ШТРИХИ К ТВОРЧЕСКОМУ ПОРТРЕТУ КАСПОЛАТА ЧЕРЧЕСОВА
Писатель и журналист Касполат Черчесов вот уже более трех десятков лет трудится в республиканской газете «Растдзинад». К своему 70-летнему юбилею он подошел с солидным творческим багажом. Уже теперь ясно, что его творчество в осетинской литературе займет свое особое место. Яркие и пронзительные прозаические произведения не оставляют читателя равнодушным, а в художественном плане его почерк насыщен, многообразен и оригинален. При этом обращает на себя внимание то, что самобытный автор лапидарен в описании своих героев. Богато они одеты или бедно, красивы лицом или нет, стройны, худощавы или страдают от ожирения, жизнерадостны или меланхоличны – все заключено в их поступках, поведении, деятельности. В конечном итоге персонажи преподносятся так, чтобы можно было задуматься над бренностью бытия, сказать себе: «Я бы так поступил. Или – не поступил».
В подобном ракурсе речь прежде всего заходит об отношении к матери. Писатель во многих своих произведениях создает образ женщины, всю себя посвящающей детям. Она не просто ставит на ноги, а создает все условия для того, чтобы ее младшие состоялись как личности и были успешны в жизни. Сам автор, как явствует из многих рассказов и миниатюр, через десятилетия пронес по-детски трепетное отношение к символу святости, и потому не понимает тех, кто предал ее. Не осуждает и не проклинает, обличая лишь словом-штрихом, как художник мазками кисти на полотне.
В результате проявляются очертания таких достоверных образов, как Аркадий и Мухтар – персонажей рассказов «Сердце матери» и «Свет моего мира». Аркадий продает дом в селе и якобы перевозит к себе в Москву мать. На деле старушка оказывается в доме престарелых. Тем не менее, до последних дней жизни несчастная родительница боготворит бездушного сына-дельца. Соседям по селу пишет, что столица очаровала, и она не жалеет о переезде, а при обитателях своего последнего пристанища благодарит парня-соседа, которого представляет как собственного сына. Кульминацией же стало то, что даже после смерти несчастной матери искренне привязанные к ней односельчанки не желают раскрывать тайну, веря в то, что и после ухода из земной жизни она благоволит сыну.
«Любовь матери к ребенку превыше всего на свете», – говорит тем самым автор и дает урок гуманизма. Остается пожелать ему взглянуть на проблему с другой стороны и порассуждать о том, почему из-под крыла праведно проживших матерей выходят такие вот отщепенцы, зачастую, кстати, становящиеся заботливыми родителями для своих детей… Более противоречив образ Мухтара. Его также не дождалась из большого города больная мать, причем сын прекрасно знал о ее положении. Но все дело в том, что он лишился зрения в стычке с хулиганами, пытавшимися ограбить девушку. Та девушка стала его женой, они счастливы в браке, несмотря на трагедию. Но вот к матери искалеченный парень в таком виде вернуться не захотел. Положительный это пример или отрицательный? Однозначного ответа нет, но высокохудожественное произведение тем и отличается, что подталкивает к размышлениям, зачастую позволяя читателям занять opln противоположные позиции.
В свое время известный российский писатель и ученый Валерий Ганичев охарактеризовал повесть Гастана Агнаева «Последняя лошадь» такими словами: «Она – об отношениях между людьми, между темными в смысле грамоты, но по-настоящему культурными деревенскими стариками, привыкшими жить по совести и уму, и этакими культурными недоумками, современными интеллигентами с дипломами, но без подлинного образования ума и сердца».1 Такими же «культурными стариками» являются матери в рассказах К. Черчесова. Мухтара, в отличие от Аркадия, «недоумком» назвать нельзя. Жестокость с его стороны обусловлена понятием «ложь во благо», но, судя по душевным качествам героя, он обречен жить с чувством вины, ведь, дав матери надежду своими успехами, не выдержал в ее глазах испытания на человечность.
В другом произведении, «Наказ матери», мы видим уже пронзительное повествование о том, что поступки всегда необходимо соизмерять с собственной совестью. «Мало видеть красоту цветка, надо убедиться и в том, что он ароматен», – в этих словах матери на смертном одре заключена глубокая мудрость, приводящая, опять-таки, к размышлениям о сущности человека и его месте на бренной земле. Это и наказ видеть природу-матушку во всей красе, и урок жизни – уметь ценить в окружающих их лучшие качества, никого не осуждая и не принижая.
