РАССКАЗЫ
БОГ БЛАГОСЛОВЛЯЕТ СПАСАЮЩИХ
Румиса прибежала к нам под громкую стрельбу из пулеметов и автоматов. Заскочив в коридор, молодая женщина схватилась за сердце.
– Убили? – спросила моя мама.
– Нет! – выдохнула она и села на стул. – Плохо мне! Дайте валерьянки!
Мама налила ей стакан воды и накапала спасительных капель.
Румиса была нашей соседкой и жила через улицу. Дом, где проживала ее семья – муж Ибрагим и несколько малышей, – находился в частном секторе.
Когда начались бои, Ибрагим, как и многие мужчины, ушел на войну.
Город Грозный был во власти огня и металла. В Чеченской республике бушевала летняя война 1996 года.
Румисе унывать было некогда: младшей дочке не исполнилось еще и года. Сыновья дошкольники не боялись стрельбы, храбро выскакивали на улицу. Многодетная мать бегала под обстрелом то на колодец за водой, то в подвал, где прятались старики, и успевала шутить, что смерть ее не догонит. Как все мы, она верила, что война скоро закончится и наступит мир.
А самолеты все бросали бомбы, не останавливаясь, и превращали в руины нашу жизнь. Боевики мечтали сбить хотя бы один, чтобы отомстить.
– Не получится! – говорил им старик, проживающий в соседнем переулке. – Стреляя из автоматов, не достать железную птицу. Летает высоко!
– Получится! – спорили молодые парни. – Если встать рядом, прочитать молитву, а потом выстрелить, когда самолет пойдет на снижение, чтобы сбросить бомбы на город, мы пробьем пулями его обшивку, и он рухнет на землю!
– Я служил в Советской армии… – объяснял старый чеченец, и его белая борода недовольно вздрагивала от каждого слова. – А вы – нет! Вы даже в школе не учились из-за войны. То, что вы говорите, – чудеса. Не бывает такого!
– Бывает! Аллах нам помогает! – не уступали парни в военной форме, поглядывая на старика недружелюбно.
Война нарушает не только ритм жизни – она стирает законы, порядок: раньше чеченцы со стариками не спорили, а теперь могли даже убить в пылу спора.
Но на этот раз обошлось. Старик, завершая беседу, махнул рукой, а парни с автоматами ушли.
Тетрадь смерти была открыта, и самолеты, пойдя на новый круг, вписали в нее еще несколько строчек: уничтожили пару домов недалеко от нас. Нам перепала взрывная волна, вырвавшая двери на верхних этажах.
Я, мама и соседи успели спрятаться в коридорной нише. Штукатурка осыпала нас, как жесткая февральская метель, и, несмотря на августовскую жару, холод смерти присутствовал всюду. В этот момент я подумала, что мой двенадцатый день рождения мы вряд ли отметим.
– Хоть бы этот самолет разбился! – сказала бабушка Нина, наша старая соседка, перебивая слова молитвы «Отче наш».
– Господь, смилуйся! – плакала ее подруга Настасья.
– Валерьянки? – заботливо спрашивала моя мама, подавая прятавшимся у нас русским соседкам стакан с каплями. Я, обняв плюшевого мишку, лежала в углу и ждала окончания стрельбы. Ведь потом можно было выбежать на улицу, где светило солнце и было много цветов.
К вечеру действительно наступило затишье. И в многолюдный двор из нескольких четырехэтажных домов и одного пятиэтажного пришла новость: недалеко от аэропорта сбили самолет!
Может быть, самолет сам рухнул, потеряв управление, а может быть, его действительно сбили, как и хвастались молодые парни в форме.
Наверняка мирные жители не знали.
– Теперь нас не будут бомбить! – кричал мальчик Вася, показывая небу кулачок.
– Домой иди, а то нашлепаю! – ругал его дедушка, выглядывая из соседнего подъезда: он опасался внезапного обстрела.
Многонациональный двор гремел новостями. Женщины делились пышками, испеченными на костре, угощали вареньем детей.
Словно капли росы на тонкой паутинке собирала я слова взрослых.
Вначале говорили тихо. Затем громче. Каждый из собравшихся возле костра, где готовили пищу, старался пересказать эту историю по-своему.
– Когда попали в самолет и он загорелся, летчик катапультировался. Есть такая кнопка!
– Летчика расстреляли в воздухе!
