ЧЕТВЕРТАЯ И ПЯТАЯ главЫ автобиографической повести
Продолжение. Начало см. «Дарьял» 4’2017, 1’2018, 2’2018.
ЭТУ ТРОПИНКУ НАЙДУ САМА!
Илья Ильф и Евгений Петров в своих «Записках» (20–30-е годы) как-то меланхолично заметили: «Радио есть, а счастья нет». А вот я была более чем счастлива, когда у меня появилось радио. Когда прошла безвозвратно эпоха уличного радио военных времен, а именно такие образцы висели долго на улицах и в каждом доме, мама купила в универмаге, где был радиоотдел, небольшой радиоприемник «Москвич». Тогда его еще называли репродуктором. Он поселился на моем письменном столе. Не нужно было лазить под потолок – выключать-включать, сделать громче-тише. На письменном столе – легкий поворот кнопки. Невероятное блаженство. Мой «Москвич» был одним из первых в городе.
Круг моих «собеседников» невероятно расширился. Главными из них оказались на первых порах – два потрясающих ведущих детских передач – Лившиц и Левенбук, – в дальнейшем классики жанра на Всесоюзном радио. Они могли говорить с детьми как со взрослыми, с неподражаемым чувством юмора и не стараясь им понравиться. Естественно и деловито. Они могли говорить и стихами, и песнями, которые сразу запоминались. Например, в диалоге, где один как бы подсказывает другому:
…Эта песенка простая, – запятая.
Эта песня про лентяя, – запятая.
Кто решительно не знает, – запятая,
Где бывает запятая… Точка!
Над диктантами страдая, – запятая,
Над контрольными вздыхая, – запятая.
И нигде не успевая, – запятая
Он в итоге получает… Точку!
Нет, двойку!
Следует ли говорить, что в такой неназидательно-шутливой форме смысл доходил гораздо быстрее и ярче.
Не меньшим моим другом стало местное радио, где царил серебристо-акварельный голос Зиры Кулаевой (Гаппоевой). В ее исполнении романтическая легенда «Науруз ёмё Налхъуыдтё», полная трагизма, осталась в памяти на всю жизнь. Музыка, голос ведущей и сама обреченная на гибель история любви так перекликались между собой, что слушать можно было снова и снова! Так что получалось: «Над вымыслом слезами обольюсь…» Невидимая обладательница голоса Зира Кулаева казалась мне сказочной красавицей, какой она и оказалась. Ведь она была театральная актриса. И нежный серебристый голос подчеркивал ее прекрасный облик.
Это было время театральных постановок и самодеятельных театров. В нашем городе было два клуба, которые занимались постановками для детей и подростков: «Клуб ВРЗ» и «Клуб Декабристов». Ходить на эти театральные события было очень интересно и престижно. Клуб Декабристов поставил пьесу для детей «Снежок» про негритянского мальчика по прозвищу Снежок. И мы с интересом следили за непростой судьбой этого подростка. И в антракте не могли дождаться: что же будет с ним дальше? Были в этом Клубе и детские концерты, в них принимали участие хоры и танцевальные коллективы, но все это с течением времени исчезло. И клубы эти потом функционировали как обычные прокатчики фильмов.
Из всего того, чего не догнать, время движется быстрее всего. Прошло оно, и вот уже мы, повзрослевшие вместе с ним, ищем в этих Клубах, ставших кинотеатрами повторного фильма, любимые фильмы, промелькнувшие в центральных кинозалах и исчезнувшие надолго, как все лучшее. Помню, как я искала и надеялась, что повезет найти такие фильмы: «Тигр Акбар», где тигр набросился на красавицу девушку-укротительницу Юту; «Леди Гамильтон», где в главных ролях Лоуренс Оливье (Горацио Нельсон) и Вивьен Ли, режиссер Кристиан Жак; «Багдадский вор» (режиссер Александр Корда); американский фильм «Ураган». Мое поколение эти фильмы помнит и знает, они стоили того, чтобы их искать и ждать их появления вновь.
А детство между тем продолжалось. Любимые фильмы и диапроектор были и тогда. Но главное – книги, любимое радио, общение со сверстниками.
А проходило детство в доме по улице Революции, 30. Помню тех, кто там жил в те годы. В парадных до самых углов жили армяне. Во дворе напротив – евреи Люхтан, Ида и Толик, далее Л. Гуревич и семья Бициевых-Бежаевых. Рядом с нашим двором Революции, 30, жила Белла Зарон, отец которой – известный художник Павел Зарон, – а впоследствии и младшая сестра Ира Зарон стала художницей. Напротив наших ворот имело место неоткрывающееся парадное. И вот каждый вечер на него как на сцену выходил молодой человек из соседнего двора, – по имени Володя, по фамилии Бородавченко – и пел. Голос звучал мелодично и красиво без всякого усиления звука, вживую.
