ИНТЕРВЬЮ ФАТИМЫ САЛКАЗАНОВОЙ
Рафаэль Гаспарянц: Слышали ли Вы о Газданове до знакомства с ним и как оно произошло?
Фатима Салказанова: Ну, во-первых, я читала его книги, несколько книг его я прочла. Его записки шофёра парижского такси, потом я прочла «Вечер у Клэр». И знакомство состоялось в тот момент, когда я была внештатным сотрудником парижского бюро «Радио “Свобода”». Я ещё тогда училась в Сорбонне и уже подрабатывала внештатным на этой радиостанции. Однажды я вошла на «Радио “Свобода”» в Париже, это было на улице Ренн, недалеко от Монпарнаса , и директор нашего парижского бюро вышел из комнаты и сказал : «Фатима, зайдите, ко мне в кабинет, я Вас познакомлю с интересным человеком». Он нас познакомил и, конечно, для меня это было почти праздником – увидеть Гайто Газданова, Георгия Ивановича, его все звали Георгий Иванович Газданов, потому что он уже считался в эмиграции почти классиком русской литературы. Я была ещё совсем молоденькой, и мне было интересно. Но он как-то так, не очень приветливо ко мне отнёсся… Я думала, дело в том, что я осетинка. Да, он не очень приветливо ко мне отнёсся. Я бы сказала, он жёстко среагировал на знакомство. Развалившись в кресле, сказал: «Говорят, Вы моя землячка. Так вот, я Вас предупреждаю – я осетинского языка не знаю». Может быть, он думал, что я из села какого-то осетинского, может, думал, что я по-русски не говорю, я не знаю. И он говорит: «Я осетинского языка не знаю, в Осетии никогда не жил, мой отец был полковником российской армии». Я очень рассердилась, он ещё при этом сказал: «А почему Вы в тёмных очках?». Я была в тёмных очках, потому что у меня был травматический конъюнктивит, который время от времени возникал, потому что я когда-то работала электросварщицей, и были повреждены глаза, и резкая смена света и тени вызывала у меня настоящий конъюнктивит. Я часто носила тёмные очки, чтобы этого избежать. А он мне говорит неприятную такую фразу: «Вы, что,– так ехидно, – боитесь, что Вас на улице узнавать будут?». А кто мог меня узнавать на улице? Ну, вот, и я сразу напряглась, а он тут ещё сказал, что он, вообще-то, осетинского языка не знает, и при этом я стою, а он сидит в кресле, очень важный человек. Потому что он был главным редактором русской редакции и мог позволить себе снисходительный тон, который я приняла за обидный, и потому я очень резко ответила: «Ну, во-первых, – я ему ответила про глаза и про очки. – Вы знаете, я не боюсь, что меня будут узнавать, но я повредила глаза электросваркой в Норильске, на обогатительной фабрике, в 16 лет», – это я нарочно так сказала, думаю, сейчас ему будет стыдно, чувство вины появится – обидел девушку. А потом я ему сказала: «Вы знаете, а мой дед был генералом царской армии» – ну, правда, он был не дед, а брат моей бабушки, ну, можно так сказать при первом знакомстве, что дед, и я говорю, что «мой дед был генералом царской армии и, насколько мне известно, он вставал, когда его знакомили с женщинами, и говорил свободно по-осетински», – значит, был мой второй ему втык, мол, ах, Ваш отец был полковником, а вот мой дед был генерал, но тут он совершенно неожиданно встал, рассмеялся очень тепло, обнял меня, и вот так началось наше знакомство, которое потом переросло в дружбу, не очень долгую, потому что он вскоре умер, но тогда же он мне, например, посоветовал ни в коем случае не вступать в штат «Радио “Свобода”» и не ехать в Мюнхен.
Вопрос: А до этого Вы были внештатным работником?
Салказанова: Я продолжала учиться в Сорбонне, это было в Париже, и время от времени я, как видите, какие-то передачи там готовила, про выставки, про новую книгу, какие-то политические сюжеты…
Вопрос: Какие ещё были советы, рекомендации?
Салказанова: Самый первый совет, очень хороший совет, который он мне дал: «Фатима, не подписывайте контракт, который Вам дают при поступлении в штат «Радио “Свобода”». Сперва нужно окончить Сорбонну, получить диплом, который даст Вам возможность вернуться в любой момент во Францию, если Вам не понравится на «Радио “Свобода”», и Вы всегда сможете вернуться на университетскую работу». Очень хороший совет был. Я в те годы не только училась, но ещё и преподавала в университете. Я вела практические занятия русским языком и одновременно сама училась на старших курсах. «Сперва защитите диплом, сделайте свою мастерскую диссертацию. И когда Вы получите степень, которая Вам даст возможность потом вернуться в университет, если Вам не понравится в Мюнхене, тогда уже подписывайте контракт». Так я и сделала. Сперва окончила Сорбонну и потом уже подписала контракт с «Радио “Свобода”» и уехала в Мюнхен, где проработала два года, после которых меня направили в Париж корреспондентом «Радио “Свобода”». И вот в то время, которое я работала в Мюнхене, мы очень часто с Георгием Ивановичем обедали вместе в столовой на «Радио “Свобода”».
Вопрос: Вспоминали ли Осетию?
Салказанова: Вы знаете, мы никогда не упоминали общую родину. Мы никогда не говорили об Осетии. Я думаю, что Георгий Иванович избегал подобного рода разговоров, тем более, что сам он никогда не жил в Осетии, и я тоже никогда не жила в Осетии, и мы говорили скорее о французской литературе, о русской литературе, об истории, о некоторых каких-то принципах, которыми журналист должен руководствоваться в своей работе… То есть, он был наставником, он был хорошим наставником, он давал советы важные, но никогда, скажем, не карьерные. Мы работали в разных отделах, к тому же я работала в отделе новостей, то есть, я не была его подчинённой, и он не был моим начальником. Он работал в русской редакции, так называемой, где готовились большие материалы, программы. Потом я уже сама работала в этой редакции, а потом эти две редакции объединились. Он никогда ничем мне не помог, кроме советов. Советы были очень важные… Например, совет получить диплом. Это, конечно, был важный совет…
Вопрос: Расскажите, пожалуйста, о его характере.
Салказанова: В том, что меня касается, было такое. Ну, слегка покровительственный тон ментора, который учит молодую журналистку. И я с удовольствием мирилась с этим тоном, и мы уже иногда и спорили даже. Но он был, вы знаете, он был великим гуманистом, настоящим гуманистом. Я тогда была ещё очень молодая, и у меня иногда бывали взгляды довольно резкие на какие-то вещи, и он всегда их смягчал, объяснял мне. И, кроме того, он мне объяснял, что такое настоящий плюрализм. Я это хорошо помню, он говорил: когда два человека друг с другом не согласны в чём-то, это не значит, что они враги. Диалог возможен в любом случае и всегда. И он был убеждённым сторонником диалога. Я думаю, может быть, именно поэтому он пошёл работать на «Радио “Свобода”».
Вопрос: Это была черта его характера или выработанная позиция?
Салказанова: Я могу предположить, хоть мы на эту тему говорили только вскользь, что, может быть, в этом и есть влияние его высокого гранда в масонстве. Я думаю, что это возможно…
Вопрос: Насколько ему был близок дух масонства?
