СЛОВО О СОВРЕМЕННОЙ ПОЭЗИИ СТАВРОПОЛЬЯ
Современная поэзия Ставрополья, как геокультурная категория, могла бы характеризоваться расширением границ региона силой художественного слова. Потенциал очевиден и не ограничен, потому как на отсутствие действительно думающих, достаточно ярких для своего времени авторов, жаловаться не приходится. Своими наиболее выразительными произведениями они стали одаривать читателей примерно с начала 70-х годов ХХ века. Речь в данном случае не идет об очерчивании твердых границ с целью периодизации. Важнее подчеркнуть то, что творческий поиск пришелся на период крушения советской империи и становления страны под названием Россия.
На литературном процессе Ставропольского края потрясения отразились, может быть, не столь сильно, как на некоторых других регионах страны бывшей и нынешней, но твердая гражданская позиция, гуманизм творцов в их произведениях проявился в полной мере. Чувствительные сердца поэтов с болью реагировали на межнациональные конфликты, обесценивание духовных и нравственных ценностей. Впрочем, тревогу истинный служитель художественного слова бьет во все времена, потому как гораздо глубже своих современников чувствует несправедливость, видя «вечные» пороки общества. Но также он умеет радоваться каждому светлому мгновению, находить все больше проникновенных образов для показа возвышенных чувств.
Освещая на страницах «Литературной газеты» особенности литературного процесса в Крыму, исследователь Марина Матвеева заметила: «Если сделать из всего многообразия крымской поэзии один собирательный образ, то мы получим такого вот поэта-самородка, уже потянувшегося к широте мировой поэзии, даже взявшего от нее кое-что ему понравившееся, но уже и почувствовавшего мощь ее влияния, и успевшего даже некоторым образом защитить себя от слишком сильных его проявлений».1 Таким образом, «крымскость» – термин, введенный автором статьи – видится в широком диапазоне тем и философских исканий, в особенностях взгляда на мир, творческих находках и приемах стилистики.
В чем же тогда заключается, по аналогии с тем же термином, «ставропольскость» современных авторов другого благодатного края страны? Прежде всего – в образцах патриотической лирики, органично сливающейся с лирикой пейзажной. Одним из самых заметных отличий поэтического почерка крымских авторов М. Матвеева считает следующее свойство: «…Полуостров в их стихах выступает не экзотическим и красивым местом для отдыха и расслабления, вызывающим восторг и восхищение, но не принимаемым всерьез вне лета, солнца, пляжа, вина, курортных романов и прочих атрибутов отпуска, – восприятие Крыма крымчанами совсем иное: это нечто привычное и даже поднадоевшее (для них куда экзотичнее и интереснее природа, к примеру, Подолья или Карпат), и в то же время родственно любимое и глубинно значимое». 2
Исходя из подобных наблюдений, можно проводить параллели, а само обращение к творчеству крымских поэтов в данном случае обусловлено именно четкой патриотической направленностью поэзии Ставрополья. Хотя в новейшей истории Крыма на освещение данной тематики повлияли известные политические события, возвращение многострадального полуострова в состав России, или же – стремление к воссоединению в течение десятилетий. Поэтому патриотическая лирика здесь более, что ли, «агрессивна», экспрессивна. На Ставрополье этот лирический жанр характеризуется умиротворенностью, присущей во многом только ей мерным повествованием, с созданием не менее самобытных образцов лирики.
Наиболее яркое свидетельство тому – творчество Александра Мосинцева. Самобытное поэтическое пространство творца ознаменовано, в частности, стихотворением «Мне мать с рожденьем подарила лето…».3 Образец его патриотическо-пейзажной лирики позволяет писать даже изумительную картину на холсте:
Мне мать с рожденьем подарила лето,
Где смуглым зноем налиты зрачки,
Где вдоль проселков в зелени кюветов
Зорюют озорные сквозняки.
Там сохнут клочья сена у обочин,
Поля на взгорках бредят молотьбой.
Дни – до упаду, до побачки – ночи,
Как промельк звезд, сгоревших над водой.
