. Козенковой был прояснен приципиальный вопрос о западной границе ареала кобанской культуры, что повлекло за собой пересмотр гипотезы А.А. Иессена о соотношении Кобанского и Прикубанского очагов металлообработки в конце II-го тыс. до н.э. Впервые более конкретно был поставлен важный вопрос о связях племен кобанской культуры с культурами карпато-трансильванского и северо-причерноморского регионов. (Козенкова, 1981 а, с. 37–41; Аптекарев, Козенкова, 1986). С 1970-х годов выходят в свет несколько фундаментальных трудов В.И. Козенковой по систематизации, в которых впервые был про-анализирован и классифицирован весь накопленный к концу 1990-х гг. огромный пласт материалов восточного и западного вариантов кобанской культуры. Материалы культуры, вышедшие в качестве Сводов археологических источников стали базовыми исследованиями по археологии Северного Кавказа. В этих трудах В.И. Козенковой была проведена большая работа по типологической классификации, хронологии и периодизации материалов кобанской культуры (Козенкова, 1977 б; 1982 а; 1989 а; 1989 б; 1995; 1996; 1998; 2001; 2002; 2004).
В.И. Козенковой была уточнена на основе новых материалов схема локального районирования кобанской культуры Е.И. Крупнова (Козенкова, 1981 а; 1989 б, с. 252–263; 1996, с. 62; 2007; 2008, с. 69). Предложенная Е. И. Крупновым трехчастная схема локальных вариантов кобанской культуры опиралась на выделенные им определенные особенности групп памятников в погребальном обряде, керамике и, отчасти, бронзовом инвентаре. Это Западная группа (Кабардино-Пятигорская), Центральная (Северо-Осетинская) и Восточная (Грозненская) (Крупнов, 1960, вклейка на с. 137). Эта схема, как отмечалось выше, была доработана, преимущественно в части уточнения границ вариантов культуры, В.И. Козенковой в ряде работ (1981 а; 1982 в; 1989 а; 1989 б; 2008). Для выделения локальных вариантов В.И. Козенкова также выбрала такие критерии как особенности в обряде и керамике, преимущественно в последней. Дополнительно, исследователь опиралась на некоторые предпочтения в орнаментике керамики, выделенные ею для разных вариантов (Козенкова, 1981 а, с. 35, рис. 3). Кроме того, в рамках центрального варианта культуры В.И. Козенкова выделила две группы – А – северокавказскую и Б – южнокавказскую.
В работах, вышедших в 1970-е – 1980-е гг., вопросам истории Центрального Предкавказья и, в частности, кобанской культуре, большое внимание уделено в трудах В. Б. Ковалевской и М.П. Абрамовой. Так, если в работах Веры Борисовны Ковалевской, касающихся раннежелезной эпохи Северного Кавказа внимание уделено больше проблемам взаимоотношений скифов и населения кобанской культуры, то в трудах Майи Павловны Абрамовой уточнены границы вариантов кобанской культуры, а также рассматривается роль сарматов в «сложении культур Центрального Предкавказья» в позднекобанскую эпоху (Ковалевская, 1984; 1980; 1988; 2005; Ковалевская, Козенкова, 2008; Абрамова, 1970; 1974; 1988; 1999). В частности, исследованные и введенные в научный оборот М. П. Абрамовой материалы Комаровского могильника в Моздокском районе РСО – Алания, послужили ей основанием для отнесения этого памятника, а также Моздокского могильника и одноименного поселения к центральному варианту кобанской культуры. Отметим, что Е.И. Крупнов относил Моздокский могильник и поселение к восточной (Грозненской) группе памятников. В то время как А.П. Мошинский и А. Ю. Скаков упомянутые кобанские памятники из Моздокского района относят к западному варианту культуры (Мошинский, Скаков, 2000, с. 206 – 212).
С 1960-х годов и во все последующие годы активная полевая и научно-аналитическая работа проводилась преимущественно на территории восточного и западного вариантов кобанской культуры. В первую очередь это связано с трудами В. Б. Виноградова, С.Л. Дударева, Т. Н. Нераденко, А. Б. Белинского (Виноградов, 1972; 1973; 1974; 1976; Виноградов, Дударев 2003; Виноградов, Дударев, Рунич 1980; Дударев, 1991а; 1995; 1999; 2004; 2005; Нераденко, 1986; 1988; Нераденко, Дударев, 1997; Белинский, 1990; 2011; Белинский, Вальчак, 1998; Белинский, Дударев, 2001 а; 2001 б; 2007).