Гюльнара, Гюльнара,
Слышишь, как звучит
моя гитара,
И как льется песня моя, –
Для тебя, для тебя!..
Для кого он пел, кто была та Гюльнара и была ли она – история, увы, умалчивает. Главное не это, а сам факт упоительного пения, весьма приятного всем жителям, в полном отсутствии в ближайшей и даже весьма отдаленной перспективе телевидения.
Кстати, пение существовало как предмет – в те годы, особенно в младших классах. Пели, в основном, детские песни, – их было немало – песен, написанных специально для детей. (Что не наблюдается сегодня.)
Но вернемся к дому по улице Революции, 30. Живописное разнообразие наблюдалось там среди жильцов. От часовщика до деятеля обкома, от нотариуса до директора детдома, от вахтера Дома Офицеров до главного врача поликлиники. И даже охотник с изумительно стильным псом темно-рыжего окраса, который по окрику хозяина картинно стелился по земле… В небольшом дворике с булыжным покрытием рос одинокий каштан, возле которого старый интеллигентный фотограф Лев Сергеевич Кечек фотографировал нас, детвору. Лелеемые в дружном соседстве аккуратные маленькие клумбы радовали глаз яркими флоксами и петуниями.
Но дружила я с тетей Фаткой – она могла рассказывать увлекательные истории. Я ей говорила: «Тетя Фатка, грустную историю»; «А теперь веселую». И она рассказывала так, как я просила, и ни разу не подвела.
Ну, а теперь нужно рассказать – кто же она – тетя Фатка. Тетя Фатка была родной сестрой Лизы Тугановой, в честь которой ее супруг построил мечеть на берегу Терека – так называемую Суннитскую. Лиза вынуждена была уехать в Турцию, где и скончалась в 50-е годы ХХ века.
Тетя Фатка жила с доктором Элканом Шанаевым. На старинных дверях парадного входа еще в мое время висела красивая медная табличка: «Доктор Шанаев». Отец его, Тасултан Шанаев, был участником Русско-Турецкой войны. В 1920 году Элкан вернулся во Владикавказ и стал работать участковым врачом в центральной поликлинике № 1 на проспекте Мира. Он был чрезвычайно популярен и востребован как врач – к нему приезжали даже горцы из различных сел. Говорят, что вся улица Революции была заставлена арбами и дилижансами, когда он вел прием. Все, кто помнил те времена, говорят, что принимал он бесплатно. Тетя Фатка была его супругой, как сегодня говорят, гражданской женой. Но мы с мамой, приехав из Ташкента, Элкана Шанаева уже не застали среди живых. Была тетя Фатка, с ней я дружила, заставляя рассказывать истории. А было их у нее – несметное количество. Могла ли я тогда знать, что это – результат серьезного и всестороннего образования человека, повидавшего мир не с одной стороны?!
Увы, в мое время это была старушка, уходящая каждое утро на барахолку, где вынуждена была продавать остатки былой роскоши, ничем не напоминая одну из красавиц-дочерей Хамби Туганова. Вместо целого дома, принадлежащего этой семье, у нее теперь была единственная проходная комната. Проход был как-то отгорожен – тряпками и картоном. По нему ходили на улицу или в места общего пользования ее соседи – две пожилые дамы Алферовы. А место общего пользования было обозначено словом «Клозетъ» с твердым знаком в конце.
Все это было во времена, когда Фатка осталась одна – без Элкана. Но вежливость и внимание к детям ее не подвели: она оставалась ровной и доброжелательной, а знание сказок и увлекательных историй делали ее интересной собеседницей.
Когда она рассказывала мне очередную историю, я знала, что несмотря ни на что, закончится она вполне благополучно. Этот ее цикл рассказов был о девочке, которая через какие-то приключения и трудности возвращалась домой к маме и бабушке, – ко всеобщей радости. В каких-то деталях я узнавала себя в этой девочке.
В апреле-мае 1954 года меня послали в Артек. Тогда путевки были двухмесячными и бесплатными. Артек – лучшее время моего детства. Но вернувшись в начале июня 1954 года, тетю Фатку я уже не застала. Она ушла в другой мир, надеюсь, более милосердный и справедливый к таким людям, как она.
Но истории тети Фатки остались со мной. Я нередко вспоминала их в конкретной ситуации, а в чем-то ориентировалась на них.
Однажды летом я поехала в селение Тарское, где располагался объединенный лагерь детских домов. И директора детдомов были то один, то другой начальниками лагеря. Место было беспримерным по красоте. Перед лагерем возвышалась высокая зеленая гора с зигзагами тропинок. Лагерь представлял собой деревянные домики с верандами, а чуть ниже текла небольшая уютная речка. В каждой аллее располагался определенный детский дом. Края аллей-проходов между корпусами были выложены белыми камнями с речки или же белились специально. На зеленой горе – опять же массой белых камней было выложено что-то типа «Миру – мир!»
