Она сама попросила написать про нее рассказ.
Пока я думал, как это сделать (в какой пропорции смешать реальность и художественный вымысел), она уже ушла. И я потух.
Мы оба работали тогда в редакции провинциальной газеты: она журналистом, а я корректором. Вообще-то у хорошего журналиста зарплата больше, чем у корректора (даже самого идеального), но Анита к своим обязанностям относилась прохладно. Меланхолично, что ли. Или нет, вот как она относилась – с мечтательной обреченностью… Поэтому получала тысячи на две-три меньше, чем я. Это, наверное, и дало повод «поухаживать» за ней – без ущерба для мужского достоинства.
Хотя, конечно, заинтересовало меня совсем другое.
Анита приехала на Кавказ из Луганска, прочно увязшего в гражданской войне. Приехала с матерью и отцом. У нее нет ни братьев, ни сестер, то есть вся семья состоит из трех взрослых людей работоспособного возраста. К тому же, в наличии – автомобиль. Подержанный, отечественный, но все же. Хоть какая-то полезная собственность.
Собственно, благодаря автомобилю отец Аниты и устроился на более-менее приличную работу. Правда, кем конкретно, не помню. Она наверняка рассказывала, но я не запомнил. Может, смотрел в этот момент на ее большие мягкие губы. Или на странный, необычный наряд.
Одевалась Анита… эклектично – как, наверное, и всякий другой беженец. Однако отличить «гуманитарную помощь» от купленного в магазине платья я бы не взялся. Мужской ум здесь пасует. Тем более, что этих самых нарядов у Аниты накопилось довольно много. Я бы даже сказал – многовато для беженки. Не каждая местная девушка столько имеет… Впрочем, должна же быть хоть какая-то материальная (моральная?) компенсация за пережитое!
Она охотно говорила про войну. Наверное, потому, что никто из близких там не погиб и даже не был ранен. Луганская квартира тоже не пострадала, по крайней мере – до того момента, как они уехали в Россию. Но сейчас уже, возможно, и нет никакой квартиры.
– Ополченцы, – рассказывала Анита, – встали прямо возле нашей пятиэтажки, в роще. В детстве мы часто туда бегали. Кажется, даже ягоды собирали…
– А у нас в Рязани с грибами была роща. Правда, я сам не помню – мелкий был.
– Так ты в Рязани родился? Это, кажется, там, где Есенин?
– Ну да, близко. Любишь Есенина?
– Очень! Хотя в последнее время редко стихи читаю…
Можно было бы пожурить Аниту за Есенина (ибо Есенин самый фальшивый поэт Серебряного века), но я этого не делаю. Возможно, потому, что в очередной раз засматриваюсь на ее губы.
– Так что там ополченцы? Которые в роще?
– Они, в общем, встали там и начали в сторону украинской армии стрелять. Ракетами, что ли? Или как это называется? Ну, вот такой звук противный?
– Зенитки, наверное… Чем еще с такого расстояния стрелять! Но вообще я не специалист…
– Ну вот, стреляли-стреляли, а потом взяли – быстро свернулись и ушли. Уехали совсем.
– Э-э… то есть… Погоди!
Анита грустно улыбается.
– То есть, – догадываюсь я, – как только украинцы ваших засекли, ваши смылись, и армия начала лупить по жилому кварталу! То есть, это получается, что ополченцам на самом деле… плевать на вас?
Анита срывает с дерева лист (мы гуляем в городском парке), вертит его, начинает аккуратно выдирать из него мякоть, очищая «скелет». Наконец отвечает:
– Я не знаю. Они ведь тоже разные. Но в тот раз возле нашего дома встали вот такие… Мы тогда по-настоящему испугались, когда поняли. Потом решили, что надо уезжать.
Дойдя до лестницы, мы спускаемся к открытому бассейну возле реки. Говорят, он такой один на юге. Или даже во всей России, не помню. Хотя врут, наверное. Ничего особенного в нашем бассейне нет. Ну, на свежем воздухе. Ну, бесплатный. Ну, воду в нем часто меняют, чтобы не застаивалась (хотя кто проверял?). Но что в этом особенного-то? Не понимаю.
…Интересно, как выглядит Анита в купальнике?