Описание природы родимых сердцу мест без единого знака восклицания не менее убедительно отражает восхищение автора тем, что «мир прекрасно сотворен». Ничего нового? А каждый ли творец сможет показать эту истину в зеркале умиротворенного пейзажа малой родины? И уж тем более прийти к выводу:
Теперь мне в пору самую признаться,
Уже без обольщения собой,
Что жизнь – удача, ей не примелькаться,
Как звездам, пролетевшим над землей.
Сама по себе жизнь для поэта – именно лето. Причем понятие это – всеобъемлющее, прекрасно гармонирующее даже со «стеклянным блеском мороза». Вдумчивый читатель попробует предположить, что творец родился именно в разгаре самого жаркого времени года, и будет абсолютно прав. Хотя лето прославляется вовсе не в связи с рождением автора. Просто созерцание приводит его к выводу о том, что «новый круг познанья» открывается именно тогда, когда природа переполнена самыми радостными эмоциями, щедро сдобренными лучами солнца. Познанье – это вдохновение, подвигающее к новым свершениям на ниве творчества – вот в чем заключена еще одна грань мировоззрения пятигорского автора, мелодия поэтического пространства которого достойна того, чтобы звучать далеко за пределами Северного Кавказа.
Интересен и дар Александра Мосинцева к противопоставлению патриархального уклада природы и разрушения человеком веками складывающихся нравственных устоев. Наиболее явственные очертания размышления об «устоях потрясенного уклада» приобретают в стихотворном произведении «Слобода». Поэтическое мастерство заключается прежде всего в том, что ностальгия не сходит на характерное «в наше время все было совсем иначе». Современника, возможно, действительность поменяла не в лучшую сторону, но настоящая поэзия приемлет только язык образов. Слободу природа украшает, как и прежде, но «прочесать по улке босиком» уже не получится, потому как жить приходится «на перестроенной земле», где «пронизан воздух волчьим холодком». Параллели проведены образные, позволяющие окунуться в атмосферу прошлого и задуматься о будущем, выстраиваемом не по-человечески. Отказ от гуманистических идеалов в угоду потреблению и оледеняет сердце «волчьим холодком»…
Печальным следствием разрушений в людских душах стали также различные военные конфликты, свидетелем которых в постсоветской России был и поэт А. Мосинцев. Один из образцов его жесткой, надо сказать, гражданской поэзии «А в душе у меня прорастает война» является протестом против политических игр, приведших к чеченской кампании. Творец-гуманист, естественно, не может смириться с тем, что «худые мальчишки, в боях обозлев, / Добывают кому-то престиж и победу».4 В данном случае падение нравов в сознании автора ассоциируется с тем, что народ доверил свою судьбу «самозванным вождям, прощелыгам и ворам». Заключается поэтическое произведение манифестом, в котором нет места псевдо-свободе, подразумевающей развязывание пожара братоубийственного конфликта:
За Моздоком – окопы, кое-где – зеленя,
Запах дикой тоски и войны оголтелой.
Упаси нас, Господь, как от судного дня,
От свободы с кровавым ее беспределом.
Поэзия не в силах предотвратить развернувшуюся трагедию, но может художественным словом и проникновенными образами подчеркнуть бессмысленность происходящего. Ведь выше человеческой жизни, и уж тем более судьбы целого народа, собственные интересы, связанные с обогащением любым путем, ставить не дозволено никому.
Косвенно эта мысль отражена в стихотворении «Поэзия»,5 где указанный жанр литературы предстает сиротой, а талант к сочинительству сравнивается с «забытым ребенком». Здесь можно обратиться к теме предназначения поэта и поэзии, вместе с автором признать то, что жизнь не дает современнику времени на оттачивание мастерства, так как писательство перестало быть профессией. Рассуждения плавно приведут к тому, что слово творца, тем не менее, в чести, да и трибуном родного народа поэт с большой буквы быть не перестал. Соответственно, и «сиротства воплощение немое» к поэзии не совсем подходит. Другой вопрос, что в художественном мире А. Мосинцева «поэзия-сирота» – понятие многогранное, и исследователям предоставляется благодатная почва для рассуждений об авторской концепции.
