В один из дней 1862 года профессор пейзажной живописи Императорской Академии художеств Лев Феликсович Лагорио был удостоен высочайшей чести быть принятым самим императором Александром Николаевичем. На долю самодержца, вошедшего в историю в ипостаси «царя-освободителя» и либерального реформатора, выпало бремя завершить многое из того, что начиналось, но не было завершено в предыдущие царствования.
На сей раз мысли императора были всецело поглощены Кавказом. Уже не далек был день и час окончания затянувшейся Кавказской войны, вводившей в дрожь русское общество аж с дней благословенной памяти императора Александра Павловича, а точнее – с 1817 года. Имам Шамиль, некогда всесильный вождь непокорных горцев, уже третий год живет в провинциальной Калуге как тихий и мирный обыватель. Но есть еще на Кавказе силы, враждебные России. Покончить с ними – вопрос времени…
– А ну-ка показывайте, господин художник, чем завершилась ваша кавказская поездка? Чем порадуете на сей раз глаз россиянина?..
Император быстрой походкой занятого человека подошел к выставленным в зале для аудиенций полотнам, от которых еще исходил дурманящий запах свежих красок. Постоял в молчании, завороженный увиденным, и, полный восторга, словно юноша, воскликнул:
– Прелестно, прелестно, господин Лагорио! Кавказ! Кавказ! Узнаю его. Это поистине жемчужина русской короны. Скоро там воцарится мир, и каждый сможет полюбоваться прелестями этого дивного края наяву, а не только на ваших замечательных полотнах…
На суд императора художник выставил три полотна – «Дарьяльское ущелье», «Эльбрус» и «Гут-гора». Все они излучали удивительный свет чистой природы, неудержимо притягивая к себе зрителя божественной магией мироздания, игрой ярких красок, поражающей глубиной перспективы.
В тот день император объявил художнику высочайшую благодарность, а на следующий распорядился о награждении Лагорио орденом Святой Анны 3-й степени. Случай в отечественной практике довольно редкий. Согласно положению 1847 года Святой Анной 3-й степени награждались чиновники «за беспорочную 12-летнюю службу в одной должности не ниже 8-го класса». Военным за выслугу лет орден давался за 8 лет хорошей службы в чине не ниже штабс-капитана.
Царствующему семейству Лагорио как художник был знаком сравнительно давно. Одна из его картин раннего периода, также посвященная Кавказу, была в свое время приобретена для семейной коллекции Николаем I. Она была написана вскоре после окончания курса Академии художеств под впечатлением первого посещения живописцем Кавказа в 1851 году. Кавказ поразил Льва Лагорио своим величием, своей неповторимой красотой и монументальностью. Именно здесь он впервые ощутил контрастность густой тени и яркого свечения горной гряды в лучах солнца, остающегося за пределами видимого. Лагорио неоднократно использовал этот эффект в дальнейшем, в частности, в картине 1873 года «Ущелье в горах».
По итогам академической командировки молодой художник представил совету академии свои отчетные работы, выполненные на Кавказе. Рассмотрев эти работы, совет вынес вердикт: «После рассмотрения написанного за Кавказом пейзажа возвратившегося оттуда пенсионера Лагорио, Cовет с удовольствием замечает отличные успехи его в искусстве, и надеется, что продолжая оказывать их, он станет в ряду замечательных художников русской школы».
В 1863 году последовала новая, третья по счету командировка Лагорио на Кавказ. Его пригласил в свою свиту младший брат императора великий князь Михаил Николаевич, назначенный незадолго перед этим наместником Кавказского края и главнокомандующим Кавказской армией. Обстановка на Кавказе оказалась не простой. Предчувствуя близкий конец, противники России в ряде местностей отчаянно сопротивлялись правительственным войскам. Отложив ненадолго кисти и этюдник, Лагорию принял участие в стычках с горцами. Личная храбрость художника не осталась незамеченной. По возвращению в Петербург последовала боевая награда – мечи к ранее полученному гражданскому ордену Святой Анны 3-й степени.
Одним из итогов поездки 1863 года стала картина «Вид Алазанской долины». Лагорио тонко проникся духом этой живописной местности с ее старинными храмами и бескрайними виноградниками на фоне Тушетских гор.
Всякий раз, бывая на Кавказе, Лагорио испытывал особый прилив жизненной энергии и творческих сил. Из каждой командировки он привозил в столицу десятки этюдов и сотни карандашных набросков в походных альбомах. Со временем все это «перерабатывалось» в яркие законченные композиции, становилось картинами.
Художник продолжал живописать кавказские виды до последних лет своей жизни, изящно и добросовестно перенося на холст особенности кавказского климата и местности, народных типов, подмеченные частности бытовой обстановки. Он по-прежнему мастерски владел освещением, а гармоничный колорит делал его творчество узнаваемым. Вот только некоторые из шедевров Лагорио разных лет: «Туман в горах. Кавказ» (1878), «В горах Кавказа» (1879), «На Кавказе. Казачья застава» (1882), «Кавказский вид» (1889), «Кавказское ущелье» (1893), «Сухум. Кавказ» (1903).
Нельзя не восхищаться полотном «В горах Кавказа». Здесь все продумано до мелочей, все реалистично и одновременно наполнено романтическим восторгом. Кисть Лагорио современники называли «бархатной». Так оно и есть: никаких небрежных размашистых мазков, все аккуратно и детализировано. Отражая солнечные блики, вьется по ущельям горная река. Уцепившись за скалы, зеленеют деревья и кустарники. Монолитом стоит на вершине холма старинная крепость. Огромное дымное небо, плавно переходящее в далекие горные цепи, дышит летним зноем. Люди спешат по горным тропам из аула в аул на приземистых карачаевских скакунах.