К открытию лагеря приехало множество гостей из министерства, учителей. Принимала их мама и ее коллеги, так как она в данном случае была начальником лагеря. Дети гостей поднялись на чудную зеленую гору, откуда село Тарское и его окрестности были видны, как на ладони. Я же, оставив своих подруг, из которых одна звалась Светой, другая – Валей (они тоже были детьми сотрудников) решила прогуляться. Рядом, у подножия горы, на берегу говорливой речки, росли большие деревья. Я решила разведать – а что за этими деревьями? Постепенно я углубилась в лес. За деревьями были еще деревья, а что еще там могло быть? Убедившись в этом, я решила повернуть назад. Но обратная дорога помахала мне ручкой. Я не могла ее найти. Сколько я ни плутала, возвращалась к одним и тем же трем деревьям, которые стояли пирамидкой: одно, а сзади еще два дерева. Время шло, а успеха никакого. Вот это и называлось: заблудиться в трех соснах. Все это было достаточно близко к остальным. Можно крикнуть Свете или Вале, но что-то во мне мешало признать себя побежденной и беспомощной, и вдруг, в очередной раз натолкнувшись на три дерева пирамидкой, я приказала себе – довольно холодно: «А ну-ка, стой и без паники». Левое деревце под влиянием ветерка вдруг легко, но значительно качнуло кроной с фантастически нарядной листвой, как будто подавая мне какой-то сигнал. «Ты хочешь вернуть мне мою тропинку, которую я потеряла? – спросила я у этого дерева… – Да, кажется, ты добрее других, и я эту тропинку найду! Вот и тетя Фатка всегда говорила: девочка обязательно возвращалась домой благополучно – к маме и бабушке». Я осторожно обошла это дерево, подавшее сигнал, – и увидела там свою потерянную в густой траве тропинку. А для моих десяти лет это была победа! Из гостей на горе никто не заметил моего отсутствия, хотя оно длилось не меньше сорока минут. И только умная задумчивая подруга Валя, которая всегда больше думала, чем говорила, посмотрела на меня загадочно, будто бы понимая, что в жизни человека могут быть неожиданные проблемы, и для их решения требуется и время, и усилия.
Вспоминая этот случай, я вновь и вновь возвращалась к историям тети Фатки. И только значительно позже поняла, почему она никогда не делала меня участницей грустной истории. При ее-то фантазии ей это было бы нетрудно. Но нет! Фатка (Царствие Небесное!) хотела предвидеть оптимистический конец! Несмотря на встречающиеся в каждой жизни трудности, лишения, несоответствия желаний и возможностей. Ей-то это было хорошо известно!
Она относилась к моей семье в целом и ко мне настолько хорошо, что старалась передать это хорошее в своих рассказах, внушая мне и действуя через убеждение. И ей это удавалось. Не будучи ни магом, ни прорицателем, ни ясновидящей, она повторяла: девочка всегда вернется домой благополучно. То есть для нее это был оптимистический исход дела, читай – любой проблемы.
А детство мое шло своим путем. И к этому времени оно называлось пионерским. И было в нем много прекрасного и запоминающегося, о чем и хочется рассказать.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ПОД ЗВЕЗДНЫМ НЕБОМ АРТЕКА
А кто был самым близким и надежным другом пионерского детства? Вожатый. Официально существовала такая профессия в школах и пионерлагерях: пионервожатый. И это не было излишеством. Пионервожатый в силу своего возраста был ближе к детям: чуть старше их, но младше учителя и воспитателя. В стране существовал огромный актив пионервожатых, многие из них успешно выбирали в дальнейшем профессию учителя.
В пионерлагере РГУ (работников государственных учреждений) мне довелось встретиться с лучшими в то время вожатыми республики. Например, с вожатым нашего второго отряда Петром Казбулатовичем Коковым. Очень молодой, но с подчеркнутым чувством собственного достоинства.
Не читая длинных нравоучений по поводу того – что можно и что нельзя, он вел себя сам так достойно, что слов не требовалось. Этому хотелось следовать. Был он, по-моему, из Беслана. Коллеги-вожатые называли его просто Пит. Мы же – только Петр Казбулатович. Никаких гвоздей, никакой фамильярности. И решая что-то, мы спрашивали себя: а что скажет Петр Казбулатович? И ответ на этот вопрос влиял на наше решение.
Возможно, это был лучший сезон лагеря РГУ. Достаточно вспомнить, что начальником лагеря был фронтовик, историк пионерского движения Ефим Львович Эйдельман, а старшей вожатой известная на всю республику Екатерина Заруднева.
К этому времени я уже хорошо знала о том, каким хорошим другом и советчиком может быть вожатый. Встретилась в Артеке, где мне посчастливилось быть в апреле-мае 1954 года с такими людьми. В моем дальнейшем рассказе – все имена, фамилии, описание внешности – подлинные. Как и места, откуда кто приехал. Но сам факт восхождения – артековская фантазия.