Однако же глубинный смысл кульминации стихотворения – «Поэзия похожа на сестренку, / Убитую случайно на войне» – заключен, опять-таки, в судьбой назначенной творцу миротворческой миссии. Чем больше войн сотрясает планету Земля, тем настойчивей звучат призывы поэта к миру. Другого просто не дано…
Меж тем атрибут войны – оружие – лишает жизни и самих творцов. Стихотворение «Душа поэта» посвящено памяти М. Лермонтова, убитого в родных для А. Мосинцева краях. 6 Пятигорск, питавший талант сына Ставрополья, не раз направлял его перо к размышлениям о душе и духовности. Судить о том, успел ли поэт вывести свою формулу гармонии жизни человека, на примере одного стихотворения сложно. Но ясно – А. Мосинцев полно и убедительно отразил высокие стремления души гения:
Не сломленная в тяготах изгнанья,
Незримая уже ни для кого,
Она частицей стала мирозданья,
Гармонией и хаосом его.
Душе, по мнению автора, суждено «над миром трепетно светиться, / Как существо поэзии самой». По примеру классика мировой литературы вложил душу в свое творчество и А. Мосинцев. Поэт, занявший достойное место в современной литературе Ставрополья.
То же самое с полным основанием можно сказать и о ставропольце Витиславе Ходареве. Характеризуется его поэзия, прежде всего, увековечиванием славных традиций казачества и воспеванием сельских пейзажей, и все это органично сливается в гимн родному краю.
Так, как это происходит в стихотворениях «Ночью в станице» и «Пристаничье мое». Объединяют их ностальгические нотки. В первом случае это – тоска по ушедшей юности, во втором – по родному краю. Хотя преобладают все же жизнеутверждающие мотивы, символом которых являются гармонь и поющая «у дороги под небом трава». В итоге же складывается достаточно широкая панорама сельской жизни, которую потенциальный художник – иллюстратор книги поэта – может смело рисовать огненно-солнечными красками. А то, что трава воспроизводит «старинных напевов слова», только ярче показывает стремление творца к истокам. Как следствие, вывод: «Ты богата, Россия, / Красою казачьих станиц».
И еще к вопросу об иллюстраторах. Исследователь Ник. Янов-ский-Максимов, характеризуя картину художника И. Левитана «К вечеру. Река Истра», пишет: «Истра течет… И кажется, что рождается широкая русская песня, задумчиво звучит над весенним раздольем. В этом – одна из особенностей живописи Левитана: его картины как бы звучат. <…> Работы Левитана построены по законам музыки, и поэтому, когда смотришь на них, воздействие получается как бы двойным – не только зрительным, но и слуховым…»7
Та же самая музыка заключается и в поэзии, в самом величественном смысле этого слова. Отвечает или нет подобным требованиям творчество В. Ходарева, прояснить в кратком обзоре невозможно. Однако не подлежит сомнению то, что сельские пейзажи в исполнении ставропольского поэта заняли достойное место в «степной лирике». Подобно левитановской Истре, в стихотворениях-посвящениях казачьим станицам размеренно текут мысли автора, музыкальное звучание же лирическим строкам придает способность поэта разглядеть в обычных, дорогих ему самому картинках сокровенные грани, способные заинтересовать стороннего читателя.
То же самое можно сказать о поэтическом произведении «Размышление», но здесь пейзаж играет вспомогательную роль, придавая образность раздумьям о той поре, когда приходит время для ухода из земной жизни. К самой этой жизни человек, по мнению автора, становится добрее, и забирает с собой на небо «в ладонях снег, дождей очарованье», и «родников вчерашнее журчанье». Истина о том, что человек с годами становится мудрее, здесь также звучит свежо и… ново. Потому, что выражает состояние души землянина, стремящегося делать жизнь светлее и добрее. Именно поэтому в «память души» (не сердца, а именно души) не «вмещаются» меланхолия, рассказ о неблаговидных свойствах человека, бедствиях и т.д., а главной ценностью, способствующей еще и духовному очищению, являются соль и горбушка хлеба. В итоге размышление приводит к показу внутреннего мира самого творца, дорожащего именно такими вот простыми земными ценностями.
