ПЕРЕВОД А. ЗОЛОЕВА
Райхан –
верному другу
и надежному спутнику
в странствиях посвящаю
свои переводы
Современная мысль Индии блистательно заявила о себе в лице Рабиндраната Тагора. Мыслитель, поэт и музыкант, он родился в 1861 году. Он сам перевел свои наиболее значительные произведения на английский язык и привлек к себе внимание всей просвещенной Европы, когда стал лауреатом Нобелевской премии по литературе за 1913 год.
Он много лет прожил в Сантикинетане (Бенгалия), где открыл школу и колледж современного общеобразовательного направления.
Вместе с Тагором восторжествовали нравственный мир, этика и жизнеутверждение. Он управляет своим мировоззрением, ничто не может поколебать его в этом мире и в этой жизни – в этом заключается предназначение реальных великих деяний.
Процесс развития, продолжающийся веками, обрел в нем свое логическое завершение. Он требует то, что могло бы принадлежать Господу, вместе с самой душой, но ревностно служит Ему в нашем мире.
Радости жизни и радость созидания гармонируют в самом Тагоре, словно в гавани нашего природного естества, и ему удается реально обосновать философию нравственного утверждения познания вселенной.
Но он, Гёте Индии, наделяет свой личный опыт такой экспрессией, что превращает этот опыт в веру, причем делает это глубже, мощнее и гораздо обаятельнее, чем все до него.
Этот абсолютный, благородный и гармоничный ум принадлежит не только его народу, но и всему человечеству.
Альберт Швейцер,
Перевод А. Золоева
60
На морском берегу бесконечных миров
Собираются дети.
Над ними неподвижное бескрайнее небо,
Перед ними бурлят беспокойные воды.
На морском берегу бесконечных миров
встречаются дети:
шумят и танцуют.
Они возводят дворцы из песка,
перебирают пустые ракушки,
сплетают из листьев сухих корабли
и, улыбаясь, отпускают их в открытое море.
Они не умеют плавать, не умеют забрасывать сети.
Ловцы жемчуга ныряют за ним в морскую пучину,
Купцы отовсюду спешат к ним на своих кораблях.
А дети тем временем собирают камешки
и разбрасывают их вновь,
ибо не ищут скрытых сокровищ
и не знают, как забрасывать сети.
Со смехом вздымаются волны,
тускло мерцает улыбка прибрежных песков.
Смерть раздающие волны поют для детей
свои смутные песни,
словно мать, что качает дитя в колыбели.
Море играет с детьми, и тускло мерцает
улыбка прибрежных песков.
На морском берегу бесконечных миров
встречаются дети.
Бури скитаются по непроходимому небу.
Корабли разбиваются в непроторенных водах.
Всюду смерть! – А дети играют…
На морском берегу бесконечных миров –
великая встреча детей.
49
С трона сошел ты
и стал у дверей моей хижины.
Я пела в углу совершенно одна,
но мелодия достигла твоего слуха.
С трона сошел ты
И стал у дверей моей хижины.
Много певцов у тебя во дворце,
Песни звучат всякий час.
Безыскусный напев новичка
поразил тебя в сердце.
Короткий печальный мотив
сливается с музыкой мира.
И с цветком – твоим даром –
с трона сошел ты
и стал у дверей моей хижины.
53
Прекрасен браслет твой, украшенный звездами,
из тысяч камней самоцветных.
По мне же прекраснее меч твой,
навеянный цветом заката.
Жалом-молнией, похожим
на распростертые крылья птицы
Бога великого Вишну.
Он дрожит в иступленном восторге,
как дыханье последнее жизни
до взмаха последнего смерти.
Он горит, как костер бытия,
Пожирая чувства земные огнем.
Прекрасен браслет твой, украшенный звездами
Из тысяч камней самоцветных,
Но меча твоего совершенство,
о повелитель грозы, безгранично:
страшен он и когда ты любуешься им,
и когда ты о нем вспоминаешь.
41
Что ты делаешь там, за всеми
в тени, о мой возлюбленный?
Они толкают тебя и, задевая,
проходят мимо.
Здесь провожу я долгие утомительные часы,
Приготовив для тебя подношения,
Но прохожие забирают цветы мои
один за одним,
и корзина моя быстро пустеет.
