РАССКАЗ
Два подъемных крана вальсируют в небесах. Великаны медленно разворачиваются и скрещиваются, потом расходятся и снова идут навстречу друг другу. Кажется, что они плывут из стороны в сторону легко, без всякого механического усилия. Как живые. Длинноклювые аисты в небе…
Вчера, как каждую субботу, ездила за продуктами. В овощном отделе супермаркета раскололась на белую спаржу. Уже недели три хожу вокруг – жду. Самый сезон, а цены так и не падают. Хотела еще взять молодой картошки с острова Нуармутье. Оторвала пластиковый пакет и стою, тру. А он все никак. И совсем не понятно, где у него верх, где низ. Я его и так, и этак, тереблю между пальцами одной руки, и костяшками двух, и как при стирке. Дую на него, вглядываюсь в складки, переворачиваю, снова проверяю, – где у него сторона, которая должна отслоиться.
Хорошо это дело продвигается за телевизором: глаза смотрят, а руки делают. Пакет за пакетом: трешь – открываешь, трешь – открываешь. Если получается, лучше все кульки заранее дома заготовить, тогда потом будет быстрее фасовать. Сегодня времени много не надо – их только двести пятьдесят. И кажется, что эти новые на ощупь немного другие – как-то приятней. А завтра, если привезут, – будет еще пятьсот. Под макароны, которые европейская гуманитарная миссия повезет беженцам на Кавказ.
Ворох полуоткрытых прозрачных пакетов образует легкое воздушное облако с характерным запахом пластика. Скоро я в нем совсем зароюсь. Пора уминать эту партию в большую сумку. Открыть форточку, что ли? Не то, не ровен час, разовьется тяга к токсикомании!
Договорились на пятницу. Вроде всем подходит. У меня в этот день три пары с утра, и французский повторять потом уже только на понедельник. Кто же откажется подработать? Да еще в веселой компании! В последний раз я рассыпала и взвешивала рожки. Говорят, следующей партией предвидятся ракушки. Как обычно, по очереди поменяемся ролями. Я встану в конце стола – крутить узлы на кульках, прокалывать их шпилькой, чтобы вышел воздух, и плотно укладывать килограммовые фасовки в большие бумажные пакеты – по двадцать пять в каждый. И, конечно, как всегда, буду волочь пакет по бетонному полу к громоздким напольным весам на контроль – должно получиться 25 кг и чуть больше. Потом его к стенке, и записывать номер в тетрадь. А за это время на столе вырастет горка незавязанных килограммов. Бегом, скорей! Чтобы из них не посыпалось. Сейчас все быстро закрою, чтобы конвейер не простаивал. А в середине процесса это я их буду ждать, пока с двух сторон стола поступят готовые порции. Тут успею и шуточку отпустить, и подсобить кому, и эргономику на рабочем месте навести. Чем больше расфасуем, тем быстрее закончим, тем раньше уйдем. Некоторые сорта легче укладывать, а другие – рассыпать. Ракушки я не люблю от совка и до укладки: пальцы от них шероховатые, все в ссадинах, а кульки получаются такие пузатые, что приходится их утрясать и укладывать особой шахматкой…
…А небо серое, дождливое. Вроде весна, все вокруг цветет. А цветов как бы и не видно. Опять туча висит. Сейчас из нее снова как ливанет! По пупырчатым гроздьям фиолетовой глицинии, обвивающей кладку стены, по длинным бутонам пышных бело-розовых магнолий в садах. По раскоряченным стройкам. Они-то весной как раз и ожили, «защебетали» прямо! Вместо птиц, которых в городе все меньше и меньше. По утрам, если не сварщики свистят, то экскаваторы. Вьют гнездышки. Крышу напротив, и чуть дальше – новый корпус психбольницы: «отделение зависимости на 46 мест». Там два подъемных крана сверкают сигнальными огнями, будто перемигиваются, и поводят клювами медленно так, легко, как флюгеры. А под площадку вырубили целый зеленый массив…
Что это в кармане? Листок календаря? Да. Я ж, уходя, оторвала и забыла прочитать. Ну, кто родился?
А, Кант, родоначальник немецкой классической философии.
Ну да, была такая лекция…
Владимир Набоков, писатель русского зарубежья.
…« Другие берега».
Джек Николсон, актер.
«Полет над гнездом кукушки».
… Дважды два – пять.
Владимир Ленин. Так сегодня 22 апреля, что ли? Ну да, точно!