Изображение гор Кавказа и кавказского побережья Черного и Каспийского морей стало сюжетом многих его картин. В его кавказских полотнах удивительно гармонично сочетались романтизм и академичность. Требовательная критика отмечала, что Лагорио заново открыл для зрителя красоты Кавказа в живописной традиции. Его кавказские пейзажи неповторимы. Так, как он умел написать Кавказ, редко кому удавалось.
Известно, что Лагорио практически не занимался книжной иллюстрацией. Исключением из правила стала иллюстрация произведения на «кавказскую тему». Речь идет о поэме М.Ю. Лермонтова «Хаджи Абрек», первого произведения, изданного при жизни поэта.
Нельзя не сказать и о том, что своей любовью к Кавказу Лагорио заразил многих современников. В их числе будущий знаменитый художник-баталист Василий Васильевич Верещагин (1842-1904). В 1863 году под влиянием ярких рассказов Лагорио он оставляет Академию художеств и отправляется на Кавказ. Здесь Верещагин пробыл около года. Работая на пленере в различное время суток, художник стремится уловить оттенки цвета в зависимости от характера и силы освещения. Его зрительная восприимчивость обостряется, рука становится тверже, фантазия изобретательнее. Потом был Париж, знаменитая мастерская классика французской живописи Ж.-Л. Жерома. В 1865 году, по приезде из Франции, Верещагин вновь возвращается на Кавказ и продолжает писать с натуры.
В 1883 году неожиданно для себя Лагорио получил заказ от Кабинета его величества императора Александра III на создание монументальных полотен по сюжетам недавней Русско-турецкой войны для военной галереи Зимнего дворца. Столь же неожиданно аналогичный заказ получил примерно в то же время и художник-баталист А.Д. Кившенко. Суть дела состояла в том, что, признавая наличие у России только двух друзей – ее армии и флота, император был недоволен тем, как была представлена на выставках и в музеях война с турками 1877-1878 годов. Полотна В.В. Верещагина, например, он однозначно считал «антипатриотичными», а их автора обвинял в тенденциозности, «противной национальному самолюбию».
Лев Феликсович был хорошо знаком с особенностями батальной живописи, но баталистом себя не считал. Согласился в первую очередь потому, что работа давала возможность вновь побывать в полюбившихся с молодости местах. Жившего весьма скромно художника интересовал, конечно, и финансовый вопрос. Для выполнения этих работ художник совершил в 1883 и 1885 годах поездки на Черное море, в Закавказье и на Балканский полуостров. Собрав богатый материал и сделав множество зарисовок, в 1885-1892 годах Лагорию создал серию полотен. Среди них – три картины на сюжеты войны в Закавказье: «Аравартанское дело 6 июня 1877 года», «Двадцатитрехдневное сидение в Баязете. Отбитие штурма 10 июня 1877 года» и «Освобождение гарнизона Баязетской цитадели 28 июня 1877 года»1.
Заметим, что сюжеты этих картин тесно связаны с хорошо знакомой художнику горной природой Кавказа. Полотна отличались высоким профессиональным уровнем и композиционной изобретательностью. Их колорит, выдержанный в знойных золотистых тонах, гармоничен, хорошо передает атмосферу Закавказского театра военных действий.
Несомненная удача художника – полотно, посвященное «Баязетскому сидению». Оно считается лучшим из батальных полотен Лагорио. В левой части картины на переднем плане площадка высокой крепостной стены. На площадке каменное строение с высоким аркообразным окном. На плоской крыше строения, в арке полуразрушенного окна фигуры отбивающих атаки неприятеля русских солдат. Внизу, под стенами крепости и на горных склонах, скопища турецких войск. Они явно не ожидали столь отчаянного сопротивления русских, изможденных многодневным голодом и почти полным отсутствием в крепости питьевой воды. Кисть художника запечатлела панику в рядах осаждающих, их готовность броситься в бегство не столько от пуль, сколько от неодолимой силы духа героических защитников Баязетской цитадели.
Некоторые авторы статей о творчестве Лагорио объясняют успех его полотен тем, что в годы Русско-турецкой войны он, якобы, в качестве корреспондента находился на местах сражений. Но это не так. Корреспондентами на войне были другие русские художники – В.В. Верещагин, В.Д. Поленов, П.П. Соколов, П.О. Ковальский и В.Г. Малышев.
Успеху батальных полотен Лагорио предшествовала большая работа художника по сбору документальных данных о ключевых событиях войны, поездки по местам сражений, встречи с участниками битв. И, конечно же, эскизы и зарисовки с натуры. Они и сегодня время от времени всплывают на художественных аукционах, высоко оцениваются знатоками.
До наших дней дошли докладные записки и письма Лагорио тех лет. Они характеризуют его не только как старательного исполнителя ответственного заказа, но и как художника, верного исторической правде. «Для написания означенных картин при требовании безусловно верной передачи местности, требовании, существенно важном для картин, имеющих историческое значение, этюды для них должны быть исполнены непременно на самом месте сражений…», – пишет Лагорио в одной из докладных записок. Указывая на сложность заказа (картины должны быть крупного размера, действующие лица изображены с портретным сходством), художник просит у государственных чиновников скромную сумму на предварительные расходы – всего 2000 рублей. Итоговый отчет по командировке был представлен эскизами будущих полотен и подробным описанием событий, на них отображенных.