Она довольно высокая – примерно с меня ростом. Красивая и худая – как мне нравится, но вот косметикой злоупотребляет. Слишком «густо» красится. Губы, глаза, тонкие дугообразные брови… Это все как-то не того… И даже не в том дело, что она беженка. Просто ее макияж сам по себе избыточен. Пожалуй, такое лицо слишком приковывает внимание. Слишком выделяется. Как будто Анита хочет «скрыть за лицом» излишнюю худобу. Это, конечно, странное наблюдение, но я ведь обещал написать правдиво. Более или менее…
Такая худоба, разумеется, тоже не от хорошей жизни.
– Денег у нас тогда уже почти не осталось, – продолжает Анита, – последние несколько гривен. И вот решаем: то ли на них крупу купить, то ли потратить на автобус до моего универа. Чтобы я на учебу съездила. Ну, решили – на автобус. Приехала я на пары, а там вообще никого. Ни студентов, ни преподов. Сторож один – посмотрел на меня как на дуру.
– Да уж… – говорю я (а что тут еще скажешь?). – Про это можно было бы короткометражку снять.
Анита кивает. Она, кстати, как раз на режиссера училась. Сначала на журналиста, а потом – еще до войны – захотела режиссером стать и перевелась. Даже Киру Муратову живьем видела.
– Я тебе не показывала мой дипломный фильм?
– Вроде нет. А ты «ВКонтакте» кинь ссылку – посмотрю.
На следующий день она кинула. Я посмотрел. Ох. Честно говоря, мне совсем не понравилось, но, слава богу, она не стала об этом спрашивать. Там по сюжету было про романтичную девушку-домоседку (ее сыграла сама Анита), которая мечтает о любви, счастье и т.п. И вот ей является… Баба-яга какая-то. В роли Яги – мужик, похожий по голосу и ужимкам на одного известного кавээнщика, но не суть. Анита сказала, что это профессиональный актер. Ну, честно говоря, так себе актер. На эстрадника потянет или на ТЮЗ, но не более. И вот этот мужик, то есть Баба-яга, предлагает главной героине осуществить ее мечту. И, не отходя далеко от кассы, осуществляет. И наступает хеппи-энд. Правда, суженый в кадре так и не появляется, но подразумевается. Вот такое, в общих чертах, кино из осажденного Луганска. Казалось бы – сними про войну за окном, про людей, которые почти все потеряли, да хоть про свою семью, про голод, про российское телевидение, которое показывает сюжет о «рядовой жительнице города», готовящей борщ… с мясом! Когда все вокруг уже давно про мясо забыли. Но нет. Вместо актуального, берущего за живое кино – сказочная, лубочная история.
Аниту понять можно: молодая красивая девушка, с романтическими представлениями о жизни, хотела отгородиться от про-исходящего, ушла, так сказать, в свою башню из слоновой кости. Да и бюджета у нее для нормальных съемок по хорошему сценарию не было. К тому же, преподавателям, уже почти бросившим учить скорее всего не было дела до качества дипломных работ – хоть что-то сняла студентка и слава богу.
В России луганское образование оказалось ненужным. Тут своих режиссеров хватает. Во всех сферах общественной жизни. Поэтому пришлось пойти в журналисты. А поскольку в провинции (глухой и почти у моря) журналистика – это по большей части рутина, эдакое прокрустово ложе (писать полагается «интересно», но при этом никого не задеть из власть- и бизнес-имущих), то Аните очень быстро надоело. Вместо того, чтобы оттачивать свои статьи, она стала украшать рабочее место: оклеила его сердечками из цветного картона, повесила на стену портрет Путина… Да, пожалуй, и все. Не очень-то в нашей редакции развернешься. Но даже этого хватило, чтобы другие журналистки стали мысленно покручивать пальцем у виска… Хотя нет, это я сейчас наврал – откуда мне знать, что в голове у девушек? Другое дело, что статьи и репортажи романтичной беженки не очень котировались. Секретариат ее бранил (за глаза), жаловался на стиль, на корявость и пышность фраз. Да и мы, корректоры, тоже это видели. Однако, во-первых, не только Анита писала плохо – горе-стилистов у нас хватает, как и в любой провинциальной редакции, – а во-вторых, указать ей на дверь начальство не могло. Совестно было начальству. Человек пережил войну – а мы его снова на улицу. Куда она пойдет? Ну, не в дворники же! (Кстати, найти в нашем городе нормальную работу не так-то легко. Особенно с таким творческим образованием, как у Аниты.)