Салказанова: Сливки русской интеллигенции тех лет, жившие в Париже, фактически все были масонами. Поэтому, я думаю, нет никакого сомнения, что идеи масонства ему были близки, иначе он не занимал бы такой крупный пост. У него был очень высокий гранд, или градус, как ещё говорят в масонстве.
Вопрос: Несколько слов о литературном окружении.
Салказанова: Вы знаете, это был довольно замкнутый круг, круг русской интеллигенции в парижском изгнании, многие из которых работали на «Радио “Свобода”». Это был Александр Бахрах, который был секретарём Бунина и много с ним общался и у которого есть очень богатая переписка с Мариной Цветаевой. То есть, это вот такой круг. Там был Василий Вейдле, блестящий специалист по древнему Риму и древней Греции. Там был Адамович, например, великолепный литературный критик. И эти люди, они были все гораздо старше, чем я, нас в то время было двое молодых, вообще, на всю русскую редакцию, я и Молен Гордин, которая выступала по радио под псевдонимом Инна Светлова. И они с нами вели какие-то поучительные разговоры, а высокие материи обсуждали между собой, что иногда бывает с пожилыми людьми. И это был круг, конечно, блестящих людей, которые делали великолепные передачи по «Радио “Свобода”» и дух, творческий дух на «Радио “Свобода”» тогда был просто неповторим.
Вопрос: Что, на Ваш взгляд, стало причиной его занятий литературным трудом?
Салказанова: Что делает из человека писателя, я не знаю. Он родился в России, русский язык был его родным языком. И из миллионов русских, родившихся в России, для которых русский язык – родной, вдруг возникают писатели, поэты. А почему – я не решусь ответить. Он стал писателем потому, что любил литературу с детства, очень много читал. Он был очень наблюдателен и давал всем коллегам прозвища настолько остроумно подходящие, что потом почти забывались имена этих людей. Они потом ходили под этими прозвищами, иногда довольно, я бы сказала, злыми даже.
Вопрос: Что Вам больше нравится из написанного им?
Салказанова: Я очень люблю «Вечер у Клэр». Очень люблю. Я очень люблю его проницательность и наблюдательность в годы, когда он работал шофёром такси. Вот. Ну, в общем, я его люблю, но я признаюсь, что он не настольный мой писатель. Скажем, когда мне хочется что-то прочитать такое, чтобы меня отвлекло от последней плохой книги, которую я прочитала, я перечитываю скорее рассказы Чехова, вот. Ну, то есть, я не перечитываю Газданова, я люблю его, но …
Вопрос: Вам известно об его участии в «Движении Сопротивления»?
Салказанова: Вот Вы говорите, что менялось отношение к «Движению Сопротивления». К «Движению Сопротивления» отношение никогда не менялось. «Движение Сопротивления» как считалось, так и до сих пор считается героическим движением, в котором участвовало, кстати, очень большое количество иностранцев, именно иностранцев. И польских, и русских евреев, и осетин, и поляков, очень многих. И русских православных, как например, мать Мария. Нет, к Движению Сопротивления отношение не менялось, отношение к победе Советского Союза во второй мировой войне, которую здесь так называют, тоже не менялось, потому что всё-таки французы, в том числе и эмигранты, были в восторге. Восторгались победой над гитлеровской армией. Вы, наверное, помните, было даже такое очень массовое движение за возвращение эмигрантов на родину? Так вот, у него не менялось отношение к победе над фашизмом, потому что он был убеждённый противник тоталитарного режима вообще, потому что тоталитарный режим, он так считал и так говорил в своих передачах, душит человека, душит творческое начало в человеке. А поскольку он был противником тоталитаризма и тоталитарного режима, то из-за этого он, естественно, не любил советский тоталитаризм.
Вопрос: Как Вы считаете, работа на «Радио “Свобода”» влияла на его литературное творчество?
Салказанова: Среди людей, которые занимаются изучением творчества Газданова, я обнаружила такую тенденцию – представить работу Газданова на «Радио “Свобода”» как своего рода кормушку, которая помогала ему платить за квартиру, за электричество, за телефон, а вот основная важная работа, которую он делал, он её делал дома, писал свои романы прекрасные. Это неправда, это не так. Он работал на «Радио “Свобода”» с глубоким убеждением, что писатель не может оставаться в стороне, когда в стране, в которой он родился, в стране, которую он любит, писателей сажают в тюрьму. Он с этим не мог примириться. Он, действительно, был человек с глубокими убеждениями и убеждений своих не менял. Поэтому, я думаю, что точно так же, как были писатели, которые писали статьи под названием «Не могу молчать», или как там она называлась, он не мог молчать. Писатели всегда занимаются и публицистикой, и занимаются очень неплохо. Например, Солженицын, например, Газданов, например, Толстой, например, Воляти, Коэрго, Гюго… Я не думаю, что он делал различие между этой работой и той работой. Мне кажется, что он считал, что обе деятельности важны и нужны. Во всяком случае, когда читаешь сегодня его тексты, когда он участвовал в «круглых столах» при обсуждении, скажем, той же книги Солженицына, поэмы Твардовского, то там постоянно прослеживается гражданская позиция писателя, который считает, что он не может оставаться в стороне, когда в стране, которую он считает своей родиной, царствует тоталитаризм, партийная система и репрессии.
Вопрос: Обсуждался ли вопрос о возвращении на родину?
Салказанова: Все были уверены, что мы никогда не вернёмся на родину. Это трагедия? Нет – это трагедия с хорошим концом. Мы здесь, и он вернулся.
Вопрос: Было ли во Франции признание его как писателя?
Салказанова: Его знал узкий круг литераторов и людей, которые интересуются русской литературой. Повсюду за границей интерес к иностранной литературе довольно ограничен. Ограничен узким кругом людей, которых это интересует.
Вопрос: Всё же, в чём феномен Газданова?
Салказанова: Я не знаю, есть ли феномен. Человек стал писателем, стал хорошим писателем, стал прекрасным писателем. И прекрасные писатели рано или поздно становятся классиками. Я не могу назвать феноменом тот факт, что осетин по происхождению, этнический осетин, стал русским классиком. Я не вижу в этом феномена потому, что , скажем, во Франции есть поэт Аполлинер. Он поляк, но он французский классик, его изучают в лицеях, в школах. Его стихи изучают как стихи французского поэта. Гайто Газданов, Георгий Иванович Газданов – русский писатель, и я не вижу в этом феномена. Вы говорите о противоречивых моментах в его биографии, я, честно говоря, даже не знаю, что вы имеете в виду – тот факт, что он поступил на «Радио “Свобода”»? Тогда очень многие работали на «Радио “Свобода”». Он был в «Движении Сопротивления», нищенствовал в Париже. Быть в «Движении Сопротивления» – это борьба с фашизмом. Для него сталинизм был тем же фашизмом с несколько иной идеологией. Он считал, что тоталитарные режимы не должны существовать на свете. Он сперва боролся с фашизмом немецким, потом боролся с коммунистической идеологией, которая насаждала, в общем-то, те же фашистские методы борьбы, скажем, с оппозицией, и не только с оппозицией, но и с невинными людьми. Он боролся с фашизмом, потом он боролся с советской властью и, одновременно, продолжал быть писателем. Мне кажется, насколько я его помню, Георгий Иванович не менял своих убеждений, он был до мозга костей принципиальным человеком. У него были принципы, и он их защищал, и на моей памяти не было случая, чтобы он изменил какое-то мнение. И никто никогда не ставил ему в вину, насколько мне известно, изменение мнения. Вы думаете, что вот он изменил какое-то своё отношение к Советскому Союзу. Нет. Победу Советского Союза, победу союзников над фашизмом приветствовали все. Кроме фашистов, естественно. А потом уже можно говорить дальше о внутренней политике. И если там сажают людей, он был против.