Утро прошло, и полдень.
В вечерней прохладе
глаза мои устало слипаются.
Мужчины по дороге домой
разглядывают меня и смеются,
и наполняют стыдом.
Я, как нищенка,
закрываю подолом лицо свое,
когда меня спрашивают, кого я здесь жду,
опускаю глаза и не отвечаю.
Да и как бы сказала я им, что тебя ожидаю,
и что ты обещал мне прийти.
Как бы я вымолвила хотя бы словечко о том,
что бедность свою берегу, как приданое.
Ах, как лелею я тайную гордость свою
в сердце моем!
Я сижу на траве, вглядываясь в небо,
и воображаю внезапный приход твой:
горят огни, золотые стяги реют
над твоей колесницей,
а эти там, на обочине,
стоят, разинув рты в изумлении,
когда видят, как ты сходишь на землю,
поднимаешь меня из праха
и усаживаешь рядом с собой
девчонку в лохмотьях,
трепещущую от смущения и гордости,
как росток на осеннем ветру…
Время скользит, но колесницы твоей все не слышно.
Много чудных процессий прошло уже мимо
в блестках, шумно, с криками…
Ужель это ты стоишь там, в тенистом безмолвии,
Там, за всеми, о любимый!
Ужель это я тебя жду и все плачу,
напрасно изнуряя сердце свое.
2
Когда ты повелеваешь мне петь,
Кажется мне, что сердце мое
вот-вот разорвется от гордости.
Я смотрю на тебя, и слезы подступают
к глазам моим.
Вся простота моей жизни и ее противоречия
сливаются в единой сладкой гармонии,
а мое обожание расправляет крылья, как птица,
радостно парящая над морем.
Знаю, ты получаешь удовольствие от моего пения.
Знаю, что лишь как певица тебе интересна.
Краем расправленного крыла моей песни
касаюсь твоих стоп,
до которых никогда не осмелилась бы даже возвыситься.
И, опьяненная радостью пения, забывшись,
называю другом того, кто является мне господином.
93
Я получил разрешение.
Позвольте же мне попрощаться с вами, братья мои.
Я склоняюсь пред вами всеми и ухожу.
Оставляю вам ключи от ворот своих
И отказываюсь от всех прав на свой дом.
Прошу лишь о последнем добром напутствии.
Мы долго были соседями,
и я получал от вас всегда больше, чем мог вернуть.
К закату день движется.
Светильник, освещавший мрачный мой угол,
вот-вот погаснет.
Меня зовут уже, я готов странствовать.
74
Дня больше нет, тени кругом на земле.
Вот и настала пора кувшин мой наполнить в реке.
Воздух вечерний тяжел, полон печалью волны,
в сумерки пеньем зовет.
Не видно прохожих в долине, тревожная рябь на реке.
Вернусь ли домой – я не знаю.
Встречу ли в лодке кого? Незнакомец играет на лютне
На мелководье реки.
50
Когда, прося подаяние,
переходил я от одних ворот к другим,
двигаясь по деревенской улочке,
вдруг вдали показалась
похожая на искрящийся сон
золотая твоя колесница.
Вознамерившись поближе увидеть царя царей,
воспрял я духом, решив, что бедствия мои на исходе,
и застыл в немом ожидании милости неотвратимой,
растянувшись в пыли.
Колесница резко остановилась,
и ты сошел с нее, улыбаясь, и я решил:
вот она, удача всей моей жизни!
Но вдруг ты неожиданно
протянул ко мне правую ладонь и произнес:
«А что ты можешь подать мне?»
Ах, какая же это была царская шутка –
протянуть ладонь за милостыней к нищему!
Я смутился и застыл в замешательстве,
но, опомнившись, медленно извлек из сумы своей
маленькое хлебное зернышко – и подал его тебе.
И как же велико было мое изумление,
когда вечером, вытряхнув содержимое сумы своей на пол,
увидел я маленькое золотое зернышко.
И горько заплакал я, и возмечтал о том,
что если бы мог, то отдал бы тебе
сердце свое целиком.
20
Днем, когда расцвел лотос, разум мой странствовал,
а я, увы, не узнал об этом.