Большое значение в деле изучения памятников кобанской культуры восточного варианта, взаимоотношений кобанских племен с кочевыми культурами эпохи поздней бронзы – раннего железа имела экспедиционная и исследовательская деятельность Виталия Борисовича Виноградова и Сергея Леонидовича Дударева. В результате экспедиционной деятельности Предгорно-плоскостной археологической экспедиции ЧИГУ им. Л.Н. Толстого возглавлявшейся В. Б. Виноградовым, в 70-е – 90-е гг. прошлого века на территории Чечни и Ингушетии были открыты и изучены десятки археологических памятников (Виноградов, 1963, 1972; 1973; 1974; 1976; Виноградов, Дударев, Рунич, 1980; Виноградов, Дударев, 2003; Виноградов, Махортых, 1996). В числе этих памятников открыто большое количество объектов кочевнических культур – скифов и сарматов, а также материалов восточного варианта кобанской культуры. Среди этих источников оказались материалы смешанного типа, иллюстрирующие трансформацию местных культур под инокультурным влиянием.
В.Б. Виноградов не обошел вниманием и вопрос о локальных вариантах кобанской культуры. Он также разделил ареал Кобана на три варианта: – Пятигорский, Центрально-Кавказский и Пред-кавказский. По мнению В. Б. Виноградова, разделенном И.М. Чеченовым, в ареальном членении культуры важную роль играет зональный географический фактор, на основе которого он выделял горные и плоскостные, равнинные группы памятников (Виноградов, 1972, с. 103, 234 – 248, 386, рис. 70; Чеченов, 1974, с. 14 – 51). В скифское время, для выделяемого В.Б. Виноградовым «центральнокавказского» варианта, исследователь считал особенно характерным признаком использование валунов в устройстве погребальных сооружений (Виноградов, 1972, с. 210).
В отличие от вышеприведенных концепций локальных вариантов Кобана, Юрий Николаевич Воронов в разработанной им схеме отказался от таких признаков как погребальные сооружения, обряд и керамический комплекс. В рамках «колхидо-кобанской этно-культурной общности» исследователь, опираясь в качестве критерия выделения отдельных групп памятников на «металлургическую продукцию», вычленил 12 локальных вариантов (Воронов, 1984, с. 10). «В Закавказье – Центрально-Колхидский, Северо-Колхидский, Южно-Колхидский, Юго-Восточнопричерноморский, Рача-Лечхумо-Сванетский, Тлийский и Самтавро-Триалетский, а на Северном Кавказе – Центрально-Кобанский, Восточно-Кобанский, Западно-Кобанский, Верхне-Кобанский и Северо-восточнопричерноморский». Отличия этих вариантов Ю.Н. Воронов связывал с различием природных условий, хозяйственной специализации выделенных групп памятников «и сложной системой перекрестных влияний со стороны синхронных культур Северного Причерноморья, Восточного Закавказья и Малой Азии» (Воронов, 1984, с. 8-10; 1978, с. 14).