Владикавказ, 2005 г.
Документальный фильм «Гайто Газданов. Четвёртая жизнь», автор и режиссёр Рафаэль Гаспарянц, оператор Михаил Немысский, продюсеры Владимир Акоев, Игорь Беликов, Северо-Кавказская студия кинохроники, 2005 г.
ИНТЕРВЬЮ МАДЛЕН РОБЕР
Он всегда был в душевном равновесии, особенно в последние годы своей жизни. У него было положительное мышление, он положительно мыслил. Это значит, что жизнь не всегда проста, и он, естественно, очень хорошо это знал. Это все те потрясения, которые он пережил: потеря двух сестёр в детстве, гражданская война в его молодости. Потом жизнь в Париже на заводах и так далее. Он жил очень тяжело до того дня, когда он встретил одного своего товарища. Он не мог устроиться на работу до тех пор, пока у него не будет постоянного места жительства. А у него не было ни денег, ни жилья. Он встретил товарища своих юных лет по «Белой Армии» России, который ему сказал: «Приходи ко мне, и у тебя будет место жительства, ты найдешь работу, и ты будешь независим».
В двадцать восемь лет он стал работать на такси, одновременно учился в Сорбонне. Это был неординарный человек. Он изучал философию, экономику, занимался многими вопросами.
В последние годы жизни он стал себя плохо чувствовать физически, где-то в 1971 году. Все началось с того, что он начал кашлять, он очень много курил, ужасно много курил. Мы, его друзья, попытались его переубедить с тем, чтобы он меньше курил – бесполезно. Это была многолетняя привычка, он курил с возраста четырнадцати-пятнадцати лет. К сожалению, врачи не сразу поставили диагноз, было несколько месяцев неопределенности. И в июне его послали в одну клинику на берегу озера Штарнберг, Кампфхаузен. Там он провел не очень много времени, и потом его отправили на обследование в больницу Швабингер, Кранкенхаус, в Мюнхене. У него был очень сильный характер. Он сражался, он был необыкновенным человеком. И затем, в начале июня, мы узнали, что ему поставили диагноз – рак легких. Сам он об этом не знал. И его жена (Фаина Дмитриевна Ламзаки) предпочла ему об этом не говорить.
Именно в этот момент я сблизилась с ними для того, чтобы им как-то помочь. Он был в больнице, а она на Остервальдштрассе. Мы брали такси, ездили к нему, обедали вместе. Было необходимо, чтобы обязательно кто-то был рядом, нужно было помогать ему. Я нужна была еще потому, что была, в некотором смысле, переводчиком, ибо и он, и она не очень хорошо говорили по-немецки, ну, поэтому я помогала общаться с врачами, обслуживающим персоналом. Я была счастлива тем, что могла быть полезной.
Да, действительно, он был болен раком легких, и ему делали пункцию для извлечения жидкости из легких. И эта жидкость была розового цвета, и он шутил: «даже в таких условиях я произвел пакетик розового вина» – по аналогии с розовым вином. У него осталось чувство юмора и высокое чувство духа. Он мне говорил: «Мадлен, Вы, может быть, устали? Возвращайтесь домой». Он заботился о других, сам будучи ужасно больным. В нем было так много деликатности и так много мыслей, заботы о других людях. И он также очень переживал за свою жену. И мне он был благодарен за то, что я не оставляла их одних.
Потом, после того, как была проведена химиотерапия, и он вернулся на какое-то время домой, ему стало намного лучше, и мы поверили в то, что может свершиться чудо. Он немножко набрал веса, естественно, это было за счет жидкости, но затем он постепенно исхудал в результате облучения. Но, несмотря на это, у него был очень хороший аппетит. Мы ему приносили в больницу русские котлеты, фрукты и всякую всячину, которую он любил. Он это ел в больнице, а дома его жена, конечно же, прилагала массу усилий, чтобы готовить ему его любимые блюда. И, наконец, наступил такой момент, когда он смог выходить за пределы дома. Я вам покажу, куда мы ходили гулять…
Я садилась в такси и ехала к нему. Мы шли до входа в парк, т.е. подъезжали на машине, чтобы сократить ему путь, так мы экономили где-то 500-600 метров, а затем прогуливались в парке. И потом мы совершали очень большую прогулку. Иногда с друзьями, с его женой, со всеми, кто был рядом. Все начиналось с маленькой, так сказать, прогулки, потом заканчивалось большой. Но он был счастлив. Он обожал деревья, природу, животных, птиц. Он видел цветы, это ему очень помогало морально.
И в определенный момент он вернулся к работе. Опять сел за руль и начал трудовую деятельность. Вначале он начинал с того, что работал полдня, а потом, уже полный рабочий день. Редактировал тексты. Много писал, то есть опять начал работать в своей редакции. Какое чувство воли! И это мне напоминает одну вещь…
В одном из его романов, в воспоминаниях, он пишет о своих впечатлениях о Болгарии, где он окончил школу и где получил аттестат зрелости. Это там, как-то вечером, перед экзаменами, он спускается в сад, и одна из его преподавателей, молодая женщина, покончила жизнь самоубийством. Он спускается в сад, встречает своего учителя по религии, человека огромного ума. Господин Газданов писал, что «это был один самых умных людей, которых я когда-либо встретил». Они вместе с ним беседуют о жизни, о смерти. И вот, в этот момент, священник говорит: «Георгий Иванович, в этом контексте мне бы хотелось Вам процитировать следующее… Это слова Диккенса, и я не могу Вам назвать текст, откуда они взяты, но мысль состоит в том, что «жизнь нам дана, чтобы сражаться за нее до последнего вздоха». И я об этом часто думала, когда видела, как сражается с болезнью сам Гайто.
Он пел во время своего, так сказать, восстановления, он сам себя настраивал, он обожал музыку. У него в памяти было много русских романсов. Он устраивал нам концерты. Фаине, своим друзьям, нам всем. Все было хорошо, но к сожалению, временно и иллюзорно, и после этого началось ухудшение.
Но я должна Вам сказать, что еще за десять дней до своей смерти он писал одному из своих друзей в Бельгии, господину Маршаку. Тот приезжал из Бельгии, чтобы с ним встречаться во время его болезни. Он был замечательным человеком, очень обаятельным человеком. Газданов писал господину Маршаку: «Вы знаете, я достаточно слаб, но меня больше всего беспокоит, я озабочен тем, что в моей голове масса разного рода проектов».
Он работал над последним своим романом, в котором речь шла о революционном перевороте в одной из стран Латинской Америки. Одна деталь меня очень поразила, там в первый раз я прочитала, что использовали резиновые пули. Это впервые я услышала, что существуют такие пули. Полиция использовала их против повстанцев. И те, кто в результате революции пришел к власти, они были хуже тех, против кого они боролись. То же самое, что произошло с Французской революцией, чем она закончилась? Наполеоном. В последние дни своей жизни он был занят написанием этого романа, у него была масса проектов за десять дней до смерти.
Но в конце концов он уже не стал ходить на работу, он оставался дома. Я очень хорошо помню, он умер 5 декабря 1971 года, за день до своей 68 годовщины, за один день до своего дня рождения.
