РАССКАЗ
Жили во Франции в 19-м веке братья-писатели Жюль и Эдмон де Гонкуры, писали и издавали свои книги и знать не знали, что через сто с лишним лет мне, горскому парню из Осетии, придется иметь дело с основанной ими Академией Гонкуров.
В нее входят десять самых известных литераторов Франции, которые за символическую плату (что-то около 10 евро в год) на специальном ужине в парижском ресторане «Друан» ежегодно без перерыва с 1903 года присуждают самую престижную литературную премию Франции за лучший роман на французском языке, названную в честь братьев Гонкуровской премией.
Размер премии – чисто символический (в настоящее время он тоже около 10 евро), но все крупнейшие издательства Франции, которые выдвигают своих авторов на эту премию, бьются за нее, так как роман-победитель после ее присуждения издается и продается по всему миру очень заметными тиражами. Писатели-лауреаты Гонкуровской премии получают мировую известность.
В середине 80-х я работал в международном управлении Всесоюзного агентства по авторским правам (ВААП), которое продавало за рубеж авторские права на книги, пьесы и музыку советских авторов и приобретало такие же права у зарубежных авторов.
Время было бурное, перестроечное, интерес к культуре СССР на Западе возрастал, многое в стране менялось, как нам тогда казалось, к лучшему. В нашем агентстве сменилось руководство, стало легче работать, что-то придумывать и реализовывать самим, без мелочной опеки партийных инстанций. Одной из таких инициатив стало приглашение в СССР делегации Гонкуровской академии.
Нелишне будет вспомнить, что лет за десять до этого члены Академии уже приезжали в Союз, были в Москве и Узбекистане, где их лично принимал член Союза писателей СССР Шараф Рашидов, он же партийный лидер Узбекистана того времени. Но с тех пор случился Афганистан, и все попытки нашего Союза писателей еще раз пригласить авторитетных французов ими отвергались, так как они считали СП СССР чем-то вроде государственного министерства.
Приглашение ВААП академики приняли, им все-таки очень хотелось лично посмотреть, что у нас происходит. Наш представитель во Франции, работавший при посольстве, сумел их убедить, что агентство – общественная организация, защищающая их авторские права в СССР (что было почти правдой), и сумеет достойно организовать этот визит.
До сих пор не имею понятия, почему именно мне, не знающему ни слова по-французски, наше новое руководство поручило реализацию этого проекта. Видимо, учли мой опыт работы в Оргкомитете «Олимпиада-80» и в международных книжных ярмарках. А скорее всего – просто было некому, все опытные коллеги сумели уйти от ответственности, и я начал готовить программу визита.
А она была достаточно обширная для десяти дней пребывания. Приезд в Ленинград, Пискаревское кладбище, Эрмитаж, Мариинский театр, встреча с ленинградскими писателями – все это осилил наш ленинградский филиал агентства. Московская часть визита – встречи в Qn~ge писателей, обществе «СССР-Франция», Библиотеке иностранной литературы, поездка в Загорскую лавру, посещение цирка, Посольства Франции и т.д., вплоть до отлета из Москвы, была целиком и полностью на мне.
Встречал я французскую делегацию в сентябрьский субботний вечер 1985 года в Пулково. Четыре академика и две супруги. Глава – Эрве Базен, классик французской литературы, президент Гонкуровской академии, да к тому же еще и лауреат Ленинской премии мира, был с молодой (по возрасту) женой. С ним – члены академии: Андре Стиль, писатель-коммунист, член ЦК ФКП, Эммануил Роблес с супругой и Доминик Буланже, все, за исключением мадам Базен, в приличном возрасте, но очень бодрые и жизнерадостные.
Разместилась делегация в гостинице «Москва». Ужин нам накрыли в банкетном зале ресторана, что позволило мне предложить гостям по рюмке водки и блины с черной икрой. Следует напомнить, что в нашей стране по призыву партии уже вовсю боролись с алкоголем, но в Питере иностранцам, особенно финнам, еще наливали. Наши гости развеселились и поведали мне, что представитель ВААП в Париже, чьим весьма относительным начальником я был, предупредил их о том, что сопровождать их в целях безопасности будет грозный кавказец, чьи указания надо беспрекословно выполнять. А я оказался не таким уж страшным, и даже выпил с ними.
Ночью, когда мы все, довольные ужином и друг другом, разошлись по номерам, я вдруг услышал непонятный шум, быстро оделся и вышел в коридор. Рядом с нашими номерами два высоченных пьяных финна громко ругались, пытаясь решить, с кем из них пойдет одна милая особа, видимо, из профессионалок. Мне пришлось на чистом, как мне показалось, немецком языке, дать кое-какие указания этим гостям Ленинграда, но они меня не поняли, даже если бы я вдруг заговорил по-фински. Девушка, воспользовавшись моментом, тут же сбежала, надеюсь, с гонораром, а один из финнов мрачно пошел на меня с непонятными намерениями. К его несчастью, противником оказался осетин-ский парень, т.е. я, для кого борьба – национальный вид спорта, да к тому же куда более трезвый, чем он. Через секунду этот агрессивный финн был с грохотом повержен в партер. Его приятель, мгновенно протрезвев, поволок его по коридору подальше от места схватки, бормоча какие-то извинения. Мне тоже не стоило задерживаться, я быстро помчался в свой номер, заметив на ходу, что все мои французы, приоткрыв двери, с любопытством наблюдали за тем, как я берегу их сон.