– Неправда! Его допросили, а потом убили!
– Я сам видел труп в сгоревшем остове самолета! – горячился какой то мужчина с зеленой лентой на голове. Зеленая лента была исписана арабскими буквами.
– Это был второй пилот! – перебивали очевидца.
Оказалось, что в самолетах, которые бомбили наш город, было чуть ли не волшебное кресло, способное спасти человека от смерти, если железную птицу подобьют.
Споры в нашем дворе в конце концов утихли, и люди стали расходиться по квартирам, готовясь к новому дню войны: живые вспоминали убитых, похороненных в садах и огородах. Убитые ждали, когда их можно будет перенести на нормальные кладбища. И не роптали в своих временных могилах.
– Я боюсь, что люди узнают! – плакала Румиса, обняв мою мать. – Нас всех расстреляют! И меня, и мужа, и детей! Никто не простит!
– Бог с тобой! Все будет хорошо! – утешала мама соседку, разворачивая таблетку валидола.
– Понимаете, тетя Лена, – объясняла Румиса, – Ибрагим – командир отряда. Мы с русскими захватчиками воюем! А зимой девяносто пятого такая история приключилась. Наши сбили самолет. Летчик выжил. Сильно был ранен. Его хотели пристрелить, а мой брат не дал. Сказал, сам его добьет, когда допросит. Бросил в свою машину при всех. Никто ничего не понял. Даже Ибрагим! Как отъехали километров пять, брат сказал: «Помнишь Ивана, с которым я служил? Он еще меня от смерти спас. Это – он!» Мой муж глянул на этого Ивана, а он без сознания. Привезли его к нам домой. Вы представляете?! За врагом ухаживать меня заставили! Кормить его! Лечить!
С января 1995 года Румиса ухаживала за тяжело раненым русским летчиком. Ослушаться брата она не смела.
«Этот русский человек спас мне жизнь в армии, а теперь мой долг – вернуть его домой. Живым!» – сказал ей брат.
Шло время. Летчик выздоравливал. Но ходить не мог.
Светлые волосы и синие глаза выдавали в нем жителя средней полосы. Опасаясь, чтобы соседи не заподозрили, что чеченская семья укрывает у себя российского военного, волосы ему перекрасили басмой, а самому велели помалкивать.
– Ты немой! – учили его в семье Ибрагима. – Говорить не умеешь! Инвалид. Мычи, кивай головой «да» и «нет». И все! Не дай Аллах, догадаются, что ты по-чеченски не понимаешь! Зовут тебя Рамзан! Как будет момент, попробуем передать тебя твоим родным! В Россию! Мать увидишь! Обещаем! Только молчи, чтобы никто не донес!
Не зря арабская пословица гласит: «У стен есть уши». Разговоры о необычном больном распространились по нашему району. В момент летних августовских боев 1996 года в частный дом, где жила Румиса и дети, ворвались боевики с оружием. Это был один из пришлых полков, созданный сельскими жителями, спустившимися воевать в город.
– Где он?! – крикнул главарь Румисе.
Дети в страхе спрятались за ее юбку, а в комнате для гостей лежал Иван.
Брат Румисы и ее муж отсутствовали.
– Кого вы ищете? – спросила женщина, всем своим видом показывая недоумение.
– Русского солдата! Где вы его прячете?!
– Русского?! – покраснела от возмущения Румиса. – Знаете, кто мой муж?!
– Знаем! Но все равно проверим, что за человек живет в вашем доме!
С этими словами вошедшие распахнули дверь и вошли в комнату.
Перепуганный Иван замычал, как и учил его Ибрагим.
– Не смейте его пугать! – закричала Румиса. – У него от взрывов помутился рассудок! Он инвалид! Он не понимает, что происходит! Это… это… больной брат моего мужа!
Пришедшие слегка смутились, но предводитель отряда боевиков не поверил словам женщины. Взяв в руки Коран, который лежал на столе, он произнес:
– Готова ли ты поклясться, что говоришь правду?
– Я клянусь своими детьми! – закричала Румиса. – А теперь уходите! Как только придет муж, я все ему расскажу!
Младшая дочка, испугавшись громких возгласов, начала плакать. Иван был ни жив, ни мертв, с перепугу. Не ожидая от Румисы такой поддержки, он удивленно рассматривал чеченку, никогда не говорившую с ним, только приносившую еду, как велели ей муж и брат.
Боевики вышли.