Он сражался, он никогда не жаловался. Он чувствовал, что силы его покидают. Мы рядом с ним делали вид, что ничего не происходит, мы улыбались, Фаина и я. Он бился до конца. Его племянница приехала из Парижа, вернее это была племянница его жены. Она жила в Праге, а сейчас она живет в Париже, вероятнее всего, в квартире на улице Брансьон, там где сам Гайто жил. Ее звали Маруся. Мы дежурили у его изголовья, чтобы обязательно кто-то был рядом, если бы ему что-нибудь понадобилось. Он еще вставал и в общем-то был вполне дееспособным, то есть сам себя обслуживал. Иногда он, в халате, даже мог прийти к общему столу, но сразу же после этого ложился в постель, он быстро уставал. Он много спал, но никогда не жаловался ни на что. Врач, который его лечил, жил в этом же доме и приходил очень часто. Это был очень хороший врач. К сожалению, мы потеряли связь с ним.
В понедельник, я забыла сказать, к нему еще пришел Корнейчук, с которым он работал вместе в редакции. Это бывший военный, майор Красной Армии, чекист.
Была книга Солженицына, которой он занимался в последнее время, она называлась «Август 1914 года». Это роман, который он прочитал одним из последних. Он перечитал несколько глав буквально за несколько дней перед своей смертью. Потом всех нас собрал и прочитал целую лекцию об этой книге и о Солженицыне. Это была замечательная вещь, его разум, его ум, его дух, эта воля, его умение бороться… Величие духа в первый раз в своей жизни я увидела именно у Георгия Ивановича, несмотря на то, что он, в общем-то, прожил очень тяжелую жизнь. Наверное, поэтому он сохранил величие духа.
Когда он работал таксистом, он увидел дно Парижа, дно жизни, улицы с бродягами, с проститутками, с сутенерами. И, тем не менее, он сохранил уважение к жизни как таковой. Благодаря своему духу, своему разуму он всегда умел преодолевать трудности, которые вставали на его пути. И до последнего момента, до самого конца он сохранял душевное равновесие.
Мы клали ему на столик маленький колокольчик, даже если уходили всего на несколько минут, чтобы он мог в любой момент позвонить. Мы постоянно были рядом, меняли друг друга. В самый последний вечер доктор приходил, он выписал ему новую серию лекарств. В этот вечер пошел снег, и стояла ужасная стужа. Я вызвала такси и поехала с этими рецептами в аптеку, которая работала допоздна. Мне казалось, что я могу еще что-то сделать для него. Это была иллюзия, но, тем не менее, это было и чувство, которое мной владело. Естественно, я привезла эти лекарства. Я прилегла после этого на какое-то время, поскольку мы все, кто был рядом с ним, организовали, так сказать, тоже свой быт, надо было где-то поспать, помыться. Мы все делали для того, чтобы быть как можно более доступными для него (жена, Мадлен и Маруся). Я чаще всего дежурила возле него с 12 ночи до 6 утра, и именно в 6 часов утра он испустил последний вздох.
Именно так он описывает это состояние в своем романе «Призрак Александра Вольфа». Там, в этом романе, имеет место беседа между рассказчиком и самим Вольфом, они проводят ночь на Монмартре и, проходя мост через Сену, они говорят о смерти. И Вольф в этой беседе говорит о том, что его ожидает резкая насильственная смерть, то, что в действительности потом с ним и произойдет. А Газданов как рассказчик говорит, что его ждет смерть медленная, спокойная, где вдруг произойдет разрыв, водораздел между жизнью и смертью.
Конечно же, после смерти все люди в Мюнхене, те, которые его знали, были крайне огорчены, потому что они очень любили Георгия Ивановича. Он был вежлив со всеми вплоть до вахтера и прислуги, с самыми простыми людьми. Он был очень человечен. Вы даже представить себе не можете, какое количество людей пришло его проводить. Они были там не как статисты, не для блезира, а по зову сердца. Священник, который проводил службу, произнес замечательную речь. Мы его проинформировали о вехах жизни Газданова, и он произнес очень воздержанную речь без всяких излишеств. Сам Гайто Газданов ненавидел все лишнее, все чрезмерное, всякого рода словоблудие. Он любил, чтобы все было просто, истинно и правильно. И так, вот именно в таком плане, его и похоронили. Ему самому бы это понравилось. А затем его положили в свинцовый гроб, и специальная похоронная служба приехала из Франции с тем, чтобы его доставить. Представитель похоронной службы на какое-то время остался вместе с нами, жил в гостинице, мы с ним беседовали, обедали вместе. Я ему рассказала о Гайто, кто он был, чтобы он знал, останки какого человека он должен перевезти во Францию.
Это служба кладбища Сент-Женевьев-де-Буа во Франции, куда мы, естественно, с женой Гайто Газданова, мадам Газдановой, прилетели на следующий день самолетом в Париж. Его друг Ризер прилетел из Лондона весь небритый, усталый. И уже в Париже мы его приняли, обустроили с тем, чтобы он привел себя в порядок. И на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа была тоже замечательная церемония под названием «панихида», по аналогии с новеллой, которую он написал, и которую он назвал «Панихида».
Это одно из его последних произведений. В этой новелле он повествует о последних днях оккупации во Франции. Он писал о тех, кто в результате сотрудничества с новыми немецкими властями вдруг занял какое-то положение, и вот как они менялись, став за один день людьми с деньгами. И в то же время он рассказывает о тех людях, которые жили в оккупации, и которые знали его самого еще до начала войны, и которые, если у них кто-то умирал, приглашали его участвовать в погребальной церемонии.
Но надо отметить, что Газданов сторонился тех людей, которые сотрудничали с фашистскими властями. Он сотрудничал в годы оккупации с нелегальным журналом, а именно с теми подпольщиками, которые бежали из мест заключения и вели какую-то агитационную работу, и которые присоединились к «Движению сопротивления». Они издавали в этот период журнал на русском языке. И в конце концов редактор был схвачен. Газданову тоже несколько раз предлагали сотрудничество с немецкими властями, но вот как раз от этой работы он отказывался. Он был категоричен в своем нежелании сотрудничать с немцами. Он рисковал тем, что мог оказаться в Бухенвальде или Аушвице.
Он и его жена провели очень большую гуманитарную работу. Они крестили еврейских детей, чтобы те избежали депортации. Будучи крещенными, они не подлежали депортации. Они их крестили в православии. Я не могу Вам назвать цифру, но это было большое количество спасенных еврейских детей. Он и его жена их спасли. Они были замечательными людьми. И еврейские семьи перед депортацией часто оставляли Газданову свои сбережения в виде золота. Они ему доверяли, они оставляли у него золото и уезжали. По возвращении они нашли все свои сбережения нетронутыми, он честно сберег оставленные деньги. Я в этой связи вспоминаю одну историю о знакомом Гайто Газданова, отце семейства, которого должны были отправить на принудительные работы в Германию. И, сами понимаете, отказаться и не поехать – это означало потерять все. Газданов ему сказал: «Ты знаешь, дружище, мой ящик полон золота. Ты езжай и не беспокойся, семья твоя и дети, несмотря на то, что ты уехал, никогда не останутся голодными». Тем самым он его спас.
Я подчеркиваю эти детали, чтобы показать масштаб личности Гайто Газданова, абсолютно необыкновенного человека, завораживающую личность. Несмотря на то, что он был очень простым в общении и очень скромным, и, я бы даже сказала, аскетичным, но в то же время очень человечным.