Еще одно стихотворение – «Здравствуй, отчий мой дом…» может претендовать на свое особое место в патриотической лирике родного края автора. В связи с той же музыкальностью, наивно-пронзительной интонацией и доходчивым «сказом» о станичных просторах. Причем применим этот «сказ» ко многим местам в необъятной России, даже несмотря на упоминание станицы и Лысогорья. И это вовсе не связано с «затасканностью сюжета» или неумением автора внести в произведение свое неповторимое дыхание, колорит. «Узнаваемость» здесь направлена скорее на то, чтобы напомнить ближнему – так или иначе придет время для возвращения к отчему порогу. И надо постараться сделать так, чтобы на этом пути было как можно меньше преград и больше – людской благодарности. Таков урок мудрости от верного сына своей малой Родины.
Эта сыновья преданность распространилась и на весь Северный Кавказ, что явствует из произведения «А я в любовь земную верую». Вот ее первые строфы:
А я в любовь земную верую,
И с давних дней, не в первый раз,
Зову своей любовью первою
Тебя, мой Северный Кавказ.
Тебя, с закатами, с рассветами,
С полями вдаль, с полями вширь.
С твоими новыми победами,
Мой властелин, мой богатырь.
Пафос, пиетет и восхищение сливаются в трепетное признание в любви именно родным просторам, хотя название стихотворения располагает больше к подобному признанию одного из двух любящих сердец. Но в том-то и дело, что на поэтической палитре «любовь земная» стала еще шире и многоплановее.
Таковы вкратце станичные будни поэта-казака Витислава Ходарева, творчеству которого присуще бережное отношение к истории Отечества, прошлому и сегодняшнему дню Ставрополья.
Тех же самых традиций воспевания красот родного края придерживается в своем творчестве тонкий и утонченный Александр Куприн. Издаваться, по разным причинам, начал сравнительно недавно, но поэзия в его исполнении показывает, что строки стали складываться не вдруг, не из-за того, что автору нечем стало себя занять (увы, многим кажется, что поэтом необходимо становиться, выйдя на пенсию и занимая себя работой на приусадебном участке). В поэзии А. Куприна чувствуется почерк человека, повидавшего в жизни всякое, но все же рисующего ее в светлых тонах. Самобытна эта поэзия прежде всего в том плане, что патриотические мотивы основаны на показе интимных переживаний лирического героя и описаний степи, как символа умиротворения и успокоения.
Стихотворения «Огонь весны» и «Первая любовь» подтверждают высказанную мысль. Лирический герой, охваченный «огнем весны», примечателен своей, до наивности, простотой. В то же время заметно, что образ любимой представлен читателю чувственной натурой: «Ты будешь в белом, будешь в алом / Среди заката и берез». Первая любовь же характеризуется «тайной думой» и «образом нежным, образом милым», забыть который не дают солнце и темная ночь.
А исходят возвышенные чувства из «Яблочного детства». Стихотворение с таким заглавием возвращает к золотым временам, когда яблоки пахли по-другому, потому как с дерева они срывались руками неугомонного мальчишки, учившегося любить и ценить мгновения, из которых складывается жизнь. Память о тех временах отдается эхом, одаривающим, в том числе, благодатью творчества.
Любовь как показатель «порывов юности мятежной», по мнению А. Куприна, приводит к непосредственному осознанию ответственности перед большой и малой родиной, а это чувство, в свою очередь, перерастает в патриотизм. Органика любви к Отечеству позволяет творцу созидать произведения, «просящие» мелодию. В данном случае таковым является стихотворение «Милая Россия».
«Только здесь мне на рассвете / Поет с любовью соловей», – просто и проникновенно говорит автор, показывая тем самым не что иное, как величие «милой России». Словосочетание, кстати, оригинальное. Неприложимое, вроде, к огромной стране ласкательное слово придает эмоциональный окрас, в интерпретации автора навевающий воспоминания о той же первой юношеской любви.
