ЗАКАЗ ГОСПОЖИ ИКУ МОРИ
Если долго,
долго,
почти целую вечность
прожить в широкогорлом сосуде,
сам потеряешь форму,
станешь емким и зычным,
заговоришь басом,
обернешься страждущей глоткой,
вспугнешь круглобедрые тени…
И не важно, кто подойдет:
ему все равно – крышка.
Он в тебя упадет.
Он в тебе канет.
А следом другой,
всякий…
И разве ты виноват
в том, что голод твой вечен,
в том, что не различить
вкуса, плотности, веса?
Нет… не тебе их спасать,
и не им уж спасаться.
Свои изящные руки
сами к тебе тянули,
текли по глиняным стенам
патокой, вязким медом,
пропадая в широкой глотке…
Так нечего слезы лить.
Пусть же теперь понимают,
знают,
что это бывает…
Так бывает, если…
Бывает, когда
пьяный гончар Тихиро
в жаркой печи выжигает
вместо кувшинов Каяно
горшки госпожи Ику Мори.
НЕПРОЧИТАННАЯ ГЛАВА
Запах сырой пыли
исходит от страниц Песни Песней,
скрытых под стопкой холстов.
Память розы оживает,
лепестки трепещут…
…и пело чрево Суламифи,
впитавшее всего Соломона.
И кисти текли по стенам,
и змеились следы по полу…
Лиловые полосы палантина
обвивали наготу
и восходили паром к потолку…
Но в следующий миг
окно распахнулось
и по комнате разметало пепел.
Там дым теперь повсюду,
там осень дышит в доме,
гниющие лозы
отравляют сад,
грозди зловонно бродят,
оскверняя молитву.
Ей больше не жаль
пустой обители.
Согласна увядать
царская роза…
СЛУЧАЙНЫЙ ЦВЕТОК
Не спит и не спит, и не спит…
Закутывается в слои
одеяла.
Холод его сковал – без боли, ее
привычного жала.
Холила, берегла
сердце Царя
верность отвергнутой птахи,
выпавшей из гнезда.
Но отболела дотла
и оттолкнулась от дна
горлинка-простота –
клетка ее опустела.
И вроде… не горе,
что малость побит.
Какой ни на есть –
победитель.
Но Соломон скорбит…
Заладил вместо псалма,
взывает к луне,
а не к Богу:
она просочилась – вода,
она оторвалась – земля,
она извернулась – змея,
она долетела – стрела;
завитая в локон струна…
Растаяла в гимнах о счастье
забытая песня моя…
Стебелек, истерзанный войнами,
отдавший мне первый свой цвет,
омытый водою подснежник,
случайный библейский цветок.
РУКА ВЕРЫ
Все сыновья нерожденные
попадают в светоносные сени.
Там ожидают в молчании,
растут, мужают,
превращаются в воинов.
Но как воевать без материнского благословения?
Как воевать без ее прощальных объятий?
Ангелоликие,
окутанные сиянием и верностью,
стоят они в преддверии Жизни,
надеясь на встречу.
Терпит воин, ждет,
что влетит в сени
истерзанная мытарствами
серая голубица
и падет к его ногам.
Нагнется тогда сын,
соберет в горсть ее перышки
и согреет дыханием полуживое сердечко…
И станет лить слезы ангел,
омывать перья,
чтобы стали они снова белыми.
И вот уже стоит перед воином
хрупкая женщина в тонкой рубашке,
дрожащая от страха.
Слепит очи ей
светлый его лик.
Неузнанный,
возьмет он за руку матерь свою,
трепещущую сомнением,
мучимую недоброй памятью,
и поведет на поклон Царю.
И пока будут они так идти,
маленькая рука страха станет большой рукой веры.
И пока будут они так идти,
большая рука любви станет ручонкой ее младенца.
