ВВЕДЕНИЕ
В своей биографии выдающийся русский (советский) писатель Михаил Афанасьевич Булгаков записал: «…Жил в далекой провинции и поставил на местной сцене три пьесы. Впоследствии в Москве в 1923 году, перечитав их, торопливо уничтожил. Надеюсь, что нигде ни одного экземпляра их не осталось… Не при свете свечки, а при тусклой электрической лампе сочинил книгу “Записки на манжетах…” (собр. соч. т. 5, с. 604).
«Далекая провинция» – это город Владикавказ – административный центр Терской области во времена Булгакова (с октября 1919 по май 1921), только что освобожденный от частей Добровольческой армии Деникина Красной армией и переживавший бурную литературную и артистическую деятельность. В ней принял участие и только что выздоровевший от сыпного тифа бывший военврач белой армии Михаил Булгаков со своей супругой Татьяной Николаевной Лаппа. Именно в городе на Тереке он принимает решение оставить навсегда медицину и стать писателем. Здесь же Булгаков публикует газетные статьи, организует литературные вечера, в 1-ом советском театре ставят его пьесы, а ночами он пишет первое свое крупное прозаическое произведение – роман, «единственную за все это время продуманную вещь», как он впоследствии о нем скажет. Владикавказский период нашел отражение и в главах «Записок на манжетах». Все это происходит на фоне общения будущего писателя с кругом лиц, которые, безусловно, принимали участие в формировании его жизненной и творческой среды… И рассказы об этих людях, создававших атмосферу непростых 20-х годов, неразрывно связаны с его биографией.
РЕДАКТОР ГАЗЕТЫ «КОММУНИСТ»
30 апреля 1920 г., спустя почти месяц, как во Владикавказе установилась советская власть, председатель ревкома Терской области В. Квиркелия подписал постановление об учреждении редакционной коллегии газеты «Коммунист» в составе тт. Кесаева, Белякова, Вартаняна и Этингофа с ответственным редактором т. Астаховым [История Владикавказа (1781-1990 гг.)//Сбор. док. и материалов/составители М.Д.Бетоева, Л.Д.Бирюкова. – Владикавказ,– 1991, с. 412-413].
Молодая советская власть прекрасно понимала значение газетной пропаганды в многонациональном и многоконфессиональном крае. Как ни выступали со страстными выступлениями большевистские ораторы на митингах и собраниях – печатное слово несло новую идеологию намного успешней. И это не считая публикаций многочисленных отчетов, приказов, указов, сообщений из центров… Но где ныне эти приказы и отчеты? Кто их помнит, за исключением соискателей диссертаций, перебирающих пожелтевшие кипы бумаг? Где старые газеты? А вот владикавказской газете «Коммунист» суждено было удостоиться пристального интереса историков и литературоведов. И все потому, что с ней связаны два имени: редактора Георгия Александровича Астахова и «местного литератора» Михаила Афанасьевича Булгакова. По сохранившимся номерам «Коммуниста» можно представить обстановку начала 20-х гг. во Владикавказе и почерпнуть важные сведения, дополняющие их биографии.
В истории роль Г.А. Астахова однозначна. «Выскочка, противник фанатичный и опасный», один из ярых противников М. Булгакова. Это из книги Д.А. Гиреева «Михаил Булгаков на берегах Терека» [Гиреев Д.А. Михаил Булгаков на берегах Терека/Документальная повесть.– Орджоникидзе: изд. «Ир». -1980, с. 89-90]. О позиции «пролетарского поэта» Авалова (прототип его – местный поэт и журналист Астахов) пишет в своей серьезной и солидной книге Валентина Бязырова [Бязырова В.Т. Владикавказская рапсодия. – Владикавказ: изд. Полиграф. предпр. им. В.Гассиева. – 2014].
И, кстати, сам Булгаков, так и не назвавший своего «врага» и гонителя в «Записках на манжетах» по фамилии, все же сообщил, что за один из фельетонов (пока единственный выявленный в газетах той поры) у него могли произойти большие неприятности. А дело было так… С 7 по 14 марта 1921 г. Терский облисполком и политотдел Терских войск организовали во Владикавказе «Неделю просвещения» для ликвидации неграмотности и сбора письменных принадлежностей [История Владикавказа (1781-1990 гг.), с. 448]. Кроме того, по специальным приглашениям заставили полуграмотных красноармейцев посетить и оперные спектакли. Если в диспуте о Пушкине Булгаков защищал культурные ценности и великого русского поэта (значение которого не отрицали даже пролетарские поэты), то в фельетоне «Неделя просвещения» он открыто насмехался над важным мероприятием советской власти и конкретными делами советских красных командиров. «Фельетон в местной владикавказской газете я напечатал и получил за него 1200 рублей и обещание, что меня посадят, если я напечатаю еще что-нибудь похожее на этот первый фельетон» [Булгаков М.А., Собр. Соч. в пяти томах. – М.: изд. «Художественная литература». – 1988, т.1, с. 466-467].
