РАССКАЗЫ
Я как-то и не замечал, что у меня большой нос, пока начальник милиции нашего района еще в детстве не попрекнул меня этим. Дело было так. Наш сосед Бист работал возчиком в милиции, и своих лошадей он на ночь оставлял у себя во дворе, привязывая их к бричке, а бричку наполнял только что скошенной зеленой травой. Однажды летним вечером Бист привязал лошадей и отправился в нижний квартал: там сельчане отмечали праздник урожая. Мы, брат Биста Батыр, такая же безотцовщина, как я, и мой сверстник и товарищ Ахсар, убедившись, что Бист скрылся за поворотом, отвязали лошадей, сели на них и помчались в сторону Дударовского разъезда: впереди Ахсар, я – за ним. Мимо как раз шел алагирский поезд, и когда из окон вагонов нам помахали незнакомые пассажиры, мы почувствовали себя на седьмом небе от счастья.
Мы забыли о том, что лошади тоже устают, и направили их на свежевспаханное поле: так было ближе до Туацы, куда мы направлялись. Очень скоро дыхание у них сбилось, и они замедлили свой бег.
Тем временем Бист вернулся домой и, не найдя лошадей на месте, поднял тревогу. Мы как раз остановились в камышах, когда около нас внезапно возникли два милиционера. Один из них со злостью дернул меня за руку, и я очутился на земле.
Нас с Ахсаром отвели в милицию, в кабинет начальника, очень сердитого рослого мужчины. У входа стоял Бист, и когда мы проходили мимо него, он стегнул Ахсара кнутом по спине. Слезы брызнули из глаз Ахсара и он громко заплакал. Я стоял молча, приклеившись взглядом к полу. Начальник милиции схватил меня за ухо и, потянув его вверх, заставил меня посмотреть ему в глаза и громко сказал:
– А с тобой, рыжий, я вот что сделаю. Я твой большой нос сделаю еще больше. Я растяну его до твоих колен! Не веришь?
Я молчал, и тогда он действительно схватил меня за нос и дернул его с такой силой, что мне стало очень больно. Теперь заплакал я. Не поверите, но сейчас, вспомнив об этом случае, буквально чувствую его холодные шершавые пальцы на своем носу. А тогда мне казалось, что мой нос действительно стал длиннее.
С того времени я к милиционерам отношусь довольно прохладно, почему-то они все мне кажутся похожими на того, что так сурово обошелся со мной. Поэтому когда через много лет начальник милиции нашего района стал приглашать меня на работу начальником политотдела, посулив сразу чин майора, я даже не дал ему договорить. Тогда он стал уговаривать первого секретаря райкома партии направить меня в милицию по партийной линии, но тот не согласился, сказав, что я им нужен в райкоме. Но начальник милиции оказался очень настойчивым. Как-то к нам приехал первый секретарь обкома партии Билар Кабалоев, и начальник милиции изложил ему свою просьбу о моем переводе в милицию. Когда Билар вопросительно глянул на меня, я рассказа ему, как когда-то начальник милиции чуть не оторвал мне ухо и больно дергал за нос. Билар долго смеялся, затем, положив руку мне на плечо и глянув на меня снизу вверх, сказал:
– Иди и занимайся своей работой…
* * *
Не помню уже, в каком году это было, но я тогда работал в Правобережном райкоме партии. Как-то в полночь меня разбудил длинный телефонный звонок. Я поднял трубку и узнал по голосу своего односельчанина, работника районного ГАИ Ахсара. Спросил, что случилось, зачем я ему понадобился в столь поздний час.
– Дежурю на посту у въезда в Беслан, – объяснил он, – остановили одну машину для проверки, выяснилось, что водитель пьян, пассажир еще хуже. Говорит, что он – Расул Гамзатов, а я этого поэта в лицо не знаю и сомневаюсь, он это или нет. Как мне их отпустить в таком состоянии, если что случится с ними, отвечать придется мне…
Меня его объяснения сильно развеселили, и я ему посоветовал: ты попроси его прочитать стихи, и сразу станет ясно, Расул это или нет. Ахсар мою шутку не принял, приехал за мной и отвез на пост ГАИ.
Действительно, это был Расул Гамзатов. Я тоже впервые увидел «живьем» нашего знаменитого поэта, и с радостью поприветствовал его. Как выяснилось, он был в Нальчике на творческом вечере Алима Кешокова, а после, как это у нас водится, был банкет, тост следовал за тостом, естественно, были преподнесены и почетные бокалы, вот и перебрал…
Я пригласил их к себе домой переночевать, сказал, что в такое время опасно ездить, но Расул не согласился. Поинтересовался, как моя фамилия, имя, поблагодарил меня, затем посмотрел на Ахсара и сказал:
– Эй, строгий джигит, мы вот с Дамиром братья, посмотри… У нас у обоих орлиные носы!
* * *
Моя соседка по дому, старая учительница, однажды рассказывала:
– Из наших односельчан, ушедших на войну, первым вернулся Федор, весь израненный и хромой: после тяжелого ранения одна его нога, левая, стала короче. Он был военруком в нашей школе.
Однажды, накануне какого-то советского праздника, он решил научить нас ходить строевым шагом, как на военном параде. Показал как, затем построил нас в шеренги, сам стал впереди и строгим командирским голосом приказал:
– Повторяйте за мной! Шагом марш!
