* * *
Когда сижу, окутываясь дрёмой,
Нередко вижу, как передо мной
Печатный текст расплывчато-мудреный
В пространстве возникает сам собой.
По очереди строки приближая,
Высвечивая буквы по слогам,
Читаю их, как вещие скрижали,
Доступные героям и богам.
…Может, это просто отголоски
Жизни, прошумевшей надо мной.
Может, это тонкие наброски
Истины, покрытой пеленой.
Когда смыкаю веки полусонно,
Из сумерек, скрывающих обзор,
Выходят благородные персоны
И затевают долгий разговор,
Которого мне тема незнакома,
Но чувствуя, что он мне по нутру,
Как будто с театрального балкона,
Взираю на искусную игру.
…Вряд ли это только отголоски
Споров, отбурливших над страной.
Значит, это первые проростки
Жизни предстоящей неземной.
* * *
Ты где, душа моя, летаешь
и отчего ночей не спишь,
В каких мирах ты обитаешь,
когда стоит ночная тишь?
Мне без тебя так одиноко,
когда один во мгле ночной
во сне печальном и глубоком
лежу, оставленный тобой.
Тебе, я знаю, скучновато
в моей обыденной судьбе,
и ты, ни в чем не виновата,
предоставляешься себе.
Сперва, в горячке воспаренья,
влетаешь в знобкую метель.
Затем, сменяя настроенье,
летишь за тридевять земель.
Но иногда свой нрав смиряешь
и, забывая о гульбе,
себя доверчиво вверяешь
моей заботливой судьбе.
И ты летишь, как ветер дует,
прозрачным облачком паришь,
и кто-то вслед тебе колдует,
и с кем-то тихо говоришь.
И только я, лишенный речи,
весь неподвижный и большой,
за часом час жду новой встречи
с тобой – родной своей душой.
* * *
Приснилось вновь, что я учусь летать.
Не для того, чтоб волю испытать,
а чтобы все сомнения ушли –
беззвучно отрываюсь от земли.
Покачиваясь, словно на плоту,
свободно набираю высоту,
падения нисколько не боясь
и с небом устанавливая связь.
Но лишь внизу теряется земля,
усилье воли ослабляю я
и, разглядев замятую траву,
сворачиваю в желтую листву.
Спокойно, как ребенок на весу,
спускаюсь в облетающем лесу…
А на земле, почувствовав озноб,
сперва ладонью растираю лоб,
и лишь затем, подняв глаза слегка,
я узнаю на небе облака,
внезапно и отчетливо поняв,
что все кругом уже не сон, а явь.
Так и живу – во сне и наяву,
ничем не отвечая на молву,
не утруждая Господа мольбой
и следуя за выбранной судьбой.
* * *
Я падал вниз и чувствовал погибель…
Но, подоспевшим ангелом спасен,
Был помещен не в райскую обитель,
А в сферу, где сбывался давний сон,
В котором я раскованно и смело
К вершинам шел, нередко наугад,
И лишь войдя в отвесные пределы,
Не спасовал, но отступил назад.
На этот раз сложилось все иначе.
Я вновь взбирался, но в дождливой мгле
Скользил и падал. Не было удачи,
Сопутствовавшей жизни на Земле.
Тот вещий сон в долины искупленья
Был дальновидно свыше привнесен,
Чтоб в результате их сопоставленья
Земная жизнь припомнилась как сон.
* * *
Проснулся утром весь уставший,
как будто бы всю ночь бежал
по бездорожью и по пашне,
опаздывая на вокзал.
А впрочем, так почти и было:
мы по селеньям долго шли,
и нас вела живая сила
людьми освоенной земли.
Но изменилось что-то в мире.
Минуя кладбище и лес,
сначала вместе путь торили
своей судьбе наперерез.
Но ты не выдержала боли
и скрылась в пелене дождя,
а я остался в диком поле,
до цели так и не дойдя.
А мимо двигались виденья,
в тревожном воздухе скользя.
Читались в них предупрежденья,
о том, что действовать нельзя.
И принимая сон вчерашний,
растет спокойствие в груди.
И оттого почти не страшно
все то, что ждет нас впереди.
* * *
Потеряв последнюю надежду
сдвинуть придавивший душу стресс,
я накину ветхую одежду
и уйду в знакомый с детства лес.
Белка робко выглянет навстречу,
но поняв, как память горяча,
не теряя времени на речи,
преподаст урок для циркача.
Липа потревожит мои плечи
и, зубцами листьев щекоча,
душу воспаленную полечит
лучше знаменитого врача.
На ветвях синицы защебечут,
и, забыв о ноющей тоске,
тотчас что-то мысленно отвечу
на таком же птичьем языке.
Подойду к глубокому оврагу
и спущусь к старинному ключу.
Отопью струящуюся влагу
и душой на время улечу –
в детство (в тихом дачном Подмосковье
долго становился на крыло);
будущее (ночью к изголовью
как-то незаметно подошло).