«До сих пор остается загадкой, – недоумевал автор Булгаковской энциклопедии, – что же рассердило в “Неделе просвещения” редактора “Коммуниста” Г.А. Астахова, одного из наиболее ревностных гонителей Булгакова… Возможно, его гнев вызвало ироническое отношение к “насильственному просвещению” неграмотного красноармейца, которого в приказном порядке послали на оперу Джузеппе Верди “Травиата”, а он мечтал посмотреть слона и клоуна в цирке» [Соколов Б.В. Булгаковская энциклопедия. – М.: изд. «Локид Миф». – 2000, с. 362]. Но все дело в том, что Астахов уже полгода как не подписывал газету, потому что редактировал «Коммунист» до 19 июля 1920 г. [Гиреев Д.А. Михаил Булгаков на берегах Терека/Документальная повесть.– Орджоникидзе: изд. «Ир». -1980, с. 133].
Есть еще одно свидетельство: известная уже нам статья Юрия Слезкина «Литература в провинции» (письмо из Владикавказа, опубликованное в «Вестнике литературы» в 1921 г.), которое цитирует и В.Т. Бязырова: «… Совсем недавно получена из Баку книга “Алая нефть”, где опять фигурируют переехавшие туда же Астахов и Юст, а с ними Крученых и Сергей Городецкий с ультрапролетарскими стихами» [Бязырова В.Т., Владикавказская рапсодия. – Владикавказ: изд. Полиграф. предпр. им. В.Гассиева. – 2014, с. 379].
Впрочем, и после отставки Астахов успел организовать несколько антибулгаковских печатных выступлений. К примеру, конспект на вечере пролетарских поэтов, который он озаглавил «Классовый характер русской литературы XIX в.». Не требуется особых знаний, wrna{ понять, что доклад написан человеком, хорошо разбирающимся в русской литературе и искусстве, но страстно протестующим против поэтов и писателей, выходцев из среды помещиков и кулачества и верившим во всесокрушающий смерч великой революции, который потопит все эти «бессмысленные щепки отжившего мира» [Файман Г. Местный литератор Михаил Булгаков. – М.: изд. «Театр», №6, с. 147]. В общем, цитировать ультралевые мысли товарища Астахова – занятие довольно удивительное, ибо их автором был не недоучившийся в гимназии пролетарский поэт, а выходец из дворянской семьи, земляк Булгакова по городу Киеву, освоивший несколько иностранных языков во время учебы на романо-германском отделении историко-филологического факультета Московского университета!
И как могло случиться, что С.М. Киров, глубоко понимавший русскую культуру и литературу, мог пригласить именно Г.А. Астахова возглавить информационное бюро РСФСР в Тифлисе, а вскоре и отдел печати полпредства РСФСР в Закавказье (1920-1922 гг.). Правда, на решение Кирова могла повлиять работа Астахова в 1918 г. в Берлине в качестве корреспондента Российского телеграфного агентства, так же как и его участие в Гражданской войне. Возможно, ультрапролетарское настроение Астахова во Владикавказе явилось всего-навсего велением времени.
Вскоре Г.А. Астахов – уже признанный востоковед, автор многочисленных научных работ. Но особенно важный след Астахов оставил на дипломатическом поприще, занимая ответственные посты в представительствах СССР в Японии, Турции, Великобритании, Йемене, где заключил первый мирный договор в арабском мире. С 1937 по 1939 годы Георгий Александрович вначале советник, а вскоре временный поверенный в делах СССР в Германии, находящийся в постоянном контакте с Молотовым и Сталиным. Именно Астахову принадлежит большая работа по заключению соглашения о мирном договоре и ненападении, известном как пакт Молотова и Риббентропа. Пройдет немного времени, и договор подготовленный Астаховым, окажется фикцией. Германия вероломно нападет на СССР. Правда, об этом он узнает в лагерном бараке в Коми. Еще в 1939 г. Астахова отзовут из Берлина, а еще через год блестящего знатока иностранных языков, имеющего солидный опыт дипломатической работы, уволят из Наркоминдела по сокращению штатов. Его обвинили в заговоре и шпионаже на иностранные государства и жестоко наказали. Г.А. Астахов получил 15 лет исправительных трудовых лагерей, поражение в правах и конфискацию имущества. На суде он имел мужество не признать себя виновным и погиб от дистрофии в 1942 г. В 1957 году Г.А. Астахов был посмертно реабилитирован.