Я Вас благодарю за то, что Вы работаете над этим фильмом. Я благодарю Вас за то, что Вы еще раз напоминаете людям о Газданове. И это радость для меня, быть живым свидетелем некоторых черт и сторон личности этого человека, необыкновенного во всех отношениях, каким он был на самом деле, и великого, я бы сказала, писателя. Он не мог вернуться в свою страну, но его книги смогли проделать этот путь. И это замечательно. А теперь Вы работаете над вторым фильмом. Это великолепно. Я Вас благодарю бесконечно.
Как я познакомилась с Гайто Газдановым
В 1953 году я работала на «Радио Свобода», которое называлось тогда «Освобождение». Мы еще не начали регулярные передачи по радио для России и для всех национальностей Советского Союза. Я работала в отделе музыкальной библиотеки. Однажды мне позвонил шеф-редактор и заведующий музыкальными программами в Нью-Йорке – Борис Шуб и назначил встречу, с тем, чтобы мы совместно провели отбор тех песен и музыкальных композиций, которые будут сопровождать наши радиопередачи на Советский Союз. Он пришел не один, а с двумя своими коллегами, они пришли ко мне в офис – господин Шуб, господин Вейдле и господин Газданов. Мы проработали много часов. Я предлагала мелодии, они предлагали, со своей стороны, песни. Мы проигрывали эти мелодии и делали свой выбор для той или иной программы.
Господин Газданов сразу же произвел на меня очень сильное впечатление, особенно его способности. Прежде всего, меня поразил его взгляд. Создавалось такое впечатление, что ничто не могло пройти мимо него. Он смотрел и видел все. В нем чувствовалась большая внутренняя сила и большая личность. Это произвело на меня сильное впечатление. Да, мы закончили эту работу и затем, уже в личной беседе, мы обнаружили, что на тот момент были второй раз в эмиграции, ссылке. Он во второй ссылке, потому что первая была – Париж, а вторая – Мюнхен. Что касается меня, я родилась во Французской Швейцарии. Мой материнский язык – это французский, которым я не пользовалась в своей работе, в работе я использовала немецкий и английский. К сожалению, я не очень много занималась русским языком, и об этом очень сожалею. Когда мы начали об этом говорить, господин Газданов пригласил меня выпить чашечку кофе. Это был собеседник самый необыкновенный из тех, кого я когда-либо встречала.
Он обладал способностью непредвзято излагать и комментировать события, характеризовать людей, давать оценку разного рода событиям и так далее. Это всегда доставляло мне огромное удовольствие. Конечно же, он обладал обширнейшей культурой, был человеком необыкновенной эрудиции. Это был человек глубоких знаний, но он никогда не выказывал свое превосходство над людьми. Он возвышал всех людей, с которыми общался, до своего уровня. Он говорил мне: «Мадемуазель Робер, как Вы хорошо понимаете. Я должна сказать, что доставляло огромное удовольствие слушать его, но у него была ещё очень сильная сторона – он умел не только говорить, но и выслушивать собеседника. Он умел слушать, что, в принципе, редкость.
Мало-помалу у нас установились приятельские отношения, и я познакомилась с его женой. Они стали приглашать меня к себе. Именно там я впервые попробовала русские блины и первый раз попробовала русскую водку. Естественно, я понимала, что у них я могу себе это позволить, поскольку сама атмосфера располагала. Его жена Фаина, мадам Газданова, была уроженкой Одессы, и в ее жилах текла греческая кровь. У меня была очень хорошая знакомая и коллега по работе Зоя Михайловна Николич. И несколько раз Гайто Газданов ее и меня, совсем еще молодых сотрудниц, приглашал на обед в ресторан. Он говорил по-русски с Зоей и по-французски со мной, и в то же время переводил, то есть беседа была очень живой и содержательной. И я Вам должна сказать, что он нас водил в роскошные рестораны. Мы сами никогда бы не смогли себе позволить такое.
Затем в нашем окружении появилась Мария Багратиони. Она была грузинской княжной из рода Багратионов. Мы часто пили кофе в кафетерии недалеко от того места, где жили. В то время ни у Зои, ни у меня не было автомобиля, мы только впоследствии ими обзавелись, и поэтому она нас подвозила. Несколько раз мы ужинали вместе, несколько раз просто пили кофе. Я должна сказать, что нам никогда не было скучно там, где был Гайто. Мы могли говорить о чем угодно: о животных, об искусстве, о литературе, о романах, мы говорили просто о людях, о политических событиях, о всякой всячине. Мы не замечали, как шло время, мы никогда не смотрели на часы, настолько это было интересно.
Он часто вел беседы с Зоей на тему «Пробуждения» – это произведение, которое он начал где-то в 50-х годах, оставлял, но потом к нему возвращался. Ко времени нашего знакомства этот роман был уже закончен и увидел свет в одном из журналов в Нью-Йорке. А тогда он работал над последним романом «Эвелина и ее друзья». Иногда он нам рассказывал, как он это делал.
Иногда он иронизировал над тем, как того или иного персонажа вывести из романа и задавался таким вопросом: «Как его убить?» Он нас спрашивал: «Как это сделать?» Это было замечательно. Он нам рассказывал о том, как разворачивались события, показывал, как это все происходило, а иногда говорил: «Мне надо убрать этого персонажа из действия. Как это сделать?».
Мои родители тоже переехали в Мюнхен, туда, где я работала. И Мария Багратиони по этому случаю приглашала нас, – моих родителей и меня, семью Газдановых и Виктора Ризера, его друга, который был вначале коллегой по работе, а потом стал и настоящим другом Георгию Ивановичу. И вот эту компанию Мария Багратиони часто собирала у себя. Вспоминаю одну из встреч, это было после полудня, и мы провели замечательно время. Я должна сказать, что через какое-то время у меня умер сначала брат, затем отец, и я ни от кого не услышала слов утешения и соболезнования, это сделал один только Георгий Иванович. Мама моя также приезжала время от времени ко мне в Мюнхен, она познакомилась с женой Гайто Газданова, Фаиной. Мы взаимно приглашали друг друга в гости – они нас с мамой, а я их, Гайто и его супругу. Я сама готовила блюда. Я научилась готовить несколько французских блюд, именно то, что он любил – жаркое из телятины, говядина по-бургундски и так далее. Несколько раз мы встречались в ресторане. У нас установились очень гармоничные, теплые отношения. Это были люди, в общении с которыми можно было по-настоящему чувствовать себя комфортно. Это были люди обширной культуры, но они ее не выказывали, не давали вам почувствовать всю глубину своей эрудиции. Мы с Марией Багратиони называли Гайто «дядюшка», такое было его ласковое прозвище.
Первоначально он был редактором в русской редакции. В 1958 году его отправили из Мюнхена в Париж уже в качестве специального корреспондента. И, естественно, нам его, «дядюшки», не хватало. Мария, Зоя и я очень остро ощущали его отсутствие. Несколько раз он приезжал к нам летом, я думаю, что именно летом это было. Он работал в новостной редакции и, в принципе, занимался тем, что писал на разные темы. Он писал повести, давал аналитические справки, газетные статьи. Естественно, он имел возможность создавать литературные произведения. Он также вел программы по экономике, иногда затрагивал религиозные темы.