То, что довелось увидеть и услышать художнику, проезжая по местам недавних сражений, не могло не повлиять на его отношение ко всему происходившему. В памяти Лагорио навсегда запечатлелись услышанные на Кавказе рассказы о беспримерном мужестве русских солдат – защитников Баязета, сумевших задержать под стенами цитадели 30-тысячное войско, о страшных муках жажды и голода. Наверняка запомнился ему и рассказ о переговорах турецкого генерала Гази-Мухаммада, сына имама Шамиля и одного из руководителей осады Баязета с комендантом крепости капитаном Федором Штоквичем. В ответ на настойчивые требования Гази-Мухаммада сдаться, «ввиду безнадежности положения осажденных», Штоквич неизменно отвечал, что русские не сдают крепостей, а сами берут их, о чем, возможно, когда-то говорил генералу его отец, но тот не усвоил уроков истории.
Лев Лагорио родился и вырос в Крыму. В краю солнца, радости и вдохновения. В портовой Феодосии когда-то, еще до нашествия Наполеона, поселился его отец – итальянский подданный виконт Феликс Лагорио (1781-1857), находившийся одно время в статусе вице-консула королевства Обеих Сицилий. Параллельно с дипломатической работой отпрыск древнего, но обедневшего генуэзского аристократического рода с успехом занимался торговым промыслом. В 1811 году совместно с итальянцами Аморетти и Галером Феликс Лагорио создал компанию для торговли с Мингрелией и Имеретией. Злые языки считали Лагорио-старшего масоном и давним шпионом Наполеона. Так это или нет – история умалчивает. Доподлинно известно, что итальянец женился на русской и у него было двое сыновей – Лев и Карл. Один стал известным художником, другой – генералом. Дата рождения Льва Лагорио точно не установлена. В одних работах указывается, что это 16 (28) июня, в других, что 17 (29) ноября 1827 года. Где та метрическая книга, которая помогла бы нам избавиться от разночтений? Где тот основательный исследователь жизни и творчества маэстро русской живописи, который сумел бы поставить многие точки над i в биографии Льва Лагорио? Вопросы остаются открытыми.
Художниками, конечно же, не рождаются, как, впрочем, и генералами. Однако в появлении на свет творцов художественных ценностей все-таки есть какая-то загадка. Может быть, так людьми распоряжаются звезды, и точную дату рождения Льва Лагорио (из двух возможных) могут подсказать астрологи?
Как бы там ни было – все предрасполагало появлению на свет выдающегося пейзажиста и мариниста XIX века. Это – фантастически упоительный Крым, очаровательное и заманчивое Черное море, – итальянская кровь и, конечно же – русский характер. Не удивляйтесь последнему, но это так. В те времена население Феодосии являло собой смешение представителей разных народов, культур и религий. Все здоровое и светлое смотрело в сторону России. К тому же русской женщиной была мать художника.
С ранних лет, как магнитом, Лагорио притягивало к себе море. Очарованный морскими пейзажами, он часами мог смотреть на волны и прибрежные скалы, торговые шхуны и рыболовецкие суденышки, проплывавшие вдоль побережья или заходившие в Феодосийский порт.
Его карие глаза меняли выражение вместе с музыкой прибрежных волн и черноморского ветра. К десяти годам он уже прилично рисовал морскую гладь, отроги гор, старинные руины. В одиннадцать – обрел себе кумира. Им стал уже входивший в силу великий русский маринист Иван Константинович Айвазовский, уроженец здешних мест. Они познакомились весной 1838 года, когда Айвазовский приехал в родную Феодосию по академическому заданию для написания живописных работ. Он был на десять лет старше Лагорио и уже завершал курс обучения в Императорской Академии художеств.
Можно представить себе, с какой радостью забилось сердце подростка, когда Айвазовский первый раз привел его в свою наскоро сооруженную мастерскую, познакомил с этюдами и полотнами, а затем предложил стать помощником в создании новых произведений. Юный Лагорио с превеликим удовольствием стал подмастерьем знаменитого земляка, впитывая, как губка, советы и наставления своего учителя, его систему располагать краски на палитре, умение находить точные композиционные решения. Особое восхищение вызывала у Лагорио способность художника работать способом a la prima, то есть доводить картину до завершения по сырому красочному слою.
Ученичество длилось около двух лет. Но какими были эти годы! За это время Айвазовским был создан целый ряд удивительных полотен. Среди них лирические пейзажи: «Лунная ночь в Крыму. Гурзуф», «Керчь», «Старая Феодосия», «Морской берег», картины из жизни флота – «Десант Н.Н. Раевского у Субаши», «Вид Севастопольского рейда с военными судами», «Портрет вице-адмирала М.П. Лазарева». Многое возникло буквально на глазах юного Лагорио.
Покидая в начале лета 1840 года родную Феодосию, Айвазовский взял с собой несколько рисунков Лагорио. В Петербурге он представил их своему учителю, профессору А.И. Зауервейду, и попросил его оказать юному художнику покровительство. 27 июля того же года пенсионером Академии художеств Айвазовский уехал в Италию, а затем были Париж, Лондон, Амстердам. Долгие четыре года.