«ОСЕТИНСКИЙ ПОЭТ АВАЛОВ…»
В жизни каждого творческого человека происходит встреча, которая заряжает его надолго необыкновенной энергией существования и определяет его дальнейшие поступки. Подобной встречей для владикавказского гимназиста Константина (Дзахо) Гатуева (1892–1938 гг.) явился его приход в 1910 г. в редакцию газеты «Терек» со стихотворением, посвященным Льву Толстому и знакомство с известным журналистом Сергеем Мироновичем Костриковым-Кировым. Дружба начинающего поэта с неординарным репортером и революционером, спустя всего несколько лет превратившимся в одного из вождей страны Советов, определила путь молодого человека в революцию. Выпускник владикавказской мужской гимназии бросил на последнем курсе Московский государственный университет и окунулся в кипучие волны революционной деятельности. С 1920 г. по 1923 г. Константин Гатуев занимает ряд ответственных должностей в системе победившей на Северном Кавказе советской власти: заместителя заведующего Терско-Кавказского телеграфного агентства, Заместителя председателя Терского политпросвета, а в первом правительстве Горской советской автономной республики с 1920 по 1923 годы на ответственной должности заведующего художественным отделом Наркомпроса (народного комиссариата просвещения). После 1925 г. Гатуев выбирает уже путь научного и творческого работника. Журналистика позволила аспиранту кавказской секции Института Востока, а вскоре сотруднику Коммунистического университета трудящихся Востока написать серьезные научные труды. Многочисленные экспедиции и поездки и солидный собранный этнографический материал открывают Гатуеву дорогу к серьезному писательскому труду. Художественные очерки осетинского писателя: «Куртатинское предание», «Кавцинк», «Гизельстрой», «Мироныч», повести «Ингуши», «Гага-аул» становятся широко известными на Северном Кавказе, а повесть «Зелимхан», в начале 30-х годов экранизированная на Московской кинофабрике немого кино, становится заметным явлением в стране и демонстрируется во многих странах за рубежом. Повесть «Зелимхан» еще дважды солидными тиражами (1965 и 1971 г.) издавалась Северо-Осетинским издательством.
Дзахо Гатуев не остановился на стихотворении, посвященном Льву Толстому: свой литературный путь он начал как поэт и находился в 1920-21 гг. в ближайшем владикавказском окружении М.А.Булгакова… «Мы не знаем, кто был прототипом осетинского пролетарского поэта Авалова, – пишет публикатор романа Ю. Слезкина «Столовая гора» в журнале «Дарьял» Станислав Никоненко. Некоторые исследователи предполагают, что прообразом послужил редактор местной газеты Г.С. Астахов. Но, возможно, это собирательный образ»… [Стронгин В.Л. Любовь Михаила Булгакова. – М.: изд. «Центрполиграф». – 2000, с. 16].
Вполне возможно, ведь на страницах романа действуют самые разные герои. Это известный аварский художник Халил-Бек Мусаев и Алексей Васильевич Турбин, очень напоминающий М.А. Булгакова. В советском Владикавказе, из которого только что ушли деникинцы, первым, с кем знакомится Алексей Васильевич, вышедший на поиски работы, стал… Но предоставим слово Ю. Слезкину: «В редакции на месте редактора сидел юноша с бородой, в бурке, с револьвером – член ревкома.
– До прихода законной власти газета поступила в распоряжение временного революционного комитета, – говорит он, сверля глазами Алексея Васильевича. – Старые сотрудники могут оставаться на своих местах, если…
Юноша смотрит на свой револьвер. Алексей Васильевич тоже смотрит на него.
– Да, конечно, если.
– Объявлены вне закона только те, кто эвакуировался с Добрармией. Остальные будут амнистированы.