«…Пронзительные истории, которые благодаря автору пришли к нам и принесли с собой неистребимую ностальгию по годам детства, юности, студенчества, молодости, – еще раз напомнили нам о том, в каком же мы неоплатном долгу перед Матерью, Родиной. Эти мысли, приобретая все большее полемическое заострение, доставляют нам, читателям, незабываемые душевные терзания, без которых живой человек не имеет права называться человеком. И когда он проходит через это, то начинает осознавать себя личностью, ощущать свою силу сопротивления обстоятельствам, которые и рождают человека в человеке», – пишет исследователь Борис Хозиев о повестях того же Гастана Агнаева.2 Персонаж К. Черчесова – Бодзи из рассказа «Прости меня, Ладимхан» отмеченной в высказывании ностальгией одарен слишком поздно. О заменившей ему мать соседке Ладимхан вспомнил только с вестью о ее кончине, хотя всем, кроме рождения, обязан ей, десятки лет ждавшей его, как родного сына. Навестить старушку так и не изволил, но «человек в нем рожден». Оставив все дела, махнув рукой на срывавшееся путешествие с семьей, Бодзи мчится почтить память женщины, благодаря усилиям которой состоялся в жизни. Однако в селе его не признали даже соседи, в результате чего получено более чем ценное наставление: «Не отрывайся от корней, от тех мест на малой родине, где делал свои первые шаги».
Итак, «бытописатель» К. Черчесов создает разноплановые образы, в принципе не отвечающие званию человека, если говорить об их отношении к матери (или заменившей ее женщине). Но, как ни парадоксально, отмеченное выше слово-штрих автора проникает в глубины сердца читателя благодаря пробудившемуся теплу души очерствевших персонажей. Во-первых, из-за свойства, выявленного крупнейшим российским литературоведом Лидией Гинзбург: «Художественный образ всегда символичен, репрезентативен; он единичный знак обобщений, представитель обширных пластов человеческого опыта, социального, психологического».3 В небольших рассказах как раз и обобщается положительный и отрицательный «человеческий опыт», необходимый новым поколениям землян. Во-вторых, прописывается истина, выстраданная автором в процессе творческого поиска: «Осознать и осмыслить свою ошибку, чтобы в дальнейшем жить по-людски, по канонам добра и нравственности».
Добро, по мысли автора, проповедует и природа. Причем, судя по рассказу «Осиротевшие птенцы», еще и учит быть выше обид и неблагоприятных обстоятельств. Воробей отобрал гнездо у ласточки, но когда его птенцы осиротели, та самая ласточка их и вскормила вместе со своими птенчиками. Не важно, случается такое в природе или нет, символично то, что писатель возвращает нас в люд-ское общество, выставляя свидетелем примечательного факта маленького Алана. Он, а вместе с ним и потенциальный юный читатель теперь по-новому взглянет на жизнь, научится прощать, и уж тем более – отвечать добром на добро…
Художник словом ищет средства и для изображения персонажей, добром на добро не отвечающих. В рассказе «Персики» у простого сельского труженика Гаппо остался один-единственный близкий его сердцу человек – друг детства Амирхан, которого он еще и спас от неминуемой гибели на фронте. И вот он отправляется к нему в Санкт-Петербург с сопроводителем – соседским парнем. По лестницам страдающему от ран и болезней Гаппо было не подняться, и парень отправился на прием сам, чтобы попросить большого начальника Амирхана спуститься к другу. Но тот, даже не выслушав гостя, холодно заявил, что земляков слишком много, он им помочь ничем не может. И вообще, сейчас его навестит министр, какой тут друг детства. Парень, от лица которого и ведется рассказ, не стал говорить старику жестокую правду, соврав, что Амирхан надолго уехал за границу. В итоге персики, которые Гаппо привез другу из родных мест, достаются попутчику-фронтовику в поезде.
Незатейливый, вроде бы, сюжет, но проникновенных моментов более чем достаточно. Персики становятся символом трепетной младенческой чистоты души Гаппо, суть Амирхана же показана единственным штрихом, а именно – напускным благодушием, выразившимся в готовности помочь путникам найти номер в гостинице. В интерпретации автора это звучит издевкой, ясно показывающей, что очерствевший делец не собирается уделять время сельчанам, даже убедившись в том, что они ничего для себя не попросят.