Контекст – ориентиры – восприятие реальности.
Другой календарь. Иные вехи, мысли и чувства.
Ленин родился в апреле, когда расцветает земля. Когда позабыты метели и в рощах шумят тополя…
А первую учительницу звали Роза. Как цветок. А доска была темно-зеленая – половина в клеточку, половина в полоску. Пенал – прямоугольная салатная пластмассовая коробка с бусинами белых счет и часиками, на которых надо руками крутить стрелки. А на улице, там, где прикреплена шведская стенка во дворе, – ветер в деревьях бушующей весны. И тепло так, и птицы чирикают, заливаются трелями, голосят. И цветы благоухают. Везде. На учительском столе их сейчас так много, и на деревьях, и на клумбах. У меня розовая тетрадка в 12 листов за 4 копейки, с гладкой обложкой и таблицей умножения сзади. Она так пахнет лаком! В ней блестящие, совсем не ржавые, как бывает, скрепки, и промокашка с зубчиками, и бумага такая белая-белая, аж страшно! Солнце слепит сквозь приоткрытые окна класса, из летнего театра в парке через улицу в рупор доносится марш. Мы тоже еще споем хором, порепетируем стихи, а в два часа построимся парами и пойдем туда на День Рождения вождя. Представляете, как повезло! Все младшие классы сняли с двух последних уроков!
И в рощах шумят тополя…
А на обороте листка календаря что? Советы. О том, как разнашивать новую обувь. Новую обувь… Ее покупают со скидкой, по интернету. И если не подходит, экспресс-возврат за три дня. С трек-номером, конечно. Можно потребовать вернуть деньги, или поменять размер, цвет, модель. Все хвалят сайт sarenza и zalando, но я как-то привыкла к amazon.
…Когда после пустых полок в эпоху дефицита рынки наводнились низкосортным ширпотребом, одновременно появились и первые стильные магазины. Туда мы ходили поглазеть на ценники и европейские модели. Ух ты! Как здесь все дорогооо! Но красиво! А вот продавщицы, приставленные к такому товару, явно чьи-то протеже. Смотри, какие у нее ногти! И какие колготки! Да и вообще ВСЕ шмотки! А ходит-то как! Несет себя, как хрустальную вазу. Цедит реплики сквозь зубы. Уже минут десять дозваться не можем.
О, эта пара белых босоножек на платформе! Застежка с каждой стороны из двух параллельных ремешков и двух пряжек на резинке. Никогда такого не видела! Ну как в журналах мод прямо! Переплетенные кожаные полоски, как на римских сандалиях. О! Таких на курсе ни у кого нет! Как они мне подошли бы под длинную, до щиколоток, клетчатую черно-белую юбку в двойную крупную складку с широким, сантиметров в двенадцать, поясом. Я сшила ее из «Бурды» и ношу с белой блузкой с романтичными вставками ришелье в стиле кантри. Из сэконд-хэнда. Только про «откуда» – никогда не расколюсь. Когда спрашивают – секрет фирмы.
Босоножки мне чуть маловаты. Думаешь, пятка висит? Но это последняя пара! И какой финальный штрих в моем самом выигрышном наряде летнего гардероба. А правда, что теперь с остатками коллекции можно торговаться даже в магазине? Спросить, что ли?
За свою «красную» стипендию я их все-таки куплю…
Да, хорошо, что зонт не забыла. Это небо – серое, безнадежно дождливое на весь день. А с ним и ощущения. Не как вчера. Было так солнечно! И ведь возвращалась с работы не рано, но дни прибавились, теперь даже вечером совсем светло. По этой проселочной дороге все работающие в городе уже проехали свой обратный путь в деревеньки-поселки. А я – против течения, наоборот, в город. Поэтому за мной – вообще никого, впереди – встречная пустынная дорога. По бокам – зеленые луга и какая-то большая лужа. Может, конечно, пардон, это чей-то пруд. Частная собственность…
Когда выезжаешь за город, через пару километров начинаются луга, и пасутся барашки. Их много-много, белые пятна на зеленой плоскости. Белые овцы и ягнята с оранжевыми метками номеров на шерстке. Они такие хорошенькие, мирные. Лучше долго не всматриваться. И не думать. Наши будущие вырезки и ребра в корытцах в мясном отделе…
Вчера на работе не было ничего особенного. Разве только вот от министерства получили текст речи за подписью Франсуа Олланда. Каждый мэр зачитывает ее 8 мая, в День Победы при возложении цветов к памятнику погибшим солдатам.