Алексей Васильевич в окно видит Столовую гору, за Столовой горой – Казбек. Улыбочка все еще не оставляет углы его губ. Любезная, смущенная, лукавая улыбка…
Алексей Васильевич съеживается. В улыбке его сейчас только любезность. Но внезапно лицо юноши расплывается. Все его черное, бородатое лицо сияет, глаза из-под сросшихся бровей смотрят смущенно, по-детски. Он заканчивает:
– Я тоже поэт… Осетинский поэт… Авалов…
Улыбка явственней играет на губах Алексея Васильевича. Они протягивают друг другу руки. На столе между ними все еще лежит револьвер» [Кусов Г.И. Встречи со старым Владикавказом. – Владикавказ: изд. «Алания». – 1998, с. 40].
В этом отрывке немало вопросов. Прежде всего, обратим внимание на то, что оставшегося во Владикавказе Алексея Васильевича (Булгакова) навряд ли в то время могли величать писателем. А впрочем, уже на бесплатном спектакле для Красной Армии и членов профсоюзов в первом отделении, после исполнения интернационала, вступительное слово предоставили именно «писателю Булгакову», не написавшему еще ни одной своей пьесы для местного театра [Файман Г. Местный литератор Михаил Булгаков. – М.: изд. «Театр», №6, с. 139].
Слезкин познакомил читателей ни с кем иным, как осетинским поэтом Дзахо Гатуевым, которого в те годы, как рассказывал его друг Христофор Иванович Грибенник, за мягкий характер и юношескую прямолинейность товарищи называли не иначе, как «Костиком»… И ходил он также с бородкой и в бурке. В таком же наряде читал со сцены и свои стихи. 25 августа 1920 года во 2-ом советском театре «Гигант» подотдел искусств устроил выход первого живого журнала искусства и литературы «Карусель». Слезкин читал свой рассказ «Фонарь в переулке», Булгаков – литературные итоги и сообщил хронику искусств, вспомнили о новой книге Маяковского, а потом с чтением стихов выступили «К. Гатуев, Г. Евангулов, Рюрик Ивнев и Н. Щуклин» [Никоненко Станислав, Михаил Булгаков и Юрий Слезкин. – Владикавказ: «Дарьял», 2005, № 5, 158].
Еще Д.А. Гиреев в своей известной книге о Михаиле Булгакове отмечал, что во Владикавказе с 12 июня 1920 г. начал выходить журнал, представляющий исключительный интерес и величайшую редкость». Речь о журнале «Творчество» и вышедших его четырех номерах [Гиреев Д.А. Михаил Булгаков на берегах Терека/Документальная повесть.– Орджоникидзе: изд. «Ир». -1980, с. 133].
Не менее интересен и редок журнал «Горская мысль», в котором принимал активное участие Константин Гатуев, публикуя свои рассказы и стихотворения. Литературно-художественный и научно-популярный журнал «Горская мысль» № 3 (за февраль 1922 г.), орган народного Комиссариата по просвещению Горской Советской Социалистической Республики, печатался на газетной бумаге, но, видно, хорошего качества, так как прошли десятилетия, а он не превратился в безликую желтую массу. Проза Дзахо хорошо известна, а вот с поэзией есть возможность познакомиться впервые. Тем более, что подобные стихи он читал и со сцены советского театра. Неясно только одно: почему в известном списке о разгоне подотдела искусств оказался Константин (Дзахо) Гатуев? И возможно ли было «изгонять» из подотдела человека, имевшего заслуги перед революционным движением, тем более вскоре ставшего одним из руководителей Народного комиссариата просвещения Горской Советской Социалистической Республики?
БЛАГОРОДСТВО КОМИССАРА ЭТИНГОФА
Что бы там ни говорили этнографы, а привычка мужчин обниматься: вежливо, едва прикасаясь друг к другу, в знак большого уважения и дружбы – всегда бытовала на Кавказе. И ее не могли не заметить в 1923 г. в Москве посетители знаменитых «Никитинских субботников». На одном из «Никитинских субботников» Булгаков, увидев среди присутствующих некоего человека, на глазах у всех бросился обнимать его. Обнявшись, они долгое время стояли молча. Никто не знал, в чем дело. Позднее Никитина узнала от своего мужа Б.Е. Этингофа о том, что именно связывало его с Булгаковым… [Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. – М.: «Книга», – 1988, с. 279].