Большим вкладом в решении вопросов, связанных с историческими судьбами северокавказских племен эпохи поздней бронзы – раннего железа являются научные работы С.Л. Дударева (Дударев, 1976; 1977; 1979; 1977; 1981; 1983; 1986; 1987; 1991 а; 1991 б; 1995; 1999, 2004; 2005 и др.). Одним из итогов многолетних исследований ученого стала его концепция взаимоотношений автохтонных племен Северного Кавказа и кочевников-номадов в предскифский – ран-нескифский периоды, основанная, в том числе, на анализе архео-логических материалов, в первую очередь, предгорной и плоскостной зон Северного Кавказа. Обратив внимание на узкую дату бытования кобанских археологических комплексов предгорной зоны Северного Кавказа, содержащих захоронения целых лошадиных костяков, их частей или предметов конской упряжи, исследователь пришел к выводу о привнесенном характере данного обычая. «Роль внешнего фактора в возникновении северокавказского всадничества была действительно велика. Об этом убедительно говорит почти полное исчезновение всаднических могил в Притеречье в VIII–VII вв. до н.э., в связи с концентрацией наиболее активных этно-политических и культурных контактов номадов с жителями Северного Кавказа в лежавших к северо-западу районах» (Дударев, 1999, с. 171). Одновременно, используя опыт других исследователей (Е.И. Крупнова, А.А. Иессена, В.И. Козенковой, А.И. Тереножкина и др.) автором указывается на большой творческий инновационный потенциал автохтонных племен, выработавших многие передовые военно-технические идеи, заимствованные впоследствии племенами киммерийско-скифского круга и переданные посредством последних на весьма большие расстояния, от Северного Причерноморья до Средней Европы (Дударев, 1999, с. 176 – 178). Также, по мнению исследователя, «северокавказские культуры начала раннего железа играли роль творческих преобразователей и ретрансляторов куль-турных импульсов, шедших из центров Закавказья, Западной Азии, Подунавья, восточноевразийских районов, развивая полученные формы на основе собственного богатого культурного опыта» (Дударев, 1999, с. 179). В плане ареального членения кобанской культуры, точка зрения С.Л. Дударева близка концепции В.Б. Виноградова и И.М. Чеченова. По мнению исследователя, существуют локальные особенности между группами памятников горной и «предгорно-плоскостной зон края» (Дударев, 2011, с. 11 – 15). Важное значение в этом отведено С.Л. Дударевым внешним влияниям (Дударев, 1999, с. 170, 176, 179; 2011). В обширной работе, вышедшей в 2015 г., С.Л. Дударевым и А.Б. Белинским проведено фундаментальное исследование материальной культуры могильника Клин-Яр III западного варианта, прослежены связи древнего населения, оставившего этот памятник, с Закавказьем, Передней Азией, Восточной и Центральной Европой в эпоху раннего железа. Важное значение для изучения древней истории Северного Кавказа имеют представленные в труде результаты антропологических и химических исследований, позволяющие реконструировать образ жизни, рацион питания, занятия древнего населения, оставившего этот памятник.
Из зарубежных авторов, активно занимавшихся в 1960-е – 1980-е гг. вопросами кобанской культуры, необходимо отметить Д. Газдапустаи и Г. Коссака.
Положительным моментом в труде венгерского ученого Д. Газдапустаи, кроме общего анализа, датировки и характеристики отдельных категорий предметов и памятников кобанской культуры, является создание трехчленной абсолютной хронологической периодизации кобанских материалов Северного Кавказа центрального варианта и привлечение для обоснования датирования материалов позднебронзовой эпохи Западной Европы (Gazdapustai, 1963).
Такая же скрупулезная работа по уточнению периодизации и хронологии Кобана была проведена Г. Коссаком. Согласно его периодизации, основанной на анализе, в первую очередь, погребения № 85 Тлийского могильника, центрально-кавказская (кобанская) культура прошла в своем развитии четыре фазы – A, B, C, D – с 13 – по 6 вв. до н.э. (Kossack, 1983).
Теме актуальных проблем истории предскифского периода Северо-Западного Предкавказья и, в целом, Северного Кавказа, посвящены труды А.М. Лескова, В.Р. Эрлиха, А.П. Мошинского, А.Ю. Скакова, Q.Б. Вальчака, Т.Н. Нераденко, В.Е. Маслова, Г.Н. Вольной, вышедшие в последней трети 20 – начале 21 века (Лесков, 1971; Лесков, Эрлих, 1999; Эрлих, 1994; 2007; Вальчак, 1996; 1997; 2005; Вальчак, Скаков, 2003; Вольная, 2002; 2010; 2014).
В 1980-е и в последующие годы выходят работы А.П. Мошинского и А.Ю. Скакова, посвященные преимущественно научному анализу и интерпретации новейших памятников кобанской культуры, рас-положенных в юго-западной части Северной Осетии – горной Дигории. (Мошинский, 1987; 1988 а; 1988 б; 1996; 1999; 2003 а; 2003 б; 2005; 2006 а; 2006 б; 2007; 2008 а; 2008 б; Мошинский, Скаков, 1996; Мошинский, Скаков, 2000; Мошинский, Скаков, 2001; Мошинский, Скаков, 2008; Скаков, 1997; 1999; 2001; 2003; 2008).