…За кормой веселая волна. Белоснежный катер «Павлик Морозов» бороздит черноморские просторы в окрестностях лагеря.
На корме с аккордеоном в руках вожатая Люся Калинина. Морская прогулка в сочетании с музыкальным часом – что может быть приятнее для начинающих артековцев?
Отряд разучивает песню. В мелодию, широкую, как морской разлив, вплетаются высокие вскрики чаек.
Где глухо рокочет прибой,
Где солнце лучистое светит,
Раскинулся лагерь родной,
Любимый и лучший на свете.
По обе руки вожатой две Галки – Пинчук и Малкина, две ленинградки. У одной белые косички, ровная челка, ямочка на левой щеке и курносый нос. Галка Малкина же, напротив, черненькая, пышноволосая, с тонким лицом, легкой горбинкой на носу, – очень яркая девочка. Заметно, что они запоминают и подхватывают песню бойчее других.
– С вами не пропадешь, – говорит Таира Есенова, имея в виду музыкальные способности подруг.
На рукаве ее артековской формы две красные полоски со звездочкой – вчера ее избрали председателем совета отряда.
– Стараемся! – выкрикивает Галка Пинчук, и Таира едва разбирает то, что она сказала из-за шума мотора, плеска волн и поющих голосов.
Таира поет со всеми вместе песню, которая скоро станет близкой, как эти девочки, с которыми она неразлучна вот уже несколько дней. С кем-то из них она уже подружилась: с двумя Галками, с Гулей Оразмурадовой из Туркмении, Витой Виролайнен из Прибалтики, Верой Михайловой из Гатчины. Все тридцать девчонок из разных мест – кажется, и запомнить невозможно, кто откуда. Но это только вначале.
Еще день-другой, и она запомнит все – о каждой.
Задорные голоса Галки Малкиной и Галки Пинчук ведут песню высоко и смело. А над синей гладью моря, задевая ее отточенным, как карандаш, белым крылом, с криками снижаются чайки, будто стремясь написать на поверхности волн летящие таинственные знаки.
Возвратившись, весело бежим по берегу, набирая в сандалии и тапки золотистого песка.
Строем направляемся к корпусам, и здесь песня звучит уже уверенней.
– Молодцы! Завтра споем еще лучше.
Прошу повторить слова. Кто запомнил, помогите остальным. А кто запомнил? – весело прищуривается Люся.
– Я! – в один голос выкрикивают Малкина и Пинчук, остальные смеются.
– Ну вот, с вас и спрошу в первую очередь.
– За что боролись, на то и напоролись, – с мягким прибалтийским акцентом поясняет Вита Виролайнен.
– А разве это плохо?
– Это очень хорошо, – успокаивает Люся.
– Вита, не вводи человека в заблуждение. Скоро на Костровой праздник строя и песни. Музыкальные таланты нам понадобятся в первую очередь.
…Артек – это морские прогулки, это Костровая площадь, цветущий миндаль и многое другое, что предстоит узнать, но это еще и «Снайпер». Вечером на стадионе царит артековский «Снайпер» – традиционная престижная игра, столь полюбившаяся лагерным сменам 1954-го года. В ней участвуют 12 девочек – по шесть в каждой команде. Вожатая отряда Люся Калинина выходит на площадку с волейбольным мячом в руке, такая ладная и подтянутая, что все любуются ею.
– А вожатая у нас красавица, – тихо говорит Таире Вера Михайлова. В это время Люся разъясняет правила игры. Главное в ней ловить мяч на лету и метко выбивать противника. Промахнуться или же выронить мяч из рук – не годится в этой игре. Таира быстро приспосабливается, легко перехватывает мяч, а если уж целится в противника, не миновать ему штрафной.
– Ты везучая, – вздыхает Вера, в очередной раз выронив мяч. Попасть в кого-то ей и вовсе не удается. Зато ее выбивают тут же, и большую часть игры она простаивает.
Пока на поле быстрее самого мяча мелькают юркие «снайперы» Малкина и Пинчук, к Вере подходит Таира. В этом тайме она не участвует.
– Послушай, у тебя все немного не так получается. Вроде бы стараешься поймать мяч, а он от тебя отскакивает. Почему? Посмотри, что ты де-лаешь.
Таира подбрасывает запасной мяч, вытягивает руки и зажмуривается. Мяч летит мимо.
– Ты его боишься. А разве можно поймать мяч с закрытыми глазами?
– А я никогда не держала мяч в руках, – тихо признается Вера. – И вообще дома, в Гатчине, я на физкультуру не хожу, я освобождена.