В еще одном лирическом произведении «Купола» Россия-Русь ассоциируется в сознании поэта со святостью и православием, выдавая чистосердечное признание от имени землян:
Греховодно житейское море.
Слабо верим святым чудесам.
Но в печалях своих или в горе
Обращаемся мы к небесам.
Жить и действовать по совести у современников поэта получается далеко не всегда, и спасением, по видению автора, могут и должны стать храмы, где мы «шлем молитвы святому чертогу». Вот и являются купола символом очищения и более требовательного отношения к себе самому на земном пути. В целом же А. Куприн, по примеру вестника современной литературы Ставрополья А. Мосинцева, «с рожденья радуется лету» в том плане, что создает словом ясные, солнечные картинки, заряжающие верой в самые светлые идеалы. Поэт и не допускает мысли о том, что духовно-нравственные скрепы родной страны могут пошатнуться, хотя сограждане работают в этом направлении с усердием, достойным лучшего применения. Столь приземленные размышления могли бы найти место и в лирике А. Куприна, но он остается романтиком своего времени. Не мечтателем-созерцателем, но – творцом, стремящемся обрисовать высокое назначение человека во все времена и эпохи.
Духовное начало в человеке видит и пропагандирует другой пятигорский поэт Анатолий Трилисов. Его поэзия основательна и нетороплива, хотя эмоции и безмерная любовь к прекрасному могут вторгаться даже в ритмический строй стихотворения. Мастерство поэта тем самым не принижается, так как мысли, вкладываемые в лирическое повествование, очаровывают читателя близкими и хорошо ему знакомыми мотивами. Одновременно внушается и осознание необходимости сбережения России. «…Процент хороших – порядочных, добрых, смелых, трудолюбивых, хоть сколько-нибудь целомудренных – людей в стране является значимым фактором национальной безопасности. Едва ли не основополагающим. Взорвать пресловутый «Дом-2» надо не потому, что мы ханжи, а ради того, чтобы через десять лет Россия еще существовала, чтобы ее не вынесли окончательно в карманах, не прокурили на диванах люди, воспитанные в атмосфере оголтелого цинизма», – писала главный редактор газеты «Культура» Елена Ямпольская.8 Этому цинизму и противопоставляет свое поэтическое слово А. Трилисов. А «вынести страну в карманах» не получится до тех пор, пока имеется дорога к храмам (куполами которых, к слову, очарован и современник-односельчанин Александр Куприн, речь о творчестве которого шла выше), в чем убеждает стихотворение «Колокола моей души».9 Автором создан поэтический образ, позволяющий внять дорогим сердцу воспоминаниям, чтобы философски заключить:
И млеет августа зенит
Над сосен рыжими стволами…
И кажется, что Русь звонит
Всех наших душ колоколами!
Как видим, звон тот, осознанно или нет, связан с летней порой, временем года, ассоциирующимся у А. Трилисова еще и со скорбной датой гибели одного из двух любимых поэтов – Михаила Лермонтова. Ему, а также основоположнику осетинского литературного языка Коста Хетагурову рука лирика из Ставрополья не устает писать посвящения по самым разным поводам накануне или после значимых событий в своей жизни и т.д.
«В конце июля» – стихотворение необычное, притягивающее показом мощи таланта гения. Авторское видение образа классика мировой литературы характеризуется отображением невероятно богатого внутреннего мира поэта-пророка:
В конце июля, в голубые ночи,
Тень Лермонтова сходит с Машука,
И в это время дух его пророчит
Нам судьбы на грядущие века…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ведь только тело пуля и сразила…
А дух творца – его нельзя убить!
С великой поэтическою силой
Как мог ты ненавидеть и любить!
«Не важно, сколько прожито, важно – как» – эту истину А. Трилисов вкладывает в стихотворные строки, свято веруя еще и в то, что творец любил его, автора, родные края, и даже после гибели одаривает их благодатью в виде света, исходящего от его имени и памяти благодарных потомков (во всяком случае, той их части, что ценит художественное слово или служит ей по примеру М. Лермонтова).