В последние годы большие успехи достигнуты в деле изучения бытовых памятников кобанской культуры, в первую очередь – поселений, которые в прежнее время меньше привлекали внимание исследователей. На основе современного инструментария было найдено и стало вводиться в научный оборот большое количество поселений кобанской культуры, расположенных в Кисловодской котловине и на высокогорных плато к югу от г. Кисловодск. Про-изошло это, в первую очередь, благодаря трудам А.Б. Белинского, Д.С. Коробова, Г.Е. Афанасьева, С.Н. Савенко, С. Райнхольд и А.В. Борисова (Коробов, 2002; Афанасьев, Савенко, Коробов, 2004; Борисов, Коробов, 2008; Коробов, Борисов, 2010; Коробов, Борисов, 2011; Белинский, Коробов, Райнхольд, 2008; Белинский, Коробов, Райнхольд, 2010; Райнхольд, 2007). Также, благодаря исследованиям А.Б. Белинского и С.Л. Дударева, были введены в науку и интерпретированы интересные материалы могильника западного локального варианта кобанской культуры – Клин-Яр III (Белинский, Дударев 2001 а; Белинский, Дударев, 2001 б; Белинский, Дударев, 2005; Белинский, Дударев, 2015).
В обширной монографии С. Райнхольд, вышедшей в 2007 г., автором классифицирован и картографирован известный к тому времени многочисленный археологический материал кобанской и колхидской культур. Опираясь на эти данные, исследователем создана хронологическая периодизация рассматриваемых культурных образований, разделенных ею на пять географических зон, «которые не соответствуют напрямую упомянутым археологическим культурам» (Reinhold, 2007, с. 334). «Это Центральный Кавказ, т. е. высокогорная зона по обеим сторонам Главного Кавказского хребта, Северо-Восточное Предкавказье, т. е. современные территории Чечни и Ингушетии, предгорная зона Центрального Предкавказья, т.е. Кабардино-Балкария и район Кавказских Минеральных Вод, Кубанская область и Западная Грузия» (Райнхольд, 2007, с. 34). В целом, С. Райнхольд полагает, что кавказский регион является единым культурным «койне» с тесными связями между несколькими культурными группами памятников (Райнхольд, с. 336). В этом же ключе рассматриваются и выделенные С. Райнхольд некоторые различия в материальной культуре у разных групп населения изучаемого ареала. Исследователем выделяются связи в материальной культуре, свойственные для мужского и женского инвентаря памятников (Райнхольд, 2007, с. 300 – 314, 336).
В целом на сегодняшний день, благодаря почти 200-летнему изучению культуры выявлено «около 500 памятников кобанской культуры в более чем 150 пунктах Кавказа» (Козенкова, 1996, с. 9). Известны места 160 поселений, 240 могильников, 12 культовых мест, 10 кладов (Козенкова, 1996, с. 9). На современном этапе исследования территория распространения памятников кобанской культуры далеко выходит за пределы Осетии.
В то же время неосвещенная часть проблем данной научной темы, в первую очередь в части изучения памятников указанной эпохи Северной Осетии-Алании, может быть проиллюстрирована словами В.И. Козенковой: «Подчеркнем, что по сравнению с другими частями Северного Кавказа именно территория Северной Осетии оказалась наименее изученной по части памятников эпохи поздней бронзы – раннего железа» (Козенкова, 1996, с. 13).
По мере научного изучения кобанской культуры стали очевидными и некоторые отличия, фиксируемые в зависимости от зональной и территориальной принадлежности, а также от специфики памятников культуры. Эти отличия отразились, в частности, и в особенностях материала и обряда локальных вариантов, о которых мы писали выше. На наш взгляд, наиболее верной, при современном уровне исследования, является схема Е.И. Крупнова – В.И. Козенковой, выделивших в ареале кобанской культуры три локальных варианта – центральный, западный и восточный.