Это похоже на правду. Робкая, застенчивая и такая во всем неспортивная, Вера выглядит беспомощно во всякой игре, не только в этой. Чего уж проще сказать себе – не получается, не играй. Но при всем видно, что играть хочется, что Вера старается пересилить себя, что-то в себе преодолевает, и Таире это нравится.
Если бы она не видела ту же Веру на уроках, она бы, конечно, не поверила, что Вера добьется своего. На уроках в артековской школе у Веры нет проблем, похожих на эту. Четкие, ясные ответы, спокойная манера подумать, прежде чем что-либо сказать. Таира видела ее гатчинский табель: за три четверти у нее нет ни одной четверки – по всем предметам красивые, полновесные пятерки.
– Я тоже в «снайпере» новичок, Вера.
– У тебя все получается само собой. Ты так прыгаешь и метишь, аж страшно!
– А ты не бойся. Если попаду в тебя, то не больно. А научить научу. Хочешь или нет?
– Спрашиваешь! На будущий год я уже смогу ходить на физкультуру. Хочу привезти девчонкам эту игру. А то они меня считают ни на что не годной, если речь идет о физкультуре.
– Ничего, они свое мнение изменят. Попробуем заняться.
– А вот я тебе хотела сказать…
– Что, Вера?
– Ты вчера решала задачу по алгебре… Нет, ты ее в общем правильно решила. Но есть более короткий и верный способ.
– А ну, давай.
Вера вынула тетрадку и коротко объяснила решение. Это было так просто и точно, даже можно сказать, экономично в действии, что Таира поразилась – как же она сама-то не дошла? Впрочем, могла и не додуматься. Математику она не очень…
И тут ее мысли как бы прочитала Вера.
– Мне показалось, что ты больше любишь литературу, историю, да?..
– Правильно тебе показалось.
– И ты, наверное, выберешь профессию, где нужны будут гуманитарные науки.
– Во всяком случае на физмат не пойду. А ты?
– Не знаю еще, – Вера вздохнула и замолчала. Но Таира подумала о том, что за эти дни впервые услышала голос Веры вне школьных занятий. Тогда, в мае 1954 года, она еще не могла даже в самых смелых планах предположить о том, что двадцать лет после «Артека» будет получать письма из Гатчины, написанные четким, красивым почерком Веры Михайловой. Что именно Вера станет близким другом, слово и мнение которого будут наделены силой, не подвластной расстоянию и времени…
Тем более, не знала этого сама Вера… Просто с той минуты она следовала за Таирой молча и верно повсюду.
А когда спортивная площадка пустела, девочки выходили вдвоем и подолгу тренировались.
* * *
Что такое большая перемена в артековской школе? Это долгих полчаса, и в них можно уместить все: игру, прогулку, чтение.
Сегодня к большой перемене добавляется еще два часа. Учительница заболела, русского и литературы скорее всего не будет. До обеда уйма времени. Вожатая Люся Калинина в пионерской, можно пойти туда. Туда мы еще успеем. Девочки, айда в лес!
– Куда еще? – хмурится Таира. – Без разрешения?
– На все тебе разрешение! – это поддержала подругу вторая заводила, Галка Малкина. – Пойдем на Аю-Даг. Там интересно.
– Да, посмотрим сверху на море. Такой вид открывается.
– Вот идея!
– Пойдем, девочки, в чем дело?
Это уже говорят все. Или почти все. Надо идти. Однако Таира продолжает хмуриться.
– Сегодня после обеда смотр строя, забыли? Надо формы погладить, подготовиться.
– Уже готовы, а формы погладим перед обедом.
– Успеем, есть еще время!
– Да, когда вернемся.
Таира смотрит на Виту Виролайнен. Та молчит. Более решительная Гуля Оразмурадова ставит точку: пошли так пошли!
…В лесу тенисто и прохладно. Хоровод цикад выводит приветственную песню. Тропинка круто забирает вверх, то исчезая в траве, то вырываясь из зарослей. Вот уже далеко внизу широкая панорама нижнего лагеря.
Гладким белым квадратом с графическими черточками рядов лежит Костровая площадка.
Пушкинская поляна лагеря скрыта в густой хвое кипарисов и туй – ее почти не видно. Подъем становится труднее, но это никого не останавливает.
Впереди идут две Галки. Кажется, что усталость им неведома, а если и случится такое, вида не подадут, ведь это их затея.
На руке у Таиры маленькие мамины часы. Мама перед отъездом укоротила ремешок и надела их ей на руку – пригодятся! Пригодились.
– Девочки, уже половина первого. До обеда час.
– Ну и что, спускаться-то легче, быстрее, соображаешь?
– Соображаю. Поэтому начинаем спуск.
– Ну, ты как армейский старшина. Может еще скажешь: «Слушай мою команду!»
– Слушай мою команду! Начинаем спуск.
В голосе Таиры нешуточные ноты. Все останавливаются. Но только не Галка Малкина и Галка Пинчук, они в ударе.