Айвазовский с большим уважением отнесся к своему первому ученику, видя в нем проблески необычайного таланта и завидную работоспособность. Он постоянно интересовался его успехами, оказывал содействие в трудные жизненные минуты. Добрые чувства любви и признательности своему первому учителю Лагорио сохранил на всю жизнь. У Айвазовского Лагорио научился многому, но прежде всего – умению мыслить поэтическими образами и любить Россию.
Где и как еще учился Лагорио, кроме феодосийской мастерской Айвазовского, приходится только гадать. Биографы ошибаются – никакой феодосийской гимназии он не оканчивал. В то время в малолюдном городке ее просто не было. Да и на всю Таврическую губернию гимназия была только одна – в Симферополе, а от него до Феодосии целых 107 верст пути. Возможно, что какое-то время Лагорио учился здесь. Но не исключено, что образование он получил домашнее, и, видимо, неплохое.
В 1843 году, в возрасте шестнадцати лет, Лагорио был зачислен вольно-приходящим учеником Императорской Академии художеств. Без протекции Айвазовского, разумеется, не обошлось: за Лагорио просил хороший знакомый Ивана Константиновича по фамилии Крамер. Посильную помощь юному живописцу оказал и бывший гражданский губернатор Крыма и феодосийский градоначальник (впоследствии сенатор) Александр Иванович Казначеев (1788-1880). В свое время он содействовал обучению Айвазовского в Симферопольской гимназии, а затем и его поступлению в Академию художеств. Парадный портрет А.И. Казначеева кисти Айвазовского хранится ныне в Государственном Русском музее в Петербурге. Средства на обучения Лагорио выделил герцог Максимилиан Лейхтенбергский – член царской фамилии (зять Николая I) и с 1843 года президент Академии художеств.
В академии у Лагорио было несколько учителей. И первый из них – Максим Никифорович Воробьев (1787-1855), выдающийся художник и педагог, воспитатель целой плеяды отличных пейзажистов. Среди них И.К. Айвазовский, А.П. Боголюбов, Г.Г. и Н.Г. Чернецовы и другие мастера русской живописи. Сын отставного солдата, служившего в Академии художеств вахтером, он всего в жизни добился самостоятельно. Представитель «мягкого романтизма», Воробьев известен любителям русского искусства как создатель романтического образа Петербурга 20-30-х годов XIX века. Он писал городские и морские пейзажи, архитектурные памятники и виды природы, вызывавшие восторг у современников и последующих поколений ценителей русского искусства.
Одновременно Лагорио занимался у Александра Ивановича Зауэрвейда (1782-1844), профессора батальной живописи, уроженца Курляндии и воспитанника Дрезденской академии художеств, представителя западноевропейской классической школы. Свои первые полотна батальной живописи он создал в Париже и Лондоне. В 1814 году художник был приглашен в Петербург для создания картин военного содержания и рисунков обмундирования русских войск. При императоре Николае I преподавал рисование великим князьям. В 1827 году Императорская Академия художеств избрала Зауэрвейда в свои почетные «вольные общники»2. Вскоре после этого художник получил должность руководителя класса баталической живописи, а позднее был возведен в звание профессора академии.
Среди наиболее значительных работ Зауервейда, созданных в России в жанре батальной живописи, выделяются картины: «Взятие Варны», отображающая эпизод русско-турецкой войны 1827-1828 годов, а также «Кульмское сражение» и «Прейсиш-Эйлауская баталия». Посетив выставку 1830 года, на которой было представлено «Взятие Варны», художественный критик Глебов писал: «В этой картине так много ума, воображения, истины и умения разнообразить однообразие, а главное, схвачены все подробности осадных работ так верно, что, вглядевшись в нее, невольно переносишься в самое место славного подвига полковника Шильдера. Словом, картина Зауервейда лучше всяких описаний знакомит с окончательным актом осады Варны».
После кончины Зауэрвейда наставником Лагорио становится Богдан Павлович Виллевальде (1818-1903), известный баталист, ученик Зауервейда и Карла Брюллова, страстный поклонник «короля баталистов» француза Ораса Верне. Виллевальде был автором многих работ, посвященных наполеоновским войнам, а также важным событиям последующей русской военной истории. Среди них «Битва при Гиссгюбеле», «Кульм», «Лейпциг», «Фершампенуаз», «Перед Парижем» (последние четыре работы висят в Александровском зале Зимнего дворца), «Русские на Монмартре», «Лейб-гвардии Конный полк при Аустерлице», «Сдача Гергея под Вилагошем», «Сражение при Быстрице», «Вступление в Кронштадт», «Схватка под Севастополем», «Башкадыклар», «Под Карсом», «Шамиль на Гунибе», «Сдача Шамиля» и другие.
Во времена Лагорио Императорская Академия художеств считалась «бастионом эстетики академизма». Она учила своих воспитанников создавать произведения, построенные по четко выверенным канонам. Обязательной считалась трехплановая композиция. Она напоминала собой театральное действо, вовлекающее зрителя в суть запечатленного на полотне. На картинах требовалось присутствие помпезных архитектурных сооружений, древних руин, а также наличие так называемой «кулисы» (ее обычно выполняли деревья), приоткрывающей зрительный и смысловой центр картины. Образцами для подражания считались произведения античной классики и итальянского Возрождения.
Казалось бы, при таком подходе мало места для творческой фантазии художника. Различия между отдельными авторами лежали лишь в плоскости сюжетов. Однако лучшие из учеников все-таки находили пути и средства выражения собственной индивидуальности. Лагорио относился именно к таким. Его ранняя живопись как бы обходит каноны и запреты ортодоксального классицизма. Его палитра сдержанна, но выразительна и разнообразна по тональности. Она реалистична и часто преисполнена романтикой.