Эта схема районирования кобанской культуры, предложенная и разработанная Е.И. Крупновым (Крупнов, 1960), была доработана и развита, как отмечалось выше, В. И. Козенковой (Козенкова, 1989 б; 1996; 2008). На основе картографирования и изучения осо-бенностей памятников культуры было установлено, что их ареал на западе занимал плато Ставропольской возвышенности и доходил до междуречья Большого Зеленчука и Урупа, на востоке граница очерчивается до левобережья верховий р. Аксай, на юге – до среднего течения рек Большая и Малая Лиахва, Ксан и верховий р. Арагвы (Крупнов, 1960, карты на с. 141 и 180; Чеченов, 1969; Алексеева, 1971, с. 57-71; Виноградов, 1972; Козенкова, 1981 а, с. 29-43; 1996, с. 8-10, карта на с. 12; Дударев, 1976, с. 257-261; 1986, с. 24 – 33). Также, согласно исследованиям последних лет, установлено, что в ареал кобанской культуры на юге входили такие районы как Панкисское ущелье и некоторые области Карельского района Грузии – могильник Абано (Цихиано) (Козенкова, 2008, с. 75). Территория Осетии, как Южной, так и Северной, входит в ареал центрального варианта кобанской культуры, подразделяясь на две группы – северную и южную (Козенкова, 1989; 1996).
Центральный вариант кобанской культуры занимает срединную зону Кавказа, захватывая водную систему Казбека по обе стороны Главного Кавказского хребта. Южная граница центрального варианта фиксируется в бассейне Большой Лиахвы по линии Стырфаз – Душети; северная – по среднему течению Терека севернее Моздока; западная фиксируется, согласно современным представлениям, на территории Кабардино-Балкарии (междуречье Баксана и Чегема) и Грузии (по Рачинскому и Сурамскому хребтам). Восточная граница центрального варианта кобанской культуры проходит в Закавказье по верховьям р. Арагвы, а на севере – в междуречье Ассы и среднего течения Терека (Крупнов, 1960, с. 185; Техов, 1969; 1977, с. 189; Сланов, 1978, с. 4-7; Козенкова, 1989 б, с. 253-254; 1996, с. 10-12).
«Метрополией» кобанской культуры, по мнению В.И. Козенковой, является территория распространения памятников центрального варианта. «Именно территория Северной и Южной Осетии являются собственно сердцевиной, или метрополией, этой всемирно известной группы древностей Кавказа» (Козенкова, 1996, с. 11). Западный вариант кобанской культуры занимал запад горно-предгорной части Центрального Кавказа, захватывая водную систему Эльбруса. «Южная граница проходила по Главному Кавказскому хребту; западная – по верховьям левого берега р. Уруп, притока Кубани, и по западной части Ставропольской возвышенности, по линии Ставрополь – Буденновск; восточная – по правобережью р. Кумы и Междуречью Баксана и Чегема» (Козенкова, 1989, с. 256). Восточный вариант кобанской культуры, согласно схеме В.И. Козенковой, занимает северо-восточные склоны Главного кавказского хребта, захватывая бассейны рек Сунжа и Аргун, междуречье рек Ассы и Терека, и – на востоке – бассейн р. Аксай (Козенкова, 1989 б, с. 259; 1996, с. 96).
Вскоре после ввода в научный оборот первых находок кобанской культуры перед исследователями встал вопрос о хронологических рамках бытования этих материалов.
Уже в конце 19-го – начале 20 века были предприняты первые попытки создания хронологии и периодизации кобанских древностей (Chantre, 1886; Уваров, 1887; Городцов, 1910). В 1880-е годы первые научно обоснованные даты бытования кобанских древностей были предложены Г.Д. Филимоновым, А.С. Уваровым и Д.Я. Самоквасовым (Уваров, 1887; Филимонов, 1878; Самоквасов, 1887).
Их безусловным достижением было то, что все они, в отличие от некоторых других существовавших тогда версий по хронологии кобанских древностей, связывали эту культуру с эпохой развитого бронзового века. Так, А.С. Уваровым была предложена одна из первых относительных периодизаций кобанской культуры, согласно которой первый период кобанской культуры был обозначен как «эпоха Галиата и Комунты», а второй период – «эпоха Кобани и Казбека», что вполне соответствовало уровню научного познания той эпохи. Еще более дробной была периодизация кобанских материалов, предложенная П.С. Уваровой, пять периодов которой охватывали памятники кобанской культуры не только Северного Кавказа, но и Закавказья (Уварова, 1900).