– Старшина, ты видишь флаг? До него рукой подать.
Впереди, на одной из вершин Аю-Дага алый стяг. Ветер высоты ведет с ним свою озорную игру, и снизу кажется, что алое пятнышко движется вверх-вниз по изумрудной зелени горы. Не дойти до вымпела какие-то 200 метров – это кажется преступлением.
– Как хотите, а я дальше не иду.
– Что, отправишься вниз одна?
– Не отправлюсь. На вас разумные доводы не действуют, я вам не союзник.
Таира опускается на камень, упрямо сдвинув брови. Опускает голову. Две черные косы тяжело переваливаются вперед, она откидывает их за спину. Рядом, не говоря ни слова, садятся Вера и Вита, чуть поодаль останавливается Гуля. Все. Их четверо. Остальные устремляются вверх – догонять Малкину и Пинчук. Малкина оборачивается, кричит сверху.
– Мы мигом, Таира, не сердись! Туда и обратно. Раз уж полезли, надо добраться!
Цепочка девочек, растянувшись по крутой тропинке, постепенно исчезает из виду. Таира сидит, молча обхватив руками колени.
Рядом Вера Михайлова, человек, которому ничего не надо объяснять, сама понимает – бывают же такие люди.
Между ними молчаливый диалог:
ТАИРА: Мне что обидно, не меня послушались, а чью-то прихоть кинулись выполнять.
ВЕРА: Понимаю. Но тут, скорее, не чья-то прихоть, а общая, а то бы не пошли.
Нашла на всех блажь…
ТАИРА: Но ведь нельзя же было! Не время!
Я же предупреждала. Нас давно ищут.
ВЕРА: Вот это самое неприятное…
– Ну, что ты раскисла? – это Вита Виролайнен, сама того не подозревая, прервала скрытый разговор. – Все еще не так плохо. Может, еще успеем к концу обеда.
– Я не про обед. Люся узнает, ей будет неприятно. Мы же могли ее предупредить.
– Да, она бы с нами пошла. Или вообще никого бы не отпустила.
– Хорошая мысля… Как там дальше?
Вита еще не потеряла способности к шуткам и частит ими, как может, не обращая никакого внимания на односложные ответы Веры, Гули и Таиры. Так они сидят, прислушиваясь к треску цикад, еще с полчаса.
– Пора бы им вернуться, – говорит Вита.
Вита в беспокойстве встает. Может, двинуться за ними вверх? Где они?..
И вдруг оттуда, куда ушли девочки, из-за плотной иглистой стены хвои и кустарника, слышны голоса.
– Таира, Вита, сюда!
– Скорее наверх!
– Что стряслось?..
Отвечает разнобой голосов. Если бы кричал кто-то один, наверное, можно было бы что-то разобрать. А так ясно одно: действительно, что-то там приключилось, надо подниматься, не теряя времени.
То, что они видят, оказывается хуже всяких предположений. Под большим обрывистым камнем лежит Галка Пинчук, остальные толпятся вокруг в панике.
– Что такое?.. – Таира, не помня себя, расталкивает девчонок.
– Она упала, прыгала с этого камня.
– У нее что-то с ногой.
– Может, перелом!
– Откуда ты знаешь, что с ногой, а не с рукой?!.
Таира закусывает губу. Машинально проводит рукой по лбу, даже не чувствуя, как рука становится мокрой. Холодный пот ползет по шее вниз.
– Ну-ка, быстро воды! Голову повыше, вот так, на камень.
Гуля устремляется за водой, – она здесь рядом в горном родничке, что сбегает по склону.
– Куда! В чем?.. Гуля понимает и бежит назад. Таира срывает панамку.
Брызгает на лицо Галке Пинчук. Та глубоко вздыхает, как спящая красавица, и открывает глаза. Но сказочного принца не видно. Вокруг встревоженные, бледные, втянутые лица девчонок. Тут же из ее глаз начинают катиться слезы.
– Галка, что с тобой? Где болит?..
– Ты можешь встать? – два десятка рук с готовностью тянутся к ней.
– Ой, не могу! Не трогайте! Нога…
Так, значит, все-таки нога. Проклиная себя в душе за все, что случилось, Таира опускается рядом.
– Что будем делать? – спрашивает Гуля.
– Что будем делать? – машинально повторяет Таира. – Нести.
– А как нести? Ее же нельзя трогать.
– Сейчас придумаем. Да не реви ты, Галя.
Это относится к другой Галке, Малкиной, которая, глядя на лучшую подругу, без устали размазывает слезы по лицу.
– Давайте по двое, и все время меняться.
В прошлом году в лагере нас так учили уносить пострадавшего.
То была игра, а как пригодилось. в жизни. Таира показывает, как именно это делается.
Одной рукой обхватываешь свое запястье, другой – партнера, то же самое делает он. Получается сидение. Нужно только усадить на него Галку.