Однажды, в моей памяти всплывает такой случай, у нас была передача «Воскресная беседа», которую он курировал, и материалы по этой передаче должны были поступить из Нью-Йорка. Время передачи уже подходило, а материалы так и не прибыли, где-то была задержка. Что остается делать ответственному редактору?! В субботу он садится в своем офисе и одним махом пишет сценарий «Воскресной беседы». Поистине, он обладал универсальными знаниями. Он был человеком энциклопедических знаний, обладал огромнейшим талантом и огромнейшей скромностью.
Вчера я перечитала письмо, в котором он говорит о своем романе «Вечер у Клэр». Это письмо предназначено его другу, тоже писателю. И в этом письме Осоргин говорит, что один из экземпляров романа «Вечер у Клэр» он отправил Максиму Горькому. И Максим Горький лично написал письмо Георгию Ивановичу (Гайто Газданову), в котором он говорит о своих впечатлениях, даёт свою оценку. Оказывается, он уже знал о его творчестве. Ещё до прочтения этого романа он уже слышал о нем. Максим Горький писал о том, что у него, безусловно, есть талант, что он ни на кого не похож, но, с его точки зрения, этот роман очень специфичен в силу того, что он обращен к женщине. Максим Горький высказывает пожелание о том, что в следующий раз он прочитает новый роман, написанный Газдановым, где обращение будет не только к женщине, но и к роду человеческому в целом.
Георгий Иванович ему ответил. Я вчера перечитала это письмо Горькому, где он с благодарностью принимает те советы, которые тот ему дает. Он говорит о том, что для него это новость, потому что он считает себя писателем, которого не знают в России. Он сам считал, что его знают лишь на западе, но никак не в России. Он удивлен тем, что сам Максим Горький, тем не менее, знаком с его творчеством. И ответом на его реакцию было объяснение его друзей, окружения Гайто Газданова, а именно то, что Горький отличался тем, что он читал практически все, в том числе огромное внимание уделял тому, что печаталось на западе. Газданов его поблагодарил и сказал, что он, конечно же, прислушивается к его советам, советам именно литературным. И в этом письме он признается М. Горькому почему он пишет. «Я пишу не потому, что надо, а потому, что не могу не писать, ничего не могу с собой поделать». Это был его внутренний порыв, он не мог иначе. И вот еще что он подчеркнул. «После романа “Вечер у Клэр” я не чувствовал в себе внутренней силы писать дальше, потому что я осознавал свою неспособность выразить все то, что я хотел бы донести до публики, даже десятую часть того, что я хочу сказать, мне не удается передать».
Я должна сказать, что это типично для Гайто Газданова. Что касается «Вечер у Клэр», я прочитала ремарки и некоторые соображения в диссертации, посвященной этому роману. Я нашла этот труд американца-литератора, который открыл для себя произведения Гайто Газданова и посвятил ему целое специальное научное исследование. Я должна сказать, что эта научная работа очень документирована, она исследовательская, с большим багажом доказательств. Замечательный труд, и я часто перечитываю целые отрывки из этой работы. Вот вчера я специально перечитывала некоторые отрывки для того, чтобы сегодня освежить в своей памяти кое-какие детали и быть подготовленной для беседы с Вами.
Этот американский исследователь говорит о такой детали: все, кто писал литературные произведения на русскую тематику, посылали один из экземпляров опубликованного произведения с дарственной надписью в Тургеневскую библиотеку.
Это было непременным условием, чтобы автор произведения оставил собственноручную надпись в ней. Газданов всегда отправлял романы, но никогда их не подписывал. «Кто я такой?! Что я, Тургенев, чтобы отправлять им подпись?! Я не Тургенев!» – говорил Газданов. Он категорически отказывался и ни разу не подписал. Но неделю спустя какой-то неизвестный писатель отправил роман, который он подписал: «для библиотеки Тургенева от нового Тургенева», вот.
Давайте перейдем к следующему моменту, о котором я бы хотела упомянуть.
Георгий Иванович старался всегда понять прежде чем судить людей. Одним из его любимейших выражений в Библии было высказывание о том, что тот, кто без греха, пусть первым бросит камень. Он умел слушать людей, прислушиваться к тем проблемам, которые их волновали. Это был человек с очень сильным характером, очень сильная личность. Он был необыкновенно образованным и умным человеком, способным понять все. Причем это было не только приобретённое знание, это было на уровне интуиции. И, ко всему прочему, он умел упорядочивать факты, которые накапливались в его памяти. Каждый раз, когда он о чем-то говорил, это было всегда продуманно, всегда аргументировано, всегда обосновано. И, самое главное, он просчитывал и предлагал разные варианты, свои интерпретации того или иного факта. Это было просто замечательно. Если он предлагал какие-то решения, то делал это не категорично, а всегда давал собеседнику возможность приходить к собственным выводам, он никогда не довлел, никогда не преподносил вещи как истину в последней инстанции. И при всех его достоинствах он отличался огромным чувством скромности. Его всегда волновала душа человека. Это всегда его занимало, приводило в восторг, увлекало, завораживало. Его привлекали именно возможности, которые открывались перед человеком в его жизни, и те изменения, трансформации или метаморфозы, которые с ним происходили на его жизненном пути.
И это все отражено в книгах, которые он написал и издал, будь то на английском, немецком языках, потому что я знакома со всеми переводами его на немецкий, на английский и на французский. В Германии переведены, насколько мне известно, два его произведения, «Призрак Александра Вольфа» и «Возвращение Будды». Это первые его романы, которые я прочитала. К счастью, они сначала появились во Франции, в переводе на французский язык, и я с ними познакомилась. Дело в том, что в этих романах осуществляется тончайший анализ человеческой души, очень деликатный, очень осторожный.
Естественно, я не могла прочитать роман в оригинале, знания русского мне недоставало. И что касается переводов, то следует сказать, что в них все это присутствует. Это был тот период, когда в Германии должен был появиться немецкий перевод романа «Вечер у Клэр» в Берлине, в разных издательствах.
Что еще Вам сказать?
Я хотела бы закончить свою мысль о том, что Георгий Иванович к тому времени уже работал в Мюнхене, и у его друга Ризера возникла мысль, и не только у него, но и в его окружении, у сотрудников редакции. Я хотела бы подчеркнуть, что Phgep – это был действительно не только коллега, но и большой друг. Его идея состояла в том, чтобы создать целый цикл передач о культуре. И именно он настаивал на том, чтобы Георгий Иванович, будучи собкором в Париже, для реализации этой идеи перебрался обратно в Мюнхен. И, естественно, реализация этой идеи требовала какого-то времени, поскольку нужно было убедить в целесообразности создания этой серии культурных программ и главного редактора в Нью-Йорке, и учредителей, и спонсоров этой передачи, и так далее. Воплощение и реализация подобного рода проектов – это всегда весьма длительно и сложно, поскольку требует согласования.
И господин Газданов в конце концов перебрался обратно в Мюнхен из Парижа. Я думаю, что это было в 1967 году. Он до этого восемь лет проработал в Париже и наконец-таки вернулся в Мюнхен в качестве главного редактора культурных программ, второй серии программ по культуре. И здесь он мог полностью реализовать себя, потому что это была уже не политика, здесь ему не надо было говорить о политических событиях, о Хрущеве и так далее. Ему не нужно было заниматься во всех этих передачах вопросами политики, забастовок, выборов, а освещать именно то, что он любил – литературный, художественный мир – это была его стезя, его направление. Это ему подходило абсолютно и устраивало его в полной мере. Он сам редактировал, сам являлся автором текстов и материалов, на которых строились передачи. В серии, в рамках цикла «День писателя», он писал заметки о Гоголе, Достоевском, статьи, посвященные Эдит Пиаф и Жану Кокто. Кстати, они скончались приблизительно в одно и то же время, и Газданов мог написать о них. Ему было легко это сделать, потому что он, в принципе, был всегда в курсе тех событий, которые происходили вокруг. В силу того, что мы работали в редакции программы и в организации, которые занимались политикой, мы были, безусловно, вовлечены в политические события.