Нас сильно развеселил приказ учителя повторять за ним все его движения, и мы, глупые, все в одночасье превратились в… хромых. Видимо, он услышал наши сдавленные смешки и круто повернулся к нам. Увидев столько «хромых», он, конечно, все понял, его глаза полыхнули таким гневом, что мы мгновенно остановились, как вкопанные. А он махнул рукой, мол, уходите, а сам, опустив голову, направился под деревья неподалеку и присел на старый пень.
Я стояла ближе всех к нему, и мне было хорошо видно, как у этого крепкого, сурового мужчины глаза налились слезами.
На второй день Федор не вышел на работу. Никогда больше не выходил…
Когда бываю на нашем сельском кладбище, я навещаю и его могилу, постою там, пошепчу слова запоздалых извинений. Как же все-таки молодые иногда жестоки и легкомысленны!..
Август 2012 г.
* * *
Однажды зашел в магазин «Подарки» на улице Маркуса. Навстречу попалась знакомая продавщица, несущая портрет Дмитрия Медведева, завернутый в целлофан.
– Куда, – спросил, – несешь его, так нежно обняв?
– В подсобку, кто его теперь купит, когда президентом будет другой, не знаешь, что ли, людей. А место на полке занимает.
Я не удивился, не обрадовался и не опечалился. Просто представил, как в темном подвале угаснет улыбка нашего президента…
13 декабря 2011 г.
* * *
Однажды на чьей-то свадьбе рядом со мной за столом оказался незнакомый старик. Глядя на обилие разнообразных блюд, он вспомнил свое голодное детство и поведал мне вот какую историю о своей бабушке.
– В 1933 году, во время голода в России, поток беженцев хлынул на юг, на Кавказ, многие из этих несчастных добирались даже до таких уголков, как Зинцар. Однажды они постучались и к нам. Мать и два рыжих мальчика. Женщина сказала бабушке, что у нее есть красивый заграничный шарф, который вполне подойдет ей, и что она бы хотела обменять его на какие-нибудь продукты. Бабушка пригласила их в дом, посадила за стол и положила перед ними горячий, только что из печки, чурек, принесла из погреба кувшин с холодным молоком. Видел бы ты, с какой жадностью они ели!
К тому времени поспел и другой чурек, бабушка положила его у очага, но посмотрев на гостей, поняла, что они не наелись, разделила и этот чурек и поставила перед ними. Они опять принялись есть. Третий чурек бабушка завернула в белую тряпицу и сказала, что чурек – пища тяжелая, и надо сделать перерыв, иначе пустые желудки не выдержат нагрузки.
Они встали, и мать двух мальчиков обняла мою бабушку, и слезы брызнули из ее глаз. Она достала свой изумительной красоты шарф и положила его на стол. Бабушка вернула ей шарф:
– У нас угощают не за плату…
Прошли годы, и однажды, уже после войны, в полдень кто-то постучался в нашу калитку. Я выглянул и увидел у ворот высокого рыжего парня в форме лейтенанта, на груди которого красовались несколько боевых наград. Войдя в дом, лейтенант объяснил бабушке, что он – один из тех двух мальчиков, которых она когда-то угощала горячим чуреком и холодным молоком. Он крепко обнял бабушку, а затем развернул сверток, который держал в руках, вынул оттуда красивый пестрый платок, набросил его на плечи бабушке и сказал, что привез его из самого Берлина. Мы-то собирались, добавил он, приехать с моим братом-близнецом, но он похоронен на берегу Эльбы.
Моя любимая нана не сдержалась и заплакала навзрыд…
Июнь 2012 г.
* * *
Я навестил своего друга Урусхана в селе, его хозяйка накрыла нам стол во дворе под ореховым деревом. И потекла неспешная беседа, о чем только не вспомнили, и о родителях, естественно. И вот что он мне рассказал:
– Мне было двенадцать лет, когда началась война. Я был озорным, неуемным мальчишкой. Отец был охотником, и однажды он убил на опушке леса, на моих глазах, красавца зайца. Когда мы возвратились, и отец ушел к соседям, я взял и высыпал порох из патронов, которыми он заряжал свое охотничье ружье, и, как ни в чем не бывало, убежал играть с соседскими мальчишками.
На второй день я отказался идти с ним на охоту, сказал, что у меня болит голова, а сам с нетерпением ждал его возвращения, гадая, какова же будет его реакция. Как только он вошел во двор, а я как раз там крутился, он схватил меня в охапку и отхлестал ремнем. Ох, как долго я плакал!
Спустя несколько дней его призвали на войну. Перед отъездом он обнял меня, и я думал, что он извинится передо мной за ту порку. Не извинился, ни слова не проронил. И я, дурак вспыльчивый, в тот же вечер, тайком от матери отправился на холм Дурджын, в святилище, и от души взмолился:
– Чтоб ты не вернулся, отец!
Видно моя мольба дошла до Бога. Теперь никто, кроме меня, не знает, как с того дня, когда узнали о гибели отца и по сей день терзают меня муки совести. И чем старше становлюсь, тем сильнее мои терзания. Веришь мне?..
Я смотрел в его усталые глаза и верил…
Апрель 2013 г.