Соседи, которые крутились неподалеку, разбежались. Пора было идти на колодец.
Оставив детей в подвале, Румиса принесла воды, после чего заскочила к нам и рассказала обо всем.
Когда осенью 1996 года бои утихли, дети пошли в школу и показалось на миг – жизнь в Чеченской республике налаживается. Семья Ибрагима объявила во дворе, что повезет больного родственника на лечение в Ростовскую область. Мужчину по имени Рамзан, который не мог самостоятельно передвигаться, аккуратно посадили в машину и провезли через все военные посты, разбросанные по городу Грозному.
Обратно он не вернулся.
СТРАХ
Он узнал, что такое настоящий страх, когда наступил на мину лягушку, спрятанную в траве.
Все.
Теперь шевелиться нельзя: будет взрыв.
Нужно найти вес не менее семидесяти пяти килограммов, чтобы он смог убрать ногу. Но это невозможно.
Истребители, сделав круг, возвращаются, вытворяя над руинами горящих домов фантастические па, а всей группе нужно двигаться дальше. Внезапно друзья показались ему совершенно чужими людьми – они все отошли на расстояние, способное защитить их от осколков. Неописуемый страх он почувствовал, глянув им в лица, – все отводили взгляд, словно ждали, когда он решится и освободит их.
Освободит сам, по своей воле.
Он посмотрел вдаль, где синели горы; красно оранжевое солнце медленно ползло за горизонт.
– Я сейчас, – выдохнул он.
– Отпрыгни, можно успеть… – посоветовала ему юная девушка с «тюльпаном» за правым плечом.
На нее посмотрели как на сумасшедшую.
– Когда ему оторвет ноги, – спокойно сказал Синеглазый, – ты сама его пристрелишь?
– Нет. Не смогу, – ее голос дрогнул.
– Нам пора! – произнес Командир.
– Я рискну… – вдруг предложил Семьянин.
У него было шестеро детей и была жена до того, как в подвал их дома военные бросили гранату. Пригибаясь, Семьянин подполз к мине и вытащил нож.
– Можно постараться прижать ее, но если сорвется… Погибнем вместе, – сказал он и вдруг громко засмеялся.
Лежал на тусклой осенней траве и хохотал.
– Что случилось? – крикнули ему.
– Убирай ногу! – скомандовал Семьянин тому, кто застыл от страха.
Тело плохо слушалось. Но он, сделав неимоверное усилие, сдвинул ногу с места.
Взрыва не произошло.
Семьянин, пояснил:
– Это не мина, а часть от респиратора, просто она так похожа в перевернутом виде – даже я поначалу поверил.
Так исчез страх.
Снова, пробираясь через лес, все шутили. Появился новый повод для анекдотов.
КОРОБКА ИЗ-ПОД «МОНПАНСЬЕ»
– Смотри, что у меня есть! – сказала девочка Надя с большим розовым бантом на макушке.
Она открыла коробочку, где было написано «Монпансье», но вместо лакомства, к моему сожалению, коробочка из-под леденцов была доверху наполнена украшениями: там были серьги, разные по форме – мелкие, как точка в конце строки, и удлиненные, как листья ивы.
Меня в отличие от других девочек никогда не волновали сережки, поэтому я спросила:
– А где конфеты?
– Слопала!
– Эх, – вырвался у меня непроизвольно грустный вздох, а потом я заметила, что в волосах Нади, по выражению моей мамы, «черт копеечку искал».
– У тебя бантик развязался. Хочешь завяжу?
– Отстань! – отмахнулась Надя, обиженно глядя на меня синевой глаз. А через секунду напомнила: – Смотри, сколько у меня сокровищ!
После этого девочка запустила руку в коробочку и показала целую горсть драгоценностей.
– У меня есть сережки с белыми камешками под цвет луны, есть с желтыми камнями, как глаза кошки, а есть с черными – словно угольки!
– Кто тебе их подарил? – спросила я, чтобы не обижать девочку.
Мы сидели под длинными ветвями золотисто зеленой ивы в школьном саду.
В дневнике с оценками был вписан 1995 год, и одну из моих школ уже разбомбили российские самолеты: остался только черный остов от четырехэтажного здания.
– Старший брат! – ответила Надя на мой вопрос и захлопала в ладоши. – Это настоящее золото! Он сам так сказал!
– А я не люблю серьги! – призналась я.
– Почему? – удивилась Надя.