Тем не менее, уже по прошествии какого-то времени я постоянно возвращаюсь к своему личному дневнику, который сопровождал меня на протяжении всей моей жизни. Естественно, всё происходящее оказало на меня большое влияние. Я была молода, я хотела учиться, и у меня была прекрасная возможность делать это.
Мне очень повезло на таких людей, как господин Вейдле, который был историком, как Овчинов, который был поэтом, как Варшавский, который занимался вопросами философии. То есть, там были люди, которые занимались практически всем, и, естественно, мы по роду своей работы контактировали с ними. Я никогда не получала университетского образования, но общение и работа с такими людьми и были моими университетами.
После возвращения Газданова из Парижа он жил на Остервальдштрассе. И я должна сказать, что «Вечер у Клэр» я перечитывала в немецком переводе, и стоит отметить, что замечательный перевод, выполненный Розмари Титце – это что-то необыкновенное.
В принципе, я могу читать по-русски, но когда я читаю перевод и смотрю в русский текст, я чувствую музыку текста. Не зная хорошо русский язык, тем не менее. я чувствую мелодику языка Газданова, и должна сказать, что это присутствует и в переводах, в частности, в переводе на немецкий.
Газданов обожал снег и музыку. Все-таки в нем жила ностальгия по России. Он тосковал по необозримым просторам России, чего нет в Европе, которая представляет собой чередование гор и равнин. У него была тоска по временам года, которые четко очерчены в России. Зима – это зима, снег. Весна – это весна. Он все это помнил и возвращался туда в своих воспоминаниях. Должна сказать, что он также любил лето как время года. И был достаточно спортивен. Иногда он иронизировал над собой. Ему присущи такие выражения: «я заболел графоманией» или «я грешен тем, что позволил себе написать роман». От него можно было услышать целую серию такого рода выражений. Он был очень оригинальным человеком. В нем было много обаяния, была особенность на все иметь свою точку зрения и видеть, как мог видеть только он. Вот это его отличало. Совершенно своеобразный взгляд на все. Свое видение ситуации и вещей. И благодаря этому, общаясь с ним, мы учились смотреть на вещи под новым углом зрения. Это было очень полезно для нас. Итак, он любил снег, он любил музыку, вот в его романе «Вечер у Клэр» мы часто видим, как он на лыжах, так сказать, сражается с бурей, и как он в конце концов возвращается домой, где его ждет мама.
Он в самом раннем детстве, в восемь лет, потерял отца. И еще до смерти отца он потерял сестру, а уже после смерти отца еще одну сестру. Это было очень большой потерей.
Он часто говорил о своих сестрах, и когда речь заходила о них, говорил, что лично он наименее одаренный ребенок в семье. Он говорил, что его сестры унаследовали феноменальную память, присущую его матери. Но мы все хорошо знали, что он сам отличался великолепной памятью. Но вот в том-то и заключалась основная черта Газданова, что он воздавал должное другим, и это было отличительной чертой его скромности. А такими, каким он был, могли быть только великие люди.
И что еще отличало Гайто Газданова, он любил юг. Он любил ездить на юг. В тот период в трудовом законодательстве был узаконен отпуск, т.е. оплачиваемый отпуск вошел в практику, в результате чего Гайто получил возможность отдыха на берегу Средиземного моря. И я думаю, что именно там он научился плавать. Он обожал плавание. На пляже он умудрялся даже ходить на руках, вниз головой, к великой радости мальчишек. Этому он научился в свои юные годы, когда на год, волею судеб, оказался в кадетской школе. Это был ужасный год, где он не мог найти себе места, где он страшно тосковал и где ничего не почерпнул для себя в плане учебы. Как он сам говорил, «единственное, чему я научился в этой школе – это ходить на руках». И он иронизировал над тем, что когда и где бы он ни ходил на руках, он всегда чувствовал запах воска, которым кадеты натирали паркет.
Таким образом, ему очень нравился отдых на берегу Средиземного моря, куда он достаточно часто ездил. И я точно не могу сказать, каким образом, но он открыл для себя Италию. И это была, так сказать, любовь с первого взгляда. Он проникся любовью к Италии навсегда. Почти каждый год он на каникулах ездил в Италию. Он останавливался в пансионате Стелла, в местечке Лидо. Он там плавал, ходил на руках и писал. Потому что были периоды, когда он не мог писать из-за того, что он был занят работой главного редактора. И следует сказать, что когда ты на работе с утра до вечера имеешь дело с текстами, достаточно трудно писать что-то новое дома, после работы. Ему легче было писать тогда, когда он работал шофером такси. И были периоды, когда он не писал, потом он вновь возвращался к письму. И мы, его окружение, были свидетелями этого. И в это время он нам говорил, что вернулся к писательству. А именно, когда он писал роман «Эвелина и ее друзья», мы практически были свидетелями создания этого произведения. И он делился с нами всем этим с большим удовольствием. В отпуске, в Италии, он всё делал для того, чтобы как можно лучше отдохнуть, вести самую что ни на есть натуральную жизнь, с тем, чтобы восстановиться, освежить свои мозги и приступить к работе. Некоторое время спустя он вновь начинал писать.
Осень, 2014 г.
Перевод с французского:
Рашид Кулиев, доктор языкознания Гренобльского университета им. Стендаля (Франция), кандидат филологических наук, зав. кафедрой французского языка СОГУ им. К.Хетагурова (Россия)
Фатима Тедеева, магистр в управлении высшим образованием Колумбийского университета (США)
Автор и режиссёр Рафаэль Гаспарянц, оператор Михаил Немысский, продюсер Темина Туаева, студия «Кинематографист», Владикавказ, 2015 г.
Примечание. Интервью проходило в монологовом режиме с небольшими остановками для уточнений перевода и выяснения подробностей. Отсутствие вопросов в данном тексте вызвано желанием сохранить цельность рассказа. Стилистика сохранена.
ИНТЕРВЬЮ ГАЛИНЫ РУДНИК
Рафаэль Гаспарянц: Как Вы познакомились с Газдановым?
