ШЕСТАЯ И СЕДЬМАЯ ГЛАВЫ АВТОБИОГРАФИЧЕСКОЙ ПОВЕСТИ
Продолжение. Начало см. «Дарьял» 4’2017, 1’2018, 2’2018, 4’2018.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
НЕ СМЕЙТЕ ЗАБЫВАТЬ УЧИТЕЛЕЙ
…Когда выплескивались на улицу первые трели школьного звонка, я уже бежала вниз по лестнице. Не бежала, летела, как стрела. Начало звонка во дворе по улице Революции, 30, конец – стоя за партой в ожидании учителя.
…В 3-ей школе Владикавказа конца 50-х была плеяда безупречных профессионалов. Нина Игнатьевна Калачина, литератор, заслуженный учитель России. Дмитрий Лобов, замечательный историк, рассказывающий урок как сценарий художественного фильма. Не менее талантливые, в ту пору молодые Лидия Бучукури, Людмила Реутова, Тамара Солдатова и другие. Они любили свой город, и это чудо человеческой души передавали нам. Отдыхали Печорин и Чацкий, когда в сочинении на вольную тему класс писал о родном городе. Главная мысль о том, что это не место прописки, а Святыня, объединяла всех. И Нина Игнатьевна, благородно прослезившись, читала лучшие ученические творения о городе вслух.
От слов переходили к делу. Во главе с директором Елизаветой Ивановной Кондратьевой вся школа выдвигалась на стратегические позиции: Владикавказ строился, заботливо облагораживая окраины. Методом народной стройки все вместе – учителя, ученики, а нередко и родители, трудились там, где зарождались Зеленый театр (уникальное сооружение, до времени ушедшее в историю) и водная станция. Именно в Зеленом театре произошло знаковое событие, которое бережно хранится в памяти старшего поколения.
Спортивную честь республики перед лицом японских борцов на между-народной встрече в 1957 году отстаивали молодые, но уже известные осетинские борцы, каждому из которых предстояло стать человеком-легендой.
…Обожаемый наш проспект, не менее почитаемый, чем Гинза у японцев, Дерибасовская – у одесситов, был местом встреч. Обе стороны по краям бульвара были заполнены и днем, и вечером. И каждый находил там свое место. Чинно прогуливались, шутили, знакомились, назначали свидания. И – никаких шумных сцен и разборок. Никакого сквернословия. Как можно? Проспект – живое сердце города.
А наш парк. Более привлекательного места в городе не было. Летними вечерами по всем его аллеям вплотную двигалась неторопливая публика. Помню, что это были, в основном, женщины. Где взять гуляющих мужчин в первые послевоенные годы? Тем не менее, женщины были тщательно причесаны, в лучших своих платьях из натурального крепдешина и штапеля. Кое-где наблюдались и дети среди этой вечерней публики. За рядом скамеек на главной аллее нижнего яруса можно было видеть парашютную вышку. Прыжок с парашютом приравнивался к поступку, характеризующему смелость и решительность. Я такими качествами, увы, не обладала. Прыгали безрассудные мальчишки-сверстники, а чем они могли доказать свою отвагу? Лодочки перевозили днем и вечером любителей этого вида развлечений по гладкому пруду. А зимой пруды превращались в катки. Коньки были далеко не у всех. По тем временам они стоили недешево. И мы поначалу привязывали их к ботинкам, что было ненадежно – веревки рвались. Но это никому не мешало. Коньки были такие: «снегурки», «пионерки», впоследствии – беговые и хоккейные. Помню, на коньках мы носились не только в парке, но и на проспекте, на улице Ленина и Горького.
Не так давно я узнала, что однажды целый день я просидела на уроках в ботинках с коньками. Об этом рассказала мне Лариса Гулуева – а ей можно было верить. Я долго думала: а что могло заставить меня так поступить и вспомнила. Перед началом второй смены я, выполнив уроки, каталась на коньках во дворе напротив, где жила Ида Люхтан – там была небольшая горка. Те, кто у нас жил тогда – в город часто приезжали близкие родственники из сел, ушли, позабыв о том, что я на улице, но еще не в школе, – закрыв дверь на замок. И ничего другого не оставалось – я отправилась в школу на коньках. Все прошло сравнительно благополучно. Но вот – история, один из любимых мною предметов. Дмитрий Сергеевич это знал и тут же спросил меня про какое-то восстание рабов. Я чуть-чуть замешкалась – не цокать же коньками по полу, идя к доске. И решила – отвечу с места. Лобов иногда практиковал ответы с места и хорошо видел: кто справился с материалом, кто нет. И вот стою себе между рядов парт и отвечаю, а я про восстание рабов не то что знала, мне еще и было интересно. Дмитрий Сергеевич ситуацию понял: для него это было главным. И будь у меня не то что коньки, лыжи на ногах, он бы этого не заметил! Главное для него состояло в том, интересна ли тема и усвоена ли она. А внешние проявления не играли роли. И еще как тактичный интеллигент никогда не задавал вопросов, которых от него не ждут.