Лагорио числился одним из лучших учеников академии, однако в деле художественного развития, по утверждению знатоков его живописи, более всего был обязан собственному таланту и общению с природой. Уже в первый год академической учебы он создает картины, которые обращают на себя внимание педагогов. В их числе водный «Пейзаж» с изображением деревянной пристани и пришвартованных рыбачьих лодок и «Вид реки» с утлым деревянным мостиком и рыбаком, закинувшим удочку из лодки, причаленной к берегу. Все просто и буднично3.
С первых лет учебы в академии Лагорио стремится в деталях познать то, что ему предстоит изобразить на полотне. Видя себя в будущем мастером морских пейзажей, юноша стремится познать море во всех его проявлениях и оттенках, покоряющих его людей и, конечно же, корабли.
В 1845 году начинающий живописец совершает морское путешествие на военном фрегате «Грозящий». Его цель – изучить устройство боевого корабля, пропитаться его атмосферой. Впоследствии эти знания пригодились Лагорио для картин, изображавших боевые действия русского военного флота на Черном море: «Уничтожение пароходом “Великий князь Константин” турецких судов у Босфора. 1877 год» (1880), «Катера парохода “Константин” атакуют турецкий флот у Сулина 29 мая 1877 года» (1880) и других.
В годы учебы в академии изображать морские баталии Лагорио не рисковал. Приобретя лодку, мирно плавал с этюдником по Финскому заливу, любовался открывавшимися видами, выискивал места, на которые можно положить глаз. Путешествуя по северным местам, Лагорио писал этюды в Старой Ладоге и в Валаамском монастыре. В этих краях архитектура святых обителей и храмов органично сочеталась с красивейшими природными ландшафтами. Староладожеские этюды воплотились в полотно «Старая Ладога. Никольский монастырь и крепость Святого Георгия». Рыбацкие лодки и дымящие пароходы Лагорио изобразил на фоне древнейших поселений северо-запада Руси. Колорит картины сероватый, будничный хорошо передающий особенности природы этих суровых северных мест.
В 1847 году Лагорио получил Малую серебряную медаль академии за «Финляндский вид» и был командирован на три месяца в Выборг. Из командировки он привозит этюд с натуры (из окрестностей Выборга), за который удостаивается Большой серебряной медали.
Некоторое время спустя за картину «Вид в окрестностях Выборга», выполненную в традициях художников венециановской школы, Лагорио был удостоен Малой золотой медали Академии художеств. Несмотря на известное подражание крымским пейзажам Айвазовского, с их мягким свечением, размытостью мазка и романтизацией сюжета, картина Лагорио – произведение вполне самостоятельное. Молодой художник свободен в своем творчестве. Об этом свидетельствует даже беглое знакомство с картиной. Перед зрителем окраина города с частью Выборгского залива. У подножия древней башни Святого Олафа и крепостного вала, отбитых когда-то у шведов, около воды ютятся деревянные домишки с надворными постройками. На берегу непринужденно расположились группы местных обывателей, занятых повседневными делами. Над ними голубое небо с легкими облаками. Оно занимает большую часть полотна. Все буднично, мирно и гармонично. Картина тщательно и тонко проработана. Впечатляют хорошо написанные старые деревянные постройки, лодки на берегу, удачно найденный колорит.
Год окончания Академии художеств (1850) был ознаменован для Лагорио званием художника с чином XIV класса, что давало право на государственную службу. За выпускную работу – картину «Вид болота на Лисьем носу» – художник был удостоен Золотой медали 1-го достоинства и получил право на оплачиваемую академией трехгодичную заграничную стажировку.
Обладая мягким покладистым характером и доброжелательным отношением к людям, Лагорио к моменту окончания Академии художеств имел в Петербурге много друзей и знакомых. Среди них – разносторонне даровитые братья Жемчужниковы, известный поэт и драматург, их двоюродный брат А.К. Толстой. Многолетняя дружба связывала Лагорио с Александром Егоровичем Бейдеманом, профессором исторической живописи, автором широко известных в свое время полотен на библейские и русские исторические темы. Кстати, именно в доме Бейдемана в 1863 году, перед отъездом на Кавказ, Лагорио познакомился с его молодым тогда учеником В.В. Верещагиным.
Результатом совместного труда Лагорио, Бейдемана и Льва Жемчужникова стал известный портрет Козьмы Пруткова4, помещенный в издании его сочинений. В интересных мемуарах Л.М. Жемчужникова «Мои воспоминания из прошлого» есть рассказ об их совместной поездке с Лагорио летом 1852 года в Малороссию, о любовании многоцветьем украинских степей, о работе художника над украинскими пейзажами. Вспоминая дни, проведенные в гостеприимной усадьбе военного музыканта и приятеля Т.Г. Шевченко И.И. Лизогуба, Жемчужников пишет: «С утра мы уходили на работу. Лагорио затеял написать этюды старого пня и бурьяна, которые вышли замечательно хороши; я рисовал его сидящего под раскинутым навесом из полотна и пишущего этюд бурьяна. По звонку мы сходились в дом к завтраку и обеду; купались на просторах в реке; вечером брали урок пения у Ильи Ивановича Лизогуба…».