Так, что же, кроме кавказского обычая, связывало этих людей? Безусловно, владикавказские воспоминания трехлетней давности, когда бывший военврач белой армии стал приносить в только что открывшуюся газету «Коммунист», членом редколлегии которой являлся Борис Евгеньевич Этингоф, свои заметки. С июля 1920 г. Этингоф стал ее редактором и опубликовал известный фельетон «Неделя просвещения». Поэтому верить М. Булгакову, что его обещали посадить в особый отдел, особо не приходится. Этингоф являлся слишком опытным газетчиком, членом редакции газеты «Известия», чтобы вот так, с кондачка, не посоветовавшись с высоким партийным начальством, разрешить к публикации «антисоветский» фельетон. Да и сам он был в то время «высоким начальством» и заслуженным в партии большевиков человеком. Участник трех русских революций, неоднократно подвергавшийся арестам и ссылкам, в октябре 1917 г. делегат Всероссийского съезда Советов. Молодая Советская Россия, вступив на путь тоталитарного управления, могла опираться лишь на огромную армию полуграмотной бюрократии, контролируемой честными, но малоопытными партийцами. В таких условиях новой власти требовались образованные энергичные специалисты – выходцы из дворянской среды, инженеры, врачи, офицеры… А если среди них попадались люди, имевшие заслуги перед революцией и пролетариатом – их передвигали, как на шахматной доске, затыкая образовавшиеся прорехи, порой не давая поруководить год-два на одном месте. В таком положении, в передовой обойме партии, оказался Борис Евгеньевич Этингоф (1887-1959). С 1918 г. руководитель Пролеткульта, народный комиссар просвещения Терской Советской республики. Партия посылала его помощником заведующего Главлитом, заместителем ректора института Востоковедения, начальником крупных издательств, руководителем Ближневосточного отдела Народного комиссариата иностранных дел СССР, Генеральным консулом в Стамбул, директором музея изобразительных искусств. Несмотря, а может, и благодаря принадлежности к ВЧК-ОГПУ Этингофа в 1936 г. сначала исключили из партии (ВКПб), а в 1954 г. восстановили в КПСС. В научной среде он был известен как автор очерков революционного движения, составитель и редактор трудов по искусству Древнего Востока и феодализма.
Несмотря на важные должности, профессор Этингоф не забыл отметить в своей биографии должность редактора газеты «Коммунист» во Владикавказе, хотя работал в ней несколько месяцев. В то же время он занимал немаловажный пост заведующего наробразом, куда входил и подотдел искусств, и секции, одну из которых – театральную – возглавлял М.А. Булгаков. А в ведении подотдела находились труппа Русского – первого советского – театра и оперный коллектив численностью в 160 человек – второй советский театр! При таком раскладе дел Булгакову наверняка приходилось часто общаться с заведующим наробраза Этингофом. Кроме того, их пути скрестились и на вечерах пролетарского творчества, задуманных первым редактором газеты «Коммунист» Астаховым. На вечерах Этингоф выступал содокладчиком.
А между тем, с Этингофом в биографии Булгакова связана еще одна почти детективная история – хотя и не принятая в качестве официальной версии. Призыв видного исследователя творчества М.А. Булгакова М.О Чудаковой доискаться правды о ней всех, кто имеет вкус к разысканиям, пока не получил продолжения. Перед этим она сделала не менее важное заявление, что «конец 1919-начало 1920 года в биографии Булгакова (как и осень 1918 и некоторые другие периоды) известен очень приблизительно, и здесь возможны неожиданности» [Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. – М.: «Книга», – 1988, с. 280]. Это подтверждает и рассказ жены Этингофа Евдокии Федоровны Никитиной (1893-1973). Библиограф, историк литературы, председатель правления издательства «Никитинские субботники», рассказала в начале 60-х журналисту В.М. Захарову, как однажды в плен к красным попала группа белогвардейцев: офицеры и военврачи. «Комиссар Этингоф обратился к врачам с просьбой лечить красных воинов от тифа. В противном случае исход был один – расстрел. Когда очередь ответить дошла до военврача Булгакова, он, якобы, ответил, что находится в безвыходном положении, так как в первую очередь врач, во вторую – офицер. Он остался жив, другие были расстреляны» [Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. – М.: «Книга», – 1988, с. 280]. Наверное, Булгаков поступил правильно, ибо долг врача лечить всех. Если этот случай не выдумка Никитиной, то, безусловно, это еще одна загадка Владикавказского периода М.А. Булгакова.