Один мудрец сказал: «У меня весьма непритязательный вкус – с меня достаточно самого лучшего». Этим «самым лучшим» были для меня любимая 3-я школа и ее учителя, «Артек», МГУ имени Ломоносова – факультет журналистики.
В старших классах у нас была учительница, которую обожала вся 3-я школа и ее окрестности. Это была учительница физики, ставшая у нас классным руководителем.
Лидия Иосифовна Бучукури, несмотря на молодость, была авторитетной, не хуже, чем окружавшие ее 50-летние коллеги, и с весьма решительным нравом.
Внешний вид соответствовал картинке модного журнала. Все, что появлялось привлекательного – было в ее одежде. Десятиклассницы старались ее копировать, но это получалось далеко не у всех. Помню, появились юбки плиссе и гофре – они смотрелись изумительно не только на ней, но и на ее семилетней дочке – очаровательной Этери. Эта девочка, забегая вперед, выучилась и стала талантливым врачом – известным на всю республику кардиологом.
Но вернемся к Лидии Иосифовне. Судьба подарила мне и моей однокласснице Свете Басиевой дружбу с ней. Лидия Иосифовна (Лидушка – как называли ее в школе) жила с мамой на улице Декабристов. Здесь мы проводили долгие счастливые часы. У Лидушки имелись самые лучшие пластинки со свежими записями из Тбилиси. Например, песни, которая пережила все мыслимые времена: «Кто ты?».
Кто ты,
ну скажи мне,
Кто же ты?
Где с тобой встретиться,
А надежда в сердце –
светится,
светится,
светится…
Или «Газапхулись бралия», что означает «Колдовство весеннее».
Когда мы сдавали выпускные экзамены, Лидушка беспокоилась за нас едва ли не больше, чем мы сами.
После Лидии Иосифовны у меня появилась привычка к друзьям гораздо старше меня.
В 9 или 10 классе в школе появилось радио. И первым радио-редактором была я. Школьное радио заговорило моим голосом. Это ли не предчувствие профессии? О чем? Обо всех школьных новостях. Об успехах и провалах. О школьных вечерах и затеях, о каникулах и прочем. Наше радио действовало на переменах, чтобы все могли слышать.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ЕСТЬ ТЕАТР, ЧТОБ К НЕМУ НЕИЗМЕННО СТРЕМИТЬСЯ
Антонина Диамидовна Гитерман была школьным библиотекарем. В еще большей степени режиссером-постановщиком всех наших спектаклей и вечеров. Помню эти умные, вечно раздумчивые, как бы изучающие тебя синие глаза под выпуклыми стеклами очков, в руках непременно текст новой постановки. Настоящий драмтеатр третьей школы, не какой-нибудь безымянный драмкружок. И соседние школы с боем прорывались к нам на вечера и постановки, хотя у входа стояли самые крепкие ребята с красными повязками.
А началось все с драматической сказки Самуила Маршака «Двенадцать месяцев». В ту пору школа наша была чисто женской. Однокласснице Дине – человеку поразительной красоты – досталась роль Падчерицы, которую злая мачеха гонит в лес за подснежниками в разгар зимней стужи и метели. Я должна была изобразить Месяц Апрель, подаривший ей волшебное колечко.
Апрель: Ты катись, катись, колечко,
На весеннее крылечко,
В летние сени,
В теремок осенний
Да по зимнему ковру
К новогоднему костру!
Мы и придем к тебе на выручку – все двенадцать придем. С грозой, с метелью, с весенней капелью!
Падчерица: Спасибо тебе, Апрель-Месяц! Всегда я тебе радовалась, а теперь, как в лицо тебя увидела, так уж никогда не забуду!
Антонина Диамидовна: Дина! Твое спасибо как великое одолжение. А где радость, ее не видно ни с какой стороны! Одно бум-бум-бум. Давайте всю сцену сначала!
Так и рождался спектакль. И ничто не могло убедить нашего постановщика, кроме подлинного, как природная жемчужина, перевоплощения. К десятому классу задачи заметно усложнились: играли «Ревизора» Гоголя. Антонина Диамидовна, зорко водя глазами по тексту, следила за каждым выходящим на сцену, чтобы Анна Андреевна и Марья Антоновна (со товарищи) максимально соответствовали замыслу гениального автора.