Это оказывается нелегким делом. Еще более тяжко спускаться с такой ношей вниз по крутому склону. Общее настроение критически падает, надо срочно думать о том, как и чем его поднять.
Тем более, что обе героини дня никуда не годятся – одна беспрерывно стонет, другая, всхлипывая, плетется позади всех и ничем не может помочь.
Таира незаметно подмигивает Вите. Та секунду смотрит на нее, затем понимающе кивает головой – ей ясно, что нужен отвлекающий маневр. На шутки и курьезные истории Вита большая мастерица. Каждый вечер она проделывает это после отбоя, когда полагается спать, за что получает нахлобучку от вожатой Люси. Сейчас это как раз то, что надо. Вита говорит с сильнейшим литовским акцентом, отдельные слова искажаются до смешного. Галка Малкина перестает всхлипывать. На бледном, слегка пожелтевшем лице Галки Пинчук появляется подобие улыбки.
И все же путь длительный и тяжелый. Пары поминутно меняются, однако спуск девочки заканчивают совершенно без сил.
…В лагере суматоха: где седьмой отряд? Давно прошел обед, на Костровую площадку сошлись все отряды, нет лишь седьмого. Неузнаваемо бледная, ничего не ведающая Люся Калинина о чем-то переговаривается с начальником лагеря и старшей вожатой Олей Зверевой. Когда на аллее появляется процессия, стройные ряды смешиваются и приходят в движение. Седьмой отряд теснят со всех сторон. Подбегает Люся, другие вожатые. Галку Пинчук уносят в изолятор. Тут же старшая вожатая берется за рупор.
– Отряды, немедленно в строй! Повторяю: начать построение! Седьмой отряд, отставить. Шагом марш в корпус!
Еще несколько минут бурления на местах, и все стихает. Гремят барабаны, поют горны. Вслед за сводным отрядом горнистов и барабанщиков колонны торжественно выступают по главной аллее к центру Костровой…
Ничего этого не видит седьмой отряд. Уныло моют руки, мрачно обедают, потому что впереди самое страшное – разнос на вечерней линейке. Обедая, виновато поглядывают на Люсю, стараясь делать это незаметно. У нее расстроенное лицо, она не поднимает глаз, не говорит ни слова.
И лишь после обеда, когда все возвращаются из столовой в корпус и рассаживаются на веранде, Люся не выдерживает.
– Что вы натворили? Вы понимаете, что натворили?.. Ведь мы на днях должны были идти на Аю-Даг все вместе – менять вымпел.
Стоит ужасающая тишина. Тридцать человек сидят не шелохнувшись. Слышно, как на дальней аллее, в тени миндаля, тихо щелкнула и завозилась невидимая отсюда птица. Вот она захлопала крыльями и не спеша пролетела мимо.
По традициям Артека лучший отряд каждую лагерную смену поднимается вверх и обновляет вымпел – устанавливает свой отрядный. Этого они не могли знать.
Это должно было быть приятным сюрпризом. И на тебе – тоже сюрприз, только со знаком минус.
Люся прячет лицо в ладонях и тихо покачивает головой, приговаривая:
– Что натворили, надо же! Ну кто бы мог подумать? Я виновата. Надо было рассказать, объяснить. Я же хотела как лучше, как интересней!
Люсю жалко до слез. Ей уже девятнадцать, но сейчас она похожа на маленькую девочку, попавшую в беду. Они ее подвели – свою любимую вожатую, такую добрую затейницу, такую веселую и красивую.
– Люся, ты ни при чем. Мы виноваты сами, только мы. Прости нас.
Это говорит Вера Михайлова, но так думают все. И никто не удивляется перемене, которая произошла в робкой, нескладной, неспортивной девочке.
Такой она была первые дни. Сейчас она другая. И, наверное, причиной тому не только успехи в «Снайпере». Обрести настоящих друзей, поверить в себя – разве этого мало?
…Сигнал горна на вечернюю линейку поднимает всех, как по тревоге.
– Седьмой отряд, шаг вперед! – отчеканивает Оля Зверева. Отряд выполняет команду. Но это не все.
– Председатель совета отряда, десять шагов перед строем. Кругом!
Горькие, обидные слова, которые говорят взрослые и члены совета дружины, вполне заслужены. Но и это не все.
– До сих пор вы были лучшим отрядом лагерной смены. И вот сегодня – настоящий срыв, неслыханное происшествие. Есть предложение переизбрать председателя совета отряда как несправившуюся со своими обязанностями. Таира Есенова знала об этой затее и обязана была предотвратить происшествие. Пусть отряд обсудит предложение в течение завтрашнего дня и доложит на вечерней линейке свое мнение. Отряд, стать в строй!
Вечерняя речевка лагеря завершает линейку.
Над морем ночь спускается,
Артеку спать пора.