В конце 1852 года или в самом начале 1853-го Л.Ф. Лагорио выехал в творческую командировку за границу «для дальнейшего совершенствования мастерства». Предварительно он принял российское подданство, окончательно почувствовав себя русским человеком и русским художником. Годы пенсионерства он провел в Париже и Риме. В одном из отчетов в академию Лагорио сообщил: «Вот два месяца, как я в Париже. Хотел бы покопировать в Лувре с Рембрандта, но дни ужасно темные и потому дома пишу маленькие этюды. Приготовляюсь весной писать с натуры».
Гораздо уютнее, чем в многолюдном Париже, Лагорио чувствовал себя в его пригороде, в «деревушке художников» Барбизон, близ лесов Фонтенбло.
Во второй половине XIX века Барбизон стал, как известно, родиной французского импрессионизма. Во времена Лагорио Барбизон был просто пристанищем тех, кого увлекала пленэрная живопись. Лагорио близко сошелся с художниками-барбизонцами. Такими же, как он, молодыми, энергичными и безумно преданными искусству.
Из Франции путь Лагорио лежал в Италию, на родину предков. Он написал множество этюдов в Риме, Сорренто, на Капри. В апреле 1854 года художник сообщил из Рима, что пишет «небольшую картину с натуры: вид из садика во дворе частного дома». В письме, датированном августом того же года, Лагорио признается, что увлечен этюдами с натуры в окрестностях Рима – в Тиволи и Олевано. Затем художник переезжает в Сорренто, посещает другие прибрежные места Италии, а также остров Капри.
В те годы среди молодых художников-пейзажистов, стажировавшихся в Италии, было принято подражать творчеству выдающегося живописца Сильвестра Феодосиевича Щедрина (1791–1830), работая в тех же местах и зачастую с тех же точек, с которых работал когда-то он. Такие ремейки одобрялись в стенах Академии художеств. Однако Лагорио всегда пытался найти собственный образ Италии, не напоминавший картины маститых авторов. Именно поэтому на его полотнах преобладают виды укромных уголков природы, садики, скалы, часовни, крохотные водоемы посреди высоких и угнетающих своей мощью гор. Даже если художник изображал известные места Италии или уже не раз воспроизводившиеся на полотнах мастеров дома местных жителей, он старался показать их с неожиданных сторон. Своим пейзажам он всегда стремился придать занимательность и новизну. Этим интересна, например, картина «Окрестности Неаполя с видом на Везувий» (1860 г.), хранящаяся ныне в частном собрании.
В итальянских видах, по мнению критиков, проявился неповторимый почерк Лагорио, которому он будет следовать почти на протяжении всей жизни. Для него не было второстепенных, малозначительных деталей. Все написано точно до мельчайших подробностей. На деревьях, особенно любимых художником пиниях, выписаны мелкие листочки. Детально, до выбоин, показана каменная кладка домов, крепостей, набережных. Береговые утесы всегда «фотографичны» вплоть до разломов. Итальянская школа многое привнесла в творчество Лагорио, сделала его более утонченным. Ее безмятежность в сочетании с русским психологизмом сделали полотна мастера особенно выразительными.
По истечении трехгодичного срока заграничной командировки совет академии разрешил Лагорио остаться еще на два года за границей «для работы над видами Швейцарии». Но уже за собственный счет. Лагорио был рад этому решению и продолжал работать основательно и самозабвенно. И не только в Швейцарии. Восторженный взгляд художника проникал повсюду. Кроме Швейцарии ему приглянулись северо-западная Франция и Голландия, богатая мастерами морского пейзажа. В 1859 году художник создает известное полотно «Нормандский берег», находящееся ныне в коллекции Государственной Третьяковской галереи. Земля древних викингов заворожила Лагорио живописной природой, героической историей, многовековым архитектурным наследием, в списках которого монастыри Жьюмежа и Кана, соборы Байе и Кутанса, замок Ричарда Львиное сердце в Лез-Андели. Но не они привлекли внимание русского живописца, а морской берег, меловые скалы Этрета, мужественные люди, живущие в этих местах и, конечно же, нормандское небо, чем-то напоминающее небо над Финским заливом.
В 1860 году Лагорио вернулся на родину и представил в виде отчета за свое пенсионерство около тридцати работ. Среди них были картины: «Фонтан Аннибала в Рокка-ди-Папа» (Государственная Третьяковская галерея), «Вид Капо ди Монте в Сорренто» (Тульский областной художественный музей) и «Понтийские болота» (Государственный Русский музей). За эти работы художнику было присуждено звание профессора академии художеств. В это же время Лагорио знакомится с коллекционером и меценатом П.М. Третьяковым. Заинтересовавшись творчеством талантливого живописца, Третьяков берет Лагорио на заметку. Он без всяких раздумий приобретает у художника полотно «Фонтан Аннибала в Рокка-ди-Папа близ Рима», а впоследствии и некоторые другие его картины.
В середине 1860-х годов Лагорио женился. Его избранницей стала одна из дочерей прославленного ветерана Крымской войны 1853-1856 годов, военного инженера, генерал-майора Антона Казимировича Лубны-Герцика (1809-1891) Елена Антоновна. Герцики происходили из старинного польско-литовского шляхетского рода и были известны в России как талантливые инженеры и литераторы. Со временем в семье появился ребенок – дочь Ольга, которая окончила консерваторию и пела на сцене Мариинского театра.
Молодожены решили обосноваться в Петербурге. Но когда и кто из знаменитых живописцев имел постоянное пристанище! Петербург неизменно был для Лагорио отправной точкой путешествий в южные районы России, на Кавказ, в Финляндию, Норвегию, Турцию.