Для Коста Хетагурова Пятигорск стал приютом после высылки из Осетии, и потому изначально город, по мнению А. Трилисова, не служил поводом для приятных воспоминаний. Но затем «сердце возгорелось тут огнем / Любви большой, загадочной и пылкой!..», что описано в стихотворении «Коста опальный». Лирический герой А. Трилисова – вполне земной человек, влюбившийся в Анну Цаликову и получивший тем самым новую энергию для творчества.
Трепетное отношение к классику осетинской литературы позволило показать на примере одного штриха из биографии, что значит для творчески одаренной личности среда, позволяющая обретать уверенность в своих силах, не сдаваясь тем самым на милость обстоятельствам.
История любви получила продолжение в стихотворении «Любовь поэта». Коста отвергнут Анной, но… опять получает новые силы для творчества! И ничего удивительного в этом автор А. Трилисов не видит. Вдохновению не препятствуют земные тревоги, обиды и разочарования, хотя душу они травмируют изрядно, да и на сердце оставляют чувствительные раны. Тем и близок автору величественный Коста Хетагуров.
Тема безответной любви поэта продолжена и в произведении «Звезда по имени Коста». Посвящено оно знаменательному событию – одну из вновь открытых звезд назвали именем Коста Хетагурова. Звезда «таинственной печали» стала символом «открытой и доверчивой любви». В итоге создан эмоциональный, чувственный и интеллектуальный облик творца. Образ преисполнен чувства гордости за причастность К. Хетагурова к благодатному краю (он еще и учился в Ставропольской гимназии), что, в свою очередь, стимулирует к достижению высот культуры и истинной поэзии.
Сына Осетии и всего Кавказа в своем творчестве прославляет еще один представитель современной поэзии Ставрополья Сергей Рыбалко (г. Ессентуки). В стихотворении «Коста Хетагуров» он, в свою очередь, воздает должное значимости главного труда поэта:
Над грешным и страждущим миром
Из тьмы непроглядной ночи
Твоя «Осетинская лира»
Аккордами веры звучит. 10
Автор наделяет прославленного горца самыми положительными чертами, при этом не романтизируя его образ, в чем он един с А. Трилисовым (любопытно, что его произведение «Коста опальный» написано в 2004 году, практически день в день с анализируемым стихотворением С. Рыбалко).
Делая вывод из сказанного, получается, что одному поэту важно ярче показать образ великого собрата по перу, другой акцентирует внимание на его творческом наследии. Понятно, что в стихотворных строфах не умещается рассказ о жизни и становлении творца, но читатель получит достоверное представление о масштабе личности К. Хетагурова и еще раз убедится в искренности пишущих о нем мастеров слова, всегда готовых к открытому и честному разговору о душе, поэзии и нравственности.
С. Рыбалко косвенно упоминает Коста Хетагурова и в другом стихотворении «Нарт Ацамаз и красавица Агунда», созданном на основе сюжета из осетинских Нартовских сказаний:
Осетинскою лирой прославил Коста
Цепь кавказских вершин, дорогие места.
Как орел, он достиг неприступной вершины.
Кто мне может сказать: где моя высота?11
Современник в данном случае не просто «сверяет часы» с творчеством гения, но и дает понять последователям о том, что работа со словом – это неустанное совершенствование самого себя. Создавать образы по примеру классика дано свыше, но даром этим нужно еще и распорядиться, не растерять его в будничной суете.
В самом произведении созданы образы героев из эпоса, что способствует пропаганде духовного наследия осетинского народа. Поэтому исследователь Сергей Политов, рассказывая об обращении С. Рыбалко к героическому прошлому народов Кавказа, пишет: «Историю любого государства можно изучить по первоисточникам, но написать стихи о душе народа можно только зная его не по книгам, а изнутри, прожив среди него много лет, шаг за шагом познавая его культуру».12 Подобное познание оказалось автору по силам, и тем самым он внес в литературу Ставрополья свое неповторимое дыхание.