В 2007 году в Москве, на конференции, посвященной русско-сирийским культурным связям, сотрудница института Востоковедения РАН, доктор искусствоведения Ольга Этингоф познакомилась с экс-президентом РСО-А А.С. Дзасоховым, в то время членом Совета Федерации. Будучи неравнодушным ко всем вопросам, начиная от строительства вагоностроительного завода до турбазы в Куртатинском ущелье, Александр Сергеевич посоветовал и организовал ее поездку в Центральный государственный архив Северной Осетии для выявления документов о Б.Е. Этингофе. Впоследствии Ольга Этингоф заявила, что найденные в архиве материалы и хранящиеся в их семье неопубликованные мемуары ее деда «с массой этнографических подробностей» позволяют подготовить интересную публикацию о нем и его окружении» [Газета «Осетия Свободный взгляд», 3 марта 2007].
Публикация, о судьбе которой пока ничего не известно, вполне возможно, приоткрыла бы неизвестные страницы отношений Б.Е. Этингофа и М.А. Булгакова.
…НАШ «ЗНАМЕНИТЫЙ ХАМЕЛЕОН»…
Еще раз хочется повторить, что при внимательном прочтении газетной хроники 20-х годов можно понять или, в крайнем случае, разобраться в причине оскорбительных нападок корреспондента газеты «Коммунист» Вокса. Оказывается, прибывший во Владикавказ из Тбилиси представитель «зубастого цеха пролетарских поэтов», Вокс получил от ворот поворот, когда предложил свои услуги в качестве лектора. И даже разразился по этому поводу статейкой в виде письма в редакцию. По-старому, по-бывалому с обличением «дряблости российской интеллигенции» Вокс обратился к зав. Народным университетом г. Невровскому, желая прочитать эпизодический курс лекций по коллективному творчеству. «Он направил меня к господину Беме, зав. общеобразовательным отделом, а тот, в свою очередь, попросил написать заявление, которое и будет доложено собранию. Эта канитель тянулась дней пять и, наконец, благосклонная резолюция, wrn, так как эпизодические лекции у них не читаются, то в наст. Семестре они отклоняют мое предложение…» [Файман Г. Местный литератор Михаил Булгаков. – М.: изд. «Театр», №6, с.138].
В общем, обвинил бывших господ, разводящих в пролетарском университете старую бюрократию и не дающих пробиться к трибуне истинному лектору. Но вот почему ставший значительным эпизодом биографии писателя знаменитый Пушкинский диспут связывают только с ярким выступлением Булгакова в защиту великого русского поэта? Возможно, в связи с тем, что на этом настаивал сам автор в «Записках на манжетах», когда писал, что согласился выступить оппонентом, «обвиненным в отсутствии гражданского мужества». Подготовившись «три дня и три ночи» он ринулся в бой. «… На коленях у меня лежала книга, написанная человеком с огненными глазами.
… Ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума…
Говорил он:
Клевету приемли равнодушно.
Нет, не равнодушно! Нет. Я им покажу! Я покажу!
Я кулаком грозил черной ночи.
И показал! Было в цехе смятение. Докладчик лежал на обеих лопатках. В глазах публики читал я безмолвное, веселое:
– Дожми его! Дожми!» [Булгаков М.А. Собр. Соч. в пяти томах. – М.: изд. «Художественная литература». – 1988, т.1, с.480-481].
И в романе Слезкина «Столовая гора» Алексей Васильевич Турбин «разделал под орех» тех, кто решил «скинуть Пушкина с парохода современности» и доказать, что пролетарской литературе не по пути с произведениями, проникнутыми «затхлым духом крепостничества».
«Нет, вы только подумайте, как он великолепно кончил, – раздается в темноте четкий актерский голос. – Он ударил в самую точку, крыть после этого было нечем…» – восторгаются слушатели после диспута, направляясь из Летнего театра Трека по домам [Юрий Слезкин. Столовая гора//Роман/Предисловие и публикация Станислава Никоненко. – Владикавказ: «Дарьял». 2005, №3, с.36-37].