Утром, когда я с небольшим опозданием пришел на завтрак, вся делегация встретила меня аплодисментами и приветственной речью Эрве Базена, из которой я к своему изумлению, узнал, что этой ночью по-рыцарски вступился за честь дамы. Было смешно, но приятно.
Сильное эмоциональное впечатление на всех нас произвело посещение Пискаревского кладбища, где мы под проливным дождем возложили цветы в память тысяч погибших в блокаду жителей Ленинграда.
Но наиболее памятным для меня событием стала многочасовая экскурсия по безлюдному Эрмитажу, которую в выходной для посещения понедельник специально для французов провел директор музея, академик Борис Борисович Пиотровский. Я был с ним немного знаком после того, как в Московском доме дружбы народов организовал вместе с колумбийским посольством официальную церемонию представления альбома «Золото Колумбии», изданного в СССР под научной редакцией этого археолога с мировым именем. Оказалось, что он меня запомнил, и в знак дружеского расположения к гонкуровским академикам и ко мне и порядке исключения показал нам недоступную в то время для других посетителей «золотую комнату» музея, в которой хранились бесценные древние золотые украшения скифов, моих прямых предков по линии «скифы-сарматы-аланы-осетины». Я убедился, что эти, можно условно сказать, «мои фамильные» драгоценности находятся в надежном месте.
До сих пор поражаюсь недюжинной физической выдержке уже немолодых директора музея и его гостей, которые и после 5-6 часов экскурсии еще бодро держались на ногах, живо о чем-то разговаривая.
Заметив, что Эрве Базен и его молодая супруга часто отстают от основной группы, я один раз вернулся посмотреть, все ли в порядке. Оказалось, что они просто уединяются, чтобы обняться и поцеловаться перед полотнами великих импрессионистов. Потом уже я узнал, что этот классик не так давно стал отцом (в возрасте 70 лет!), и непосредственности его чувств можно было только позавидовать.
В ночь мы выехали на «Красной стреле» в Москву. Предвидя сложности с алкоголем в Москве, я честно, по-коммунистически разъяснил Андре Стилю политику КПСС в этом остром на текущий момент вопросе и попросил его убедить коллег не заострять на этом внимания.
И что же? На первом же обеде в партийной гостинице «Краснопресненская», где разместилась делегация, академики, все как один, затребовали себе вина, мол, мы, французы, без него не едим. Я, естественно, разозлился и предложил им самим купить вино за рубли в советском магазине, отстояв вместе со мной громадную очередь, или за валюту в «Березке». Тратить на это валюту скупые французы, как я и рассчитывал, не захотели. Договорились, что добьюсь от руководства гостиницы разрешения в порядке исключения на употребление вина в номерах, но не в ресторане, дабы не смущать жаждущих советских партийцев, работников и гостей гостиницы, свято следующих линии партии. Принципиально взяв с них советские рубли из их обильных суточных, я по знакомству купил в ресторане Дома литераторов абхазское вино и водку и отдал им с предъявлением счетов и сдачи. Кстати, все эти непочатые бутылки французы мне вернули перед отъездом в качестве подарка, но я на их глазах тут же передарил их обрадованным водителям двух «Чаек», которые обслуживали делегацию.
Но это было, пожалуй, единственное несущественное на фоне войны 1812 года «боестолкновение» с французским менталитетом. Во всем остальном визит этих уважаемых литераторов прошел гладко. Встреча с советскими писателями, уже занятыми своими внутренними разборками, прошла скучновато. Ожидаемой дискуссии не случилось, так как почти ни у кого из знакомых французам приглашенных коллег не нашлось времени с ними пообщаться. Выручили, как всегда, наши славные переводчики французской литературы, приглашенные на обед в Союз писателей по линии ВААП-а.
Но зато очень тепло прошла встреча с читателями в Библиотеке иностранной литературы, организованная ее директором и просто очаровательной женщиной Людмилой Алексеевной Косыгиной-Гвишиани,
Полный конференц-зал, интересный доклад о творчестве каждого из гостей, содержательные вопросы читателей, большей частью на французском языке, растрогали классиков, явно не ожидавших такой своей популярности в Советском Союзе. Благодаря успеху этой встречи мне удалось уговорить строгую Людмилу Алексеевну отпустить со мной на вечерний обед, устраиваемый послом Франции в честь гонкуровских академиков, ее сотрудницу Елену Кузнецову, специалиста по французской литературе и супругу хорошего знакомого моей семьи Кирилла, референта Совета министров СССР по Югославии. Французский язык и неординарная красота Лены очень понравились писателям, но на этом обеде им не дали с ней пообщаться наши великие поэты Андрей Вознесенский и Евгений Евтушенко. Эти изысканные ценители женской красоты не побоялись при мне, «рыцаре и сокрушителе финнов», затеять за столом дружескую пикировку, чтобы завоевать ее симпатию. Мне пришлось прервать очень приятный процесс поглощения французских сыров и срочно на «Чайке» доставить довольную этим вечером Лену домой к ревнивому мужу, который так опрометчиво отпустил от себя свою красавицу-жену. Через день Лена мне перезвонила и со смехом описала переполох в библиотеке, когда туда, разыскивая ее, с букетом роз явился Андрей Вознесенский. Но, насколько я знаю, на этом все и закончилось. Небольшим утешением для Вознесенского стало последовавшее за этим приездом французов его почетное избрание иностранным членом-корреспондентом Гонкуровской академии вместо умершего незадолго до этого писателя Валентина Катаева.