Галина Рудник: Я познакомилась с Георгием Ивановичем Газдановым где-то в конце пятидесятых годов. В то время «Радио Свобода» снимало квартиры для служащих, которые приехали из других стран – Георгий Иванович из Франции, а меня привезли из Америки. И мы жили в доме на Зиберштрассе в Мюнхене, там были две квартиры рядом. Нужно сказать, что Георгий Иванович был большой знаток музыки, причём хорошей музыки. У него была масса пластинок с голосом Мари Чеботари, Дино Лупатти – был такой пианист. Оперы Верди у него были. Много всего. В общем, он обожал музыку. А я в то время брала уроки здесь, в музыкальной школе. И вот освобождается одна из квартир рядом с нами. И, к моему ужасу, я слышу, что Георгий Иванович интересуется этой квартирой. Я говорю себе: боже мой! А дело в том, что я всё время упражнялась на фортепиано, мне так хотелось научиться играть. Играла я плохо, но брала уроки и после работы занималась. И думаю себе, что я буду делать – он такой знаток музыки, а я со своими упражнениями… Попробовала коллег попросить: «Уговорите Георгия Ивановича, чтобы он не брал квартиру, там винтовая лестница неудобная…» Не помогло. Переехал. И говорил мне: «Не волнуйтесь, Галя». А ведь стенка была тонкая, и всё было слышно. А он настаивал: «Не волнуйтесь, Галочка, когда Вы начнёте Ваши упражнения, я буду ставить свои пластинки». Ну, ладно, переехал. Через какое-то время коллеги его спрашивают: «Георгий Иванович, ну, как Вам соседство с Галей?». А он говорит: «Хорошо. Вы знаете, она Шопена играет не так, как Артур Рубинштейн!»… Вот… Ну, в этом он весь…
Я жила в этом доме с тётей, и он нас очень любил, часто приходил к нам чай пить. Вместе перемывали косточки, вернее, он смешно перемывал, а мы хохотали до упаду. Но, к сожалению, трудно сейчас всё это передать…
Вопрос: А на работе как он вёл себя?
Галина Рудник: Я помню, у нас была северокавказская редакция… У них были передачи на русском языке. И вот Георгий Иванович говорит как-то, а он знал шефа редакции, был такой господин Акбер, так вот он рассказывает: «Я говорю ему: что Вы по-русски передаёте? Что это такое? У нас уже есть программы на русском, а вы северокавказская редакция». А Акбер в ответ отшучивался: «А мы говорим с кавказским акцентом». Ну, что ещё…У него была большая машина. По-моему, «шевроле». Он очень любил машины. Я каждое воскресенье наблюдала сверху, как Георгий Иванович чистил и полировал свою машину. Он её обожал.
Вопрос: Он тогда один жил?
Галина Рудник: Вначале он жил один, а потом приехала жена. А после этого он, по-моему, вернулся во Францию. Вот. Ну, что ещё могу рассказать. Коллеги мне на работе говорили: «Слушай, Галя, у тебя такой сосед. Попроси у него его книгу «Ночные дороги» почитать, и нам дашь». А я и понятия не имела… Я выросла в белорусской среде, потом в Америке, потом здесь. Я и правда не знала, кто такой Газданов. А коллегам ответила: «Ну, хорошо. Попрошу». Потом я, значит, к нему: « Георгий Иванович, дайте мне книжку Вашу «Ночные дороги». Он в ответ: «Нет». Я настаиваю : «Дайте, Георгий Иванович, почитать». Опять: «Нет». Думаю, вот как странно, не вышло ничего. Но уже через много лет, когда я, наконец, достала эту книгу и прочла, я всё поняла. Он так говорил, потому что эта книжка была, ну, Вы знаете о чём, девушки легкого поведения, и всё с этим связанное. А я считалась очень приличной девушкой, мне было тогда 24 года, и он, конечно, просто постеснялся…
Вопрос: Деликатность проявил…
Галина Рудник: Да, очень.
Вопрос: Пожалуйста, несколько слов об атмосфере на радиостанции и, может быть, Вам неудобен вопрос, но Вы ощущали, что Ваша деятельность не приветствуется в СССР?
Галина Рудник: Конечно, конечно. Правда, атмосфера на радио была замечательная. Нас было не много, и все мы просто жили одной семьёй. А то, что нас в Советском Союзе не любили, это мы, конечно, ощущали.
Вопрос: Ну, кроме тех, кто Вас слушал, наверное?
Галина Рудник: Конечно. Но мы-то не знали тех, кто нас слушает. Ведь у нас никакого контакта со слушателями не было.
Вопрос: Я вот об этом и хотел узнать.
Галина Рудник: Абсолютно никакого контакта. Это уже потом у нас организовали специальный отдел, который, когда появлялись советские туристы за границей, старались к ним подойти, расспросить, слушают ли, на каких приёмниках, в какие часы. Вот так.
Вопрос: Понятно. И ещё, хочу уточнить структуру радиостанции. Редакции делились по языкам?
Галина Рудник: Было много национальных редакций.
Вопрос: В то время, когда Вы с Газдановым работали на радио, он чем занимался?
Галина Рудник: Он в русской службе работал. Я не помню точно, потом или до этого, но он работал в отделе новостей. Точно не знаю, не могу сказать.
Вопрос: В наш прошлый приезд, в 2005 году, мы брали интервью у Никиты Семёновича Струве, и он нам рассказывал о совместном с Газдановым участии в литературных программах. Помимо этого Вы могли бы что-то ещё назвать?
Галина Рудник: Пожалуй, нет. Не припомню.
Вопрос: У вас в коллективе были какие-то неформальные мероприятия?
Галина Рудник: Нет, пожалуй. А с Георгием Ивановичем мы как соседи по дому общались. Он приходил к нам часто. У нас ведь квартиры рядом. Я Вам покажу этот дом. Он часто приходил к нам, и я присутствовала при совместных беседах с моей тётей. Он её очень любил, она ведь была оперной певицей, музыкантом. Так что были общие темы для разговоров. Ну, вот такие мелочи. Немцы такого не понимают. И ещё. У нас был коллега такой, Василий Шульга, украинец. Георгий Иванович шутил: « Шульга? Так это же она!» А в отделе новостей была дама по фамилии Бергхауз, и он говорил о ней: «Но это же он, Бергхауз!» Вот такие его шутки были.
Вопрос: Да, юмор своеобразный… А в то время кто-нибудь на радиостанции знал, что он пишет книги?
Галина Рудник: Знали, конечно. Но эти книги издавались, по-моему, только в Париже. Притом, я даже не знаю, как. Каким-то примитивным образом… Не могу сказать, точно не знаю.
Вопрос: Хочу уточнить. А в Германии, значит, не издавали?
Галина Рудник: Не издавали, и поэтому книгу «Ночные дороги» нельзя было достать. Именно поэтому те, кто знал о Газданове-писателе больше, чем я, просили меня взять её у него самого.
Вопрос: Я хотел узнать, насколько широко этот факт был известен сотрудникам?
Галина Рудник: Да, да. Знали, что он пишет. Язык у него был прекрасный. Замечательный русский язык.
Вопрос: А у него, помимо отличного знания французского, немецкий тоже был хорош?
Галина Рудник: Вот немецкий… Может, Мадлен (секретарь Газданова) знает. Я не помню. Наверное, что-нибудь знал. Все-таки долго жил в Германии.
Вопрос: Хорошо, благодарю Вас. Может быть, я о чём-то не догадался спросить, а Вы хотели бы сказать? Пожалуйста.
Галина Рудник: Нет. По-моему, больше ничего такого существенного я Вам рассказать не смогу. Мы с Мадлен Робер (секретарь Газданова) и Татьяной Вербицкой (бывшая сотрудница «Радио Свобода») можем показать Вам дома в Мюнхене, в которых Георгий Иванович жил в разные годы, в том числе и перед кончиной.
Рафаэль Гаспарянц: Спасибо. От имени нашей meank|xni группы мы благодарим Вас за интересный рассказ и желаем Вам доброго здоровья.
Мюнхен, осень 2014 г.
Документальный фильм «Игра воображения. Гайто Газданов» производства студии «Кинематографист», 2015 г. Автор и режиссёр Рафаэль Гаспарянц, оператор Михаил Немысский, продюсер Темина Туаева.