Уточненные датировки бытования кобанской культуры были разработаны исследователями в советское время, в 30-е – 70-е годы 20 века. А.А. Иессен датировал кобанскую культуру в пределах 10–8 вв. до н.э., Б.А. Куфтин и О.М. Джапаридзе – 12–8 вв. до н.э., Д. Газдапустаи – 12–5 вв. до н.э., Е. П. Алексеева – 11 – 3 вв. до н.э. (Иессен, 1935; 1956; Куфтин, 1949; Gazdapustai, 1963; Алексеева, 1949; 1971).
Е.И. Крупновым хронологические рамки кобанской культуры ограничивались 12 – 4 вв. до н.э. (Крупнов, 1960, с. 16). Им же разработана и наиболее полная система периодизации кобанской культуры, согласно которой «культура Кобана» прошла три хронологических периода: 1 – формирование и становление основных признаков культуры – раннекобанский период – середина 12 – середина 9 в. до н.э.; 2 – расцвет культуры – классический период – вторая половина 9 – середина 7 в. до н.э.; 3 – переоформление и трансформация культуры под влиянием племен скифо-сарматского круга – позднекобанский период – вторая половина 7–5 / начало 4 в. до н.э. (Крупнов, 1960, с. 108; 1969).
Большую работу в разработке и уточнении хронологии и периодизации кобанской культуры провела В.И. Козенкова. В серии исследований, где важное место отведено и этой проблеме, ею принята за основу и доработана хронологическая периодизация, основанная на концепции Е.И. Крупнова (Козенкова, 1977; 1981б; 1982 а; 1982 б; 1989; 1990; 1996).
Б.В. Теховым, на основе материалов Тлийского могильника, предложена хронологическая периодизация для южной группы древностей центрального варианта кобанской культуры. По его мнению, кобанская культура, ранний этап которой относится исследователем к эпохе поздней бронзы (12-10 вв. до н.э.), проходит затем три этапа эпохи раннего железа: I – 10–9 вв. до н.э.; II – 8 – середина 7 в. до н.э.; III – середина 7–4 вв. до н.э. (Техов, 1977).
Для горной зоны Центрального Кавказа, где кобанские племена дольше сохраняли культурную консервативность, Е.П. Алексеевой разработана отдельная дробная хронологическая периодизация позднего этапа культуры. Ею выделены позднекобанский первый период – 6–3 вв. до н.э., и позднекобанский второй период – 2 в. до н.э. – 3 в. н.э. (Алексеева, 1949, с. 8, 34, 36, 38, 41, 193).
Как уже говорилось выше, наиболее полная и дробная периодизация кобанской культуры, с привлечением новых конкретных данных памятников северного и южного склонов Центрального Кавказа, предложена В. И. Козенковой. Ею выделены 4 хронологических этапа (Кобан I, II, III, IV), охватывающих временной промежуток с XIV в. до н.э. – по начало IV в. до н. э. Период Кобан I (протокобанский) (XIV – первая половина XII вв. до н. э.), характеризуется наличием в материалах культуры бронзовой дисковидной пряжки (В. Рутха), кремневых наконечников стрел, трубчатообушных бронзовых топоров с шаровидным выступом на обухе (Фаскау, В. Рутха), хурритской печати XV-XIV вв. до н.э., подвесками культуры Ноа, кинжалами переднеазиатского типа (Фаскау, Тли, В. Лиса), полуовальными поясными пряжками со спиральным орнаментом (Верхний Кобан, Фаскау). В материалах Кобана данного времени ощущается влияние позднекатакомбной и северокавказской культур, а также позднебронзовых культур Центральной Европы.