Параллели с данным произведением напрашиваются при чтении рассказа «Боль, причиненная другом». Здесь мы также видим фронтовиков – друзей детства, и одного из них даже зовут Амирханом. Своего друга Ахмата он доконал тем, что нанялся в работники к дезертиру-нуворишу Цараю. До такого унижения отважного воина-разведчика довела жизнь, но все же Ахмат не находит оправдания этому поступку.
И опять – галерея характеров. Гордость, готовность наступить на горло собственной песне и пустое тщеславие – вот главные черты, соответственно присущие трем героям. Поразмышлять же можно прежде всего над тем, насколько должен склонить голову человек перед обстоятельствами. А еще – проследить за ходом мыслей положительных персонажей двух рассказов – Гаппо и Ахмата. Один из них был огражден от жестокой правды предательства, другой нашел от нее свою смерть. Но в зеркале реальности они отражены истинными личностями, наверняка имеющими прототипов. Ими может гордиться общество, но и жизнь треплет нещадно, посылая самые разные испытания, что можно уловить в повествованиях формата «случаи из жизни обывателя». Причем автор раскрывает их характеры на фоне периода безвременья, где такие личности просто не нужны. При том, что именно они являются основополагающими духовными скрепами общества.
Что им остается делать, пока этого не поймут и не оценят современники? Реалист К. Черчесов не дает однозначного ответа, признавая вслед за критиком Хадзы-Муратом Дзуццаты лишь право жить по совести: «Признавать, переживать, испытывать трагичность бытия – значит не принимать мифически-сказочную гармонию, не впадать в оптимистические сны и грезы, не соблазняться ими, отречься от полуправды, что ничуть не лучше неправды, не жить по лжи».4
Людей, для кого «жизнь не по лжи» является пустым лозунгом, прозаик клеймит и средствами сатиры. Эти средства разноплановы и ветвисты, благодаря чему сюжет произведений сатирической направленности не просто оригинален (таково требование любого литературного жанра), но и близок читателю затрагиванием нерва времени, в атмосфере которой живет он сам.
Так, в рассказе «Блокнот депутата» вырисовывается образ народного избранника Будзи. На встрече с единогласно отдавшими за него голоса сельчанами новоиспеченный депутат старательно записывает их наказы и пожелания в блокнот, но в город забирает только подношения и улов с организованной для него рыбалки. Подобные лицемеры и «обещалкины», увы, являются одним из символов эпохи, где истинные человеческие ценности и мораль подменяются стремлением к личной выгоде любой ценой. По мысли автора, конца-краю подобным явлениям не видно, а доверчивость избирателей зачастую вызывает удивление…
Иной поворот событий мы наблюдаем в рассказе «Взятка». Здесь с подачи автора действенен прием «смех сквозь слезы». Персонаж с говорящим именем Ахараты Губын (Живот Поедаев) просит о содействии проректора университета. Дочь подала документы на филологический факультет, и «заботливый» отец предлагает любого рода взятку за то, чтобы… она провалилась на экзаменах и выбросила из головы идею стать учителем. Он-то единственной дочери желает лучшей доли – денежной работы у себя на мясокомбинате.
Неожиданная развязка как повеселит, так и направит взгляд на другой бич современного общества – повсеместное распространение идеи потребления. Ведь плох не труд на комбинате, тревогу вселяет категорическое отвергание духовных ценностей с запретом получения «непрестижных» знаний. Если так пойдет и дальше, то всем без исключения придется стать дельцами, и некому будет учить детей, лечить людей, пахать поля и собирать урожай.
Подобному подходу нет места в мировоззрении писателя, и, обличая порок принесения таланта в жертву материальному благу, он тем самым «внес в осетинскую прозу интерес к значительному, хотя и повседневному и бытовому», как отзывалась исследователь З. Салагаева о творчестве Арсена Коцоева.5 В данном случае «значительность» заключается в озвучивании К. Черчесовым непреложного факта: «Общество, в котором дают взятки за то, чтобы остаться неучем с убогим внутренним миром, не может являться основой для сильной и могучей страны». Такой вот серьезный и основополагающий вывод из произведения с сатирической окраской.