В общем, все привыкли к ней, смирились. И ей даже понравилось в нашем коллективе. К тому же подвернулась легкая дружба – со мной. Получилось это так: перед Новым годом я поздравил нескольких девушек редакции скромными подарками, поздравил в том числе и Аниту. Она решила, что надо что-то подарить в ответ. Подарила маленькую безделушку (честно сказать, уже не помню, что это было), но сделала это так мило, по-женски, что я растаял. Нет, опять вру. Не растаял, а подумал, что можно было бы пофлиртовать с такой девушкой. Изобразить отношения. Без каких-либо определенных планов на будущее.
Однако быстро выяснилось (благодаря, кстати, ее странице в соцсетях), что луганское воспитание довольно строгое. Так сказать – в русских народных традициях. То есть до свадьбы ничего такого нельзя. А может, дело не в воспитании, а в… самоидентификации. Черт его знает. В общем, Анита была настроена только на серьезные отношения, только на хеппи-энд.
И тут я задумался.
Могу ли я дать хеппи-энд? Не имея ни приличной зарплаты, ни отдельного жилья, ни машины, ни желания заводить детей? Что я вообще имею? Здоровьем особым не отличаюсь, к тому же, став корректором, приобрел дополнительную проблему – шейный остеохондроз. Талантов особых нет. В школе неплохо рисовал, но после школы сразу забросил. Есть лишь небольшие сбережения на черный день да легкое чувство черного юмора… Короче говоря, весьма скудный арсенал достоинств!
Все это я давно про себя знал и давно смирился.
Смирился с тем, что в такой стране, как Россия, такой человек, как я, обречен либо на незаметное одиночество, либо на неудачный брак – брак, похожий на ноющую зубную боль. Чувствовать себя больным зубом я категорически не хочу. Жизнь слишком коротка для больным. Поэтому остается одиночество.
…Но Анита не из России.
Анита почти всего лишилась. Кроме родителей. Родители у нее хорошие, можно даже сказать – милые. Чем-то похожие на хоббитов. Не ростом, конечно, а… самоидентификацией, что ли. При этом дочь у них – эльф. Эльф, которому надо как можно быстрее получить российский паспорт, чтобы начать здесь полноценную жизнь. И даже такой никчемный человек, как я, может помочь эльфу. Чтобы помочь эльфу, надо на нем жениться. Эльф получит российское гражданство и сможет задуматься о будущем. Задуматься и со временем развестись.
Можно даже не спать вместе в таком браке – проявить мужское благородство. В конце концов, мы все (как бы) виноваты перед Донбассом, поэтому должны чем-то пожертвовать. Хотя бы страницей в паспорте…
Но пожертвовать пришлось джинсами. И отчасти плотью.
Проводив Аниту до дома (она живет за рекой, в старом частном секторе, где коротают свой век в основном старики и наркоманы. Хотя я опять соврал: про наркоманов мне ничего неизвестно, просто кажется, что они должны ютиться именно в таких, забытых городскими властями районах), я возвращался к мосту. Весь в мыслях о благородном предложении руки и… российского гражданства.
Мимо шел человек с собакой.
Собака была похожа на овчарку.
Человек был ничем не примечателен.
Тротуар был узкий.
Я ничего не подозревал. Я думал о том, как познакомлю Аниту со своими родственниками; о том, как лучше организовать быт, чтобы она не сразу во мне разочаровалась… В этот момент я поравнялся с собакой и случайно посмотрел ей в глаза.
Вероятно, это продлилось чуть дольше, чем надо. А может, дело вообще было не во взгляде. Так или иначе, собака – не издав ни единого звука – цапнула меня за ногу. Вот просто взяла и впилась зубами в мое бедро!
– Берта! – позвал ее хозяин, немного ушедший вперед и, кажется, не заметивший, что произошло. Или сделавший вид, что не заметил.
Собака подбежала к нему и спокойно пошла дальше.
Я опешил. Приостановился, думая, что надо бы окликнуть человека, пожаловаться на собаку. Но вдруг она разозлится и укусит уже по-серьезному? Нет, подумал я, с меня хватит. И пошел своей дорогой.