Период Кобан II (середина XII – рубеж XI–X вв. до н.э.) характеризуется появлением средиземноморских фибул (Верхний Кобан, Змейская, Тли), ранних форм глиняных пиксид (Верхний Кобан), крупных корчаг, близких по форме центрально-европейским (Змейская). Завершается оформление классического дважды изогнутого бронзового топора. В этот период заметно присутствие изделий, характерных для позднесабатиновских и раннебелозерских памятников: кельтов, коленчатых серпов, роговых псалиев (Змейская). В материалах культуры появляется железо, поначалу как средство украшения (инкрустация) прямоугольных бронзовых пряжек. Появляются первые комплекты жесткой конской верховой узды (Змейское поселение).
Период Кобан III – классический (начало второй половины X – начало VII в. до н. э.) характеризуется, в основном, дальнейшим развитием уже известных в предыдущее время категорий материальной культуры – фибул, кинжалов, топоров, украшений и др. Появляются и распространяются разнообразные типы металлической узды с роговыми, костяными и бронзовыми псалиями.
В начале этого периода просматривается влияние зооморфного искусства Луристана (Юго-Западный Иран) – парные, противопоставленные друг другу зооморфные изображения, массивные бронзовые булавки с зооморфными навершиями и др.
В конце периода в североосетинских памятниках появляется узда черногоровского и новочеркасского типов – стремечковидные бронзовые удила с трубчатыми псалиями и двукольчатые удила с трехпетельчатыми псалиями, близкие изделиям Центральной Европы и Северного Причерноморья. Широкое распространение получает железное оружие – копья, кинжалы, ножи. Происходят изменения в орнаментике таких предметов как топоры и пряжки, что выражается в их изощренной стилизации и стандартизации (четвертый хронологический период в развитии кобано-колхидского графического стиля по периодизации А.Ю. Скакова). На топорах появляются и распространяются гравированные изображения животных с повернутой назад головой в динамичной позе, и лапами – «плавниками» (Скаков, 1997, с. 84-85).
Тогда же в материалах культуры широко распространяются предметы, характерные для киммерийско-скифского круга – биметаллические кинжалы и мечи с кольчатым (циркульным) орнаментом, наконечники стрел «степного» типа, разные типы акинаков, предметы, украшенные звериным стилем, в котором ощущается степное влияние (Чшиев, 2007 б, с. 253 – 254). В это время в материалах культуры многочисленны импорты из стран Передней Азии – Ассирии, Урарту.
Также данный период – эпоха активного расширения ареала кобанской культуры на север, северо-запад и северо-восток. Так, граница восточного варианта культуры доходит на территории Чечни до бассейна р. Аксай. Граница западного варианта проходит на севере по Ставропольской возвышенности, граница центрального варианта прослеживается севернее Моздока (Козенкова, 1989, с. 253, карта 24; 1996, с. 66-67).
Заметным элементом погребального обряда в это время, в ареале центрального варианта, становится появление в кобанских погребениях захоронений взнузданного коня вместе с всадником или помещение в могилы деталей уздечки (Верхний Кобан, Стырфаз, Тли, Адайдон, Эльхотово). Этот обряд, фиксируемый в кобанских погребениях в предскифский период, характеризует присутствие в идеологии населения кобанской культуры обряда посвящения коня уже в эпоху, предшествующую скифской экспансии.
Позднекобанский период, или период Кобан IV (середина VII – начало IV в. до н.э.), характеризуется появлением массивных бронзовых фибул с широким подквадратным иглодержателем. Появляются железные фибулы, топоры, широко распространяются железные кинжалы (Верхний Кобан, Тли, Фаскау, Адайдон).
Для периода Кобан IV характерна существенная трансформация всего облика кобанской культуры. Вероятно, в первую очередь это связано с переориентацией экономических и культурных связей и вероятной утратой кобанскими племенами контроля над значительной зоной Предкавказья, в частности, утратой каспийских зимников. А также временной потерей территорий, примыкающих с севера к центральным районам Кабардино-Сунженского хребта. Перемены эти связаны, как считается, со вторжениями в районы Северного Кавказа с начала VII в. до н. э. степных кочевников скифо-савроматского культурного круга.