Восьмого мая? Нет, девятого. Да нет же, здесь восьмого. А девятого…
Этот День Победы порохом пропах.
Это праздник с сединою на висках…
На городских клумбах тюльпаны, нарциссы. Их много. Так много, что легкий ветерок волнует бело-желто-красное море. С них сыплется и развевается пыльца. И музыка льется, летит в синее безоблачное небо из репродукторов, установленных высоко на фонарях по всему проспекту, вдоль линии рельсов. Трамваи сегодня почти не громыхают. Утром недалеко отсюда, по перпендикулярному маршруту, прошел парад. Выше, в сквере у Вечного Огня по всему периметру большого мраморного мемориала возложены цветы.
Ты сейчас далеко-далеко. Между нами снега и снега…
До тебя мне дойти нелегко…
Плывет музыка. И все плывет в голове. И сердце сжимается от сознания контраста чересчур веселого в такой день солнца.
а до смерти четыре шага…
Похоже, весь город сегодня гуляет и празднует.
Метрах в сорока, в выходящем на проспект старинном трехэтажном кирпичном здании с высокими окнами и треугольным портиком над крышей открывается тяжелая дверь. По ступенькам спускается тоненькая высокая девушка с короткой стрижкой, в узких брюках и трикотажной прилегающей майке – длинные рукава и вырез лодочкой. Она рассказывала, что купила ее в Париже! В зимние скидки, когда еще училась в Сорбонне, и увидела объявление, что в наш университет требуется ассистент языка на год. Какое удачное совпадение! У меня как раз с собой первый в жизни цветной фотоаппарат-мыльница Canon. Вот кстати! Надо запечатлеть такой день! Я бегу, машу руками и кричу: «Bonjour! Comment ca va? Une photo?»
Мы просим прохожего сфотографировать нас так, чтобы были видны клумбы и вывеска над тяжелой дверью: «Faculte de francais».
Майскими короткими ночами, отгремев, закончились бои.
Где же вы теперь, друзья-однополчане, боевые спутники мои…
Неширокая проселочная дорога виляет. Несколько домов, и снова зеленые пространства до горизонта. И стада коров вдалеке. Они угадываются по цвету, как рассыпавшиеся то тут, то там пригоршни ярких рыжих зерен. Сочные пятна слишком многочисленны, чтобы быть лошадьми. В этих краях лошади табунами не ходят, а вот коровы – эмблема региона. Теленок ластится к матери, тычет носом. И еще один, и другие подальше. Так приятно на них смотреть сейчас. Но и некомфортно как-то. Натуральный говяжий антрекот?..
Одинокая машина нарезает километры на затерянной дороге в то самое время, когда природа затихает в своей закономерности, убаюкивает, успокаивает. И когда, наконец, шоссе идет под гору, впереди показывается белый город. На самом деле он серый, кирпичный и бетонный, стеклянный и разнокалиберный, как все города, но на фоне зеленой травы и этого светлого неба, еще слепящего под определенным углом солнца, он как будто отбелен, отварен в эмалированном ведре с хозяйственным мылом, отстиран вручную с крахмалом и синькой. Помните, когда еще не было стиральных машин, и приходилось осторожно мешать в ведре плоской размякшей деревянной палкой, чтобы не обвариться – на плите десятилитровое ведро с отбитыми краями и деревянной ручкой, под ним синие язычки из газовой конфорки, пена, бульканье и запах варки белья. Над ведром колдует мама…
До города еще несколько километров. Там аисты из металлической арматуры танцуют свой ритуальный брачный танец. Там, выйдя вечером из театра, я видела круглую прозрачную луну, светившую на меня точно в круглое отверстие, образованное ветвями цветущей магнолии.
Город плавно вырастает, как декорация из оригами. А на небе вдруг появляется, смотри, как повезло, черная двойная курлыкающая стрела! Она растягивается по горизонту математическим знаком «больше» и плавно пересекает небо – быстро и медленно одновременно. И хочется остановиться и, задрав голову, наблюдать это вневременное, внепространственное таинство: величественный полет возвращения. Высоко в голубых далях, над никуда не пропадавшими барашками и коровами, вечнозелеными пастбищами, над картонным городом с его магнолиями.
«Летят журавли». Журавли летят…
Лимож, май 2016