Летние месяцы супруги Лагорио, как правило, проводили в Крыму. В Судаке у тестя художника был просторный дом, где Лагорио устроил летнюю мастерскую. Со временем она была сплошь завешана крымскими этюдами. Художник принимал участие в жизни местного общества. Известно, что для судакской католической церкви Лагорио написал образ Божьей Матери.
Поблизости от мастерской Лагорио находилась дача Айвазовского. Иван Константинович любил проводить время летними месяцами в окружении родных и близких. Учитель и ученик не могли не встречаться. Вместе они наслаждались живым дыханием моря, вели неторопливые беседы, вспоминали прошлое, делились планами на будущее.
1870-е и последующие годы были для Лагорио временем особого увлечения видами Крыма. Крымские море и горы становятся для художника основной темой в его творчестве. Самым интересным и вдохновенным занятием для него было писать различные состояния моря, переносить на холст зыбкую границу, разделяющую сушу и воду, воспроизводить морской воздух. Нежными красками восходящего солнца светится полотно «Штиль на море. Судак» (1885). Проникновенна и удивительна «Лунная ночь на море» (1886).
Легендами дышит картина «Крым. Скалы Монах и Дива» (1890): окутанное синей дымкой небо, белоснежная пена прибрежных волн и две удивительные скалы Монах и Дива, на дальнем плане, почти по центру композиции. Старинное предание гласит, что жил когда-то в пещере близ Симеиза монах-отшельник. Монашество он принял неспроста, во искупление прежних грехов и загубленных жизней. Какой он был веры, уже никто и не помнит, ибо все дороги ведут к единому Богу. А вот историю отшельника, почитавшегося почти за святого, знают в здешних местах все. А история вот какая. Жил Монах тихо и праведно, не помышляя о земном и плотском. Но темные силы не знали покоя. Стремились пробудить в отшельнике прежнюю злобу и ненависть к ближнему или соблазнить его плоть мирскими утехами. Но никак у темных сил этого не получалось. Пошел как-то раз поутру монах к морю наловить рыбы. А злой дух-искуситель тут как тут. Несколько раз закидывал старик невод, но все без толку. Закинул в последний раз и вместо морской рыбы выловил злого духа, представшего перед ним в образе девушки небывалой красоты. Стоит монах, как вкопанный. А девушка открыла глаза, поднялась не спеша и во искушение уставилась прямо в глаза монаха. «Дива», – прошептал монах и ринулся навстречу соблазнительнице. Та же осыпала его страстными поцелуями. Забурлила у отшельника кровь, забыл он обо всем на свете и никак не сдержал страсти. Но не стерпели этого кощунства небеса. Содрогнулись и озарили округу ярким светом. Пыталась Дива убежать, скрыться в морской пучине, но не тут-то было: окаменевшей осталась стоять на морском берегу. Глядя на нее, окаменел и Монах. Так и остались они стоять в назидание людям.
Крымские пейзажи Лагорио – это восторженный рассказ художника о его малой родине, это стремление привлечь внимание русской публики к его красотам и его многовековой истории. Живописуя Крым, Лагорио всегда оставался романтиком. Трогательна тонкая эмоциональность его полотен и изысканность красок. Пейзажные работы, посвященные Крыму, являются самой значительной частью творческого наследия мастера. В 1893 году состоялась персональная выставка Лагорио, которая целиком была посвящена крымской природе и Черному морю.
В том, что во второй половине XIX столетия Крым становится местом паломничества молодых российских художников, во многом заслуга Лагорио, как, впрочем, и его выдающегося учителя Айвазовского, постоянно проживавшего в Феодосии. Молодым разночинцам, которым не по карману была Италия, Крым с его причудливой романтикой скал, цветущих долин и каменистых побережий подходил вполне. И в отношении материальном, и в отношении духовном. В Крыму создавали свои полотна И.И. Левитан, А.И. Куинджи, К.А. Коровин, И.Я. Репин и другие прославленные мастера русской живописи.
Нельзя не упомянуть о сложившейся к началу ХХ века под влиянием Лагорио и его учителя киммерийской школе живописи, представителями которой были такие русские мастера кисти, как Э.Я. Магдесян, К.Ф. Богаевский, М.А. Кириенко-Волошин, К.К. Арцеулов, М.П. Латри, А.И. Фесслер, А.И. Ганзен. Эта школа родилась в восточной части южного берега Крыма, в Феодосии и Коктебеле, на территории древней и загадочной области под названием Киммерия. Художники-киммерийцы преклонялись перед стихией первозданной природы, были заворожены мифами и легендами древней Таврии, пускали в ход игру воображения и полет фантазии. Они преклонялись перед могуществом мироздания и очень редко обращали внимания на простых смертных.
А что Лагорио? Он продолжал совершенствоваться в различных жанрах и техниках. Подмечены перемены в его маринах. Певец тихого и спокойного моря неожиданно создает целый ряд запоминающихся полотен с изображением бушующей морской стихии. Это «Шторм» (конец 1860-х), «Одинокий корабль в бурю» (1875), «Кораблекрушение» (1888), «Буря на море» (1901) и целый ряд других картин подобного плана. Недостаток биографических сведений о Лагорию не дает нам возможности точно определить, с чем было связано появление подобных работ. Возможно – это причуды богатых заказчиков. Значительная часть работ и по сей день хранится в частных коллекциях. Возможно и другое. Это – те социальные потрясения и бури, которые охватили русское общество в последней трети XIX-го и в самом начале века ХХ-го. На них настоящий большой художник не мог, конечно, не реагировать.