Известный писатель и литературный критик Вадим Кожинов о явлении «народность в поэзии» высказал следующую мысль: «…Многие современные поэты, стремящиеся творить в русле народного мироощущения и речи, видят всю свою задачу в том, чтобы создать в стихе что-то подобное поговорке (и – шире – устной народной поэзии вообще). Они словно забывают, что стихи должны жить без них на равнодушной книжной странице. И что в стихи нужно вложить живую жизнь и самих себя, свое поведение. Только тогда они могут обрести глубокий и богатый смысл. А иначе в стихах есть лишь мастерство обработки народного слова – более или менее высокое, но равно бесплодное – и, с другой стороны, самые общие, лишенные поэтической глубины и силы мысли о жизни народа».13 С. Рыбалко удается вносить вклад в развитие народно-национальных традиций (термин В. Кожинова), благодаря чему создаются выразительные картины, жизнеспособные образы, а «говорящее» народное слово приобретает правдивый, убеждающий смысл.
А каков тот же автор в лирике? Конечно же, разный, но чаще всего – задорный, искрометный и задумчивый, рисующий благоухающие пейзажи. Так, как в стихотворении «Ночь на родине»:
Какая ночь! Как воздух пахнет мятой!
Росою звезд осыпан небосвод.
И месяц, как жених молодцеватый,
Смеясь, выходит в звездный хоровод.
Сельские будни, сад, калитка трепетно дороги сердцу поэта, и потому удается создать неповторимый мир, где умиротворенный, с первого взгляда, пейзаж не только позволяет «в прошедшее вернуться», но и призывает ценить каждый день, дающий возможность для пребывания на Земле.
Те же мотивы приобретают новое звучание в строфах стихотворения «Уходит молодость». Отождествленная с первой любовью молодость растворилась в объятиях родной природы, но часто возвращается в воспоминаниях. Сожаления и ностальгии в произведениях не ощущается, а сама атмосфера размеренного течения повествования располагает к неторопливому разговору о бытии и «живой души иконостасе».
Размышления об основах бытия характерны и другому образцу интимной лирики поэта «Любовь у каждого своя». Сила любви «приводит мир в движенье», что только укрепляет веру творца в прекрасные добрые начала. Тем вдохновеннее воспевает перо возвышенные устремления человека, как создания природы…
Из сказанного можно делать вполне определенные выводы о «ставропольскости» авторов. Ясно, что их поэзии присущи сугубо мирная направленность, воспевание красот большой и малой родины, а интимная лирика полна переживаний, позволяющих создавать выразительные образы. Лирические герои, в свою очередь, часто настолько нежны и трепетны, что олицетворяют возвращение к чистым истокам духовности.
На подобных началах держится и женская поэзия Ставрополья, представляют которую, в частности, Валентина Дмитриченко (г. Невинномысск) и Юлия Каунова (г. Кисловодск). Не вдаваясь в подробный анализ их творчества, можно сказать, что нравственность, чувственность и чисто женское восприятие действительности (создание образа любимого человека, рассуждения о добре и зле, взгляды на жизнь через призму ответственности в виде материнства и т.д.) предстают в интересном, достойном отдельного исследования, ракурсе.
Не все поэтические произведения авторов равноценны, не всегда в них отчетливо проявляется художественное восприятие мира современниц. Но если пишутся такие стихотворения, как «Есть слова у меня», «Распятие», «Адрес детства» (В. Дмитриченко) или «Оберег сыновьям», «Снег», «Вечное» (Ю. Каунова), то истинное творчество имеет место, и Ставрополье может по праву гордиться своими дочерьми.
В указанных произведениях В. Дмитриченко предстает в первую очередь лириком, считающим наибольшим для себя счастьем обладание художественным словом. Удел поэта для автора не является бременем, что само по себе располагает к диалогу с неравнодушным, находящимся в творческом поиске, собеседником. Хотя «отяжеленная любовь» («Распятие») и «дни, раскатившиеся, словно бусы по земле» («Адрес детства») в состоянии повернуть заинтересованный разговор в любое, самое неожиданное русло. Будь то размышления об уходе в вечность, ранне-осеннем пейзаже, растворяющем душу… в собственном творчестве, описании, как символа безответной любви, бабочки-махаона, которому вроде бы неоткуда взяться в степях Ставрополья.