Спокойной ночи, Родина,
До светлого утра!
В отряде штрафников никто не раскрывает рта. Никто не слышит этих слов, никто не замечает, как возвращаются в корпус.
С сигналом отбоя все валятся в постели, как подкошенные, и обреченно засыпают. А назавтра после обеда собираются в пионерской.
– Ну что, девочки. Вопрос, который нам предлагают решить, – он не единственный. Давайте определяться, как мы сами расцениваем свой поступок.
Это говорит Люся. Оля Зверева сидит за столом, покрытым красной материей, как третейский судья, и строго наблюдает. Она пока не вмешивается в разговор.
Первой поднимается Гуля Оразмурадова.
– Конечно, мы виноваты перед всем лагерем, в особенности, перед нашей вожатой. Никто из нас не считает этот поступок геройским. Даже они, – Гуля бросает недвусмысленный взгляд в сторону Галки Малкиной. – Но принять такое предложение мы все-таки не можем. Таира не смогла нас остановить, это так. Но разве она не пыталась это сделать?
Гулю перебивает Вера:
– Что могла сделать Таира, если все решили идти? Скажи ты, Галя Малкина, разве тебя мог кто-то остановить?
Галя Малкина опускает голову. Но тут не выдерживает старшая вожатая.
– Стало быть, авторитета председателя не хватило на то, чтобы удержать отряд от ошибочного шага?
Нависает пауза, и тут в полной тишине, волнуясь и совершенно коверкая слова, вступает Вита.
– Но она не растерялась и организовала спуск. Если бы не Таира, не знаю, как бы мы еще спустились и донесли Галю Пинчук. И уж если на то пошло, то я не вижу более достойного председателя.
– Кто присоединяется к этому мнению? – Спрашивает Люся. Присоединяются, – и довольно шумно, – все. В том числе и Галя Малкина. И тогда снова поднимается Вера Михайлова.
– Таира – настоящий товарищ и настоящий председатель. Мы ей верим. Она всегда поступает по справедливости. Другого председателя мы не хотим.
Тут Вера вспыхивает и садится, не договорив. Оля борется с собой, но вдруг, помимо желания, ее суровое лицо проясняется.
Вслед за ней улыбается и опускает ресницы Люся.
Заметно, что она в одинаковой степени смущена и обрадована происходящим. Ее питомцы ведут себя в критической ситуации достойно, а это уже кое-что!
– Ну что же, раз уж ваше мнение единодушно, придется доложить о нем на вечерней линейке.
Таковы артековские принципы: отряд берет на себя ответственность за свершенный поступок.
Это не так просто. Но если отряд вынес общее решение на суд дружины, если в этом решении присутствует здравый смысл, с ним не могут не считаться.
…Таира четко произносит слова вечернего рапорта. Она остается председателем совета отряда, так решает дружина. И все понимают, и седьмой отряд в первую очередь, что на его счету отныне не может быть даже самого безобидного проступка. Оставшиеся дни будут для него днями испытания.
А пока…
Старшая вожатая торжественно сообщает о том, что вымпел на макушку Аю-Дага несет самый лучший отряд – четвертый.
Лагерь темнеет. Зато на черном южном небе весело вспыхивают голубоватые звезды. Они так близко подступают к деревянному кружеву спальных веранд, что так и хочется протянуть руку и сорвать одну с неба, как полевую ромашку. Таира долго ворочается с боку на бок, рядом, по всем признакам, не спят Вера и Вита.
Наконец Вера вскакивает с постели и шлепает по полу босыми ногами по направлению к Таире. К ней присоединяются Вита и Гуля. Вчетвером усаживаются на кровати.
– Вот здорово, что вы не спите, – шепотом говорит Вера, потому что многие кровати отвечают из тишины спокойным похрапыванием. – Я как раз хотела вам сказать… В общем, хотела пригласить. Приезжайте к нам в Гатчину будущим летом! Я покажу вам Ленинград, Петродворец. Знаете, какая красота, какое чудо!
– А я в Вильнюс! А я в Орджоникидзе! А я во Фрунзе, – откликаются Вита, Таира и Гуля.
Через год они уже будут переходить в восьмой класс, и родители смогут их отпустить…
Ну, хотя бы с кем-то из старших.
Через год или через три, но Таира непременно увидится с ними.
Она это твердо знает.
Она не раз слышала о том, что именно здесь, под звездным небом Артека, зарождается настоящая дружба. Теперь она убедилась в этом сама. Тем более, что дружба уже прошла первое испытание.
Таира знает, что когда они распрощаются с лагерем навсегда, будет писать им обо всем – в Гатчину, Вильнюс, Фрунзе. И сама будет получать много теплых писем.
А пока…
Она смотрит на подруг и думает о том, что грустить не надо, что впереди еще много счастливых дней, согретых щедрым солнцем Артека.