Не менее серьезную смысловую нагрузку несет другое сатирическое произведение «Бегство Михо». Хвастун Михо, якобы чемпион по единоборствам, на поверку оказался трусом, бросившим девушку на растерзание грабителям. Те, к счастью, были киносъемочной группой, гордящейся теперь великолепными кадрами, а девушка – актрисой, благодаря такой вот необычной инсценировке ограбления проверившей парня на прочность. Ясно, что автор показывает не самые лучшие черты характера человека, но и здесь персонаж не является исключительно отрицательным и оттого неестественным. Более того, изобразительные средства мастера пера таковы, что читатель может прочувствовать состояние незадачливого ухажера и с некоторым благодушием отнестись к проявленной им трусости. Но – не к бахвальству и пустословию, ибо они в конечном итоге и ведут к непредсказуемым последствиям. Хотя бы в связи с тем, что на человека могут возлагаться надежды, оправдать которые он не может по определению (применительно к сюжету данного рассказа девушка могла бы остеречься от прогулки с «чемпионом» в малознакомом районе).
Проанализированные произведения сполна убеждают в том, что герои К. Черчесова отличаются четко очерченным характером. Поступки, жесты, поведение – все эти и другие свойства, конечно же, способствуют созданию целостного образа, позволяющего читателю формировать мнение о том или ином персонаже. Но тот же читатель еще и окунается в атмосферу поиска границы между добром и злом, для того, чтобы вместе с автором попытаться понять человека во всех его проявлениях. Не прибегая к категоричным оценкам, ибо это слишком просто – назвать создаваемый в сознании образ плохим или хорошим. Литература призвана воспитывать в том числе способностью подвигать к размышлениям, сопоставлению жизненных явлений, ценна, в конце концов, свойством приведения человека к развилке, заставляющей выбирать между духовными ценностями и мнимыми идеалами материальных благ. Проза К. Черчесова отвечает подобным требованиям и достойна думающего современника-единомышленника, могущего воздать должное рассказам о следе человека на Земле. Тем более что призванием в литературе прозаик избрал стезю бытописания и отражение образа современника в зеркале реальности. По его рассказам и повестям через много лет можно будет судить о противоречивой эпохе со своими героями и антигероями. Вместе с писателем потомок будет искать ответ на вопрос о том, остался ли человек Человеком в самом возвышенном смысле этого слова, или же вместе с ХХ веком распрощался с духовностью, нравственностью, приверженностью идеалам гуманизма. Реалист до мозга костей, Касполат Черчесов от природы наделен умением замечать незамечаемое, причем проникающим взглядом он окидывает и внутренний мир человека. Для того, чтобы тонкими штрихами изложить на чистом листе бумаги размышления о лучших человеческих качествах или их отсутствии. В виде книг, кстати, повествования издаются редко – в Цхинвале увидела свет документальная повесть «Сильнее смерти», во Владикавказе выходила книга «Благодать солнца».6 Будем надеяться, что появление целых томов яркой прозы и добротной публицистики еще впереди, пока же произведения в основном публикуются в газетах и литературных журналах, как в родной Осетии, так и в других регионах Северного Кавказа.
ЛИТЕРАТУРА
1. Осетинские повести. Предисловие В. Ганичева. – Орджоникидзе: Ир, 1986. – С. 4.
2. Борис Хозиев. Повести свободного изливания души // Агънаты Гæстæн. Знон æмæ абон (Вчера и сегодня). – Дзæуджыхъæу: ИПК «Литера», 2012. – 13 ф.
3. Л.Я. Гинзбург. О психологической прозе. О литературном герое. – Спб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. – С. 13.
4. Дзуццаты Хадзы-Мурат. Уынгæгбоны сагъæстæ (Горестные раздумья). – Дзæуджыхъæу: Ир, 2010. – 245 ф.
5. З. Салагаева. Четыре этюда об осетинской прозе. – Орджоникидзе: Ир, 1970. – С. 208.
6. Черчесты Хъасболат. Мæлæтæй тыхджындæр (Сильнее смерти». – Цхинвал, 1999. – 133 ф.; Хурамонд (Благодать солнца). – Дзæуджыхъæу: Ир, 2006. – 159 ф.