Именно тогда Русский драмтеатр объявил конкурсный прием в школу-студию, которую намеревался открыть. Дина, я и одноклассница Инна отправились туда.
…Во главе комиссии из видных, народных и признанных актеров, режиссеров обозначился и запомнился Юрий Васильев. Столько в нем было импозантности и достоинства, что не заметить его было невозможно. Как и седую женщину с замечательным чувством юмора, других ярко выраженных деятелей сцены с благородным отношением к юным дарованиям – респект Русскому театру тех времен!
Успешно выдержав все три тура, в том числе и классический марафон «басня – проза – стих», мы были зачислены в школу-студию. Все трое. Этого оказалось вполне достаточно для артистичных и, как тогда еще не говорили, амбициозных натур. Далее ни одна из нас не сделала ни шага в данном направлении. Русский театр остался при своих интересах. Первая – Дина – с серебряной медалью поступила в ГМИ. Вторая растворилась в туманных просторах России в поисках своей синей птицы. Третья выбрала факультет журналистики МГУ. Но ведь не пропала даром школа Антонины Диамидовны, довела-таки до театральной студии. Пусть не Щукина-Щепкина, но все же! Закончилось все успешным порывом самоутверждения под сводами Русского театра. И если каждая из нас сохранила любовь к Театру в качестве зрителя, но не актера, это разумное вмешательство Судьбы. Лучше стать толковым инженером, чем несостоявшейся Кларой Лучко или Лолитой Торрес.
Любителями театра был целый класс. Помню одноклассницу по имени Софа. От нее можно было услышать фамилии актеров Русского театра, популярных в городе много лет назад. Где она их откопала? Их давно не было в жизни, театральных музеев тоже не было. Скорее всего, от старых преданных театралов. Дедулина, Завалов, Шатохина, Мальчевский…
В те годы в том же здании шли и осетинские спектакли. И у тех были столь же верные поклонники. А предметом поклонения был актер, тогда еще достаточно молодой – Александр Царукаев (чья жизнь, к несчастью, так рано и трагично оборвалась). Мы шли конкретно на него, знали все его роли. Вот отрывок из поэмы, написанной в День театра, одно из первых моих стихотворений, – 27 марта 1995 года:
…Ну, а Кассио кто же?.. Чарудатта? Чермен?..
Звездный дождь из ролей, устремившийся в бездну.
Ты, нашедший до времени
каменный плен,
Ты, подарок Барастыру, – столь безвозмездный.
Александр…
И образ размытых времен
Обретает точеные контуры яви,
Вот просцениум. Рампа.
Последний поклон.
И – бессмертие. Участь избранников Славы.
Александр…
Увы, незабытый Кумир
Так давно отшумевших, утраченных весен.
Недопетая песня.
Умолкший Фандыр.
А над ними – небес леденящая просинь.
Александр…
Твой голос и ныне царит
Над пространством времен и теснотами зала.
И шагами величия,
что являли цари,
Ты проходишь на сцену,
чтоб начать все сначала.
О, бессмертие!
Жить по законам твоим
Недоступно наследникам духа Сальери.
Но тобою твой Зритель
все еще одержим,
И тебе навсегда
остается он верен.
Осетинский Театр. На спектаклях – аншлаг.
Несравненность Таланта. И яркие лица.
Среди всех нам дарованных
жизненных благ
Есть Театр, чтоб к нему
неизменно стремиться!
Библиотека была моим любимым местом в школе. Кто-то спешил на перемене в буфет за горячими пирожками с повидлом и конфетами «Кавказские» без оберток, а я, обгоняя всех, неслась в библиотеку, чтобы успеть сдать прочитанную книгу и взять новую. На чем росли мы, послевоенные дети? Забыть это невозможно. «Тимур и его команда», «Чук и Гек», «Дальние страны», «Голубая чашка», «Счастливый день суворовца Криничного», «Повесть о настоящем человеке», «Черемыш – брат героя», «Сказка о потерянном времени», «Повесть о Зое и Шуре», написанную матерью Космодемьянских. Особенно популярна была «Васек Трубачев и его товарищи». Мы даже ждали, когда автор напишет военную часть книги: «Отряд Трубачева сражается». У Антонины Диамидовны, библиотекаря, заранее записывались на книгу, которая вот-вот должна была выйти. Вот так читали послевоенные дети. Должен кто-то об этом рассказать – ну пусть это буду я, по мере сил.