Корзина моя была пуста, цветы остались нетронуты.
Только сейчас печаль снова нахлынула на меня,
и, очнувшись от грез, почувствовал я сладчайшие следы
странного благоухания, приносимого южным ветром.
Сердце мое разволновалось от смутной свежести:
мне почудилось, что это было нетерпеливое дыхание лета,
страстно возжелавшего своего завершения.
А я и не знал, что оно было так близко,
и что было оно моим, а совершенная эта свежесть
расцвела в моем сердце.
52
Думала я, что могла бы попросить у тебя, –
но не посмела, – венок твой из роз на шее твоей –
но не отважилась.
Дождалась я рассвета, ты ушел.
Я хотела найти хоть немного цветов
из тех, что остались.
На заре, словно нищенка, хотела найти
хоть один лепесток или два.
Но что нахожу я? От любви твоей что осталось?
Не цветок и не пряность, не сосуд благовонный, –
то был меч твоей силы, горящий огнем
и тяжелый, как холм.
Свет, едва народившись, проскальзывает в окно
и блуждает по нашему ложу.
Птицы щебечут мне: «Женщина, что же
тебе подарил он?» – не цветок и не сосуд благовонный, –
то был меч твой, внушающий страх.
Сижу и теряюсь в догадках:
что означает твой дар, и где его спрятать, –
не найду ему места.
Стыдно мне быть такой хрупкой и слабой,
меч меня ранит, когда я его к себе прижимаю.
Отнесу его в сердце мое, этот дар от тебя,
в сердце, гордое болью под его бременем.
И отныне в нем не останется страха,
а меч твой будет победоносным
во всех твоих битвах.
Назначил ты смерть в мои сотоварищи,
и жизнь моя станет венцом для нее.
Меч со мной, чтоб рассечь мои узы,
и в сердце моем совсем не останется страха.
Отныне покончу с мишурой побрякушек,
сердца моего господин. Больше не будет ни бдений,
ни плача в углу, смущенья, слащавости
больше не будет.
Ты дал мне свой меч для поступков,
нет места с ним рядом кукольной мишуре.
81
В один из многих праздных дней своих
горевал я о потерянном времени.
Но, Господь мой, оно же никогда не теряется:
ты забираешь каждый миг моей жизни
в свои руки.
В самой сердцевине вещей затаившийся,
Ты – семя, питающее ростки и побеги,
Ты – бутоны цветов, приносящих плоды.
Утомленный, засыпая на праздном ложе своем,
вообразил я, что повсюду замерла жизнь.
Наутро, проснувшись, увидел я,
что сад мой полон чудесных цветов.
35
Там, где разум не ведает страха,
а голову держат с достоинством,
где знание свободно, а мир не поделен на куски,
где слово всплывает из бездны истины,
а неустанные усилия тянут руки свои к совершенству,
где чистейший ручей здравого смысла, сбившись с пути,
не течет по безотрадным пескам привычки и смерти
и где разум состоит в предстоятелях
у поступков и мыслей –
на небесах этих вольных, о Отец наш,
моей родине позволь пробудиться от сна!
97
Выступая с тобой, я не спрашивала, кто ты,
но не испытывала ни робости, ни страха –
жизнь бурлила во мне.
Ты мог разбудить меня ранним утром, как подружку,
или бежать со мной от поляны к поляне.
В те дни я не задумывалась о смысле твоих песен, –
только голос мой подхватывал их напевы,
только сердце мое танцевало в их ритме.
И сейчас, после перерыва, что за странный взгляд
нежданно и вдруг коснулся меня?
Это вселенная, потупив взор свой к ногам твоим,
застыла в благоговейном трепете и восторге
вместе с мириадами очарованных звезд.
27
Знаю, что это – пустяк,
но Любовь твоя о Возлюбленный моего Сердца, –
золотистый свет, который танцует на листьях,
это беззаботное облако, переплывающее небо,
или ветерок, подаривший мне свежесть, пролетая мимо.
…Утренний свет заливает мне очи,
он – твое послание моему сердцу!
Лик твой обращен ко мне сверху,
глаза твои смотрят в мои, до ног твоих дотронулось
Сердце…