Ю. Каунова, в свою очередь, может выступать в творчестве (соответственно указанным выше произведениям) матерью, предостерегающей молодое поколение от тщеславия и погони за мнимыми идеалами; трогательно наивной девушкой, болеющей… снегом, т.е. жаждущей белоснежной чистоты в мыслях и делах соотечественников; человеком с большим чутким сердцем, наслаждающимся «музыкой вечной любви».
Выдающийся русский литературный критик Юрий Селезнев одной из важнейших основ значимости творчества Николая Рубцова как явления общенационального, считал «соединение органического чувства народности с причастностью к классическим традициям культуры».14 Народность, вкупе с образцами патриотическо-пейзажной лирики, позволяет вносить определенный вклад в традиции культуры и наиболее ярким представителям современной поэзии Ставрополья. Тем более что авторам чуждо самоизъявление в том виде, от которого предостерегал тот же Ю. Селезнев: «Два равноценных по природе таланта, я убежден в этом, один из которых видит в поэзии только средство самоутверждения или даже самоизъявления, а другой – высокую общественную миссию “глаголом жечь сердца людей”, дадут все-таки разные по ценности плоды. В глубокой вере и убежденности поэта в действенной силе своего слова вижу я первое условие общенародной значимости поэзии. Но это условие необходимо связано со вторым, с осознанием ответственности за поэтическое слово, за свой талант».15 Убежденность в силе слова, осознание ответственности за нее также характерно поэзии Ставрополья. Отсюда следует, что вполне определенно можно говорить о четко выраженной лирической точке зрения и тонком чувствовании нерва своего времени. Впрочем, современнику все равно трудно судить о том, кто именно из поэтов займет достойное место в ряду классиков русской литературы (вспомним, что и гениальную лирику Тютчева критики его времени причисляли к «посредственным стихам»). Но в любом случае литературный процесс на Ставрополье находится на правильном пути, и отмеченная четкая патриотическая направленность поэзии региона только подтверждает правдивость этого предположения. Можно рассчитывать на то, что подаренное всему краю природой летнее настроение будет подвигать творцов на все новые свершения ради огня художественного слова, что в итоге благотворно скажется на судьбе отечественной словесности.
ЛИТЕРАТУРА
1. Матвеева Марина. Крымскость // Литературная газета. – 2015. – 26 ноября – 2 декабря.
2. Там же.
3. Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, стихотворения цитируются по изданию: Современные писатели Ставрополья (сост. – А.И. Куприн). – Новопавловск. – Кировская районная типография, 2009. – 502 с.
4. Цит. по: Мосинцев Александр. Поэзия // Моздок (Литературно-художественный альманах). – 2013. – С. 99-104.
5. Там же.
6. Цит. по: Голос Кавказа (Северо-Кавказский некоммерческий литературно-публицистический и художественный альманах). – 2014. – № 7. – С. 57.
7. Яновский-Максимов Ник. Сквозь магический кристалл… – М.: Просвещение, 1975. – С. 132.
8. Ямпольская Елена. Веселее, мы в культуре! // Культура. – 27 июня. – 2013.
9. Все стихотворения автора цитируются по книге: Анатолий Трилисов. Я прихожу сюда… – Новопавловск. – Кировская районная типография, 2004. – 216 с.
10. Цит. по: Рыбалко Сергей. Кавказские встречи. – М.: Россия молодая, 2007. – С. 22-23.
11. Цит. по: Рыбалко Сергей. Легенды и предания Кавказа. – М., 2006. – С. 32-35.
12. Политов Сергей. Поэт седого Кавказа // Пятигорская правда. – 25 янв. – 2000.
13. Кожинов Вадим. Статьи о современной литературе. – М.: Советская Россия, 1990. – С. 92.
14. Селезнев Ю.И. В мире Достоевского. Слово живое и мертвое. – М.: ООО «Издательство Алгоритм», 2014. – С. 363.
15. Там же. – С. 398-399.