А фильмы? Сопровождаемые лозунгом времени: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино», – мы шли именно с этой уверенностью. И самый главный по впечатлению фильм был «Молодая гвардия». В каждой школе находился свой «Сергей Тюленин». Помню, как однажды в пионерском лагере мы выбрали председателем совета отряда какого-то невнятного парня – только потому, что он напоминал отдаленно чем-то Олега Кошевого.
Хоры были в каждой школе. И в каждой школе пели такую боевую, наступательную песню:
Кто там улицей крадется,
Кто в такую ночь не спит?
На ветру листовка вьется,
Биржа-каторга горит.
Это было в Краснодоне,
В грозном зареве войны.
Комсомольское подполье
Поднялось за честь страны.
Не найдут враги покоя,
Не опомнятся никак.
Над управой городскою
Кто-то поднял красный флаг!
Фильмы послевоенного детства. Ну как не вспомнить «Рядового Александра Матросова», «Семеро смелых», «Смелые люди», «Девочка ищет отца» и много других.
Но вернемся к школьным хорам. Детские поэты тех времен писали о дружбе среди ребят, честности и сплоченности. Можно взять любую песню:
По улице шагает
веселое звено,
Никто кругом не знает,
куда идет оно.
А если кто споткнется,
В дороге упадет,
Он встанет, улыбнется, –
и по-прежнему споет.
Таким друзьям на свете
Не страшно ничего:
Один за всех в ответе
И все – за одного.
Или песни, воспевающие школу – где тебе предстоит многое познать, подружиться и открыть то, что было неведомо ранее.
Хороша сегодня школа,
Зал горит огнем,
Мы на праздник наш веселый
Всех друзей зовем.
Чтобы праздник был веселый,
Подпевай, родная школа.
Наш веселый смех
Пусть несется дальше всех.
Когда мы приехали из Ташкента (я писала об этом в 1-й главе – № 4, 1917 г.), встал вопрос в семейном плане: нужно, чтобы девочка говорила по-осетински. Одной бабушки Дади (Фаризат) было недостаточно, хотя она и делала все, что можно: читала мне по-осетински стихи Коста, рассказывала сказки. Даже учила танцевать осетинские танцы, играя тремя пальцами на пианино, как на фандыре.
Требовались еще более решительные меры. И вот на все лето после первого класса школы меня отвезли к тете Залихан – маминой старшей сестре. Так у красивого села на берегу не очень быстрой речки, но чистой и прозрачной – появилась недвусмысленная поклонница. Я полюбила Суадаг от всей души. Тетя моя Залихан Гайтова-Шанаева. Все звали ее на селе «Шаниан» (то есть из рода Шанаевых). Очень меня любила и баловала. Возможностей особых не было – она воспитывала двух сыновей одна – отец их погиб, как и мой, на фронте.
Это был конец 40-х годов, весьма трудное время. Но люди жили надеждой, общаясь и обнадеживая друг друга. Залихан жила тогда в маленьком домике в конце улицы. Рядом жила Гуриева Рая с мужем, по-моему, звали его Гагуз. У Раи было полно деток по люлькам, но она со всем справлялась. Помню, как вечер, мы – на посиделки к соседке. Снаружи уже прохладный вечер, а мы с Залихан – званые гости. На печке кипит котелок, а в нем варится свежая, молодая, только созревшая кукуруза. Запах ее сладок и приятен. Это – наше угощение, а что могло быть лучше? Под кипение ведется неспешный разговор Залихан с гостеприимной хозяйкой. Естественно, о будущем детей. И такая теплая, такая неповторимая обстановка, где если приглашают, то от души, если любят – то искренне. Такого уюта и защищенности я не испытывала нигде.
В дальнейшие годы я часто приезжала на лето в Суадаг. Тетя моя жила уже в большом доме Гайтовых, я полюбила этот дом с большим, казалось, необъятным фруктовым садом, где зрели картинные красные яблоки и сладкие коричневые груши.
В дальнейшем я часто приезжала на лето. Гайтовские ребята любили шахматы, и во время игры постоянно роняли знакомые мне реплики из осетинских спектаклей. Узнавались «Желание Паша», «Женихи», «Две свадьбы». Из чего можно было сделать вывод – молодежь этого села лицом повернута в сторону театра. И это было естественно. Телевидения еще не было, это было лет за десять до его появления. А театр заполнял в душах должное ему место. И поистине:
Среди всех нам дарованных,
жизненных благ
Есть театр, чтоб к нему
неизменно стремиться.
Сентябрь 2018 г.