А ведь был еще один человек, вместе с «литератором Булгаковым» смело выступившим в защиту А.С. Пушкина. Им стал адвокат, бывший присяжный поверенный, как раз тот зав. общеобразовательным отделом Народного университета Борис Ричардович Беме, не менее получивший «по заслугам» от Вокса и редакции газеты «Коммунист». «Адвокат Беме. Это наш знаменитый “хамелеон”. И он туда же. Не стерпело старческое его сердце обиды. Со слезою запел он. Застонал, заныл. О долге, о совести, о чести. Милый старикашка! Сколько веселых минут доставил он своей истерикой даже его пошиба девицам! Рассердили-таки старичка! Честь и слава зубастому цеху, сумевшему таки “выбить” из адвоката его обычную трусость и сказать о том негодовании, которое он чувствует к нам» [Файман Г. Местный литератор Михаил Булгаков. – М.: изд. «Театр», №6, с.151].
Воксовых оскорблений было не сосчитать. «Выразителем мещанской обывательщины, “душками” девиц и дам явились на диспуте адвокат Беме и литератор Булгаков» [Файман Г. Местный литератор Михаил Булгаков. – М.: изд. «Театр», №6, с.155].
Приводим фрагмент из статьи: «Диспут о Пушкине». «И вот, буквально, утверждение Беме о Пушкине: 1) идейным вдохновителем декабристов был Пушкин: “подстрекателем бунта”, как выразился “дошлый” адвокат. 2) Пушкин глубоко нравственный человек (смотри переложение молитвы Ефрема Сирина и забудь все “художества” Пушкина). 3) Пушкин “принужден” был надеть камер-юнкерский мундир, его не позволили ему снять – он прирос к нему, выражение “почтенного” Беме. 4) Пушкин принес жизнь служению “чести”. Он пал “смертью храбрых”, напевает гражданин Беме: “и смерть его не жалкий позор, а высокое сознание нравственного долга и чести” И в заключение Беме истерично восклицает, что высечь Пушкина революционными плетьми не удастся и что “кощунственная рука удержится от выбрасывания сочинений Пушкина в костер”.
В том же духе, но с большим “фонтаном” красноречия и с большим пафосом говорил второй оппонент – литератор Булгаков…» [Файман Г. Местный литератор Михаил Булгаков. – М.: изд. «Театр», №6, с.155].
Возможно, не так важно, но все же обратим внимание на фразу: «второй оппонент» и признаем, что «второму» все же было проще ринуться в бой в защиту «дворянского» поэта, которому, по уверению ультрареволюционных поэтов и журналистов, было не по пути с пролетариатом!
…Роман известного владикавказского адвоката с Советской властью, искренне захотевшего с ней сотрудничать, конечно же, не мог закончиться миром. Первое время Беме терпели, вероятно, из-за сына, известного ученого, профессора местного педагогического института и одного из основателей кафедры зоологии, автора нескольких интересных природоведческих книг, изданных в столичных издательствах. Но когда репрессиям подвергли сына, арестовали и отца, как пособника врага народа. В начале войны, в 1941 году, вспомнив, что Беме по происхождению немцы, в казахские степи выслали всю семью. Престарелого Бориса Ричардовича отправили в ссылку, заставив немощного больного человека сторожить отары овец и ночевать в кошарах. Первого января 1941 года бывший преуспевающий присяжный поверенный, громивший некогда пролетарских поэтов за Пушкина, замерз вместе с отарой овец [Кусов Г.И. Встречи со старым Владикавказом. – Владикавказ: изд. «Алания». – 1998, с. 239-254]. Если «пролетарские поэты» оскорбляли честного, энергичного человека в 20-х гг., то советские чиновники г. Владикавказа исполнили их угрозу спустя 19 лет, отняв все имущество и реквизировав их семейный особняк, нынче считающийся памятником архитектуры. В нем, как рассказывали в семье Беме, бывал во время подготовки оппонентов к докладу о Пушкине М.А. Булгаков. Но, к сожалению, ни Булгаков, ни Б.Р. Беме об этом не оставили воспоминаний. Более того, фамилии Беме нет ни на одной странице ранней прозы писателя. Но их творческая, идейная близость не могла не заинтересовать всех, кто касался биографии Булгакова. Так в известном советском журнале «Уральский следопыт» утверждалось, что Б.Р. Беме являлся соавтором Булгакова при написании пьесы «Сыновья Муллы». На ошибку уральских исследователей указал впоследствии владикавказский литературовед Д.А. Гиреев в своей книге «Михаил Булгаков на берегах Терека» [Гиреев Д.А. Михаил Булгаков на берегах Терека/Документальная повесть.– Орджоникидзе: изд. «Ир». – 1980, с. 141].