Место укуса побаливало, но крови не было – порванные джинсы не намокали. И на том спасибо.
На улице почти стемнело, прохожих почти не попадалось. Фонари горели через один.
Я остановился на мосту и стал слушать воду. Равномерный шум успокоил, привел в порядок мысли.
Во-первых, подумал я, надо будет показаться врачу – не дай бог собака бешеная. Сорок уколов в живот совсем не хотелось!
Во-вторых, надо что-то придумать с провожанием Аниты до дома. Невозможно ведь каждый раз так рисковать здоровьем. А вдруг в этом глухом районе все собаки такие неадекватные? И хозяева тоже?
Но что тут придумаешь? Не будешь же провожать девушку только до моста, бросать на полпути. В конце концов, на нее тоже может покуситься собака. И надо будет спасать…
Я высморкался в реку и пошел дальше.
Пожалуй, слишком быстро мои отношения с Анитой начали усложняться.
Несмотря на то, что я уже думал о браке, в реальности мы еще даже не целовались. Мы просто дружили, рассказывали друг другу о себе. Точнее, она рассказывала, а я задавал вопросы. То есть, по сути, ничего и не было между нами. И с чего я взял, что она может принять мое предложение? Она ведь мечтает о настоящей любви, а не о российской прописке. Может, ее вообще оскорбит мой план!
В общем, надо это все хорошенько обдумать, взвесить все за и против.
Потом я узнал, что провожать Аниту не обязательно – за ней все равно приезжает на машине отец. То есть в одиночку она не ходит по «собачьей» дороге. Хоббиты оберегают своего эльфа.
Ну и хорошо, ну и ладно.
Я стал реже заходить в ее кабинет, оклеенный сердечками. К тому же, там висит портрет Путина, а я причисляю себя к сторонникам оппозиции. Да и, в принципе, Анита мне уже рассказала все самое интересное про свою жизнь, про войну. Теперь я могу говорить знакомым, что знаю войну не только из телевизора, но и со слов очевидца.
…Анита очень красивая девушка, она наверняка найдет свою любовь в ближайшем будущем. Может даже, это будет принц на белом хендае. И все у них сложится как надо: дом, дети, работа. Скорее всего, ей больше не придется зарабатывать, и она начнет снимать хорошее кино. У нас в республике уже есть прецедент: два молодых режиссера попали со своей короткометражкой во внеконкурсную программу Каннского фестиваля. Так что у Аниты есть все шансы. Надо просто немного подождать, а не выходить замуж за первого встречного.
В общем, мы перестали гулять вместе. Общались больше по работе.
А вскоре она уволилась.
У нас тогда поменялся главный редактор. Вернее, нам его поменяли в приказном, безапелляционном порядке. Потому что газета целиком и полностью зависит от властей региона. И новый редактор сказал: «Я знаю, что вы всегда работали хорошо, работали на сто процентов, но надо еще лучше, еще интереснее писать, надо – на двести процентов. И тогда мы с вами привлечем подписчиков. Наша газета – это бренд республики, надо его активно продвигать!»
И Анита ушла, уволилась.
Нет, ее никто не выгонял – она сама все поняла.
Сейчас она работает в местном драматическом театре. Почти по специальности – объявляет со сцены о начале спектакля, оформляет документацию, занимается разными организационными процессами (не помню, как правильно называется такая должность). Возможно, уже встречается с кем-то из актеров или работников сцены. Впрочем, это не лучший вариант. Актеры в провинции получают немногим больше журналистов и корректоров, а девушке с такой драматической судьбой нужен надежный муж. За которым как за каменной стеной.
Жалею ли я, что все так получилось? Вернее – не получилось?
Пожалуй, мне немного грустно, но я не жалею. Главное, чтобы Анита нашла свое счастье. С непременным хеппи-эндом.
К тому же я ее не любил. Мне было приятно с ней общаться, приятно думать о совместном будущем, но любви я не чувствовал.
Люблю-то я на самом деле Фатиму. Но с ней мне ничего не светит даже теоретически. В том числе потому, что… Сами знаете почему.
Впрочем, это уже совсем другая история. История для другого ненаписанного рассказа.