В этот период становятся модными пояса из цепей, много-численные привески, привязанные к ним также на цепочках, железные топоры в некоторых случаях еще дублируют форму бронзовых (Дзинага, Архон), а в конце периода появляются топоры-клевцы. В этот же период ощущается влияние греческой культуры и культуры ахеменидского Ирана. В материалах памятников присутствуют аттические бронзовые шлемы, однолезвийные кинжалы типа махайры, зеркала ольвийского типа, чаши-фиалы, биконические серьги, браслеты с прогибом спинки и зооморфными концами (Козенкова, 1996, с. 100 – 101; 2013, с. 138, 140). Кобанская керамика скифо-сарматского периода более грубой выделки. Появляются такие новые категории, как кувшины с массивной ручкой, сарматоидные миски, в конце периода – стакановидные сосуды с выступающей закраиной.
Памятники собственно кобанской археологической культуры, подвергшиеся сильному влиянию позднескифской и сарматской культуры, сохраняются в горной зоне Северной и Южной Осетии вплоть до 3 в. н.э. (Алексеева, 1949, с. 193–195).
В настоящее время в ареале центрального варианта кобанской культуры зафиксированы 21 поселение и 59 могильник. Из них на территории РСО-Алании находятся 21 могильник и 11 поселений. Ажиотаж, окружавший предметы из памятников кобанской культуры в конце 19 – начале 20 в., привел к грабительским раскопкам, в первую очередь в Осетии, в особенности Верхнекобанского могильника. «Раскопанные хищническим образом ради добычи красивых вещей в коммерческих целях, сотни мест в горах к моменту начала планомерного исследования территории республики в конце 20-х – начале 30-х годов казались совершенно не перспективными с точки зрения их систематического научного изучения… Попытки ряда исследователей (А.А. Миллера, А.П. Круглова, Е.И. Крупнова) найти непотревоженные памятники кобанской культуры, практически не увенчались успехом» (Козенкова, 1996, с. 14).
В конечном счете исследователи, занимавшиеся изучением проблем истории Кавказа эпохи поздней бронзы – раннего железа, сконцентрировали свое внимание на более перспективных, как считалось, в данном плане, соседних территориях – Кабардино-Балкарии, Чечено-Ингушетии, Ставропольском крае.
Таким образом, к концу 1980-х гг. полевая и теоретическая кобанская археология в Северной Осетии-Алании ограничивалась открытием и исследованием эпизодических материалов и памятников культуры (раскопки и исследования М.П. Абрамовой, В.А. Ку-знецова, В.Х. Тменова, А.П. Мошинского, В.И. Марковина) (Аб-рамова, 1970, С. 17 – 19; Кузнецов, 1970; 1971; Тменов, 1980, С. 29–33; Мошинский, 1987; 1988 а; Марковин, 1969, с. 74 – 75).
Улучшение ситуации в этой сфере произошло в конце 1980-х – 2000-е годы. В горной зоне Ирафского района Северной Осетии-Алании в рассматриваемый период проводились планомерные широкие исследовательские работы на кобанском поселении Сауар и могильнике Гастон Уота (раскопки А. П. Мошинского) (Мошинский, Скаков, 1996; Мошинский, 1999; 2003; 2005; 2006 а-б; Мошинский, Скаков, 2001).
В 1990–2000-е годы активизируется исследовательская дея-тельность и на памятниках кобанской культуры, расположенных в предгорной части Северной Осетии. В 1996 г. нами был выявлен Эльхотовский могильник кобанской культуры, и с этого же года начались ежегодные раскопки этого памятника. В последующие годы нами были проведены исследования на территории Среднеурухского, Верхнесанибанского и Комсомольского поселений. Новейшим памятником рассматриваемого региона является Змейский могильник, выявленный в 2013 г. (Бакушев, Чечина, 2014). В 2011–2012 гг., после В.А. Кузнецова (1965 г.) и Т.Б. Тургиева (1970 г.), нами были проведены археологические раскопки на Николаевском могильнике. В 2005 и 2006–2009 годах на новых памятниках кобанской культуры – Цамадском, Горносанибанском и Адайдонском могильниках, давших важные данные для сравнения материалов горного и предгорного Кобани (Чшиев, 2001; 2003 а – б; 2004; 2005 а-б; 2006 а – в; 2007 а – б; 2008 а – б; 2009; 2010; 2011; 2012 а – г; 2014 а – б).
Продолжение следует.