Надя недавно пришла в первый класс. Я считала восьмилетнюю Надю совсем маленькой, ведь сама училась уже третий учебный год!
Пришлось объяснять:
– Мне прокалывали уши обычной иглой для шитья, было очень больно, шла кровь. Потом случилось воспаление, со временем раны заросли, а серьги я так и не надела.
– А а а а… – Надя задумалась. – Поэтому не любишь! А мне уши еще не прокалывали ни разу.
– Тогда зачем тебе серьги?! – удивилась я. – Как ты их наденешь?
– А я не надену! – сказала Надя. – Я их тайно взяла. То есть брат подарил бы их мне потом… но я взяла сейчас. Они золотые.
В это, конечно, трудно было поверить. Откуда в нашем городе, где нет нормальной еды, золотые серьги? Я подумала, что маленькая Надя выдумывает, дабы напустить на себя пущей важности. Что взять с первоклашки!
– Хочешь, тебе одни подарю? Вот эти, красивые! – Надя достала пару сережек, похожих на колокольчики. В них сверкали крошечные белые камушки.
– Нет, спасибо! – ответила я, увидев через ограду, что мама идет. Попрощалась с девочкой: – До завтра!
Пока мы шли домой, периодически прижимаясь к деревьям при внезапных автоматных перекличках, я думала над историей коробочки из-под «Монпансье».
– Мама, а где в нашем городе можно найти золото? – спросила я задумчиво.
– Уж не двойку ли сегодня ты получила? – внимательно глядя на меня, ответила мама вопросом на вопрос. – А то, смотри, задушевными разговорами не отделаешься! Всыплю ремня как следует!
– У меня только пятерки! – испуганно возразила я. – И в мыслях не было…
– Смотри мне! – на всякий случай повторила мама, когда мы перебегали железную дорогу. – Слава богу, школу открыли в здании детского сада; хоть под бомбами, но должна учиться на отлично! Поняла?
Пришлось кивнуть.
Школу действительно открыли в детском саду. Это было забавно. Менее забавно было то, что дети после Первой чеченской войны стали ненавидеть всех с русскими именами, и почти ежедневно меня ждали драки и оскорбления, как и других детей, которые вдруг оказались в меньшинстве.
С Надей я общалась только неделю, а она уже сообщила, что их семья собирается уезжать из Чечни: дедушка, бабушка и братик собирали вещи. Было грустно.
На следующее утро, нарисовав в тетрадке кораблик, я отправилась в надин класс. Но ее там не было. Поискав, я нашла ее у туалета.
– Я тут прячусь! – сказала Надя. – Чтобы не побили. Меня уже за косички дергали…
– Будем прятаться вместе! – сказала я. – А где твоя коробка с сережками?
Надя замялась.
– Это секрет!
– Но ведь вчера ты мне хотела одни подарить…
– Об этом нельзя никому говорить! Дедушка запретил!
Я расстроилась.
– Ладно, – сказала я. – Вот тебе кораблик!
Надя просияла.
Мы посидели в молчании, а потом я пошла ее провожать. В коридоре мы увидели задир из моего класса, один из которых показал мне кулак и осыпал проклятиями. Не зная, как реагировать на подобные выходки, я постаралась пройти мимо как можно быстрее, чтобы избежать драки. Удалось.
– Когда закончатся уроки, я расскажу тебе тайну! – неожиданно выпалила Надя, вбегая в двери кабинета. – Встретимся под ивой!
После занятий я справила нужду за кустами черной смородины – именно там по негласному утверждению был школьный туалет, который вместо уборщиц иногда омывали дожди. С приходом войны цивилизация начала покидать нас: ни воды, ни электричества, ни, разумеется, канализации не было. Затем я пошла на камни под иву, где принялась терпеливо ждать.
Вскоре появилась Надя.
– Мой старший брат очень храбрый! – сказала она. – Он сообщил, что рядом с мостом, который частично упал в реку, когда-то был магазин. В этом магазине раньше было много-много золота, бриллиантов и серебра! Часть унесли, а часть осталась в подвале. Потом прилетели бомбы, и все рухнуло. Но брат нашел туннель. Одни люди полезли и пропали, умерли. А брат тоже полез в глубину. Там страшно лезть и тяжело. Дом ведь рухнул! Брат мог умереть, но рискнул. Он нашел большой чемоданчик! В нем были сережки! – девочка радостно рассмеялась и захлопала в ладоши.