Еще одним запомнившимся эпизодом этого визита стала поездка французских академиков в Загорскую лавру. Я заранее написал соответствующее письмо в Совет по делам религии при Совете министров СССР, где меня заверили, что делегацию примет для беседы ректор Духовной академии и даже даст в их честь обед. Мы лихо доехали на двух «Чайках» до лавры, где нас никто не встретил. Отправив писателей с нашим блестящим вааповским переводчиком Володей Чернышевым на обзорную экскурсию, я зашел в церковный офис, чтобы прояснить ситуацию. Меня весьма недружелюбно встретил какой-то местный церковный начальник, заявивший, что правительственный Совет по делам религии ему не указ и у него нет никакого желания нами заниматься. Я и до этого не очень трепетно относился к этим посредникам между верующими и Богом, но тут просто завелся, благо мы говорили с глазу на глаз. С трудом отыскав за пределами лавры телефон-автомат, я дозвонился до своего доброго знакомого по предыдущей работе в Госкомиздате СССР митрополита Волоколамского Питирима, члена Синода и руководителя редакционно-издательского отдела Московской патриархии, красочно описал ему эту неприятную ситуацию и спокойно присоединился к делегации. Буквально через десять минут нас разыскал ректор Духовной академии, сам провел для нас очень познавательную экскурсию по своему учебному заведению. После этого он любезно пригласил на скромный церковный обед, на который я с его разрешения не забыл прихватить и наших водителей, как бы в отместку зарвавшемуся чинуше из офиса.
Во время этой трапезы завязалась глубокая по содержанию беседа на религиозные темы. Нам пришлось вызывать на помощь нашему Володе, блестящему, по отзыву академиков, знатоку французского языка, одного из молодых слушателей, прекрасно владеющего соответствующей религиозной лексикой. Всю обратную дорогу наши гости, очень религиозные католики, никак не могли успокоиться и признать, что православная религия в тогдашнем СССР благополучно живет и развивается.
При проводах делегации в депутатском зале аэропорта Шереметьево-2 мне пришлось опять сильно напрячься, чтобы справиться с еще одной неловкой ситуацией. Дело в том, что французы нашли время в напряженном графике для покупки на имевшиеся у них советские рубли множества разных русских сувениров. Я сам сопровождал Эрве Базена и Андре Стиля в сберкассу, где у них, по мнению советского руководства, прогрессивных зарубежных деятелей культуры, были открыты рублевые счета. На них поступал ощутимый рублевый гонорар, собранный ВААП-ом за издание их книг в СССР.
Практичные французы тут же накупили золотые ювелирные украшения, а чеки отдали мне. Я порадовался за симпатичную супругу Базена, которой достался массивный золотой браслет великолепной работы. Она, родив классику наследника, несомненно, его заслужила.
Перед отъездом я оформил нужное для вывоза золота письмо для таможни и был спокоен. Но когда на стандартный вопрос таможенницы о том, есть ли у Базена строго запрещенные к вывозу советские рубли, он с милой улыбкой достал из кармана толстенную пачку наших дензнаков. Надо было видеть изумленные глаза классика и таможенницы, когда я небрежно перехватил эту пачку и положил ее к себе в карман. Делегация благополучно улетела в Париж, а мне потом с большим трудом удалось вернуть эти деньги в сберкассу на личный счет Базена.
Вот так и закончилась моя «гонкуровская» эпопея.
ПРИМЕЧАНИЕ
Гонкуровская премия (фр. Prix Goncourt) — самая престижная литературная премия Франции за лучший роман, названа в честь братьев Гонкур. Присуждается по итогам голосования членов Гонкуровской академии на специальном ужине в парижском ресторане «Друан» (Drouant). Вручается ежегодно, начиная с 1903 года. Размер премии символичен (в настоящее время он составляет десять евро), однако, как правило, присуждение премии существенно увеличивает продажи романа-победителя и выдвигает его автора в первые ряды французской литературы.
В Академию Гонкуров входят десять самых известных литераторов Франции, которые получают символическую плату — 60 франков в год. Каждый член академии имеет только один голос и может отдать его только за одну книгу. При равенстве голосов преимущество отдаётся тому произведению, которому отдан голос Президента. Членами Гонкуровской Академии в разное время были писатели А. Доде, Ж. Ренар, Рони-старший, Ф. Эриа, Э. Базен, Луи Арагон и другие.