Либеральные реформы Александра II открыли возможность для создания в России независимых творческих объединений художников разных жанров и направлений. В 1870 году в Петербурге было учреждено знаменитое Товарищество передвижных художественных выставок. Членами товарищества стали в основном бывшие воспитанники Петербургской академии художеств, восставшие против консервативных академических порядков и демонстративно покинувшие стены alma mater, чтобы нести свое искусство в народ.
Лагорио не был ни членом Товарищества, ни участником-экспонентом передвижных выставок. Но он был далеко не чужд общению с народной аудиторией, идеям проникновения искусства в массы. В 1880 году по инициативе художника и педагога Э.С. Вилье де Лиль-Адана в Петербурге создается кружок художников-акварелистов. В 1887 году кружок обретает статус Общества русских акварелистов. Лагорио приветствовал создание новой общественной организации и вскоре, став ее действительным членом, оказался в кругу друзей и единомышленников. Таких, как маринист и баталист А.П. Боголюбов, маринист А.К. Беггров, живописцы К.Е. Маковский, А.Д. Кившенко, В.Д. Поленов и другие.
Лагорио активно участвует в акварельных вернисажах, традиционных «Пятницах акварелистов», представлявших из себя своего рода художественно-артистические, музыкально-литературные встречи. Они проходили ежегодно с октября по апрель в помещении Академии художеств. К Лагорио, который в отличие от Айвазовского писал свои произведения на основании этюдов, как и ко многим современным ему художникам, приходит понимание ценности этюда как самостоятельного произведения. Этому пониманию в немалой степени способствовала проходившая в 1885 году XIII передвижная выставка, на которой В.Д. Поленов представил публике серию великолепных палестинских этюдов.
Все это стимулировало работу Лагорио в технике акварели, хотя увлекаться ей он начал еще в молодые годы. В Центральном военно-морском музее в Петербурге хранится прекрасная серия акварелей художника, посвященных Севастопольскому водопроводу – уникальному сооружению, состоящему из серии тоннелей и акведуков. Водопровод, необходимый для нужд флота, был построен в 40-х годах XIX века по инициативе адмирала М.П. Лазарева. Работы датированы 1850 годом. Целый ряд прекрасных акварелей был выполнен художником во время пенсионерской поездки за рубеж. Привлекательны кавказские акварели Лагорио, выполненные во время его поездок 1860-х годов.
Но особое место в творчестве Лагорио акварель получила в последний период его жизни. Среди его акварелей большое количество морских пейзажей, видов Крыма и других местностей, по jnrnp{l путешествовал художник. Акварели, сепии, карандашные рисунки Лагорио строги по композиции, но полны жизни и движения. Издатели открытых писем (открыток) охотно тира-жировали лучшие из произведений мастера.
В 1890 году Лагорио стал одним из учредителей Санкт-Петербургского общества художников. С весны следующего года общество, объединившее в своих рядах более 50 мастеров кисти, развернуло регулярную выставочную деятельность в Петербурге и Москве. Выставки общества, как и выставки передвижников, посещали десятки тысяч человек. На их обозрение выставлялись сотни полотен. Лагорио был активным участником многих показов, что, безусловно, способствовало росту его популярности среди почитателей искусства и авторитета в профессиональной среде.
В 1900 году профессор живописи Лев Феликсович Лагорио был удостоен звания почетного члена Императорской Академии художеств. Никаких привилегий и благ звание это не давало. Но все же внимание академии для старого художника было приятно. Его кисть и карандаш работали так же отчаянно, как в молодости. И продолжалось это вплоть до кончины художника, которая последовала в Петербурге 22 декабря 1905 года.
Крым, Алушта. Август– сентябрь 2017 года
ЛИТЕРАТУРА
1. Айвазовский И.К. Документы и материалы. Ереван: Айастан. 1967.
2. Барсамов Н.С. Айвазовский в Крыму. Очерки об И.К. Айвазовском и художниках города Феодосии Л.Ф. Лагорио, А.И. Фесслере, К.Ф. Богаевском, М.А. Волошине, М.П. Латри. Симферополь: Крымиздат, 1967.
3. Барсамов Н.С. Море в русской живописи. Симферополь: Крымиздат, 1959.
4. Жемчужников Л.М. Мои воспоминания из прошлого. Л.: Искусство, 1971.
5. Кузьмин Н.Н. Воспоминания о профессоре И.К. Айвазовском. СПБ., 1901.
6. Кузьмин Н.Н. И.К. Айвазовский и его произведения. СПб., 1901.
7. Майорова Н.О., Скоков Г.К. Лев Феликсович Лагорио. М.: Белый город.
8. Орлова Е.Г. Лев Лагорио и его живопись // Искусство. Все для учителя. 2013. № 6 (18). С. 20-24.
9. Соломко Н. Лев Лагорио. (Сказки о художниках) М.: Белый город. 2005.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Все эти картины находятся в Историческом военно-инженерном музее в Москве.
2 Это звание присваивалось выдающимся российским художникам, получившим образование за пределами академии.
3 Обе картины, помеченные 1843 годом, хранятся в Нижегородском государственном художественном музее.
4 Козьма Петрович Прутков – коллективный псевдоним (литературная маска), под которым в журналах «Современник»,«Искра» и других выступали в 50-60-е годы XIX века поэты Алексей Толстой, братья Алексей, Владимир и Александр Жемчужниковы.
