СЛУШАЙ, ЧТО ШЕПЧЕТ ПЕСОК…
Бойцам невидимого фронта СССР в Сомали
посвящается
Слушай, что шепчет песок на зыбких барханах.
Мудрость и тайны минувших веков-караванов.
Чей это призрачный шорох оазис скрывает?
Кто ты, бесстрашный боец? О тебе уже знают.
Что ты забыл в этом кровью пропитанном месте?
Эти алмазы – цена похоронки невесте.
Те, кто отправил сюда, чтить героев не станут.
Здесь о таких патриотах легенд не слагают.
…Бранью испачканы губы, воззвавшие к Богу.
Смерть бедуины нашли на привычной дороге.
С неба склонились на бой посмотреть все святые.
Видно, и вправду бессмертны бойцы молодые.
ПЛАТЬЕ В ГОРОШЕК
Надену платье в горошек –
Вспомню далекое детство,
Когда поселковые кошки
Мяукали по соседству.
Как после утренней дойки
Шли коровы на луг, и
Завидев меня с остановки,
Сушки дарил пастух.
Как керосиновой лампой
С сестрой разжигали костер,
Как объяснял папа:
Не каждый цыган – вор.
Как представляла море,
Прислушиваясь к ракушке,
Как убегала в поле
Играть с цыганкой-подружкой.
Помню, плакала долго:
Папа уехал на Север.
Вернулся через полгода
С зонтом и велосипедом.
Хотелось часы с кукушкой –
Хватило украсить стену
Побеленной комнатушки
Календарем настенным:
Там девушка в платье в горошек
Охапку цветов бросает.
А мой сарафан – изношен.
Стою перед ней, босая,
Помня: чудес не бывает.
А может, бывают, все же?
Вот вырасту я большая –
И буду носить такое же!
Промчались десятилетия,
Календари сменяя.
И вновь вспоминаю детство,
Любимый наряд надевая.
ВУАЛЬЮ НА ГЛАЗАХ ЛЕЖИТ ПЕЧАЛЬ
Моим друзьям –
Тане Корвяковой и памяти Виктора Лесина –
Посвящается
Вуалью на глазах лежит печаль,
Обманываясь мягкою улыбкой.
А Он ушел под утро, невзначай
Оставшись в сновиденьях по ошибке.
Хранительница белых кимоно,
Ты вдохновляла и была любима.
Об этом рассказало полотно –
Покинутая Мастером картина.
Об этом в тихой скорби промолчат
Хребты осиротевшего Кавказа.
Сними с души сургучную печать,
Вдохни Весну за вас двоих, всю сразу!
Взгляни из закулисья в полный зал:
Ты видишь? Зритель помнит, зритель знает
Того, кто эту сцену рисовал.
Он здесь за нами молча наблюдает.
ДЕТЯМ ЧЕРНОБЫЛЬЦЕВ
– Какая она – трава,
что растет за забором?
– Она зеленее глаз,
Твоих и моих, вместе взятых.
– Какое оно – небо,
Что над крышей больницы?
– Обычное. Голубое в крапинку,
Как наши полы и стены.
– А СОЛНЦЕ?!
Ты видел СОЛНЦЕ?
ЕГО ты видел?!
– Не смог. Оно слепит глаза,
Как прожектор – в операционной.
Оно обжигает, как хлористый – в вену,
И круглее тарелок в столовой.
Кажется, оно белое,
Как халаты и занавески…
…И вновь отмеряют
километры коридоров
заложники Подвига
отцов-Чернобыльцев…
ТАМ, В МОЕМ ГОРОДЕ
Стая сиреневых рифм
Кружила над городом.
Искала хозяина
Белобородого.
А он в кабаке сочинял
рекламные слоганы,
И слезы глотал,
И власть проклинал,
Вдыхая кабацкий пот…
А за углом – старушка
в валенках топчется.
Шепчет прохожим:
семечек Вам не хочется?
Десять рублей – стакан.
Первая выручка.
Прячет почин.
И слезы глотает,
И все причитает:
Спаси Россию, Господь…
Говорят, до сих пор эта стая
кружит над городом.
Эй! Кто-нибудь!
Позовите Белобородого!
Он там, в кабаке,
Сочиняет рекламные слоганы.
Скажите ему, что за дверью
Его ждут настоящие рифмы,
И что книги его мне очень нравятся
Здесь, в эмиграции.
И пришлите мне тех семечек, что жарит
Учительница первая моя…
НА БАЛКОНЕ
Холодный зимний день. Прозрачен воздух.
К ботинкам липнет ночь, а к сердцу – слякоть.
Вдыхаю чьи-то мысли через ноздри,
Боясь тетради рифмами испачкать.
А сизый дым над разноцветной крышей
Стучится на ночлег к мохнатой туче,
А у подъезда часто-часто дышит
Избитый пес по кличке Невезучий.
Забытый чай покрылся пленкой-тиной,
Почтовый ящик забеременел газетами.
С входной двери снимаю паутину:
Пора бы выйти, хоть за сигаретами.
СПОЙ МНЕ ПЕСНЮ, ЦВЕТОК
Спой мне песню,
цветок,
про ветер.
И про то, как
день
светел.
И о том, что
Солнце
встало.
Убаюкай меня.
Устала.
Я смотрела, как скорбят звезды,
Оплакивая мою планету,
Видя, как толпами женщины
Выходят из абортариев.
ТЕЛЕГРАММА
Глаза сытой рыси и поступь пантеры.
Нелегкий на подиум путь.
Десяток постелей – и новой модели
Открыта незрелая грудь.
Глаза опустив, по деревне к почте
Робко плетется мать:
Слухам не верю пожалуйста
дочка вернись Рождеству буду ждать