– Он принес чемоданчик тебе?!
– Нет! Дедушке отдал! Дедушка головой покрутил, удивился! Чемодан тяжелый! Дедушка сказал, мы теперь уедем из Грозного, купим большой дом и машину! Пока ночью все спали, я отсыпала немножко сережек в свою коробочку. У меня там раньше леденцы были, но я их съела.
Пока переливалась речь, я со свойственной мне способностью проникать в чужие истории увидела гигантские бетонные плиты, рухнувшие подобно карточному домику. Внутри моего сознания отважный брат Нади в поисках сокровищ лез в холод и темень, рискуя задохнуться под завалами. Многие ищущие до него погибли… Вот он в подвале среди обгоревших стен находит странный чемодан, который не может открыть… Вдруг там бомба? Ему удается выползти на свет и передать чемодан дедушке! Они открывают его и видят – золото.
– Пойдем домой, пока стрельбы нет! – сказал тихий голос, от чего я очнулась и заметила, что Надя собирается.
Коробочку из под «Монпансье» девочка положила в розовый рюкзачок с полосатым тигром. Ее уже торопил пожилой господин с тросточкой в правой руке. В левой он держал сумку-авоську. Сквозь крупную сетку виднелись две булки хлеба и молоко в банке, закрытой пластмассовой крышкой. Было понятно, что Надин дедушка был на рынке.
– Попрощайся с подружкой! – сказал внучке дедушка. – Больше ты в школу не придешь. Мы уезжаем.
Надя подбежала и быстро меня обняла.
– Надо было раньше соглашаться, – прошептала она мне на ухо. – Я бы подарила тебе сережки, а теперь не могу, дед поругает, если увидит.
– Хорошей дороги! – ответила я, понимая, что узнала еще одну тайну нашего города, и помахала им на прощание рукой.
Река Смерти
– Она погибла, – сказал старый ангел, присев на серые камни у самой воды. – Маленькая школьница, исписавшая тетрадь.
– И что случилось потом?
– Ее обманули.
– А зачем? – не отставала я, с любопытством разглядывая ленту времени, по которой в грязноватом дыму летели на незнакомый город тяжелые мессершмитты.
– Потому что у нее была идея. Такая сильная волшебная мысль, не дающая стереть память. Она погибла после того, как видела гибель еще сорока шести детей.
На ленте времени произошло резкое замедление хода, и я увидела разрытый зеленый холм и тела детей в школьной форме. Было непонятно: их расстреляли или смерть настигла их в виде снарядов и бомб.
На вид им всем было не больше десяти лет.
Неожиданно убитая маленькая девочка с каштановыми волосами очнулась и начала что то искать.
– Она жива?!
– Нет! В том то и дело, – сказал ангел, с древних времен служащий Смерти. – Ее убили. Но она отказалась верить в это! Все соглашаются, а она нет. Сказала, ей нужна тетрадь, чтобы писать. Пришлось дать.
– Но ведь…
– Правильно. Она верит, что жива, иначе ничего бы не получилось. Ее тетрадь должна изменить мир.
Лента времени вырвалась из моих рук, закружилась подобно гигантскому змею, а потом вдохнула нас как пылинку… И полная ароматами цветущих лип улица города Грозного стала лифтом между мирами.
Мы шли по солнечному дню.
Я знала, что мои спутники идут рядом, на расстоянии всего одного шага.
В какой то момент я обернулась и увидела ангела Смерти. Он принял образ мужчины лет сорока с небольшими залысинами и узкой полоской рта. Ангел был одет в клетчатую рубашку, и вид у него был совершенно неприметный.
Но его выдавали глаза.
Этот взгляд я узнаю всегда – пронзительный, читающий будущее и прошлое в одно мгновение; от него не утаится ни одна деталь, ни одна мелочь.
Ангел Смерти шел справа.
Я разбежалась и нырнула в реку Смерти. Поплыла в ее прозрачном серебристом потоке.
Однако если бы непосвященный человек взглянул на происходящее издали, вероятнее всего, ему бы показалось, что я просто упала на асфальт от разрывной пули и осталась лежать среди гильз и руин.
Но на самом деле все было иначе.
Река подхватила меня и понесла невысоко над землей, а мои спутники нырнули следом.
Мы живем только в реке Смерти, а когда выходим из нее, мы просто есть, и все.
